Наш Призрачный форум

Объявление

Уважаемые пользователи Нашего Призрачного Форума! Форум переехал на новую платформу. Убедительная просьба проверить свои аватары, если они слишком большие и растягивают страницу форума, удалить и заменить на новые. Спасибо!

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Наш Призрачный форум » Другое творчество » Ночной Феникс


Ночной Феникс

Сообщений 31 страница 41 из 41

31

С самого утра в доме началось настоящее Светопреставление. Ани не бы-ло нигде. Няня и тетя Катя рыдали хором, Олег заряжал револьвер, собира-ясь идти в атаку на деревню, а слуги носились, не зная, что же им собст-венно делать.
Каково же было всеобщее изумление, когда Анечка явилась на скрипучем возке, завернутая в тулуп, простуженная и замерзшая до костей.
Угрюмого, ворчливого мужика-извозчика, который оказался могильщи-ком, одарили монетой и отправили восвояси, а Аню увели в дом и приня-лись согревать.
Сначала ее отпаивали горячим чаем с вареньями, затем – молоком с ме-дом, но жар все усиливался. Тетя Катя вдобавок позвала из деревни какую-то бабку, сведущую во всяких травках. Бабка Аню лечила, поила, парила, но от ее снадобий становилось, казалось, еще хуже.
Следующей ночью девушку начало знобить, и Олег умчался в кибитке за местным доктором.
Дом доктора находился недалеко, как раз на середине пути между горо-дом N и деревней. Однако ж там ждала горькая весть. Старая служанка, разбуженная громким стуком в дверь, сообщила молодому барину, что док-тора срочно вызвали в дальнее селение, что «за рекой». За рекой в данном случае означало – полдня пути.
Олег отправился обратно, не зная, что же ему делать.
Путь его пролегал мимо озера.
Сбавив ход лошадей (он сам сидел на козлах), он жарко возмущался мест-ным доктором и служителями Асклепия всеми вместе. Но вдруг заметил, что он не один здесь, среди ночи и холода.
Над ледяным покровом, затянувшим озеро, склонилась низко старая пла-кучая ива. На ее стволе сидели двое, по силуэтам: мужчина и женщина. Мужчина курил – его рука то и дело поднималась к лицу, и в ней вспыхи-вал рыжий огонек.
Незнакомцы не внушили ему особого опасения – верный револьвер, как всегда, был за пазухой.
– Не бойтесь, идите к нам! – сказал вдруг мужчина. Говорил он с неболь-шим акцентом.
Олег растерялся.
– Я?
– вы. А кто же еще? Что у вас случилось?
– С чего вы взяли, что у меня что-то случилось.
– Помилуйте, вас на всю округу слышно.
– Что случилось… Моя сестра больна, – сам не зная почему, Олег решил, что этим двоим можно доверять.
– Тяжело?
– По-моему, да. Я боюсь, что она погибнет.
– Что с ней случилось?
– Она среди ночи, в одной рубашке, вышла из дому и прошла до самого кладбища.
– Зачем?
– Она не помнит. По-моему, это было нечто вроде приступа лунатизма.
– Ваша сестра раньше страдала сомнамбулией?
– Нет.
– Что с ней теперь?
– У нее жар, бред. Боюсь, что она умирает.
– Как ее лечат?
– Тетя привела местную знахарку.
– Ох!..
– И я про то же! Но что поделать? Врача то нет.
– Считайте – есть, – мужчина спрыгнул со ствола на берег. – Кристофер Оуэн, к Вашим услугам.
– Олег Сергеев.
Они пожали друг другу руки. Подошла и спутница Оуэна.
– Сьюзен, – представилась она.
– вы можете помочь моей сестре? – спросил Олег мужчину.
– А для чего же я слез? Поедемте.

Когда они подъехали к дому, во всех окнах горел свет. «Видно, Ане совсем плохо», подумалось Олегу. Войдя внутрь, он стал спешно переодеваться. Подбежала тетя Катя и остолбенела при виде англичан. Олег обернулся и наконец-то увидел своих спутников. Сьюзен оказалась очень красивой темнокожей женщиной. А Кристофер – вопреки ощущению, создающемуся от его голоса – выглядел лет на двадцать, не более. Оба уже спокойно сни-мали шубы.
– Олежка, кто это такие? – недоверчиво спросила тетушка.
– Это, – Олег мгновение помедлил. А действительно – кто это? – Это мои друзья, Кристофер и Сьюзен. Кристофер – врач, он поможет. Идемте, – по-звал он.
Все трое поднялись в комнату Ани. Там было ужасно душно, витал тяже-лый запах каких-то трав.
– Кошмар. Да тут теплица для болезни, – воскликнул Кристофер, едва войдя. Он тут же приоткрыл окно и велел Сьюзен переодеть больную и пе-рестелить постель.
Олег вышел и сразу столкнулся с тетей Катей. Та запричитала:
– Что ж ты делаешь, Олегушка?
– Что я делаю? Пытаюсь спасти сестру.
– Спасти? Да ты погубить ее хочешь! Кого ты привел? Что это за рыжий проходимец? Что за басурманка с ним?
– Кристофер – врач. Кстати, ушла твоя бабка?
– Ушла, завтра вернется. И чтоб к ее приходу этих двоих здесь не было!
– Еще как будут! Уйдут только вместе со мной!
Возражения Олег слушать не стал.

Через пару дней Кристофер каким-то чудом поставил Аню на ноги. При чем она всех ошарашила тем, что первым словом, произнесенным ею, бы-ло: «Роберт».
– Что?! – ошарашено ахнул тогда Крис и переглянулся с Сьюзен. Та мотну-ла головой, словно убеждая и себя, и его, что им лишь послышалось.
Вскоре Аня совсем поправилась.
Когда она впервые осознанно огляделась вокруг, то улыбнулась, увидев рядом брата и стала с интересом разглядывать англичан.
– Это мистер Кристофер Оуэн и мисс Сьюзен, – представил их Олег. – Ес-ли бы не они, не их помощь, ты бы не выздоровела так скоро.
– Спасибо вам, – поблагодарила Аня. – Но откуда вы?
– Мы здесь проездом. Господин Сергеев, не распорядитесь ли насчет чаю для больной? Думаю, это было бы сейчас неплохо.
– Да, разумеется.
Олег, радостный, умчался, а Кристофер осторожно присел на край Ани-ной кровати. Сьюзен немного подалась вперед.
– Леди, разрешите задать вам один вопрос?
– Пожалуйста.
– Возможно, это покажется глупым… Но когда вы едва пришли в себя, вы произнесли имя «Роберт». Где вы слышали, кто это?
Аня заметно смутилась.
– Он… Он мне снился. Он говорил со мною. Это из-за него я тогда вышла ид дому среди ночи. Я была словно под гипнозом… От него ведь почти ни-чего не осталось, его кости похоронены на перекрестке возле кладбища, но когда я пришла туда, он встал из могилы и пил мою кровь. Я болела так долго потому, что он забирал мои силы… вы считаете, я сошла с ума?
– Нет! Я вам верю. С радостью верю! Роберт был нашим другом, – его гла-за сверкнули. – Надо помочь ему вернуться.
– Но как это сделать?
– Вырыть его из могилы, для начала…
– А потом?
– Потом… Потом ему будет нужна свежая кровь.
Тут вернулся Олег, лично несущий чай для сестренки. Почуяв запах меда, Аня поморщилась.
– Ничего. Считай, что это лекарство, – посоветовал брат, вручая ей круж-ку. – Доктор, позвольте вас на минуту.
Они вдвоем с Крисом вышли в коридор. Олег молча снял с пальца сереб-ряный перстень и вложил его в руку Кристоферу.
– Что вы еще придумали?
– Ничего не придумал. Взять деньги без ведома нянечки и тети Кати я не могу. Ругаться с ними не хочу. Забирайте.
– Мне не нужна оплата.
– Бросьте! вы потратили столько своего времени, столько сил. Берите. Или вы меня оскорбите.
Кристофер сдался и надел перстень себе на палец.

Этой же ночью он и Сьюзен отправились к перекрестку дорог у кладбища, прихватив с собой лопаты. Убедившись, что вокруг никого, они стали ко-пать – медленно и осторожно, чтобы не повредить содержимое могилы. На-конец они дошли до костей. Это были уже не голые кости. Они были по-крыты кровью и тонкой, прозрачной кожицей. Кое-где под нее попали мелкие камушки – она нарастала уже под землей.
– Он не мертв, – прошептала Сьюзен.
– Но и не жив…
Они осторожно вынули тело, завернули его в плащ Криса и унесли, зако-пав могилу.
В лесу были развалины какого-то старого здания. Там они положили Ро-берта спать в его гробу, набираться сил. Перед этим они осторожно омыли его тело, стараясь оставить на нем кровь, но убрать грязь. Кое-где Крис предпочел удалить новую кожу, чтобы избежать нагноения.

