Санкт-Петербург, апрель1904 года.

Глава первая. Мистер Лорел.

Ему никогда не было интересно на уроках в гимназии, а в этот весенний день отчего-то сделалось особенно тоскливо. Может, дело было в науке богословия, а может – в яблонях и вишнях, расцветающих под окном, но именно сегодня он никак не мог дождаться окончания занятий.
Его звали Александр Кононов, ему было шестнадцать, он любил мечтать и не любил учиться…
Так что, по крайней мере, десять из шестнадцати прожитых им лет он считал потраченными впустую, принесенными в жертву на алтарь некоего жестокого божества.
Однако после занятий ему предстояло воочию встретиться с самым ярым жрецом сего божества, ибо с ним возжелал говорить не кто иной, как директор гимназии, Петровский Николай Иванович.
Собственно, должность директора Николай Иванович занимал лишь месяц. Предыдущего директора уволили за «слишком либеральное управление».
За столь недолгий срок Петровский успел уже запомнить в лицо большинство учащихся. Да и вообще, принялся за вверенное ему дело весьма рьяно и почти каждый день требовал к себе в обитель по одной заблудшей душе гимназиста.

– Кононов, не смотрите на меня глазами херувима! Сколько можно – я Вас спрашиваю – сколько можно делать все наперекор? Взять хотя бы богословие. Так нерадиво, на моей памяти, его еще никто не учил. А Ваши руки…
– Да что ж с моими руками, Николай Иванович? – пролепетал гимназист, хлопая ресницами.
– Это Вы мне, Кононов, скажите – что!
– Да мыл я их, Николай Иванович.
Петровский даже хлопнул ладонью по столу.
– Прекратите дерзить, Кононов! Уж не знаю, как не доглядел Ваш батюшка… Да только учителя не единожды видели, как Вы левую руку в ход пускаете. И как им потом Ваш почерк прикажете разбирать? Это ж никакой шифровщик не осилит!
Николай Иванович перевел дух и протер пенсне.
– Послушайте меня, Кононов, внимательно. Еще раз останетесь на воскресные занятия, свою порцию розг получите. Уже по ним, я гляжу, тоскуете. А левой рукой хоть слово напишете – будете за нее, родимую, к парте привязаны. Все, Кононов, прочь с глаз моих!..

Придя домой, Александр с радостью обнаружил, что отца еще нет. Маман, как ни странно, тоже отсутствовала.
Справившись об этом у горничной Лизы, получил ответ, что «Елена Андреевна ушли с час назад», а куда «не изволили сказать».
Саша засел в своей комнате за учебниками, но это занятие быстро нагнало на него сон, и он одной большой грудой отодвинул их в сторону.
Вместо этого он достал маленькую, потертую книжку с мрачным названием «Мертвый сад». На титульном листе значилось имя автора – Филипп Лорел, а под ним тонко изгибалась веточка лавра.   Он с жадностью принялся за чтение. Его отец, разумеется, счел бы подобную литературу греховной, но от этого она делалась еще интересней. Книги мистера Лорела вообще были большой редкостью, а сам он – личностью весьма загадочной, даже мистической. О нем не было известно почти ничего, кроме того, что он – англичанин, не женат, а книги его издаются каждая в новой стране. Ходили слухи, что его и не существует вовсе.
Речь в книге шла о вампирах. И все в ней так походило на жизнь, что даже не верилось.
Однако Александр так устал за день, что заснул даже за трагическими ужасами.

…В предрассветном сумраке, Петербург лишь готовился к пробуждению, когда их поезд, качнувшись, остановился у перрона. Их было трое – двое мужчин и женщина.
Они не спали всю ночь, пока ехали, и теперь, с наступлением раннего утра, сонно потягивались, выйдя на перрон.
– Не люблю северный климат, – капризно произнесла женщина, поплотнее запахивая легкое пальто.
– А я люблю! – отвечал ей один из мужчин. – Привычен, знаешь ли, дорогая моя дикарка.
Говорили они по-английски.
– Ну, так что же? – продолжил он, обратившись ко второму джентльмену. – Наш план остается в силе?
Их спутник словно не слышал ничего – слишком был поглощен раздумьями.
А к ним, тем временем, преодолевая поток сошедшего с поезда люда, спешил один давний их знакомый…

На следующий день Кононовы всей семьей отправились на обед к старому другу Дмитрия Петровича, Михаилу Ивановичу Барятову. Михаил Барятов был близким другом Дмитрия Петровича с малых лет, а взгляды их на жизнь зачастую совпадали. Его жена, Вера Прокофьевна была примерной хозяйкой и матерью. Имели они двух чудных детей – дочь Юленьку, обучавшуюся дома, и младшего сына Геночку, гимназиста, отличника. Все семейство было настолько благополучным и порядочным, что делалось жутко.
Правда, Михаил Иванович обладал более мягким нравом, нежели Дмитрий Петрович, и оттого гости в его доме бывали чаще и в большем числе.
В тот вечер у него ожидались Селивановы с дочерью Жанной, и Антон Ижевский, которого Дмитрий Петрович на дух не переносил. Но зато младшему Кононову Антон приходился лучшим другом.
Был, конечно, у Саши и приятель в гимназии – Василий Волков. Но другом его назвать он не мог – слишком уж разнились их нравы.
В прихожей у Барятовых Саше начало казаться, что пальто прилипло к спине – чем усерднее старался он его скинуть, тем хуже получалось. И Антон, и Селивановы! Жанна! Только к кому кидаться в первую очередь? Даже хозяева квартиры не подпортят ему сегодня настроение.
Михаил Барятов, едва услышав, что они вошли, поспешил встретить гостей. Антон Ижевский, как оказалось, еще не приехал. Дмитрий Петрович не упустил случая вставить замечание по этому поводу.
В гостиной Юленька терзала пианино, извлекая из него нечеловеческие звуки. «Чудовище! – подумал Саша. – Убил бы!» Из столовой доносились голоса: Вера Прокофьевна развлекала гостей. И слышался смех Жанны. Саша устремился туда.
Вера Прокофьевна показывала Селивановым фотографии, аккуратно расставленные на каминной полочке. Господин Селиванов с супругой рассматривали их без явного интереса, но со спокойствием, за неимением другого занятия. А вот Жанна скучала. До чего ж она была хороша в своем простом сером платье! Строгая и очаровательная юная леди.
Увидев его, она просияла. Саша поздоровался с хозяйкой, с Селивановыми, и вдвоем они покинули их, перейдя в гостиную. Даже терзания Юленьки теперь не казались такими ужасными.
– Как хорошо, что ты приехал, – улыбнулась Жанна. – А то б я, верно, умерла с тоски.
– Как бы я не приехал, зная, что здесь будете вы и Антон.
Девушка наморщила носик.
– Антон… Странный он, право слово. Почему ты так его обожаешь?
– Я вовсе не обожаю, мне просто интересно с ним. Что с того, что он странный? Хотя, ты, может, и права – обожаю. Но он мой лучший друг.
– А как же твой друг из гимназии? Волков, кажется?..
– Да. Но с Василием мы учимся. Антон – другое дело.
Тут раздался звон дверного колокольчика.
– Я на минуту, – шепнул Саша и вслед за хозяином квартиры проскользнул в прихожую.
Господину Антону Ижевскому по годам было сорок три, а внешний облик будто застыл в двадцати семи. Седина даже в малой степени не тронула густых русых волос, светло-серые глаза смотрели на мир не менее ясно и удивленно, чем Сашины, а лицо не портила ни единая морщинка. Он всегда был красив, горд и статен. Саша не удивился, если б однажды узнал, что предки Антона состояли в родстве с какими-нибудь дворянами.
Поприветствовав хозяина квартиры, Антон обнял Сашу. От волос Ижевского, как всегда, пахло дорогим табаком.
– Александр, у меня для Вас замечательная весть.
– Какая?
– Скажу позже, а то Вы есть не сможете.
Но Саша не смог есть и так, изнывая от неведения и нетерпения. Антон в перерывах между взрослыми беседами посматривал на него лукавейшим образом, чем приводил Сашу в исступление, а Дмитрия Петровича – в ярость.
Незаметно наступили серебряные сумерки, за столом зажгли свечи. Острые, как иглы, взгляды госпожей Барятовой и Селивановой все чаще стали обращаться в сторону Елены. Саша с удивлением обнаружил – с наступлением темноты, в теплом сиянии свечей, она стала удивительно красивой. Кожа казалась бархатной, лишенной всяческих изъянов, на щеках ожил нежный румянец, синие глаза сияли как самоцветы. Она словно являла собой ожившее полотно флорентийского мастера. Она казалась розой, распустившейся, налившейся жизнью, и не думавшей увядать…
Обед прошел размеренно, как обычно. Когда пришла пора расходиться и Дмитрий Петрович с Михаилом Алексеевичем стали бурно прощаться, сопровождая слова крепкими лобзаниями, Антон, наконец, отвел Сашу в сторону.
– Ну же, не томите! – взмолился тот.
Антон улыбнулся.
– Филипп Лорел в Петербурге.
– Как?! Господи, неужто, это правда? А как Вы думаете, есть хоть малая возможность с ним увидеться?
– Возможность есть и совсем даже не малая. Я с ним знаком, могу Вас представить.
– Вы?.. – Саша изумленно ахнул. – Почему же Вы раньше не говорили, что знаете его?
– Но не было же его раньше в Петербурге.
– Я Вам поражаюсь, право слово!..
– Так Вы хотите с ним увидеться?
– Да!
– Тогда я завтра заеду за Вами в четыре.
Юноша весь обомлел от счастья так, что Жанна, прощаясь ним, спросила, не болен ли он.
– Нет, – ответил он и вдруг рассмеялся.
– Александр! – окликнул его отец. – Изволь поторопиться!