Они явились под утро, когда до скупого, холодного зимнего рассвета было еще далеко. Кристофер опустился на колени у изголовья Аниной кровати, взял ее руки в свои и заговорил очень ласково:
– Не бойся. Мы не причиним тебе вреда. Нам нужна твоя помощь.
Аня вскрикнула, подскочив на перине. Она окончательно проснулась и поняла, что эти двое действительно здесь, рядом.
– Что вы здесь делаете? Что вам надо?
– Нам нужна Ваша помощь, мисс.
– Какая?
– Ваша кровь. Только вам под силу вернуть Роберта к жизни, ибо вы ста-ли его поддержкой на грани бытия.
– Что? вы бредите?.. – тут она ахнула, будто вспомнив что-то. Крис и Сьюзен сразу поняли в чем дело: девушка все время болезни была под гип-нозом, а теперь, очнувшись от него, стала забывать все замогильные ужа-сы. – Убирайтесь! – воскликнула она. – Убирайтесь или я закричу!
Кристофер не двинулся с места.
– Я прошу вас. Если бы это грозило вам смертью, вы бы погибли еще во время болезни. А он может умереть. Его дух силен, но тело сейчас ослабло и не в состоянии его удержать. Прошу вас, помогите!
Ане вспомнилось то странное, жуткое, волнующее ощущение, когда он, Роберт, был рядом.
– Прошу вас…- повторил Крис.

Они отправились в лес верхом в кромешной тьме.
Аня сидела позади Сюзанны и тщетно пыталась разглядеть что-то, кроме матового  снежного покрова, монолита леса впереди и кобальтового неба.
– Может, поедем днем?
– Днем нельзя, – ответил Крис, скачущий впереди. – Днем кровь воспри-нимается по-другому.
– А мы не заблудимся в такой темноте в лесу?
Крис обернулся. Его глаза светились бледно-зеленым огнем.
– Не заблудимся.
Почти час продолжалось это путешествие через Аид и, наконец, впереди показалась большая поляна с остатками некоего здания, похожего на боль-шой жилой дом. Они спрыгнули с коней и, погрузившись по колено в снег.
Дальше Сьюзен повела Аню за руку.
В том, что осталось от прихожей, Крис зажег керосиновую лампу и кар-тина разрушения предстала еще явственнее.
Дом, насколько Аня могла понять, принадлежал некогда помещику – слишком большой и благоустроенный даже для очень зажиточного кресть-янина. Что же заставило хозяев оставить это место? Царская немилость, ссылка? Или всему виной была бездетность и одинокая смерть стариков?
Наконец они пришли в хорошо сохранившуюся комнатку с низким по-толком. Здесь стояли три гроба. Один был посветлее других на тон, с изящ-ным орнаментом – женский гроб. Два других были из темных пород дерева и очень похожи между собой, но один был массивнее, более старый. Имен-но к нему и подвели Аню. Когда открыли крышку, она с криком отверну-лась.
Крис погладил ее по плечу.
– Все в порядке, можешь не смотреть. Только дай мне свою руку.
Аня вытянула вперед левую руку и почувствовала, как кожу на запястье проткнули чем-то вроде иглы. Затем он сжал ее руку чуть ниже локтя и провел вдоль всего гроба, окропив лежащее в нем тело.
– Довольно, – простонала Аня.
– Пока хватит, – согласился Крис.
Он закрыл гроб, перевязал ей руку и дал немного красного вина.
– Через два дня мы снова придем за Вами.
– Через два дня меня может здесь не быть.
– Постарайтесь быть. Пожалуйста.

32

Однако на следующий день Аня упросила брата поспешить вернуться в Петербург: до того она была напугана. С рассветом она будто очнулась от дурмана и ей до ужаса хотелось, чтобы все происходящее ночью оказалось просто дурным сном. Поэтому, каждый раз, едва брат заговаривал о док-торе Оуэне, она тут же переводила разговор в иное русло, и вела себя так, будто никакого доктора и не бывало вовсе.
Она все еще была очень слаба, чем по приезду немало взволновала роди-телей. Они даже вызвали ей врача, но он ничего опасного не обнаружил, только легкое малокровие и упадок сил после путешествия.
Так, день проходил за днем, неделя за неделей, и все произошедшее стало казаться лишь дурным сном, но вот однажды утром в квартире раздался звонок. нянечка в тот день захворала и лежала в дальней комнате. Аня по-спешила открыть.
На пороге стоял, расплывшись в улыбке, Кристофер.
– Доброе утро, мисс. Что ж вы, совсем про нас позабыли?
Аня просто-таки шарахнулась от него.
– Ну-ну! Не стоит так, мисс. Я не причиню вам вреда.
– Зачем вы пришли?
– вы повторяетесь. Что ж, повторюсь и я – за вашей помощью.
– вы… вы что, переехали в Петербург?
– Вслед за Вами.
– Вам снова нужна моя кровь?
– Не стану лукавить – да.
– А если я не соглашусь?
– Поразмыслите, мисс. Я заеду за Вами вечером. В девять часов – ровно в девять часов – будьте у подъезда.
Он учтиво поклонился и ушел прочь.
Аня ушла к себе в комнату и, запершись, стала рассматривать маленькие белые шрамы на запястьях.
– Это сон. Боже, это был дурной сон!..– шептала она, вновь и вновь про-водя по ним пальцами, словно от этого они могли исчезнуть. Она заплакала – не от страха, а скорее, от абсурдности все происходящей с ней истории. Голова ее закружилась. Она попыталась встать, но упала на колени. И тут, словно чьи-то руки легли ей на шею. Не обхватили, а именно легли – словно в нежном, близком объятии. Холодные руки – руки мертвеца.

Вечером родители уехали в театр, а Олег заперся у себя и завел патефон. Аня быстро оделась и ровно в девять часов выскользнула из квартиры. По-ка она спускалась, каждая ступенька оказывалась новой каплей сомнения, но все-таки что-то тянуло ее вниз. Зачем, зачем ей снова этот кошмар? Но почему-то под ребрами приятно щекотало…
Когда она спустилась, Кристофер Оуэн уже ждал ее.
– вы немного опоздали, мисс. Но вам, женщинам, это простительно.
– вы не больно-то любите женщин?
– Я просто очень люблю мужчин. Прошу.
Он открыл перед ней дверь экипажа и подал руку.
– Почему же вы хотите, чтобы кровь была непременно моя?
– Этого хочу не я, а Роберт. Он вас выбрал. К тому он очень хочет вас ви-деть, мисс.
– Хочет видеть?
– Да. Неужели вы думали, что мы ждали только вас. Ваша кровь, конечно, обладает – для него – особыми свойствами, ибо вы стали для него поддерж-кой на грани смерти. Но мы со Сьюзен отдали ему часть своей крови (так сказать, отдали долг), находили ему других доноров. В конце-концов, это позволило ему отчасти восстановиться физически. Повторяю – отчасти. Однако он уже жаждет вас увидеть. Что с Вами? Отчего вы побледнели? – начало казаться, что он подшучивает над девушкой.
– Он уже может разговаривать?
– С трудом.
Аня приковала взгляд к окну экипажа, за которым бушевала метель. Ее воображение уже предвосхищало предстоящую встречу. Боже! Что это, должно быть за зрелище? Она до сих пор видела в кошмарах то, что лежало в гробу в развалинах помещичьего дома. И жутко было от мысли, что это может подняться и заговорить с ней…
Вышли они где-то на Петроградской стороне. Крис расплатился с извоз-чиком, взял Аню под руку и повел по темным переулкам и дворам. Они шли и шли, и словно погружались в кошмарный лабиринт. Ане уже каза-лось, что это не Петербург вокруг, а какой-то чужой, странный город.
– Скоро уже? – спрашивала она несколько раз и получала утвердительные ответы.
Где-то они прошли по два, три раза, словно запутывая следы.
– Мне холодно, – пожаловалась Аня после получаса блужданий на морозе.
Вскоре они ушли от последнего блеклого, грязного фонаря и погрузились в совершенный мрак городской ночи. Аня вновь не видела решительно ниче-го и спотыкалась на каждом шагу. К счастью, Крис шел ровно, уверенно и поддерживал ее.
– Здесь – осторожно. Держитесь за мою руку, – предупредил он ее в ка-кой-то момент.
Аня стала ступать медленнее. И правильно – они спускались по узкой ле-стнице. То, куда они спустились, напоминало колодец.
Щелкнул замок, распахнулась тяжелая дверь, и Аня увидела, как мерцает свет за изношенной бархатной занавесью…
Крис отвел в сторону ветхий полог и слегка подтолкнул Аню вперед. Дверь гулко захлопнулась за ними, щелкнули затворы.
Миновав короткий изогнутый коридор со сводчатым потолком, они попа-ли в большую комнату. Стены здесь были обиты уже полинявшим и обтер-тым, но все еще розовым шелком. В выбеленном потолке кое-где были бреши и проглядывала кирпичная кладка.
Через широкие окованные двери они прошли в следующую комнату, об-ставленную в современном стиле, при чем совершенно шикарно. Вдоль обитых бардовым бархатом стен стояли светлые кожаные диваны, под по-толком, украшенном изысканной лепниной, царствовала изящная хру-стальная люстра, на стенах мерцали четыре светильника, выдержанные в одном с ней стиле. В центре этой комнаты Аня задержалась, оглядываясь, но Крис настойчиво повел ее дальше.
В третьей комнате девушке показалось, что она попала в сказку. И не в опостылевшую западную, а в сказку Шехерезады.
Эта комната напоминала скорее небольшую восьмиугольную залу. На полу пестрели персидские ковры, лежали восточные подушки и валики, в одном из углов журчал фонтан. В воздухе витал пряный, но не тяжелый аромат благовоний, повсюду стояли высокие, отделанные золотом, кальяны.
– Здесь что, притон? – восхищенно прошептала Аня.
Крис словно не услышал.
Перед дверью из комнаты он приостановился и притянул ее ближе к себе.
– Сейчас не говорите ни слова. Стойте, молчите и лучше даже не подни-майте глаз. вы меня поняли?
– Да.
– Пожалуйста, я не шучу. Это очень серьезно, даже опасно.
– Я поняла.
Крис неуверенно кивнул ей и распахнул последнюю дверь.
Они шагнули вперед и окунулись в такой холод, что, казалось, они снова вышли на улицу. Но нет – всего лишь попали в настоящее подземелье. Ка-менные стены здесь ничем не были прикрыты. Было холодно настолько, что даже пар шел изо рта. Они стояли в каменном мешке от которого отхо-дило пять коридоров. Редкие светильники на стенах не могли полностью разогнать темноту.
Помня предупреждение, Аня молчала, но все же оглядывалась вокруг. Правда, смотреть было особо не на что – разве что пара крыс пробежала мимо.
Девушка несколько раз нетерпеливо вздохнула, прежде чем в коридоре напротив двери появился чей-то длинные темный силуэт. Он не пришел из темноты в конце коридора, не вышел из одной из боковых дверей, а просто появился. Он стоял несколько секунд, а затем стал приближаться. Шагов слышно не было. Когда он подошел совсем близко, Аня, наконец, разгляде-ла, что это очень худой старик с длинной, седой бородой, в балахоне с глу-боким капюшоном. Глаз видно не было, но у Ани откуда-то взялась уверен-ность, что старик рассматривает ее.
Крис выступил на шаг вперед и в пояс поклонился старцу. Когда он вы-прямился, они вдруг замерли, словно изваяния напротив друг друга. Ни один не проронил ни слова, но было ощущение, что между ними происхо-дит разговор, даже, возможно, спор. В процессе оного старик неспеша протянул руку и взял Аню за запястье, взглянув на отметины от зубов. Он кивнул, отступая на шаг, позволяя им идти дальше. Крис еще раз покло-нился и повел Аню дальше по одному из коридоров. Быстро распахнул нужную им дверь, он завел ее внутрь и сразу же запер на все замки.
За дверью оказалась вполне сносная комнатка, похожая на обустроенную для жилья келью. Здесь стояли все те же три гроба. В углу, возле очага, си-дел некто, так же одетый в балахон с капюшоном. Но он не производил та-кого жуткого впечатления, как старец. Именно к нему Крис и подвел млею-щую от страха Аню.
Лицо, невидимое за капюшоном, повернулось к девушке и существо со-гнулось в учтивом поклоне. Аня присела в реверансе. Существо немного помедлило, видно, о чем-то тревожась, и заговорило:
– Я очень рад, что вы пришли, сударыня. Скажите, не отвратительно ли вам мое общество?
Вернее, оно пыталось говорить. Слова можно было разобрать лишь интуи-тивно, не сразу, и очень внимательно вслушиваясь.
– Все хорошо, не беспокойтесь, сэр. Рада видеть, что вам лучше, – робко проговорила Аня, боясь сказать что-то не то.
– Я всем обязан вам. Но я вынужден просить вас об одной услуге того же рода, что и оказанная Вами ранее.
Она молча протянула ему руку, и он осторожно взял ее. Взял своими ис-калеченными, замотанными в бинты руками.
Он приник к едва затянувшейся ране своим холодным и бесформенным ртом и вновь стал пить жизнь из ее вен. Аня вскрикнула и отвернулась. Крис, о присутствии которого она уже успела забыть, отвернулся от них и похоже, что даже зажал рот ладонью.
Аня задрожала, комната закружилась перед глазами, потемнела и унес-лась куда-то вверх, во тьму…

– Аня! Аня!.. – Олег хлестал сестру по щекам. – Аня, да что же с тобой?!
Аня с трудом приоткрыла глаза, посмотрела на брата, огляделась. И осоз-нала, что лежит на полу в прихожей. На ней было платье, полушубок и са-поги.
– Ты куда собралась на ночь глядя? Что с тобой?
– Я, наверное, упала в обморок.
– Да уж!.. Смотри, твоя рана снова открылась. Жаль, доктора Оуэна здесь нет. Ладно, давай-ка я отведу тебя в твою комнату.
Ложась в кровать, Аня взглянула на часы. Было начало двенадцатого. Она решила не вдумываться в то, что было сегодня.
Завтра утром все будет хорошо, кошмары, чудовища из темноты забудут-ся, отступят назад, в закоулки сознания, уползут, спрячутся в пыльные сундуки на чердаках, в гробы в подвалах…
Аня вздохнула и посмотрела на тревожное небо за окном. Мимо неполной, бледно-розовой луны неслись густые ворохи облаков. Края их сверкали, от-ражая призрачный свет…
Образы в ее снах были неспокойными, темными. Она снова шла через три комнаты в подземелье, блуждала в бесконечных лабиринтах. В конце изогнутых коридоров то появлялись, то исчезали фигуры Криса Оуэна и мрачного старца. От последнего она бежала прочь, а к Крису, напротив, стремилась в надежде, что он выведет ее отсюда. Но он исчезал при каж-дом ее приближении. Она почти лишилась сил в безумии своего сна, как вдруг почувствовала на руке холодное прикосновение Роберта.
Сон растаял мгновенно.
Аня несколько мгновений лежала в кровати неподвижно, не сразу осоз-нав, что не спит.
За окном, покрытым по краям сверкающими узорами, сгущались сумер-ки. На часах была четверть шестого. Зимой так рано не светает, а значит – уже наступил вечер.
Быстро умывшись, она стала одеваться. Тут в комнату вошла маман с няней.
– Ты куда? – ахнули они в один голос.
– Мне по делам надо.
Мать всплеснула руками.
– Какие дела? Ты больна, вся бледная. Господи!..
Аня уже выбежала в коридор и натолкнулась на Олега и его давнего при-ятеля Илью.
– Куда собралась? – опешил Олег.
– Добрый вечер, – улыбнулся Илья.
– Добрый вечер. Мне надобно наведаться по делам. Можешь пойти со мной?
– Прости, нет. У меня билеты в театр.
– Черт! Это, правда, очень важно. Но одна я не могу…
– Я мог бы стать для вас эскортом, сударыня, – предложил Илья.
– вас это не затруднит?
– Нисколько. Я абсолютно свободен.

Аня сама не знала почему, никогда не ошибалась в людях. Если она чув-ствовала, что человеку можно доверять, она ему доверяла.
Пока они с Ильей, взяв извозчика, ехали на Петроградскую сторону, он сначала пытался выяснить, куда они едут, но она так умело уводила разго-вор, что в конце концов, бросил это дело.
– Вот, – насторожилась она в какой-то момент. – Кажется, здесь…
– Но мы проезжали здесь уже два раза.
– Мне кажется, здесь. Просто я не была уверена.
Они вышли, расплатились с извозчиком и углубились в лабиринт дворов. На этот раз Аня сама была проводником, но шла она неуверенно и, как ду-малось ей же самой, неверно. Они шли по дворам в очень необычной оче-редности, минуя один и тот же несколько раз. И все же они продвигались вглубь, а иногда даже ей удавалось находить знакомые ориентиры и при-меты.
Без четверти семь, проходя мимо очередной парадной, Илья робко кивнул в ее сторону.
– Нам, быть может, туда?..
Аня хотела ответить «нет», но вдруг поняла, что парадная ей знакома, что она проходила по ней.
– Да, вполне возможно.
Подворотня оказалась сквозной и через нее они попали на прямую гряз-ную улицу. Ее пересекал переулок, завершавшийся тупиком и спуском в подвал.
– Нам сюда.
– Что?! Сюда?! Да вы… Зачем вам туда? вы хоть имеете представление о том, что это?
Аня уже спускалась по крутой лестнице. Она чувствовала себя почти так же, как в ту зимнюю ночь, когда шла по горящему снегу.
– Прошу, вернитесь! – воскликнул Илья, словно сам точно знал, что ждет ее там, внизу. Ему уже ничего не оставалось, как безропотно следовать за ней.
Едва Аня спустилась, огромная железная дверь распахнулась, пропуская в подземелье…

…На этот раз Аня очнулась в своей кровати, при чем ни она, ни кто-либо из родных не помнил, как она вернулась. Как будто бы вернулась в восемь, а может – и в начале десятого. Да только ведь жива-здорова.
И запястье вновь было аккуратно забинтовано, словно заботливой рукой доктора Оуэна.
Ничего из того, что происходило с ней в подземелье этим вечером она не помнила. А едва она постаралась расспросить Илью о случившемся, тот сделал вид, что вовсе не понимает, о чем она говорит.