Дома, когда все уже уснули, Саша осторожно встал с кровати и достал из-под нее – из тайника – жестяную коробку.
Там лежали настоящие сокровища: две книги Филиппа Лорела, немного собственных денег и фотокарточка. Он взял ее и осторожно поднес к свету. И вот, ему улыбалась красивейшая девушка на всей земле: Жанна. Жаннет!..
Он ведь знал ее еще с детства и обожал всем сердцем. Пусть сегодня он вновь не нашел, что бы блестящее и мудрое сказать в ее присутствии, но готов был стерпеть все, лишь бы еще с ней увидеться.
Ночью Саша никак не мог заснуть. Начиная дремать, он тут же просыпался от волнения и смотрел на туман за окном. Туман этот являл собой нечто удивительное – он был так плотен и так плавно колыхался, что становился похож на призрака. В какой-то момент Саше даже почудилось, будто он видит по ту сторону стекла смутный силуэт, пронзенный лунным светом.

На утро он проснулся в прекрасном расположении духа. Правда, предстоящий поход в храм немного омрачал общую картину дня. Дело в том, что у Дмитрия Петровича было взято за правило водить сыновей в собор каждое воскресенье.
Сборы, как всегда, затянулись, и из дому они вышли с запозданием.
До собора шли пешком, путь занимал всего около минут десяти, от силы – четверти часа. И Саша воспользовался выпавшими минутами, дабы поговорить с отцом.
– Папа, – мягко начал он. – Можно ли мне вечером съездить кое-куда?
– Куда? – пробормотал отец.
– К другу.
– Не знаю… Там видно будет, поговорим после обеда.
Впрочем, подобный ответ из уст Дмитрия Петровича можно было счесть дозволением.
Из всей службы Саша запомнил лишь то, что было душно. И как начавшийся дождь забарабанил по железным карнизам.

Ижевский, как и обещал, приехал ровно в четыре. Саша заранее встречал его на пороге.
– А куда же мы направляемся? – спросил Саша, уже сидя в экипаже и видя, что места, мелькающие за окном, почти ему не знакомы.
– Мы едем домой к мистеру Лорелу.
– У него есть дом в Петербурге?
– Да. Он ведь бывал уже в Петербурге, тогда и приобрел дом – просто для постоя. Он мог бы остановиться хоть в «Европейской», но терпеть не может гостиницы. Как Вы понимаете, за столько лет дом пришел не в лучшее состояние… Хотя Вам, вижу я, все-равно?
– Абсолютно, – с искренней радостью подтвердил Саша. 
Экипаж остановился на старой, небогатой улице. Здесь почти не горели фонари, и все дома имели весьма неопрятный вид, в том числе и тот перед которым они оказались. Насколько можно было понять в полутьме, он был желтого цвета, оконные стекла представлялись мутной, затянутой ряской, водной гладью. Блеклый свет теплился лишь на первом этаже. Впервые за вечер Саша с сомнением нахмурился.
– Нам точно сюда?
– Да. Не волнуйтесь, внутри все не настолько ужасно.
С этими словами Антон позвонил в дверь. Им открыла очень красивая, строго одетая мулатка.
– Добрый вечер, Кэтрин. Мистер Лорел нас ожидает.
Она сдержанно поклонилась и произнесла с явным акцентом:
– Проходите, господа. Хозяин сейчас спуститься к вам.
Они прошли через прихожую, тускло освещенную газовым рожком. У Саши мелькнула мысль, что, будь свет поярче, зрелище стало бы только хуже, а так даже ощущалась некая таинственность старого дома. Гостиная, в свою очередь, привела его в совершенный восторг, ибо была освещена свечами. Все кругом было залито теплым, золотым сиянием.
Оглядываясь, Ижевский поморщился:
– Ремонт, разумеется, сделать не успели.
Но Саша только отмахнулся. Его интересовало вовсе не это.
– Когда же спуститься мистер Лорел?
– Сейчас, – был ответ. – Добрый вечер, господа.
Он вошел так тихо, что никто не заметил и теперь стоял у дверей, глядя прямо на изумленного юношу.
– Добрый вечер, мистер Лорел… – прошептал тот.
Ижевский выступил вперед.
– Филипп, позвольте представить – Александр Кононов.
Саше хотелось закричать от радости, когда он пожал протянутую ему руку. Подумать только – этой рукой написаны книги, которые он так обожал.
– Наш друг Антон сказал, что Вы страстный поклонник моего творчества.
Юноша покраснел.
– Да. Я читал все Ваши книги.
Они сели на диван, обитый зеленым бархатом. Ижевский устроился на кресле неподалеку. Почти весь следующий разговор он поглядывал украдкой то на одного, то на другого.
– Итак, – снова заговорил Филипп. – Александр, Вы так хотели меня видеть. Наверняка, у Вас полно вопросов.
– Будете ли Вы писать дальше?
– Вынужден Вас разочаровать – мне наскучило писательство.
Саша на секунду опустил взгляд.
– Но почему?
– Лучше вообще не писать, чем писать, когда сказать уже нечего.
– Да… Да, быть может Вы и правы.
– К тому же, согласитесь, не стоит чересчур увлекаться фантазиями.
– Вы считаете вампиров фантазией?!.
– А Вы – нет?
– Думаю, что они и вправду существуют.
– Так откуда же им взяться?
– А вот этого я пока не знаю. Вы, к сожалению, не обмолвись об этом в своих романах, – гимназист вошел во вкус.
Филипп усмехнулся. Вокруг глаз стали видны легкие морщинки.
– Есть на этот счет одна легенда, но я, пожалуй, расскажу ее чуть позже.
– Отчего?
– Подожду наступления сумерек, когда атмосфера станет соответствующей. Древние, темные тайны не любят света…
Тут в гостиную вошел человек, показавшийся Саше весьма странным. Возраст его невозможно было определить с первого взгляда – ему могло быть и двадцать, и сорок лет. Саша решил остановиться на двадцати пяти.
Было в этом человеке что-то отталкивающее. И что-то очень манящее.
– Саймон Мейерс, – представил Филип его, а затем – Сашу: – Александр Кононов.
Юноша поднялся, и они с Мейерсом пожали друг другу руки.
– Очень рад встрече, господин Кононов.
– Я тоже.
Если улыбка Мейерса походила на незлую ухмылку, то у Саши вышла натянутой. Англичанин окинул его внимательным, оценивающим взглядом.
Саше стало неловко.
– Мистер Лорел, может все-таки достаточно темно для древней легенды?
– Легенды? – уточнил Мейерс.
– Да. О появлении вампиров. Чтож, ладно… – Филип секунду собрался с мыслями. – Все произошло еще в первобытные времена и с тех пор история эта, конечно же, обросла всякими домыслами. Я сам не знаю, что здесь правда, а что – вымысел. Я расскажу ее такой, какой слышал сам…

***
Лорел закончил свой рассказ и внимательно посмотрел на Сашу.
А у того мысли никак не могли упорядочиться. Он вдруг так ясно представил себе все эти события, словно сам был их свидетелем.
– А что, оборотни тоже существуют?
Ижевский закашлялся, пряча смех. Лорел улыбнулся.
– Да, Александр. Они ведь, своего рода, родственники вампирам, хоть и дальние.
Так, вчетвером, они сидели почти до десяти вечера. Ижевский вступал в разговор лишь изредка, но заметно было, что он тоже весьма сведущ в «темных делах».
Прощаясь, Лорел еще раз сказал, что был рад знакомству и добавил, что если Саша вновь захочет его увидеть, то может приходить ровно через неделю. Тот просиял и сказал, что постарается выбраться. «Из-под надзора папаши», – добавил он про себя и почувствовал, как холодок пробежал по спине. Папаша ведь ждал дома!
Когда Ижевский отвез его обратно, на Лиговский, Саша посмотрел на горящие окна своей гостиной и на секунду тревожно замер.
– Хотите, я поговорю с Вашим отцом? – преложил Ижевский.
– Нет! – испугался Саша. – Тогда я точно больше не увижу не Вас, ни мистера Лорела…
Он уже хотел было уйти, но обернулся и добавил:
– Спасибо Вам за все. Сегодня был самый счастливый день в моей жизни.
– Боже! Вы говорите так, будто прощаетесь со мной навсегда. Каким бы деспотом не был Ваш отец, не убьет же он Вас! Хотите, я зайду на неделе?
–  Да, если желаете. В субботу днем отец обычно отец уходит к друзьям и все мы остаемся без присмотра.
– Замечательно. Значит, до субботы?..
– До субботы.
Ижевский сел в экипаж, а Саша вошел в подъезд и стал подниматься на второй этаж. В душе у него росло нехорошее предчувствие.

Глава вторая. Новая история мистера Лорела.