33

Дни шли за днями, снега таяли, а ожившие мертвецы и таинственные подземелья стали казаться не более, чем кошмарным сном.
Впереди предстоял реальный кошмар: свадьба с человеком, которого она и видела-то раз в жизни. Большинство девиц ее возраста не тревожились бы, смирились, но она с трудом сдерживала боль и злость. Подвенечное платье и фата представлялись ей ни чем иным, как погребальным саваном.
Отмечали свадьбу в ресторации с огромным числом гостей, особенно со стороны жениха. Отмечали бурно, шумно, от души. Жених и сам не побрез-говал обильными возлияниями.
После полуночи терпеть происходящее у Ани не осталось сил.
Она ушла, а ее исчезновения никто и не заметил. Она стояла в переулке, за углом ресторана одна, а вокруг была холодная, пустая ночь. И тут она впервые заплакала, горько жалея себя.
Так прошла четверть часа. Аня оставалась бы здесь и дальше, но тут кто-то осторожно, вкрадчиво коснулся ее плеча. Она повернулась и обомлела: перед ней стоял Роберт, почти такой же, каким она его видела в деревне, но не изможденный и бледный, а полный сил, с сияющим взглядом.
– Добрый вечер, сударыня, – он учтиво поклонился.
– Что вам еще от меня надо? Я закричу!
– Не стоит, право. Я более ни в малейшей степени не намерен вас утруж-дать. Выслушайте меня. Мне бы очень не хотелось вновь пускать в ход гипноз.
Аня лишь кивнула, боясь, что, потревоженные голосом, слезы вновь хлы-нут из глаз. Роберт продолжил:
– вы спасли мне жизнь…
– Я была под действием вашего дурмана.
– Гипноза, сударыня. И теперь я хочу спросить, чего желаете вы?
– Я?
– Чего вы хотите? Поверьте, я все сделаю. Но и всего будет мало, чтоб оп-латить мой долг перед Вами.
– Что угодно?
– Да.
– Могу я стать такой, как вы?
– Какой?
– Свободной, сильной, бессмертной…
– Можете. Но вы должны умереть.
– Прямо здесь, прямо сейчас?
– Нет…
– Почему? вы же обещали сделать для меня все, что я хочу.
– Я сделаю. Но не сейчас.
Аня усмехнулась.
– Когда же?
– Когда продолжите свой род на земле. вы будете потом глубоко сожалеть, если не сделаете этого.
– Я не желаю рожать детей от своего мужа. Он мне отвратителен!
– Рожайте от другого.
– От вас?
– вы не сможете. Семя вампира мертво.
– Что же мне делать?
– Сожалею, но здесь я помочь никак не смогу, – он отступил назад, гото-вясь уйти. – Я вернусь через пять лет. И тогда, клянусь вам своим возрож-дением, вы станете вампиром!

После этой ночи Роберт исчез.
Для Ани время побежало дальше. Теперь уже она была не Аня, а, не ина-че, как Анна Сергеевна.
В первый же год замужества она родила сына. Когда он родился, она да-же не захотела взглянуть на него, отвернулась, едва его поднесли. Ей пона-добилось полгода, чтобы привыкнуть к нему. Мальчик рос болезненным и послушным.
Как-то летом, когда ребенку было уже четыре, глава семейства решил от-дохнуть в одиночестве и отправил жену и сына на воды. Анна отправилась с радостью, ибо ей не терпелось уехать из дома, который и домом то для нее не был.
На юге ей стало по-настоящему хорошо. Муженька не было рядом, ребе-нок, оказавшийся в новой среде, не слишком донимал расспросами, столь свойственными детям его возраста. Только вот все чаще вспоминался совет брата: «Тебе ведь никто не мешает завести «лучшего»». А ведь и правда: она впервые освободилась из-под надзора мужа и была совершенно свободна.
За такими вот мыслями застала ее одна из многих темных южных ночей. Она сидела на скамье в сквере, листая французский роман о пылкой стра-сти, но лишенный всякого смысла, а сынок изучал кусты жасмина непода-леку.
Тут в конце аллеи появился человек в светлом костюме, с тростью в руке. Анна узнала его с первого взгляда.
Роберт подошел и поклонился ей.
– Добрый вечер, сударыня. Я совершенно не опоздал: прошло почти ровно пять лет. Осталось каких-то несколько часов. вы по-прежнему желаете то-го, о чем просили меня?..
Тут из жасмина появился мальчик и сразу же бросился к матери, едва увидев незнакомого человека. Роберт улыбнулся, как ни в чем небывало.
– У вас очаровательный сын, мадам.
– Благодарю.
– Разрешите проводить вас до дома?

Анна снимала небольшую квартирку на втором этаже дома одинокой по-жилой дамы. Дом был окружен маленьким, но изумительно-красивым са-дом. Входа в квартирку было два: из самого дома и из сада, по наружной лестнице. Чтобы не тревожить хозяйку, они воспользовались вторым.
Мальчика она сразу же уложила спать. Утомленный долгой прогулкой, он уснул.
Анна вернулась к Роберту, который ждал в ее комнате, перелистывая без всякого интереса оставленный ею французский роман.
– Как вы можете читать подобное? – брезгливо спросил он.
– Обычно не читаю, просто здесь атмосфера не располагает к серьезным размышлениям. Да и мой муж такое ненавидит.
– вы не изменились.
– вы – тоже.
Она подошла к нему еще ближе. Странно, она сейчас испытывала такой трепет, какой, наверно, должна испытывать женщина в предвкушении объятий любовника.
– Я готова. вы сделаете это сегодня ночью?
Он коснулся ее горячей шеи. Затем его руки скользнули ниже, по груди, по стану, затянутому в корсет… До чего ж она была хороша! Восточная во-рожея – не иначе!..
– Если вы желаете, то сегодня. Но будет гораздо лучше, если это станет для нас не пустым переливанием крови.

Она не стала вампиром ни в эту ночь, ни в следующую. Роберт приходил к ней с каждым заходом солнца, как любовник, прилетал верным демоном, темным джинном, исполняющим самые тайные желания.
Наконец-то она познала всю радость плотских утех, столь презираемых ее супругом.
Только за несколько дней до отъезда назад в Петербург, Роберт сам заго-ворил о ее желании.
– Да, – отвечала она будто не волне уверенно. – Только мне кажется… Бо-же, я не знаю!.. Ты ведь говорил, что это невозможно.
– Что?
– Мне кажется, я беременна.
Роберт почувствовал, как холодеет все внутри. Перед глазами вновь вста-ло кровавое месиво, увиденное им в келье далекой, старой обители, от ко-торой, верно и камней-то не осталось. Он смотрел на Анну в ужасе.
– Только не это!..
– Почему?..
– Ты не можешь себе даже вообразить этот кошмар! Это будет не человек, даже не живое существо. И оно не будет жить, и ты погибнешь.
Анна будто не слышала его. Обратив взор к окну, она смотрела на зали-тые лунным светом цветущие яблони.
– Знаешь, – промолвила она, наконец. – Я точно знаю, что желаю этого ребенка. Если он принесет мне смерть, пусть будет так. Я освобождаю тебя от данного слова…
Она отпустила его, и он исчез: бесследно, в бесконечном безвременье.
По приезду домой, обмануть супруга ей не составило ни малейшего труда, тем более, что плод рос и развивался в высшей степени странно. Сначала – очень медленно, а затем – не более чем за месяц – вырос до достаточно крупных размеров.
Олег уже год, как жил в Москве с молодой женой. Однако он до того встревожился за здоровье сестры, что не только приехал сам, но и привез с собой Семена Ивановича Горчакова – опытного врача и старого друга их семьи.
Семен Иванович, терялся в догадках и смог только сказать, что здоровью самой женщины, судя по всему, ничего не угрожает и наилучшим в сло-жившихся обстоятельствах будет – ждать естественного завершения собы-тий.

…Схватки и боль продолжались несколько часов. Ночь стояла лунная, во дворах выли собаки – да так надрывно, будто вспомнили золотое время, когда их предки были волками.
В начале четвертого ночи, Анна почувствовала, что силы покинули ее окончательно, и именно в этот момент разрешилась от бремени.
Детей родилось двое: двое мальчиков.
Первым на свет появился убогий, слабый, слепой младенец, крупный, но с недоразвитыми конечностями и почти лишенный мозга. Он умер, не издав ни звука.
Зато второй мальчик был здоровый и сильный и, наверное, разбудил сво-им криком всех соседей.

На следующий день, отдыхая, доктор сидел в гостиной и курил. Выглядел он крайне задумчивым, временами вставал, подходил к окну, затем снова садился. В таком беспокойном состоянии его застала Анна.
– Что-то не так, доктор?
– Зачем вы встали?
– Невыносимо уж было лежать. Я, право, хорошо себя чувствую.
– А как ребенок?
– Отлично. Спит. А что вы сделали с тем, другим?
– Пока ничего. Вообще, я хотел поговорить с Вами об этом…
– Хотите взять его, как экспонат?
– Если честно, да. Но, естественно, лишь с вашего позволения.
– Он ведь не стал бы полноценным человеком?
– Он даже не смог бы выжить.
– Тогда можете забрать.
Она подошла к книжному шкафу и стала рассматривать корешки книг и умильные статуэтки, расставленные перед ними.
– Как такое могло получиться? Я про этого… младенца.
– Стыдно признаться, сам  не понимаю. Никогда не видел более странной двойни. Неполноценный близнец может стать паразитом. Но я не слышал о том, чтобы столь… непонятное создание достигало таких размеров. Зачем?
– То есть «зачем»?
– Природа не терпит ни пустоты, ни чего-либо лишнего. Зачем ей это бы-ло надо? Еще и третья пуповина…
– Третья? Был еще и третий?
– Нет. Третья пуповина соединяла близнецов. Она шла из того же основа-ния, что и нормальные.
– Для чего она была нужна?
– Я сам теряюсь в догадках.
Списав это на одну из ошибок природы, доктор заспиртовал уродца и уе-хал назад в Москву.
А жизнь в обычном петербургском семействе шла своим чередом».

34

Прочитала "сомнительный" отрывок и еще чуть-чуть. Пока одна мысля. Если Ренифер жила во времена XVIII династии ей должно быть намного больше 2-х тысяч лет. Хотя, вероятно, Роберту что две, что три - одна малина. :)
Роберт и Эдгар в семейном склепе - картинка маслом! :)))
А вот почему все-таки безвестную темнокожую девушку служанку решили похоронить с такими почестями, мне не вполне понятно.

35

Прочитала "сомнительный" отрывок и еще чуть-чуть. Пока одна мысля. Если Ренифер жила во времена XVIII династии ей должно быть намного больше 2-х тысяч лет. Хотя, вероятно, Роберту что две, что три - одна малина. :)
Роберт и Эдгар в семейном склепе - картинка маслом! :)))
А вот почему все-таки безвестную темнокожую девушку служанку решили похоронить с такими почестями, мне не вполне понятно.

По поводу летоисчесления - вполне могла напутать :blush: , хотя сама-то знаю когда была Амарнская революция со всеми вытекающими. Какое-то время очень этим делом увлекалась.

Сцена в склепе, как и большинство удачных идей, пришла в голову случайно.

А про Сьюзен - там в тексте вроде бы есть фраза о том ,что старый граф испытвал что-то вроде мук совести - хоть и внебрачная, мулатка, а все-таки дочь...  :(

36

А про Сьюзен - там в тексте вроде бы есть фраза о том ,что старый граф испытвал что-то вроде мук совести - хоть и внебрачная, мулатка, а все-таки дочь...  :(

Видела. Не знаю. Почему-то на тот момент меня этот факт озадачил. Но, наверное, у него были основания докатиться до жизни такой. :(

37

***

Июль выдался душный и пыльный. Тучи, нависшие над Петербургом, бы-ли черны, но лишь добавляли духоты, не в силах разрешиться от своего бремени.
Этот гнет сказывался, похоже, и на душевном состоянии людей. Дмитрий Петрович все чаще доставал с дальней полки брусничную наливочку, а Елена все больше времени бывала одна, не говорила ни с кем – даже с Са-шей.
И вот, однажды, когда небо, набухло, казалось, до боли, отец с матерью поссорились в последний раз.
Началось все, как и прежде, с колких замечаний, затем были негодующие, возмущенные возгласы, а затем – лишь напряженный полушепот за дверя-ми отцовского кабинета.
Сколько Саша с Денисом ни прислушивались у замочной скважины, все-равно не могли разобрать, о чем там идет речь.
Так продолжалось около часа, после чего Елена молча удалилась к себе и заперла дверь. Сколько Саша не стучал, она не открыла, даже не откликну-лась. К отцу Саша и даже Денис подойти побоялись.
К ужину никто из родителей не вышел. Братья поели вдвоем и, посло-нявшись по коридору возле спальни и кабинета, ушли каждый к себе.
Саша открыл все окна и все-равно не смог прогнать духоту. Какое-то не-доброе предчувствие терзало юношу. Не об этом ли говорил Филипп, про-щаясь?..
Присев за стол и перелистав учебник по российской истории, он не смог побороть дремоту.
Очнулся он от гулкого раската грома.
По пыльному подоконнику застучали крупные капли. Небеса наконец-то рыдали…
– Саша? – услышал он голос матери.
Обернувшись, он увидел Елену, стоящую на пороге. Она была в темном дорожном платье, пальто и шляпке с вуалью. У ног стоял дорожный сакво-яж.
Саша вскочил из-за стола.
– Мама, что случилось?
Елена подошла к нему, провела рукой по волосам, таким же черным, как у нее, посмотрела в глаза, такие же карие, как у Филиппа Лорела.
– Милый, я ухожу. Я не могу остаться.
Саша смотрел на нее ошарашено: он не понимал, о чем она говорила.
– Что ты говоришь?
– Я ухожу.
– Куда? Зачем? Уже поздно…
– Я уезжаю. Насовсем.
Саша обескуражено встряхнул головой.
– Мама… Ты не можешь! Не можешь уехать, оставить меня.
– Я не могу остаться. Может быть, я еще вернусь однажды.
Безликий тон ее голоса был словно ледяная вода, вылитая в костер. Саша замер и сел на кровать.
– Но почему?
Елена молча обняла сына, вытерла его слезы, взяла саквояж и ушла. Так просто и обычно, что казалось, она вот-вот вернется.
Проходила секунда за секундой с тех пор, как хлопнула входная дверь, но по-прежнему было пусто и тихо. Услыхав, как захлопнулась дверь парад-ной, Саша подбежал к окну. На тротуаре, в свете окон первого этажа, стояла мать и глядела на него. Они смотрели друг на друга так вниматель-но, будто были рядом.
Прогремели новые раскаты. Саша на мгновение вскинул взор к небу, а когда посмотрел, вниз Елена уже шла прочь. Ее почти не было видно из-за пелены дождя.
Саша бросился за ней. Оставив распахнутой дверь в квартиру, он про-несся по ступеням и вылетел на улицу. За долю секунды он вымок до нит-ки. В небесах, казалось, царил настоящий шторм.
– Мама! – закричал Саша в ту сторону, куда она ушла секунду назад. Ка-кой-то прохожий, спешащий под зонтом, шарахнулся в сторону и чуть не упал.
Саша побежал вперед, сквозь серый поток. Несколько раз он напугал до смерти каких-то барышень, схватив их за руку, когда ему показалось, что он совершенно точно видит перед собой мать. Он повернул к Знаменской. Конечно, куда еще могла она пойти, как не к вокзалу?! Перебежав про-спект перед конкой, получив целый ворох брани от извозчиков, он окунул-ся в толпу на вокзале.
– Мама! – звал он, пробиваясь через ряды праздношатающейся плоти.
А окружающий смотрели на него в недоумении: что за великовозрастный дурачок мечется по перрону? Нет, ну было б ему годов пять, тогда уж - ку-да ни шло. А то, гимназист. Фи!

Елены не было здесь. Или же, он просто не нашел ее в этой толчее.
Когда силы оставили его, он покинул вокзал и побрел вдоль домов, опира-ясь о стену. Дождь иссяк. Вода стекала с мокрых волос по юношескому ли-цу вместе со слезами.
На город опустился ночной туман. Саша понимал, что уже за полночь, но не имел даже ни малейшего намерения возвращаться домой. Он шел через плотную призрачную пелену, погрузившись в лабиринт улиц. То тут, то там ему встречались или мерещились образы поздних прохожих, случайных гу-ляк, бродяг и нищих. Он шел к дому, но путь его напоминал схождение в преисподнюю. Что ждало его там? Что же все-таки случилось? Что отец сделал такого, раз мать не смогла остаться?
Наконец, приходило понимание, что он остался один…

Холодный, влажный рассвет застал его в подъезде, где он заночевал, не желая подниматься в квартиру. Пробуждение пришло в виде дворника с метлой, которую он использовал для апробации субъекта, почивавшего в углу.
– Ефим?.. – прохрипел, оборачиваясь, Саша. Горло и грудь жгло от каждо-го звука.
– Александр Дмитрич?! Простите, не признал! А что это вы тут, в подво-ротне-то?
Саша только отмахнулся. Не зачем дворнику знать, что у него стряслось. Да если б и хотел, не смог бы объяснить – он даже дышал с трудом.
Поднявшись на затекшие ноги, он поплелся наверх.
Заспанная Лиза, открывшая ему дверь, вся так и просияла.
– Ох, мы уж тут все места себе не находим! Где ж вы были?
Саша прошел мимо нее. Перед глазами плыли желтые круги, ноги были словно ватные.
Пройдя по коридору, он заглянул в комнату матери. Там царил неестест-венный, четкий порядок: комната существовала для пустоты, а не для жи-вого человека. Отец явно велел Лизе прибраться здесь.
Едва дойдя до своей кровати, он рухнул без сил.
Заглянувшая Лиза замерла в смятении.
– Александр Дмитриевич, простите, что же случилось? Где Елена Андрев-на?
– Оставь меня.
Она послушно вышла, а он тут же уснул.
Очнувшись в пять вечера, он смог только открыть глаза и посмотреть на часы. После чего горящие веки сомкнулись сами собой. В тот день к нему подходила только Лиза. Она разула его и укрыла пледом. Пыталась разбу-дить, а когда не получилось, пошла к Дмитрию Петровичу и робко спроси-ла, не позвать ли доктора.
– Не зачем ему доктор, – проворчал Кононов. – От простуды не помрет – Не барышня!

Следующий день так же выдался дождливым, пасмурным.
Саша все лежал. В теле болела каждая косточка, дыхание было горячим и судорожным. Мозг пылал. Под пледом было жарко, без него становилось хо-лодно. Час за часом, сон и явь смешались, породив бред. Он говорил с ма-терью, с Лорелом, будучи уверенным, что они здесь, рядом.