Отец, разумеется, был в ярости. Пребывал он в ней еще дня три. Но затем страхи поутихли и жизнь вошла в обычное русло. Неделя пролетела на удивление быстро.
В пятницу вечером Саша сидел допоздна. Сначала он читал Лорела, но его книги и без того были известны юноше наизусть, так что он стал перебирать в своей памяти то, что не было в книгах: субботнюю беседу со страшной легендою.
Древность, какой близкой вдруг показалась она ему. В книгах Филиппа Лорела часто упоминались времена величия Египта и Рима. Таких упоминаний было немного, но вставлялись они так умело, что возбуждали воображение больше, чем серьезные труды по истории.
До чего же интересной представилась ему жизнь вампиров, родившихся в те седые времена. Сколько всего они увидели, сколько всего узнали за свою жизнь!.. Однако тут он задумался – если б Лейлах дожила до сего дня? Что если она идет сейчас где-нибудь по улице Петербурга, Лондона, Парижа?.. Что она чувствует? Вероятно – одиночество, тоску, холод.
Саша неуютно поежился под пледом, накинутым на плечи.
Безысходность бессмертия, как оказалось, может страшить не меньше неизбежности смерти…

В воскресенье он попросил маман отвлечь отца, а сам помчался к Филиппу Лорелу. О, нет – полетел на крыльях!
Дверь ему вновь открыла Кэтрин.
– Добрый день, – улыбнулась она. – Мистер Лорел ждет Вас. Идемте.
Она отвела его в кабинет наверху.
Когда за ним захлопнулась дверь, Саша несмело сделал несколько шагов вперед. В кабинете царила полутьма, газовые светильники горели приглушенно и мягко, в камин было подброшено несколько новых поленьев, но они еще не занялись. В другом конце кабинета, за письменным столом, сидел Филипп. Он поднял глаза на вошедшего юношу и слегка улыбнулся.
– Добрый вечер, мистер Лорел, – сказал Саша.
– Приветствую, Александр. Присаживайтесь.
Он кивнул на кресла возле камина. Саша нерешительно присел на край, Филипп опустился в соседнее и устало откинулся назад.
– Итак, – произнес он, закуривая сигару. – Александр, рассказывайте, как прошла неделя.
– Да рассказывать-то особо нечего. Со мной ничего особенного не приключилось. Разве что, мне кое-что пришло в голову. Разрешите поделиться…
– Разумеется, смелее.
– Эта легенда о вампирах… Вам она не напоминает никакую другую?
Филип нахмурился.
– Какую?
– Египетскую, – Саша слегка смутился – с таким интересом и вниманием смотрел на него Лорел. – Может, я слишком вдаюсь в детали, но она, кажется, напоминает легенду об Осирисе и Исиде. Та же основа, на мой взгляд. Тот же коварный брат-убийца, тот же герой, поднятый из могилы колдовством возлюбленной. Не хватает только повторного воскрешения.
Филип покачал головой.
– Занятно…Кстати, – он хитро улыбнулся. – Хочу Вас порадовать. В прошлое воскресенье Вы кардинально изменили мое настроение, и я решил написать еще одну книгу.
– Правда? – Саша не верил такому счастью.
– Но хочу Вас кое о чем попросить.
– Да?
– Не говорите пока никому об этом. Я буду писать роман частями и в каждую из наших встреч отдавать Вам очередную главу. И прошу только об одном: чтобы Вы держали это в тайне. Не желаю, чтобы это получило огласку. Мы договорились?
– Разумеется.
Они даже пожали друг другу руки, словно в знак настоящего договора. И, вот странно, Саша почудилось, будто эта сделка действительно что-то изменит в его жизни.
– А скажите, Александр, - продолжил Филипп. – Вы ведь увлекаетесь историей?
– Не так, чтобы труды писать.
– И слава богу. Пойдемте, я Вам покажу кое-что.
Он поднялся и направился прочь из кабинета; Саша последовал за ним. Они прошли вглубь дома и оказались перед окованной железом дверцей. Филипп, хитро улыбнувшись, отпер ее.
Вспыхнувший свет газового рожка озарил комнату – небольшую, но заставленную шкафами на удивление плотно.
Приглядевшись, Александр понял, что попал в самую настоящую сокровищницу. Комната была полна самыми удивительными вещами. Подойдя ближе к одному из шкафов, Александр не смог сдержать вздоха восхищения: за слегка помутневшим от времени стеклом лежали каменные божки, совсем-совсем древние, выщербленные, но в каждом был ясен его характер. Один был равнодушен, другой – сердит, на третьего страшно было и смотреть, а четвертый – улыбался до ушей. Но центральное место среди них занимала тонкая, похожая на каменный кинжал, фигурка богини. Разрезы ее глаз были громадны, как у шумерских статуй.
– Неужели они действительно настолько древние? – прошептал Александр.
– Ручаюсь за каждую.
– Да у Вас тут «Храм очарований»… Нет – Кунсткамера! Право слово!..
Далее Александр увидел изумительные по красоте вещицы из Древнего Египта. Большая их часть не принадлежала к культу, а была простыми вещами обихода. Среди них особо выделялись серебряное зеркало, украшения из яркого бисера, пара золотых статуэток и подвеска в виде египетского креста с верхней частью в виде петли, со вставками из бирюзы и сердолика. Он был уже совсем потерт и потускнел, но от этого казался еще изумительней.
Саша, закусив губу, взглянул на Филиппа.
– Не дозволите ли?..
– Можете взять в руки, Александр, - благосклонно кивнул англичанин.
И подошел ближе, будто хотел перенять на себя хотя бы частичку того благоговейного трепета, с которым юноша взял амулет.
– Он будто теплый, - удивился гимназист.
– Теплый? Обычно люди жалуются, что он, напротив, все тепло и жизнь вытягивает.
– Дураки суеверные. Нет, он прелестен!
– Он Вам  вправду так нравится?
– Да.
– Он – Ваш.
– Что?
Александр побледнел и спешно положил амулет на место.
– Простите меня. Я, верно, сказал лишнего.
Но Филипп не унимался.
– Я не шучу, Александр. Берите его.
– Не могу.
– Я настаиваю. Вы ведь не хотите меня оскорбить?
– Господи, нет!
– Оскорбите, если не возьмете.
Невероятно смущенный и растерянный, юноша вновь взял амулет.
– Благодарю Вас, мистер Лорел.
Ему все-равно было не по себе – у него и в мыслях не было напрашиваться на подарок.
Но Филипп ласково улыбнулся.
– Не тревожьтесь понапрасну. Неужто Вы сами не любите делать подарки?
– Не столь дорогие.
– Среди остальной коллекции, эта вещица не самая дорогая. Я может и позабыл про нее, если б не Вы.
И он подтолкнул юношу к другому шкафу.
«А вот это уж батюшка не постеснялся бы умыкнуть на долгую память», – подумалось Александру.
Здесь все, так или иначе, было связано с инквизицией. Окованные железом, пожелтевшие Евангелия, жуткие распятия, и даже пара пыточных орудий, вроде маски с воронкой для вливания в горло свинца и кипящего масла.
В следующем шкафу разместились различные предметы изящного восемнадцатого столетия.
– А как же Ренессанс? – удивился Александр.
– Увы, досадное мое упущение, - вздохнул Филипп и вновь улыбнулся. Как же можно было без улыбки смотреть на то, как гимназист, вновь заливаясь краской, поспешно-пристально рассматривает «экспозицию».
Там были и премилые фарфоровые статуэтки – пастушки, музыканты, танцовщицы, – шкатулки и несколько восточных вещей: кальян, расшитые остроносые туфли и потускневшие золотые браслеты.
И пара обнаженных, будто бы небрежно скрещенных шпаг.
Александр сделал еще один шаг и вновь оказался перед дверью. Круг завершился.
– У Вас очень необычная коллекция, мистер Лорел.
– Чем же?
– Она будто бы…Знаете, бывает, для декора делают украшения не из целых зеркал, а из осколков. Вот так же и здесь. Это как будто… обрывки жизней.
Саша посмотрел на Филиппа: они посмотрели друг на друга.
– Думаю, все, что мы видим в музеях и коллекциях – обрывки чьих-то жизней, – промолвил англичанин.

Следующая их встреча состоялась только через две недели, при чем под носом у Дмитрия Петровича, на углу Литейного с Невским. Лорел сам предложил такое место встречи. Гимназист возражать не стал, тем более что после двух недель зубрежки почти забыл о внешнем мире.
Они долго гуляли по Невскому, а затем вышли на набережную. Там они около получаса наслаждались молчаливым присутствием сфинксов из древних Фив. Уже уходя от них прочь, Филипп вдруг замер возле одного и тихо ухмыльнулся, будто одному только себе.
Ближе к вечеру они отдыхали в маленькой уютной кофейне недалеко от Невского. Весь день и так было пасмурно, а теперь начался крупный сильный дождь, перешедший в ливень. От этого, впрочем, здесь, в тепле казалось лишь уютнее.
Саша с удовольствием потягивал горячий шоколад (на который, собственно говоря, ушли все его сбережения), а Филипп всего пару раз пригубил свою чашку черного кофе. В какой-то момент он достал из внутреннего кармана пиджака большой толстый конверт и протянул его Саше.
– Что это? – спросил тот, уже зная ответ.
–  Первая глава. Надеюсь, эта история произведет на Вас должное впечатление. Только предупреждаю – она несколько смелее остальных моих книг.
– Смелее? В каком смысле?
– Во многих. Увидите, Александр. Но не сразу. И прошу Вас – читайте внимательно…
– Разумеется, господин Лорел.
Саша посмотрел на конверт в своих руках. Боже, как хотелось открыть прямо здесь!
Но он все же дождался вечера, когда, получив от отца дежурную затрещину, заперся в комнате…

Глава третья. Ночные гости.

Елена глубокой ночью сидела в гостиной. Пойти в свою комнату не пред-ставлялось возможным, поскольку там почивал Дмитрий Петрович. Обычно он спал у себя в кабинете, следуя моде начала века, оставляя спальню же-не. Но ежели он ложился в супружескую постель, то сие являлось пожела-нием к исполнению традиции, положенной Адамом и Евой. Елена эту тра-дицию стремилась соблюдать не всегда.
Вот и теперь она предпочла ночное бодрствование в одиночестве выпол-нению природного ритуала на брачном ложе.
Неожиданно в дверь позвонили.
Елена, погруженная в свои мысли, тут же вскинулась, силясь понять, не пригрезилось ли ей. Но звон колокольчика повторился, уже более настойчи-вый. Зная, что Лиза из своей комнатки у кухни быстро не явится, откры-вать она пошла сама. Уже приготовившись выпроводить незваных гостей, она увидела на пороге Антона и Жанну Селиванову.
Антон едва открыл рот, дабы объясниться, как Жанна со слезами броси-лась к Елене.
– Что стряслось?! – в изумлении воскликнула она, пытаясь утешить де-вушку. Только тут она заметила, что на плечи Жанны наброшен мужской сюртук.
Антон развел руками.
– Мадемуазель Селиванова прибежала ко мне сегодня ночью в совершен-нейшем отчаянии. Уверяла, что не вернется более домой, поскольку отец… желает выдать ее замуж.