В ветреные, хмурые сумерки к дому подъехал экипаж. Из него, спешно расплатившись с извозчиком, вышла женщина. Она вошла в подъезд, взбежала по лестнице на второй этаж, открыла дверь своим ключом и вбе-жала внутрь.
– Елена Андревна! – воскликнула изумленная Лиза.
– Где Саша?
– У себя.
Сбросив по пути шляпку и пальто, Елена вбежала в комнату сына, села рядом на кровать.
– Мальчик мой, – испуганно позвала она. – Саша, ты слышишь меня?
Он не отвечал, только взглянул на нее, приподняв тяжелые веки. В ком-нату вошел Денис.
– Мама?
– Да, я. Что с ним?
– Он болен, по-моему.
– По-твоему!.. Что сказал врач?
– Мы не звали врача. Отец решил…
– Отец решил?! – разозлилась она. – А у тебя своя голова на плечах есть?! Или за тебя отец думает?
– Почему нет? За Сашу ведь думаете ты и мистер Лорел!
– Закрой свой рот!
– Не закрою, – в его глазах вроде бы блеснули слезы. – Чем я хуже его? С ним ты прощалась позавчера, а на меня даже не взглянула! Просто ты ни-когда…
…Слова будто встали у него поперек горла, он стал страшно бледен. Взгляд его был устремлен не на мать, а за нее – на брата. Руки, сжавшиеся в кулаки, он прижал к губам, сдерживая крик, и отшатнулся назад.
Пальцы Елены, державшие руку сына, сжались сами собой. Рука юноши еще была горячей.  Нет, она не могла оглянуться, просто не могла. Она со-брала все силы для нового вдоха, но тут почувствовала, что весь мир исче-зает, скользит куда-то в липкую темноту.
В себя она пришла на кушетке в гостиной. Вокруг нее суетилась плачу-щая в три ручья Лиза.

Дмитрий Петрович вернулся из типографии очень поздно. У подъезда своего дома он увидел какого-то молодого человека лет двадцати пяти, все-го обставленного чемоданами, сумками и прочим багажом.
– Что вы тут расставились на весь тротуар? – возмутился Дмитрий Петро-вич.
– О, простите! – извинился молодой человек и стал сдвигать вещи в сто-рону. При этом половина из них повалилась, раскатилась, открылась – в зависимости от конструкции.
– вы, вообще, кто такой? Что вы здесь делаете – по окнам смотрите?
– Смотрю. Но исключительно из благородных побуждений. Видите ли, я – художник, и вчера в поезде я встретил удивительную женщину. Она похо-жа и на Мадонну, и на языческую богиню. Но она почему-то сошла с поез-да, да так поспешно, что бросила все свои вещи…
Вдруг Дмитрий Петрович опомнился, сообразил, что ему совершенно ни к чему слушать этого пустомелю, махнул рукой и вошел в подъезд.
– Что случилось? – спросил он открывшего дверь Дениса. – Где Лиза? Да что ты так на меня смотришь? Что стряслось?!

До самых похорон Елена не спала, сидела около гроба Саши. Она была рядом, но боялась даже ненароком бросить взгляд на его лицо.
Во время похорон погода была удивительно ясной…Хоронили его на Смо-ленском кладбище. А совсем рядом, через одну, была свежая могила – тоже юноши, всего на год старше Саши.
Елена совсем не плакала, глаза ее не блестели и казались матовыми, будто все слезы, отмеренные за жизнь, пролились в эти три дня. Денис все время прижимал к лицу мокрый насквозь платок. Дмитрий Петрович выглядел так, словно не понимал, что происходит, куда он идет.
Единственным на похоронах, кто не принадлежал к кругу семьи, был Ан-тон Ижевский. Фактически, это он и занимался всеми приготовлениями.
Когда гроб опускали в могилу, Елену не оставляло чувство неправильно-сти происходящего. Ей хотелось остановить это. Так нельзя! Нельзя его за-рывать в землю!
Но, так или иначе, слой за слоем, простой светлый гроб скрылся в земле, как и любой другой.
Она потом долго стояла над могилой одна. Остальные, как ей казалось, давно ушли к воротам кладбища. Но – нет… Денис вернулся, ступая тихим, несмелым шагом, и остановился невдалеке.
Елена обернулась и посмотрела в его заплаканные глаза. Ему ведь уже двадцать один. Совсем взрослый мальчик. Но почему же он смотрит на нее совсем, как ребенок?..
– Прости меня, родной!.. – прошептала она и обняла его крепко-крепко.

Вечером Дмитрий Петрович, наконец, решился заговорить с женой.
– Так куда же ты поедешь?
– Туда же, куда собиралась и раньше.
Он помедлил, подбирая слова.
– Скажи мне – памятуя о нашем с тобой последнем разговоре, я просто не могу не спросить – Саша был моим сыном?
Елена молча застегнула пальто, поправила вуаль, натянула перчатки. От-крыла дверь и переступила порог квартиры.
– Нет.
Захлопнула дверь и ушла навсегда.

В начале августа дожди стали обычным делом. Не проливные, а такие от которых не спасал и зонт – частички воды метались в воздухе, повинуясь порывам ветра.
В один из таких дней, вечером, в четверть шестого Филипп Лорел замер у дверей подъезда дома, где жили Кононовы. Его ладонь уже легла на двер-ную ручку, но какое-то чувство остановило его, словно пригвоздив к земле. Откуда-то взялась уверенность: там его ждет что-то страшное. Однако, в любом случае, стоя здесь, он ничего не узнает.
Дверь открыла, как всегда горничная Лиза и шарахнулась от него, как от огня.
– Позови Александра Дмитриевича.
Лиза вся обмякла, ахнула и виновато покачала головой.
Что-то не так …
– Саша дома? – голос его стал настороженным, с грозными нотками.
В прихожую вошел Дмитрий Петрович.
– Добрый день, мистер Лорел. Лиза, иди…
Девушка, покорно склонив головку, удалилась. Кононов посмотрел на не-го.
– Мистер Лорел, нам надо поговорить. Пойдемте в мой кабинет.
Филипп шел по коридору и думал, что без сомнения задушит его, если с Сашей что-то случилось.
В кабинете, несмотря на предложение Кононова сесть, Филипп остано-вился посредине и выжидающе посмотрел на него. Дмитрий Петрович чув-ствовал, что не может заговорить, но и ждать уже было нельзя.
– Саша умер еще в июле. А жена моя сразу после этого ушла.
О, боги! Лучше б он не приходил. Лучше б он не уезжал. Лучше бы он ни-когда не встречал ее. Не умирал. И не жил!..
– Мразь! Это ты виноват! Признавайся – ты! Просто так в шестнадцать лет не умирают!
– Нет! Прошу, нет! – умолял Дмитрий Петрович, стоя перед ним на коле-нях.
Почему на коленях? Ах, Филипп, сам не помня как, выхватил из складок плаща кинжал и держал оружие у самого его горла.
– Не надо этого делать, – послышался сзади мягкий мужской голос, и зна-комая легкая рука обхватила его запястье. Саймон Мейерс забрал у него кинжал.
Филипп весь обмяк и опустился на ковер, взгляд его пылал, как у поме-шанного. Саймон поддерживал его, не давая совсем упасть.
– Оставьте нас на пару минут, – попросил он Дмитрия Петровича.
Тот ушел, бледный как бумага. Уже из коридора донесся его крик:
– Лиза! Коньяку мне!

Они долго сидели в ранних августовских сумерках. Наконец, Саймон ре-шился тронуть друга за плечо.
– Сколько времени? – хрипло проронил тот.
– Почти восемь. Нам пора.
– Куда?
– А ты намерен провести ночь здесь?
– Нет, – вскинулся Филипп. – Не желаю более оставаться здесь. Пошли!
Однако выйдя в коридор, он замер и повернул назад, но не в кабинет, а дальше – вглубь квартиры.
– Филипп, не надо, – произнес было Саймон, но Лорел поднял руку, сделав ему знак молчать.
Он вошел в маленькую темную комнату. Здесь даже пахло пустотой. Фи-липп зажег свет и медленно подошел к столу. Там все еще громоздились кипы книг – учебных и прочих, – тетрадей и просто исписанных листов бу-маги. Никто так и не убрал этот беспорядок за прошедшие недели: рука не поднялась.
Филипп открывал тетради одну за другой и везде видел отвратительный вымученный почерк, строки, начертанные не созданной для этого рукой. Но вдруг открылась совершенно иная. Здесь почерк был ровнее, естествен-нее.
Там были стихи, написанные карандашом: левой руке труднее писать чернилами… Запрокинув голову, чтоб не дать пролиться новым слезам, Фи-липп положил тетрадь за пазуху.
Покинув квартиру и, поймав извозчика, они отправились к Антону Ижев-скому. Дверь им он открыл сам и, встретившись взглядом с Филиппом, ни-чего не сказал – просто обнял его. Тот бесцветно произнес:
– Покажи мне его могилу.

«И с чего это их в такой час на кладбище понесло? – думал про себя из-возчик на Васильевском. – Да и душегубов окрестных все никак не пойма-ют. Не к добру, ох – не к добру!..»
На кладбище в такой час, разумеется, никого не было. Силуэты троих мужчин казались призраками, душами, шествующими в Аид.
Вот, Антон остановился возле небольшой могилки с узорчатым латунным крестом. Филипп вышел вперед и перед ним встал на колени, как моля-щийся.
– Мальчик мой, прости меня, – прошептал он. – Это я виноват…
Он спрятал лицо в ладонях и замер, как жуткое изваяние скорби. Каза-лось, каждый мускул, каждая клетка его тела окаменела, обернулась чер-ным мрамором. Даже дыхания не было заметно. Так прошло несколько ми-нут. Затем он согнулся, вцепился ногтями в землю и завыл – завыл на грани возможностей человеческого голоса. Этот вой прорезал землю, взметнулся выше столетних кладбищенских дерев, достиг луны. И луна, и сама ночь содрогнулась от этой боли одного из своих детищ.
– Проклятье! Проклятье всему! – кричал он, как в агонии. – Проклятье всему этому миру и мне вместе с ним! За что мне было подарено счастье?! За что было отнято?!
– Филипп!..
– За что?!
– Филипп, сюда идут!
Ночь дышала этой болью до рассвета.