Дмитрий Петрович был бесцеремонно разбужен в четверть третьего утра. Вначале некто трезвонил в дверь, после чего по всему дому начались шум и беготня. Исполненный праведного гнева, глава семейства покинул спальню жены.
Почти все двери в коридоре были распахнуты настежь. На самом пороге гостиной сидел Саша, при чем зрелище он собой представлял весьма пе-чальное. Его словно бы ошарашили такой вестью, такой… что Дмитрий Петрович боялся даже предположить – какой.
Чуть поодаль, в глубине коридора стоял Денис, а в центре гостиной – Еле-на, у которой на груди рыдала Жанна Селиванова, безостановочно говоря что-то о «мерзавце из Москвы». В стороне, в кресле сидел не кто иной, как Ижевский. Он был непричесан, небрит, а пальто надето прямо на рубашку, без пиджака или жилета.
Довершала полотно Лиза, стоящая в дверях, на пороге прихожей, открыв рот и переводя взгляд с одного присутствующего на другого.
– Что здесь происходит, извольте объяснить! – вскричал Дмитрий Петро-вич.
Все мигом обернулись к нему. Воодушевленный сим, он продолжил.
– Так в чем же дело? Мадемуазель, доброе, не побоюсь сказать, утро. По-звольте узнать, что привело Вас сюда в такой час.
Жанна испуганно взглянула на него, а затем – на Елену.
– Дима, милый, – заговорила та с мужем успокаивающе-мягким голосом. – Бедной девушке некуда больше было пойти.
– Что же случилось? Почему она ищет защиты у нас, а не в отчем доме?
– На одну только ночь. Позже я все объясню…
– Ладно-ладно, – отмахнулся Дмитрий Петрович. – Но что ОН здесь дела-ет?
Вопрос, разумеется, адресовался Антону. Тот поднялся с кресла.
– Приношу свои извинения, но это я привел мадемуазель Селиванову.
– И что же заставило мадемуазель Селиванову посетить этой ночью целых два дома?
– Вероятно, потому, что одинокой девушке опасно расхаживать по городу в такой час, а я живу в квартале от Селивановых, – осмелился предполо-жить Антон.
Дмитрий Петрович с презрением воззрился на него.
Наконец нашла в себе силы заговорить Жанна:
– Простите меня, господин Кононов. Батюшка желает выдать меня за-муж. Он решил это так скоро, не спросив меня. Матушка ничего против него не говорит, а меня никто и слушать не желает… Я так испугалась! По-верьте, мне некуда больше было пойти…
Пока она говорила, Дмитрий Петрович менялся в лице: от легкого удивле-ния до крайней солидности.
– Чтож, мадемуазель, Вашим родителям, полагаю, лучше знать. Ваш па-пенька – человек неглупый, не думаю, что он нашел для Вас дурную пар-тию.
– Но вырастить девушку с современным нравом, а затем решить судьбу за нее – это крайне жестоко! Разве нет? – отвечала ему жена.
– Добродетельная христианская семья крепиться временем. Брак, пред-решенный родителями, всегда шел на пользу юным девицам.
– Только чаще кончается все тем, что девицы заводят себе любовников. И умно, должна сказать, поступают.
– Поступают они греховно и бесчестно. А мадемуазель Селивановой, я считаю, стоит смириться с волей родителей. До утра она, разумеется, оста-нется здесь, но уж потом я лично отвезу ее домой…
– Нет! – вскричал вдруг Александр, вскакивая. – Не отвезешь. Так нельзя! Надо что-то придумать! Я!.. Я…– Он лихорадочно думал, что же такого ге-роического может сделать для спасения дорогой девушки. – Я женюсь на ней!
– Что?! – в один голос воскликнули Елена и Дмитрий Петрович. В ту се-кунду у них даже взгляд был одинаковый.
Антон замер, подняв бровь.
У Жанны затеплилась тонкая, как лучик, надежда, что ненавистного за-мужества можно будет избежать. Но отчего-то ей сделалось не по себе. Александра, как мужа, она не представляла вовсе. Друг, готовый помочь, влюбленный гимназист… Но муж ли? Нет, как ни жаль.
Надежда в единый миг сменилась горечью.
Кононов грозно взглянул на сына.
– Придержи-ка лошадей, любезный!
– Нет, отец! Я…
– В свою комнату! Немедленно!
За сим последовало позорное выдворение прочь. Вдобавок – отец запер его на ключ. Ярость, охватившая его тогда, была настолько сильна, что он подумывал о том, чтобы выломать дверь или же спуститься из окна по во-досточной трубе. Но первое было ему не под силу, а более отчетливое пред-ставление второго в некоторой степени охладило его пыл.
Он прислушался к звукам: в квартире было тихо, но не подобно тому, ко-гда дом спит, а когда в нем просто находятся люди, которые не спорят друг с другом. Такая тишина казалась ему в высшей степени неестествен-ной.
Но что же он чувствовал? К отцу – ярость, обиду, злость, с проблесками мимолетной ненависти. Разумеется, так было и раньше. К матери и Антону – непонимание. Почему они ничего не сказали, не сделали в его поддержку. К Жанне – сочувствие, искреннее желание помочь.
Александр тщетно пытался отыскать в своем сердце любовь – глубокую, пылкую, всеобъемлющую, что дала бы ему сил сломать дверь, спуститься из окна по трубе…

После столь бурных ночных бдений, Дмитрий Петрович так хотел спать, что преспокойно разрешил остаться до утра не только Жанне, но и Антону. Лиза постелила ему в гостиной, на диване. Он скинул пальто и лег поверх одеял; спать не хотелось уже вовсе. Так что он, следуя примеру восточных мудрецов, просто предавался созерцанию.
…Весенняя ночь оставляла город. В окне, над крышами домов сочился уже тонкой полосой багрянец. Стекла чуть запотели от тающего ночного тумана. По карнизу одного из соседних домов осторожно ступала серая по-лосатая кошка. Людей ни слышно, ни видно не было
Когда же совсем наступило утро, и гостиная наполнилась красками вза-мен сизой пелены, к нему пришел Александр, которого, очевидно отперла Елена.
– Отчего не спишь? – спросил он.
– Ни малейшего желания, право слово. А ты что же?
– А я думал, размышлял все это время. Я словно переменился за одну эту ночь. Неужто мне пригрезилась вся моя любовь? Почему она рухнула от первой преграды, как деревянный дом от огня?
Ижевский покачал головой.
– От такого препятствия чье угодно чувство могло пошатнуться. У друго-го, глядишь, и устоит…– Он положил руку юноше на плечо. – Не терзайся, прошу тебя. Если чувство не выдержало испытания, значит, оно не имело достаточной силы.
– Я сейчас сам себя не понимаю! Жанна всегда была рядом. Всегда – что в городе, что на даче. Мы с ней в детстве в прятки играли. Мы даже поцело-вались в прошлое Рождество. Да мне же всегда казалось, что если я и же-нюсь на ком-нибудь, то это будет она и никакая другая девушка!.. Антон, скажи, не подлец ли я? Может мне все же жениться на ней?
– Ох, и спешишь же ты с женитьбой, друг мой. Да и ни твои, ни ее роди-тели этого не позволят.
– Ее отец поступает нечестно…
Тут в дверь позвонили.
– Легок на помине, – вздохнул Антон, поднимаясь.
Ровно в 5.45 Дмитрий Петрович был разбужен во второй раз.

Александр Кононов стоял возле окна и видел, как по ясной, утренней ули-це идут три человека.
Первым был совершенно незнакомый ему булочник с коробом, полным пухлых буханок.
Другие два были столь же непохожи, сколь и родны между собой. Госпо-дин Селиванов – высокий, худощавый мужчина, человек, для которого дочь являлась дорогой, любимой, выгодной куклой. И, разумеется, рядом с ним шла Жанна.
Александр глядел ей вслед и думал, что – вот, она навсегда уходит из его жизни.

В тот же день, в гимназии, во время утренней молитвы, он рассказал все Волкову, опустив, правда, свое скоропалительное предложение о женитьбе. Как всегда бесстрастный, Василий Волков лишь пожал плечами.
– И что с того? Девушек испокон веков растят для того, чтобы отдать в другую семью. Поверь мне, через год она родит мужу сына и будет совер-шенно счастлива.
– Нет! – возмутился тогда Александр. – Только не Жанна!
Более они об этом не заговаривали. За этот день Александр дважды глу-боко задумался, получив за это указкой по пальцам от учителей словесно-сти и богословия.

Выходя после из гимназии, он краем глаза заметил невдалеке, на углу со-седнего дома знакомый силуэт. То, к великому его удивлению оказался Саймон Мейерс. Поняв, что юноша его видит, он взмахнул рукой в знак приветствия и направился к нему.
– Добрый день, господин Кононов.
– Добрый день, – Александр тревожно оглянулся на окна гимназии – не наблюдает ли кто. А то живо отцу доложат, что Сашенька Кононов болтает с каким-то проходимцем.
Да, если б кто из учителей увидел их вместе, то, верно бы, прямо у окна лишился чувств. Одет мистер Мейерс был в изумрудно-зеленый костюм, из-под которого выглядывал воротник шелковой кремовой сорочки, на отво-роте пиджака сверкала крупная золотая цепочка часов, а в руках, затяну-тых в темно-бардовые перчатки, он постоянно крутил свою длинную тон-кую трость со сверкающим стеклянным набалдашником.
– Как поживаете, господин Кононов? – говорил он по-русски чуть хуже Филиппа, с легким акцентом.
– Неплохо, благодарю. А Вы?
– Тоже, знаете ли, весьма недурно. Я к Вам, разумеется, от Филиппа. Не желаете ли увидеться с ним сегодня?
– Сегодня? Во сколько же?
– Сейчас. Если у Вас нет иных срочных дел и планов, конечно.
– Нету, – улыбнулся Александр. – Ровным счетом никаких.
Он, разумеется, слегка кривил душой. Но, так или иначе,  чуть больше, чем через полчаса они оказались в доме мистера Лорела. Тот ожидал в гостиной.
– Добрый день, Александр, – сказал он и одним взглядом дал Мейерсу по-нять, что желает остаться с гостем наедине. –  Я рад, что Вы смогли вы-браться: мне не терпелось отдать Вам продолжение.
– И только? – невольно удивился Саша. – Вы так скоро хотели меня видеть лишь для этого? Поймите меня правильно: я очень польщен, но…
– Еще я с Вами хотел увидеться, друг мой, – улыбнулся Филипп юноше, как ни в чем ни бывало. – А Вы разве не рады меня видеть?
– Рад! Конечно, очень рад. Только немного поражен таким вниманием к моей персоне.
Тут вошла Кэтрин, неся на подносе фарфоровый чайник и чашку, тарел-ку со всякими сластями, а так же – высокий, хрустальный бокал с багро-вой, дымящейся жидкостью. Запах от нее исходил такой острый и пряный, что Александр невольно поморщился.
– О, я доставляю Вам неудобства своими пристрастиями? – встревожился Филипп, отодвигая бокал от юноши.
– Что Вы! Просто аромат Вашего напитка чересчур необычен.
– Не желаете ли его отведать?
– Нет, благодарю.
– Понимаю. Но, думаю, против чашки чаю Вы возражать не станете.
– Не стану, – покорился Александр благосклонной судьбе. Он уже почти привычно сел в кресло напротив Филиппа и даже позволил себе слегка улыбнуться. Только вот вышла улыбка не слишком-то веселой.
– Что случилось, Александр? – спросил Филипп, глядя ему в глаза.
И Александр вдруг растерялся от его взгляда. Что же смутило его? Смот-рел-то Филипп на него очень тепло, с дружеским участием, но вот его глаза были… Были невероятно похожи на его собственные глаза. И не просто по-хожи, а будто являлись их отражением.
– Что же случилось? – вновь спросил Филипп, видя замешательство юно-ши.
– Случилось… – Александр, наконец, собрался с мыслями. – Случилось то, что мне долгие годы казалось, что люблю одну девушку, но вчера ночью понял, что это не так… Могу я Вам довериться?
– Абсолютно. Если Вас что-то гнетет, друг мой, прошу – расскажите.
И Александр поведал ему о том, что случилось с ним нынче ночью, о своих сомнениях. Выслушав, Лорел улыбнулся ему, словно ребенку.
– Знаете, Александр. Очень редко бывает так, что первая любовь длиться всю жизнь. Все еще будет хорошо, поверьте мне. Кто знает, может через неделю Вы встретите девушку, ради которой не только дверь – весь дом снести будете готовы. А мадемуазель Селивановой ее муж может и не пока-заться таким уж мерзавцем. – Он отпил немного из своего бокала и про-должил с задумчивым видом: – Жизнь, как мне кажется, идет полосами до самой своей бесконечности. Кому-то везет, и финал его истории приходит-ся на светлую полосу, а кому-то – нет, и его жизнь или любовь обрывается на темной полосе.
– Надеюсь, попаду на светлю… – Александр вздохнул. – Эх, хотелось бы мне быть вампиром!
– Что?!
– Хочу быть вампиром. Жить сотни лет, чтобы никто был мне не указ, а женщины млели от одного моего взгляда!
– Молю – не продолжайте!
– Что же я сказал такого?
– Прежде всего – жить сотни лет вовсе не так увлекательно, как кажется…
– Почему Вы так уверены?
– Я слишком долго изучал эту тему, чтобы не быть уверенным. Женщи-ны… Ну это, разумеется, неплохо. Но запомните – Вам никто не указ, толь-ко если Вы абсолютно одиноки. Готовы ли Вы заплатить такую цену?
– Не знаю. Порой хочется все оставить, всех и вся к чертям послать и уй-ти, куда душа пожелает! Перевернуть с ног на голову всю свою прокляту-щую жизнь…
– Ах, мальчик мой, об этом, поверьте, мечтал хоть раз каждый. И, я уве-рен, Вам понравиться продолжение моей истории: там как раз об этом. О перевороте жизни с ног на голову.

Домой Сашу отвез опять же Саймон Мейерс. Дорогой он то и дело молча поглядывал на юношу, чем заставлял того чувствовать себя слегка не в сво-ей тарелке. Да, Саймон Мейерс умел смотреть так, по-особенному, без ка-кой-либо угрозы или злобы. Нет, что-то иное было в его взгляде.
Саша решил в долгу не оставаться и стал рассматривать его. И мгновенно его внимание приковала одна деталь – кольцо на безымянном пальце левой руки, серебряный перстень с топазом. Камень то и дело посверкивал, как звездочка.
Уже выходя из экипажа, гимназист решил спросить:
– Скажите, мистер Мейерс, а не кажется ли Вам, что мы с мистером Лорелом чем-то похожи?
– Похожи?
– Да. Особенно наши глаза…
Он умолк в ожидании ответа, но такового не последовало. Мейерс про-должал смотреть на него и как будто даже ухмыляться уголком губ.
«Натянуть бы тебе твою шляпу по самые ботинки, чтобы не смотрел так больше на людей, – подумалось Саше тогда. – Да что ему вообще от меня надо?»
– Что ж, мистер Мейерс, благодарю Вас за все, – вежливо улыбнулся он.
– Не за что, право слово.
– Доброй ночи, мистер Мейерс.
– Доброй ночи, господин Кононов.
Юноша ушел прочь, и за ним с лязгом захлопнулась тяжелая дверь па-радной.
– Куда прикажете? – спросил извозчик у Мейерса.
– На Петроградскую сторону,  любезный, да поживее.

А вот что!  -0

( а про девушку -- птица гордая! )
_____________________

Глава четвертая. Халиф на час.

Александру в тот день судьба поистине благоволила. Отец пришел на чет-верть часа позже него, а Денис и вовсе остался ночевать у университетско-го товарища, и сообщить о его нерадивом поведении было некому.  Но, что самое удивительное, не было дома и Елены.
– Совсем потеряла всякий страх и уважение к мужу! – ворчал Дмитрий Петрович, уплетая приготовленный Лизой ужин. – Уходит без спросу, при-ходит, когда вздумается. И где еще ходит – неизвестно!
Тут же, как единственному присутствующему, досталось Саше. Благо, Дмитрий Петрович разомлел после ужина и дальше брани дело не пошло. Затем он удалился к себе в кабинет.
Поскольку до Саши теперь никому не было дела, он с легким сердцем за-перся у себя и открыл второй конверт.
«Предместья Лондона, 1754г.»  …Значилось первой строкой.
Он на мгновенье призадумался. Ерунда ведь какая-то! Прошлая глава окончилась в Древнем Египте. Не перепутал ли чего мистер Лорел? Однако ж, скоро развиваются события: из жаркого Кемета, через моря и сушу, че-рез три тысячи лет – на Туманный Альбион.

***
«Раннее утро сотнями цветных пятен разбилось об окна собора и звенело еще колокольным звоном. Мальчики из приюта Святого Лаврентия собра-лись на утреннюю службу и истово изображали молитву и веру.
Бродяжка Роберт, входивший в их число, уже давно не смотрел ни на пастора, ни на крест. Он взял за привычку молиться облакам за окном. «Облако, облако… Вольное облако, унеси меня отсюда прочь,» – часто думал он про себя. Но небо всякий раз оставалось безучастным к бедам смертных, и вольные облака, безмолвные, летели прочь.
Роберт ненавидел жизнь в приюте. Ненавидел учителей и других мальчи-ков, которые презирали его за то, что он не умел быть жестоким. Все они жили по волчьим законам, многие в свои тринадцать, до того как оказать-ся  здесь, или, убегая порой, за кошельки резали глотки. А Роберт был про-стым попрошайкой и, по их мнению, уважения не заслужил. Если и были мальчики, не дурно к нему относившиеся, то они не выказывали этого, бо-ясь тех человеко-зверей, что правили в их рядах.
Вначале Роберта просто не замечали, а  лишь затем началась открытая травля, и побои были не самым унизительным ее проявлением.
Неким Плутоном, объединившим вокруг себя самых озлобленных маль-чишек, был Джонни Уайт. В жестокости и низости натуры он бы поспорил с любым головорезом вдвое старше себя, и что еще страшнее, он был упрям и умен. И главным его развлечением стали именно издевательства над Ро-бертом.
Бывало, Джонни и его шайка крали что-то из классов или даже у самих учителей и подкидывали эти вещи ему. Обычно, до подробного разбира-тельства учителя не снисходили, и ему доставалась изрядная порция розг. Но если же юноше удавалось оправдать себя, от Джонни и его дружков приходилось терпеть новые побои и подлости.
Дважды он попал в «Комнату для наказаний». Это было место, которого как черта, боялся каждый мальчик из приюта Святого Лаврентия. «Комна-та для наказаний» представляла собой полуподвальное помещение, пустое, сырое, настоящий каменный мешок. Там было холодно настолько, что пар шел изо рта. Вдобавок, поскольку отхожее место предусмотрено не было, в «комнате для наказаний» всегда витал застарелый запах испражнений.
Единственным источником света было зарешеченное оконце под самым потолком.
Сажали в «комнату» обычно на целую ночь.
Роберт попал туда дважды. Впервые – за «кражу». Просидев на голых камнях с час времени, он начал погружаться в трясину ужаса. «Что если я умру нынче ночью?» – подумалось вдруг ему. Он обхватил руками плечи и только тут понял насколько замерз. Растирая почти бесчувственную кожу, он стал медленно бродить кругами.
Ветер, долетавший из оконца, сделался холоднее, и где-то вдали пронес-лись гулкие грозовые раскаты. Постепенно, они приближаясь и, наконец, небеса содрогнулись над самым приютом. Через редкую решетку в подвал хлынули ледяные струи.
– Черт! – выругался Роберт и отшатнулся прочь.
В эту сотую долю мгновения он заметил чей-то смутный силуэт в напоен-ных водой сумерках. Вначале он решил, что ему пригрезилось. Да и что мог он разглядеть?
Однако ж – нет. Неизвестный приблизился к окошку так, что полностью закрыл его собой. Роберт весь оцепенел от ужаса: даже через шум ливня он слышал его размеренное, глубокое дыхание, и, словно завороженный, смот-рел в горящие, как у кошки, изумрудные глаза.
Так продолжалось несколько минут. Затем существо вздохнуло глубже и горячей, чем прежде и протянуло руку в окошко. В такой темноте Роберт видел его силуэт и все движения очень неясно, а точнее – просто угадывал. Но все же он понял, что рука медленно потянулась к нему. Вот, она выпря-милась во всю длину, но не остановилась. Существо хрипло засопело, заур-чало, и рука продолжила вытягиваться. Кости и хрящи при этом потрески-вали.
Роберт весь задрожал, но не двинулся с места. Господи, неужто он сошел с ума в этом смердящем сыром подвале? Ведь не бывает того, что творить-ся сейчас!
Но тут существо замерло…
Весь небосклон разорвала вспышка молнии, и в ней словно растворился, исчез черный ночной призрак.