Денис встречал рассвет в комнате брата. Горько ему было от мысли, что при жизни они были друг другу чужими. Да разве теперь можно было что-то поделать?.. Осталось разве что перебрать ворох бумаг – невероятно цен-ных для него при жизни. Теперь, когда уже прошло некоторое время, уже можно было это сделать.
Денис осторожно просунул руку под кровать и открыл тайник. Саша по-лагал, что это тайна за семью печатями. Но для старшего ли брата?..
Портрет Жанны – совсем запылившийся…
Книга Филиппа Лорела…
Целый ворох страниц машинописного текста: еще одна книга – не издан-ная. Последняя пачка листов была сложена пополам и лежала поверх всех остальных. Раскрыв ее, Денис понял, что последняя страница и не была до-читана до конца. Он пробежал взглядом по строкам…

«Роберт снова странствовал по миру, и рядом снова были Крис и Сьюзен. Им, верно, Небом было предначертано всегда быть вместе.
Он не знал, что стало с Анной – боялся узнать. Боялся вновь увидеть, что последствиями его любви становятся смерть и страдания. Он иногда писал ей письма на адрес ее брата, но ответа так ни разу и не получил.
Не зная, куда деться от горестных раздумий, он стал писать стихи, а за-тем – рассказы. Это занятие настолько захватило его, что изумлялся, как не нашел себя в этом раньше.
Он стал оставаться в каждой стране не дольше, чем того требовало напи-сание очередной книги. Завершив труд, он тут же покидал временное при-станище и отправлялся дальше. Он терял счет годам…
Но так и не знал, чья же жизнь продолжалась в Петербурге…»

На этом все и кончилось, будто оборвалось. Конец словно бы остался от-крытым.
Денис сложил листы ровной стопкой и убрал обратно. Незачем отцу их видеть, пусть лежат там, где их оставил Саша…

38

Они втроем шли по перрону. Утренний вокзал шумел, бурлил жизнью. Блеклое утреннее солнце провожало их в путь.
Он вновь бежал прочь, но уже не от вымышленной боли, а от настоящей. Когда они вошли в свое купе, Саймон и Кэтрин сели по обе стороны от Фи-липпа и взяли его за руки. От этого, казалось, стало чуть легче.
Вот, поезд качнулся и, набирая скорость, тронулся. В путь!.. Снова череда незнакомых, чужих стран, городов, домов? Нет…
– Поехали домой? – сказал он через час, когда Петербург исчез из виду.
– Как ты скажешь…– кивнул Саймон.
– Домой, – подтвердила Кэтрин.
Филипп тяжело вздохнул.
– Я бы умер сегодня, если б не вы. Как думаете, зря я затеял всю эту ерунду с последним романом?.. Я только потерял драгоценное время. Надо было рассказать ему всю правду, как есть – сразу.
Саймон пожал плечами.
– Не думай сейчас об этом. Но если уж тебе интересно, то я считаю – не зря. Он был человеком романтического склада ума. Такое изложение собы-тий более ему подходило…
Филипп кивнул, соглашаясь. Прошел еще час-другой, прежде чем он ос-мелился пошевелиться. День был в самом разгаре, Саймон и Кэтрин уже легли, а ему спать совершенно не хотелось – ему не хотелось ничего. И пус-кай сейчас, в свете солнца он чувствует себя, как освежеванный зверь, те-перь уже было все-равно. 
– Прости меня, сынок, – прошептал он тому, кто не мог его сейчас слы-шать, и стал перелистывать тетрадку со стихами.

Эпилог.

Ближе к концу августа газеты только и пестрели сообщениями о том, что воры, обокравшие особняк Собольских, наконец-то пойманы. Субъекты вроде Волкова острили: «Спите-с спокойно, ваша светлость!»
Только – вот несчастье! – бриллиантов у аферистов не было. Продать – не продали, а куда дели – не известно!
Полиция уже с ног сбилась, проверяя самые, казалось бы, чепуховые вер-сии. Наконец, нашли они вечно пьяненького троюродного дядюшку одного из воров. Состояние легкого и не очень подпития, похоже, являлось для не-го неотъемлемой частью существования. Правда, увидав полицейских, он обрел весьма сносную способность мыслить.
Рассказ его, полицейских и обнадежил, и озадачил. Оказалось, что пле-мянник к нему являлся не далее, как в июле, ставил бутыль самогона и просил спрятать какой-то сверток. Дядюшка спрятал, да вот куда – запа-мятовал, ибо бутыль была знатная. Помнил только одно – в тот день он ра-ботал. И поработал хорошо, раз никто ему потом слова худого не сказал.
А трудился дядя могильщиком на Смоленском кладбище…

Нехорошо это было, грешно, не по–христиански… Да что же оставалось делать? Только – вызвать могильщиков и несчастных родственников тех, кого погребли в тот злополучный день.
Похорон в тот день пять. В первом случае – девушку из помещичьей се-мьи захоронили в склепе, а значит, нарушать ее покой не было надобности, ибо дядюшка там не копал. Осталось четверо. Один – младенец женского полу, второй – старик семидесяти лет, а два других – юноши, почти ровес-ники, похороненные рядом.
Для исполнения были подряжены пять могильщиков.  Ранним утром приехали к кладбищу родственники покойных и тогда могильщики с поли-цией принялись за дело.
Могилку младенца досмотрели быстро. Ничего не найдя, ее снова закопа-ли под горестный плач матери.
В могиле старика оказался только сам старик.
Настала очередь двух молодых людей. Их гробы подняли на поверхность одновременно.
Камни нашли в могиле одного из них. Только, которого – потом уже никто не мог вспомнить. Что, собственно, не было удивительным в сложившихся обстоятельствах…

Денис сидел на лавочке возле совершенно незнакомой могилы. Шумели желтеющие липы и осины, их листва разлеталась повсюду легкими золоты-ми монетками.
Отец был сейчас там, возле могилы брата, а ему велел не ходить. Он по-слушно не пошел. Денис понимал, что второй раз гроб не откроют, все-равно боялся вновь соприкоснуться с этим кошмаром.
Вдруг он услыхал стук: частый и гулкий. Денис был несколько озадачен: людей вокруг не было. Уж не чудится ли ему? Но нет – вот оно! На старом вязе сидел крупный дятел и сосредоточенно, деловито стучал по стволу, иногда склоняя на бок головку в красной шапочке.
Забавно, подумалось Денису, эдакая аллегория жизни и смерти.
Он, было, совсем засмотрелся на пернатого труженика, как кладбищен-скую тишину разрезал отчаянный крик – и даже не один. Кричали, как будто от ужаса, несколько людей.
Донесся со стороны могилы Саши. Что же случилось?!
Он устремился туда: что если стряслось нечто серьезное, нужна помощь?
Сначала, он не понял, что случилось.
Единственная дама, что была там (мать второго юноши), лежала без чувств в объятиях мужа.
Дмитрий Петрович сидел на земле, бледное лицо его выражало смертель-ный ужас. Могильщики крестились. Полицейские стояли в совершенном замешательстве, не представляя, похоже, что им делать.

…Темно… До чего ж темно!..
И душно, и воздух как будто сырой. Неужто, это в комнате так? Нет, быть того не может – темень непроглядная.
Он попытался встать – не вышло. Прямо над ним была деревянная доска, как, впрочем, и по сторонам. Где же он? Что происходит?!
Деревянные стенки окружали его. Он колотил по ним, но глухой стук поч-ти не был слышен. Он кричал, но дерево и земля пожирали звук его голоса. Он скребся, как зверь и терял, казалось, рассудок.
Он то погружался в спасительное забытье, то вновь просыпался в своем крошечном, тесном аду.
Он то плакал, то молился, то клял весь свет.
Сколько длился кошмар? Час, день, месяц? Век?
Но в какой-то момент он почувствовал, что его сжавшийся, жуткий мир как будто раскачивается, движется куда-то.
Что-то ударялось о стенки гроба, он услышал голоса людей. И не шевелил-ся. Потому, что уже, казалось, не мог ни двигаться, ни дышать; потому, что боялся, что это окажется лишь бредом; потому, что чудовищное, абсолют-ное одиночество почти стерло из его разума память о внешнем мире.
Он продолжал лежать тихо-тихо, почти не дыша, пока его не начал бить сильнейший озноб. Стенки гроба медленно нагревались от солнца, а он дрожал, как студеной зимой.
Открыл глаза. В тонкую щель пробивался слабый солнечный луч.
Ему захотелось кричать, но из горла донесся невнятный, еле слышный хрип. Тут он понял – если он сейчас не поднимется, не даст о себе знать, его снова закопают – навсегда.
Одним безумным рывком он поднялся, откинув крышку гроба. Как тону-щий хватается за первого, появившегося рядом в воде, так и он вцепился в того, кто стоял ближе других. Дикая боль пронзила исцарапанные пальцы, с занозами под сломанными ногтями. Крики, раздавшиеся со всех сторон, резанули по барабанным перепонкам и проникли, казалось, в сам мозг.