К утру Роберт даже задремал в единственном углу, не залитом водой. Ко-гда его вытащили из подвала, он чувствовал каждую клетку своего тела так, будто в ней поселилась маленькая, колкая искорка. После этого он слег с жаром на две недели.
Придя в себя, он решил, что жуткое существо было не более чем порожде-нием начинающегося горячечного бреда. Но вскоре он узнал, что в ночь его заключения умер один из младших мальчиков, спавший в общей спальне возле окна. Его нашли утром окоченевшего, бледного, с начисто опусто-шенными венами. При этом на его простынях крови было всего несколько капель.
Дальнейшие несколько месяцев жизни в приюте были наполнены стра-хом, особенно после смерти еще одного мальчика.
Между тем, в окрестных деревнях так же было неспокойно. Там умирали, как дети, так и юноши, и девушки. Ходили слухи, что в округе поселился вурдалак. Настоятель собора все чаще поминал Судный День и Конец Све-та, особенно – будучи в хмельном настроении.
А однажды все разом прекратилось: после того, как в округе стал появ-ляться таинственный молодой юноша. Появлялся он на черном в яблоках коне; подолгу задерживался возле домов, где умерли жертвы вурдалака. Затем, своим негромким, шелестящим голосом расспрашивал хозяев, что случилось, когда. Про него говорили, что он не слишком высок, но строен, смугл, ворот камзола его всегда высоко поднят, а широкополая шляпа с плюмажем – надвинута на глаза. Говорили, что именно этот юноша спугнул упыря.
Едва рассеялся суеверный страх, вновь воспрял духом Джонни Уайт со-товарищи. Итогом их новых пакостей стало то, что Роберт оказался в «ком-нате для наказаний» второй раз. Случилось это очень глупо, скоро, да так, что даже Джонни остался не в восторге.
Как-то под утро в общей спальне завязалась драка. Началось все с обыч-ных издевок над Робертом. Но, ко всеобщему изумлению ( и к своему соб-ственному), в этот раз он просто не смог стерпеть безропотно. После он и сам не мог вспомнить от чего именно, какого слова или взгляда, он так разъярился, не помнил, как на глазах у всех бросился на Джонни, как раз-бил ему в кровь все лицо и продолжал бить, хотя тот уже лишился созна-ния. Вокруг все были столь глубоком изумлении, что ничего не сделали.
Наконец кто-то попытался оттащить Роберта, но тот вырвался и вцепился в бесчувственное тело новым рвением. Когда же его, уже настойчивей, ста-ли оттаскивать, он обернулся и наотмашь ударил по лицу этого столь нена-вистного, назойливого… Матерь Божья – учителя!..
Вся ярость мигом схлынула, развеялась дымом, а холод каменного мешка окончательно остудил его пыл…
Теперь стояло начало лета, но от этого теплее не стало, а смрад лишь уси-лился. А самое обидное, что именно в этот день приют намеревался посе-тить давний его покровитель, граф Хьюго Уилфред. «Наверняка остальным мальчикам будут раздавать сладости, а мне предстоит прозябать здесь», – с грустью думал Роберт. Однако, сам не понимая почему, продолжал наде-яться на чудо.
Так или иначе – именно чудо и произошло.
Сев в угол напротив окна, он, уж верно в тысячный раз, зашептал: «Обла-ко-облако, вольное облако…»
И в этот же самый миг заскрипели тяжелые дверные засовы двери…
Роберта вытащили из подвала и повели наверх, попутно говоря, что граф пожелал видеть непременно всех мальчиков. А уж о количестве их он, как ни как, был осведомлен.
Всех вывели во двор приюта и построили в один ряд. Несмело выглянув, Роберт увидел Джонни – тот еле стоял, один глаз у него заплыл, а все лицо было в кровавых подтеках. Смотря на него в этот миг, Роберт, странным образом, остался спокоен. Он не ощущал ни злорадства от минутной побе-ды, ни страха перед грядущей расправой.
Но все это было уже не важно, ибо во двор восшествовал граф Уилфред.
Встреть Роберт его не здесь, а где-нибудь в Лондоне, то верно, решил бы, что перед ним король. И дело было не в дорогом одеянии, а в стати, поход-ке, во всем образе этого человека. Он был высок, крепок, лицо его излучало спокойный, ровный, но не горделивый холод. 
Едва он вошел, все мальчики почтительно склонили головы. Граф не-спешно выступал перед ними, бросая взгляд на каждого.
– Что с этим мальчиком? – раздался его стальной голос.
Роберт понял, что он увидел Джонни. Управляющий приюта, мистер Торнтон, тут  же забормотал, что мол драки для мальчишек – дело обычное.
– Кто это сделал? – оборвал его Уилфред.
– Вот он! – выкрикнул один из друзей Джонни, указав на Роберта.
Граф посмотрел в его сторону и, едва их взгляды встретились, едва за-метно вскинул брови. Будто бы даже удивление промелькнуло в его глазах.
Мистер Торнтон выдернул юношу из общего ряда. Граф несколько секунд смотрел на него молча, смотрел очень внимательно, не упуская ни одной черты. Затем он повернулся к управляющему.
– Мистер Торнтон, отведите его в Ваш кабинет, – велел он. – Я хочу пого-ворить с ним лично.
Торнтон раскланялся и немедля выполнил поручение.
Почти час Роберт прождал в душном кабинете, прежде чем граф, закон-чив прочие дела, наконец, появился. У несчастного бродяги дрожали ноги в тот миг, похолодело в груди. Господи, что же будет?..
Уилфред был один, без слуги или Торнтона, семенящего позади.
– Как твое имя? – спросил он, сев в высокое дубовое кресло.
– Роберт.
– Фамилия есть?
– Нет, сэр. Ежели Вы, сэр, про Джонни хотели…
– Мне нет дела до Джонни. У тебя есть семья?
– Будь у меня семья, сэр, был бы я здесь? У меня и друзей то нет.
– И ничто тебя здесь не держит?
– Нет, сэр.
Роберту казалось, что происходящее – наваждение, пустой бред.
Граф, не произнеся больше ни слова, вышел, а Роберта продержали в за-пертом кабинете до самого вечера. Уже когда опустились сумерки, ему принесли еду: плошку бобов, хлеб и воду. Он отпил всего пару глотков, как почувствовал, что голова кружится и его непреодолимо тянет в сон…