В больничной палате было холодно, Дмитрий Петрович то и дело поправ-лял Сашино одеяло. Он осознавал свою долю вины за случившееся, и не знал пока, как может искупить ее. Он помнил то, что сказала ему жена пе-ред уходом, но этот мальчик вырос у него на глазах, в его доме, и не был для него чужим.
Когда, ближе к вечеру, пришел Денис, Дмитрий Петрович спустился в церковь при больнице, поставил свечу и… ушел. Ушел, почувствовав, что раздумье для него сейчас важнее молитвы. Он должен был знать, за что мо-литься.

Тогда, на кладбище, Саша был настолько истощен, что сразу же вновь по-терял сознание. В следующий раз он очнулся уже в больничной палате, ко-гда стемнело. Денис пытался напоить его бульоном, но так и не смог. Саша лежал, бледный, худой, безмолвный, как статуя и такой же безучастный. Руки изодраны в кровь, а прядь волос, падающая на лоб, – седая.
– Саша, – заговорил с ним, наконец, Денис. – Саша, это ты? Это ведь ты. Как же такое случилось?.. Мы позвали доктора, когда было уже поздно, только для того, чтобы он сказал, что уже поздно. Саша, пожалуйста, не молчи! Ты будто живой мертвец.
Тем же днем Дмитрий Петрович решился забрать Сашу из больницы до-мой ибо нашел своего старого знакомого врача. Профессор Борис Глебович Васильев был в своем кругу весьма уважаемый человек, с большим опытом, но последний год мало практикующий. Однако подобный случай не мог его не заинтересовать с чисто профессиональной точки зрения.
Осмотрев больного, он согласился, что имел место летаргический сон.
– Но как же он дышал под землей? – удивился Дмитрий Петрович.
– При летаргии дыхания практически нет, воздуха в гробу ему вполне могла хватить на то время, пока он спал. Так-так… Он говорил что-нибудь с тех пор, как очнулся?
– Нет, ни слова.
– Пытался сесть, что-то делал?
– Нет.
– Скверно. Возможно, у него нервный шок. Тогда он пробудет в таком со-стоянии от нескольких часов до нескольких месяцев. Но возможно – хотя я боюсь делать такое предположение – под землей ему все же не вполне хва-тило воздуха и погибла часть клеток мозга. Тогда он останется таким до конца дней.
– Как же определить точно?
– Пока никак. Он что-нибудь ел? 
– Мы пытались дать ему хоть что-нибудь, но ему и челюсти не разжать. И он такой холодный, словно покойник.
Борис Глебович призадумался.
– Ему делали переливание крови?
– Насколько я знаю, нет.
– Думаю, стоит рискнуть. Итак, видимо, придется попросить вас…
– Нет, – спешно возразил Дмитрий Петрович. – Лучше – Дениса.
Борис Глебович только пожал плечами.
– Как скажете, только б группа крови подошла. Позовите вашего сына, будьте добры. Ох, и свет надо зажечь, а то уж почти стемнело.

Кровь одного брата бежала в вены другого. Денис то и дело морщился – он вообще плохо переносил боль.
Затем, доктор обработал ему ранку от иглы и отправил спать, а сам остал-ся. Он немного понаблюдал за Сашей, но тот оставался неподвижен. Тогда Борис Глебович еще раз проверил его пульс, зажег настольную керосино-вую лампу и стал делать записи о пациенте. Тут он вспомнил, как Дмитрий Петрович рассказывал о силе сжатия челюстных мышц и решил проверить это сам. Напряжение ведь могло и спасть.
Он сел рядом на кровать и попробовал, сначала очень мягко, а затем – настойчивей, открыть его рот. Но челюсти были сжаты намертво. В какой-то момент палец доктора неловко сорвался и проскользнул между губами Саши. Борис Глебович ахнул от боли – кожу прорезало что-то невероятно острое. Он встал, подошел к столу и осмотрел порез.
– Странно. Будто от ножа или толстой бритвы… – сказал он сам себе.
Он взглянул на больного и в первое мгновение даже не поверил своим глазам. Юноша сидел на кровати и, совершенно осмысленным взором, ог-лядывался по сторонам. Вид у него был не то чтобы цветущий, но хотя бы не такой мертвенный, как минуту назад. Кожа сохранила бледность, но глаза были ясными, блестящими. Он с опаской поглядел на незнакомца.
– Как вы себя чувствуете? – спросил как можно мягче Борис Глебович, подходя.
– Неплохо, благодарю, – голос мальчика звучал тихо, но ровно. – Кто вы?
– Я – ваш доктор. Меня позвал Дмитрий Петрович. вы помните, что с Ва-ми произошло?
Саша нахмурился, вспоминая, а потом вдруг вздрогнул, из глаз его потек-ли слезы.
В комнату вбежал Дмитрий Петрович.
– Я услышал его голос и…
– Убирайся! – воскликнул Саша слишком громко для своего болезненного состояния. – Ты – подлец! Из-за тебя все и произошло! Ненавижу!
Прибежал и Денис. Он тут же бросился к брату и обнял его. Дмитрий Пет-рович стоял в замешательстве перед взором ошарашенного Бориса Глебо-вича. Но затем сел рядом с сыновьями и обнял обоих.
– Мне… Мне так было страшно, – всхлипнул Саша. – До сих пор кажется, что все бред!.. Господи, разве ж такое бывает?!
Тут Борис Глебович вышел, дабы не мешать воссоединению семейства. А самое удивительное – что оное и происходило, наконец…

Саша так и не лег спать этой ночью. Сначала они просидели час или более с отцом и Денисом.
А потом слонялся остаток ночи по комнате, по квартире.
Не смотря на заявления Бориса Глебовича, что организм его истощен до предела и ему необходим постельный режим, он чувствовал себя прекрасно и легко. Есть ему тоже совершенно не хотелось.
Да, пожалуй, так хорошо он себя давно не чувствовал.
Часов в пять, пока все еще спали, Лиза встала, начала работать по дому. Саша вышел к ней, и они даже обнялись на радостях. Он вчера был в бес-памятстве, а ночью она спала слишком крепко и так и не вышла.
Пока она наводила порядок на кухне, ставила чайник и прочее, он спро-сил:
– А не приходил ли мистер Лорел?
– Приходил.
– Приходил?! И что?
– Что-что… Ругался с Дмитрием Петровичем. Вроде как зарезать хотел, – она хихикнула. – Ох, простите. Потом часа два просидел один в его кабине-те со своим другом непотребным – а тот, к слову, опять одет был по-человечески – и уехал.
– Куда?
– Не знаю, ничего не слыхала.
Саша медленно кивнул и вышел. Его жутко клонило в сон.
Плотно задернув шторы, он проспал почти до вечера, не реагируя ни на доктора, вновь пытающегося его осмотреть, ни на Лизу, уговаривающую выпить чаю. Всех их он слышал и видел, как сквозь сон.
После трех он проснулся словно в озарении: если Филипп не уехал из Пе-тербурга сразу, он отправился к Ижевскому! Саша вскочил, торопливо оделся, и помчался к Антону.
Там он четверть часа звонил в дверь, но ему так и не открыли. Осознав, что никого нет, Саша вдруг ощутил себя ужасно одиноким и уставшим. Он спустился вниз, вновь поймал извозчика и велел ехать к Летнему саду…

39

Ну вот, собственно - и все...  %#-)

Пыль все еще покрывала камни мостовой. Было душно, под тяжелыми, слепыми тучами качались массы теплого воздуха; это движение с трудом можно было назвать ветром. Саша шел вдоль решетки Летнего сада, и под-ступающие слезы резали ему глаза. Войдя внутрь, он побрел среди богов и людей.
В эту золотую осень все кругом были так счастливы! Он, казалось, один идет, опустив голову в совершенном отчаянии. Мимо пробегала толпа весе-лых молодых людей, похоже – студентов.
– Выше нос! – крикнул ему кто-то из них.
Саша хило улыбнулся. Боже, как ему просто, по-человечески, хотелось плакать.
«А ну вас всех к черту!» – решил он. Быстрыми шагами он ушел подальше ото всех, сел на самую дальнюю скамью, сбросил перчатки и заплакал. Сле-зы будто бы сами лились из глаз.
Он сидел недолго, минут пять, и вдруг услышал, что кто-то подошел к не-му. Саша несмело покосился в сторону, но взора не поднял. Судя по ниж-ней половине тела, это был некий господин, при чем одетый в весьма доро-гой серый костюм, пальто, на ногах сияли новенькие ботинки, в руках он держал полированную, черную трость с набалдашником слоновой кости.
– Кто вы? – изумленно промолвил Саша, взглянув на него.
Вместо ответа, господин своей изящной рукою в светло-серой перчатке протянул ему отделанный кружевом белоснежный платок…   

лето 2003 – зима 2007…

40

Не плохо, прочла, люблю вампиров я.  *fi*  *-p

41

Не плохо, прочла, люблю вампиров я.  *fi*  *-p

Спасибо!   :blush:
ЗЫ: За внимание ^_^

Быстрый ответ

Напишите ваше сообщение и нажмите «Отправить»



Вы здесь » Наш Призрачный форум » Другое творчество » Ночной Феникс