Пробуждение было долгим и тяжелым: внутрь черепа словно залили сви-нец. Первым, что он увидел, очнувшись, были облака – легкие, светлые об-лака на голубом небе.
Он сел, но с большим трудом, и, оглядевшись, с изумлением осознал, что лежит на огромной кровати с отдернутым бархатным балдахином. Небо с облаками оказались написанными на потолке. В самых его углах красова-лись румяные купидончики. Комната поражала роскошным убранством, обилием золота на стенах и вещах и жутким беспорядком. Ощущение было такое, будто здесь не прибирались больше месяца. Винные бутылки и хру-стальные бокалы, шелковые рубашки и чулки, покрытые разнородными пятнами, фарфоровые тарелки, кости, игральные карты – все это резало глаз на фоне вычурного блеска.
В камине, однако, горел огонь, а стоящие на каминной полке свечи оза-ряли висящий над ним портрет. С холста, со своей высоты, высокомерно взирал молодой юноша, ровесник Роберта. Да и не просто ровесник – он был чем-то похож на него, а точнее – всем. Глаза были те же, но смотрели очень жестко, даже жестоко, рот был бы похож, но только его кривила со-всем не добрая усмешка, волосы были такие же светлые, волнистые, но – тщательно расчесанные, уложенные, доведенные до золотого блеска и пе-ревязанные черной тесьмой. Одежда его была не просто дорогая, а рос-кошная, расшитая золотом, на пальцах сверкали перстни и кольца с драго-ценными камнями.
И вся эта напыщенность и блеск отталкивали не меньше, чем льдинки его глаз. Кто же это был?
Роберт оглядел комнату еще раз, уже более внимательно. Принюхался – откуда-то пахло едой. И вправду – на прикроватном столике стояло блюдо, накрытое посеребренным колпаком, бутыль вина и бокал. На блюде оказа-лось жареное мясо с овощами. От восхитительного запаха у Роберта закру-жилась голова, желудок стянуло в узел, и все же он мгновенье сомневался, прежде чем наброситься на еду: еще помнил дурман, одолевший его в приюте. Но затем – подумал, что усыплять его повторно резона нет, и ре-шился насытить свое бренное тело.
За сим его застал граф Уилфред, зашедший вскоре в комнату. Роберт тут же вскочил, утирая губы рукавом, и поклонился.
– Сэр…
– Давно ли ты проснулся?
– Нет, сэр.
– Какой ты находишь эту комнату?
– Красивой, сэр.
– Не смущает ли тебя мусор, что тут повсюду?
– Что вы, сэр! Я видел места и много хуже. А здесь… Здесь небо будто на-стоящее. И… Сэр, разрешите спросить?
– Спрашивай.
– Зачем я здесь? Я Вам зачем-то нужен, сэр? И кто это такой? – он кивнул на портрет.
– Много вопросов, – промолвил граф. Он подошел к портрету и как-то со-всем печально взглянул на него. – Это мой сын – Эдгар Уилфред…
И вновь меж них наступила гнетущая тишина. Хьюго Уилфред с громад-ной тяжестью, болью, почти неприязнью, смотрел на собственного сына. Роберт чувствовал наивысшее смятение, неловкость, словно должен был сказать что-то.
– Он, верно, очень милый юноша.
– Ты находишь? – граф сокрушенно покачал головой. – Не надо ложной лести. Художник сработал хорошо – вся гнилая душа моего мальчика видна на этом полотне…
– Сэр, зачем я здесь?
– Мой сын… Я не видел другого такого негодяя, как он. Ему пятнадцать, а он уже убил двоих на дуэли. Из всех его друзей – а они ведь старше его на два, на три года – он более других тяготеет к разврату, пьянству и многим прочим бессмысленным мерзостям. Милый юноша, не правда ли? Боже милостивый, по какой безумной прихоти ты сотворил подобное?!
– Сэр, зачем я Вам нужен?
Уилфред продолжал смотреть на портрет, даже не оборачиваясь на Ро-берта.
– Вот уже скоро полгода, как он не появлялся мне на глаза, не будучи хмельным. По-правде сказать, за эти полгода я его почти не видел.
– Зачем я здесь?!
– Согласись, его ведь иначе, как позором рода не назовешь. На кого вы-рос похожим этот змей? Времени уже не вернуть, не воскресить мою жену, что умерла, даруя ему жизнь. Разве могу я выйти с ним в свет? Мне стыдно смотреть людям в глаза, когда он рядом, ибо он все меньше напоминает человека. – Уилфред наконец-то посмотрел в глаза Роберту. – Его уже не изменить, да, но для света, которому важна лишь оболочка, его можно за-менить.
Роберт не сразу понял, о чем говорит граф, но едва пришло осознание, пол словно качнулся под ногами. Качнулся так, что Роберт не смог на нем устоять.
– Сэр, умоляю, нет! Как же?! Я – бродяга, оборвыш. Разве кто примет ме-ня за молодого графа?
– Оглядись вокруг. Ты в его комнате. По нему скажешь, что он – граф?.. Все – решено. Сегодня можешь отдохнуть, а завтра придут те, кто тебя всему обучат.
Он быстро вышел и запер дверь.
Роберт вновь остался наедине со страхом и сомнениями. Да разве не ли-шился он рассудка: любой мальчишка из приюта мечтал бы о такой воз-можности. Но отчего-то ему было неспокойно.
Он встал на колени и обратился к Господу с молитвой о наставлении его на верный путь.
Хотя здесь, в графском доме, в большой грязной комнате, с запертыми дверьми и окнами, Бог казался бесконечно чужим и далеким.
Только к рассвету тревожная его дрема переросла в глубокий сон.
Разбудили его негромкие голоса. Едва открыв глаза, он увидел распахну-тые ставни, а за ними – настоящее, голубое утреннее небо. Роберт поднял голову с мягких пуховых подушек и огляделся.
В комнате находилось двое людей: строго одетый, сухой старик лет семи-десяти, и молодая, стройная мулатка. Они представились. Старика звали Джон Гэмфри, он поведал, что служил лакеем еще при Хьюго Уилфреде, ко-гда тому было девять лет от роду, а после – при его сыне. Девушка назва-лась Сьюзен, горничной и служанкой юного сэра Эдгара. При чем слово «служанка» в этой ее фразе прозвучало даже как-то не вполне пристойно.
Затем Роберт встал и несмело представился сам.
– Откуда ты? – спросил его Гэмфри.
– Из приюта Святого Лаврентия.
Сьюзен оглядела его с ног до головы.
– А ведь и вправду похож, очень. Даже фигурой.
Вдруг старик на нее разозлился:
– Помолчи. Ты, ведьма, тут нужна только для того, чтобы по части раз-врата его просветить. Пойди пока отсюда вон.
Сьюзен быстро поклонилась и вышла. Гэмфри брезгливо поморщился, глядя ей вслед.
– Дрянная, бесстыжая дикарка. Любая христианская девушка скорее умерла бы, чем легла с таким, как сэр Эдгар. – Один легкий вздох спустя, лицо его вновь обрело спокойное, невозмутимое выражение. – Подойди ближе, мальчик. Нам очень многое нужно успеть, а времени чрезвычайно мало. Каждое мгновенье на счету.

Отредактировано Leo (2007-01-08 23:33:31)

Глава пятая. Халиф на час и таинственная госпожа.
«…Его неизбежимой встречи
Боится каждый с этих пор;
Как меч, его пронзает взор;
Его приветственные речи
Тревожат нас, как злой укор,
И льда хладней его объятье,
И поцелуй его – проклятье!..»
М. Ю. Лермонтов.
«Ангел смерти»

Следующий день выдался пасмурным и непогожим: с самого утра дождь лил, как из ведра, а после обеда воцарился, вполне под стать ему, плотный туман. Именно из него в шесть часов по полудни появился большой, чер-ный экипаж с наглухо задрапированными окнами.
Вниз тут же поспешила тетушка Роуз.
– Я должна их встретить, я, – невероятно важно сообщала она каждому, кто ей встречался на пути, даже Сюзане, которая от удивления чуть не вы-ронила раскаленный утюг.
Роберт в те мгновения приник к окну и мог наблюдать за тем, как тетуш-ка Роуз со священным трепетом подходит к экипажу.
Прошло несколько волнительных секунд, прежде чем дверца экипажа распахнулась и тетушка склонилась в глубоком поклоне. К ней вышел муж-чина в светлых длиннополых одеяниях из грубой материи. Ростом он был не то, чтобы высок, но и не низок, кожа его была смугла, а волосы – черны. Тетушка Роуз поцеловала ему руку, а он склонил голову. Затем они о чем-то заговорили.
Тем временем, в начале улицы появились две кареты, столь же черные, как и первая, но меньших размеров. Они все были нагружены всевозмож-ными ларцами и сундуками. Остановились они чуть поодаль от подъезда графского дома, за каретой магистров. Из них вынырнули двое слуг-мавров, которые тут же принялись разгружать багаж…
Последующие два часа дом был полон суеты, волнения и перешептыва-ний. Мужчина-магистр представился остальным членам графской семьи и назвался Рашидом ибн Махмудом. На вопрос, где же его спутница, ответ-ствовал так:
– Мадам Фатима появиться лишь в нужное время. Ни к чему ей сейчас понапрасну расходовать бесценные силы.
Сеанс решили провести в библиотеке и назначили ровно на полночь.
Крестный хотел отказаться, сославшись на усталость, возраст и прочее, но тетушка пресекла на корню всяческие возражения.
Ближе к полуночи слуги магистров обошли всех родовитых обитателей дома и торжественно пригласили их явиться в библиотеку.
Роберт шел и пытался представить, что увидит там. О Востоке и его обы-чаях он был наслышан мало и теперь испытывал некоторое любопытство, очерненное однако в значительной степени тревогой. Разве не говорили ему, что магия и колдовство – от Дьявола?
Едва войдя, Роберт замер на мгновенье. Библиотека сейчас напоминала некое святилище. Гардины на окнах были плотно задернуты и мрак разго-няли только огонь камина и восточные масляные светильники, расставлен-ные по как можно более интригующим и таинственным уголкам. Повсюду стояли, источая тонкие, пряные струйки дыма, серебряные курильницы. Длинный дубовый стол убрали куда-то и на освободившийся блестящий паркет то ли мукой, то ли белоснежным песком, был нанесен очень изящ-ный сложный узор. Он напоминал цветок с множеством разнообразных ле-пестков, а в поперечнике превышал десять шагов. Сердцевина его пред-ставляла собой пустой круг со светильником в центре.
Перед камином был сооружен алтарь. Перед ним стоял на коленях Рашид ибн Махмуд. Теперь на нем были кобальтовые одежды, отделанные золо-том. Он держал над головой медную чашу с благовониями и, слегка пока-чивая ее, нараспев произносил не то молитву, не то заклинание.
Между белым узором и алтарем стояли полукругом четыре кресла. Их ок-ружало кольцо, образованное золотыми статуэтками самых разнообразных форм: в виде птиц и животных, или же людей со звериными головами.
В креслах уже расположились граф Уилфред, тетушка Роуз и крестный. Пустующее занял Роберт. Тут он вздрогнул всем телом, увидев, что перед креслами, на хрустальном столике лежит полуразвернутый пожелтевший свиток, а на нем – сухая человеческая рука с вызолоченными ногтями.
Тем временем восточный магистр завершил молитву и поставил чашу на алтарь.
– Итак, – мягко произнес он. – Теперь собрались все. Тогда, начнем наш сеанс, на коем лишь коснемся тех сакральных сил, что правят нашим ми-ром.
Он умолк на секунду, словно чтобы перевести дыхание, и какой-то еле уловимый таинственный шорох проскользнул, протек по углам. Все насто-рожились.
– Взываю к вам, о высшие силы, поднявшие мир из Хаоса! – вдохновенно и громко воскликнул Рашид, воздев руки. – Явите свою великую мощь про-стым смертным, смиренным вашим слугам, дабы укрепилась наша в вас вера и трепет!
В огне камина что-то зашипело, по полу потянуло сквозняком.
– Я лишь слуга ваш, но, молю, внемлите мне!..
– Они внемлют, – произнес глубокий, спокойный голос.
Сидящие в креслах оглянулись. В центре белого узора стояла женщина.
То, что это женщина они поняли только по голосу, ибо вся она была скры-та под сиреневой, полупрозрачной тканью, будто статуя. Но даже через эту нежную завесу виднелись ее черные, как крыло ворона, волосы и сверкали золото и драгоценные камни.
– Пребывают ли великие силы в благосклонности? – продолжил Рашид ибн Махмуд.
– Возрадуйся, о жрец. Сегодня они благосклонны, как никогда и готовы милостиво явить свое могущество.
Рашид вновь упал на колени.
– Взываю к вам, о великие силы. Могучие боги, Амон и Озирис, благосло-венные богини Хатор и Исида…
Где-то в нутре дома, словно внутри самих стен, раздался протяжный низ-кий гул.
– …Темный бог Сет и армия его демонов…
Раздался крик тетушки Роуз, мужчины побледнели и вжались в свои кресла: рука, лежащая перед ними на столике, подрагивала и шевелилась.
Отовсюду, из самого воздуха, донесся протяжный то ли стон, то ли вой. Тут же сиреневая дымка ткани, что скрывала мадам Фатиму, вспыхнула. Не оставив даже пепла, он исчезла за мгновенье, не повредив, однако, ни кожи, ни волос, ни даже одежды.
И она стояла там, в бархатном полумраке, и ткань одежд ее была полна синевой, как ночное летнее небо, и сами одежды – легки, как облако. Хотя на тугой, смуглой ее коже играли отблески масляных ламп, само тело ее ка-залось неживым, не реальным.
Она легкой поступью направилась к ним. Изящные ступни в атласных туфлях при этом ступали по воздуху, не повреждая линий узора.
Хьюго Уилфред смотрел на это во все глаза, пытаясь понять, не пригрези-лось ли ему.
– Приготовьтесь увидеть лики богов, – произнесла он почти шепотом.
Светильники вдруг вспыхнули ярче, библиотека наполнилась сизым ды-мом. У Роберта закружилась голова, библиотека и все окружающие поплы-ли куда-то. Он словно падал навзничь, погружаясь во что-то вязкое, без-донное, бессмысленное.
Он перестал чувствовать собственное тело, не мог более ни пошевелиться, ни издать хотя бы звук. А было ли у него теперь тело?
И тут перед ним возникло жуткое видение – монстр, что пытался дотя-нуться до него тогда, в «комнате для наказаний». Однако, теперь он увидел его по-другому, как если бы при ярком свету. Более всего этот монстр пугал сходством с человеком. На нем была некогда богатая, но ныне изодранная, изношенная одежда, бледную, серо-синюю кожу покрывали царапины и ранки, длинные, грязные ногти скорее напоминали когти зверя, черные во-лосы спутались, сбились в колтун. Но самым жутким в его облике были гла-за – горящие дьявольским огнем, они не выражали ни чувств, ни мыслей.
Едва Роберт успел рассмотреть чудовище, все вновь исчезло. Вокруг за-роились яркие, ослепляющие цветовые пятна, затем они преобразились в полосы, а после все и вовсе стало напоминать горячечный бред.
Мимо его взора проносились колоннады, обрывки звездного неба, и глаза – везде мелькали глаза. Они были разных цветов, размеров и появлялись всюду.
И вновь вернулось падение, на сей раз завершившееся на мягкой перине.
– Тихо! Тихо, все хорошо, – услыхал он голос Сюзанны.
Приоткрыв глаза, Роберт понял, что лежит в кровати, а она утирает ему лоб полотенцем.
– Что…случилось?.. – с трудом спросил он. Тело у него болело все, даже язык, даже смотреть было больно.
– Ты уже часа два лежишь тут, как в горячке. Остальные сами вышли, да и то, как в дурмане…
– Который час?
– Да уже пятый пошел.
– Иди поспи.
– А ты-то как? Не помер бы тут, а то меня вместе с тобой похоронят.
Роберт нашел силы усмехнуться.
– Да уж теперь не помру. Иди…
Сьюзен еще посидела с четверть часа, но, видя, что ему и вправду лучше, ушла. Роберт лежал, озноб его проходил и уже начала сгущаться дрема, как вдруг он почувствовал, что на него кто-то пристально смотрит. Он нереши-тельно открыл глаза и у изголовья своей кровати увидел мадам Фатиму. Она была все в том же наряде, что и на сеансе: сверкающем, по-восточному ярком и слишком открытом. Глаза и брови были густо подведе-ны черной краской и от этого вблизи казались гротескно большими. Она тихо села с ним рядом, ласково посмотрела, погладила юношу по волосам и наклонилась так близко, что ее волосы коснулись его лица. Ее черные глаза смотрели внимательно, долго, глубоко.
– Ты видел его, – прошептала она и жарко вздохнула, приоткрыв губы, как для поцелуя.
Роберт уже чувствовал ее дыхание, уже почти ощутил губами прикосно-вение, но она склонилась ниже...»

***
«До чего ж был удивлен светский мир Лондона, узнав, что граф Хьюго Уилфред собирает друзей на сеанс оккультизма в своем родовом поместье! Это казалось еще более невероятным, если помнить, что граф и в христи-анские то чудеса верил с трудом, а уж о всяческих там культах и речи ни-когда не шло.
Так или иначе, в начале осени трем его ближайшим друзьям пришли краткие, но интригующие приглашения. Слегка поразмыслив, они решили, что нельзя упускать подобный исключительный случай и стали готовиться к поездке.

Последние дни Роберту было не по себе. Во-первых, в поместье ехал на-стоящий Эдгар, а его оставляли в Лондоне, в какой-то комнатке в постоя-лом доме, за которую граф заплатил на месяц вперед. Даже Сьюзен уехала вместе с остальными слугами, а он надеялся, что хотя бы ее сможет видеть иногда.
За ним приглядывал специально нанятый человек, который, в случае че-го, должен был сам принять меры или же сообщить графу. Выглядел этот человек весьма внушительно и, глядя на него, рисковать не больно-то хоте-лось. Обитал он в комнате напротив.
Во-вторых, Роберту не давало покоя ночное посещение восточной ведьмы. С тех пор, он ежесекундно словно бы чувствовал ее незримое присутствие. А иногда – по ночам, она, казалось, приходила снова. Тогда наутро он про-сыпался, когда солнце стояло почти в зените, а на шее вновь саднили рас-тревоженные старые ранки.
Последние дней пять, напоминали продолжение того бреда, что владел им на сеансе, только теперь он жил в нем. Жил и ждал от него избавления.
Оно свершилось, как и все в его жизни, неожиданно. В один из череды тоскливых вечеров он вышел в трактир неподалеку. Там просидел до позд-ней ночи, слушая пьяные голоса и вдыхая тяжкий дым дешевого табака, при этом, постоянно чувствуя на спине взгляд своего надзирателя. Огля-нувшись, он увидел, что тот уже весьма захмелел. «Пойду, пожалуй, – поду-мал Роберт. – Слава Богу, сегодня он следом не потащится…»
Он встал и побрел прочь. На улице, неподалеку стояла дорожная карета, запряженная четверкой лошадей. Возле нее прохаживался завернутый в плащ человек. Фонари на улице были разбиты, и лица его видно не было. Мимо пробегала крыса и мужчина, выругавшись по-испански, пнул ее нос-ком сапога.
Роберт, после минутного сомненья, все же решился пройти мимо него, и был тут же схвачен. Дверь экипажа мгновенно распахнулась, его втолкнули внутрь. Сопротивляться у него сил не было – настолько истерзали его по-следние дни. Да и желания – тоже. Что ему было терять: ложь, грязную комнатушку и надсмотрщика?
Внутри экипажа горел тусклый свет, озарявший две фигуры: того, кто только что схватил Роберта, в плаще с капюшоном, и его спутника – в до-рогом камзоле и широкополой шляпе, изучающего потертую карту.
– Buenos noches, – слегка склонил голову тот, что в капюшоне. Второй так и не оторвался от карты, лица его видно не было из-за полей шляпы. – Юный сэр Уилфред, что ж Вы делаете в подобном месте? О, или ж Вы спу-тали кабак с … м-м… домом свиданий?
– Я ничего не спутал, – спокойно отвечал Роберт. – И я не Уилфред. А кто Вы? Я уверен, что слышал Ваш голос ранее…
– Я? О, я – волшебник, – и он отбросил капюшон.
Первую секунду Роберт был ошеломлен увиденным.
– Магистр Рашид?!
– Его зовут Чезаре.
Второй поднял голову и Роберт и увидел, что это вовсе не мужчина, а ма-дам Фатима. Волосы ее были завязаны, глаза – не накрашены и смотрели устало, но внимательно. От ее взгляда хотелось сжаться, спрятаться.
– Господи, что же это?
– Это мы,  магистры, дорогой Роберт, – улыбнулся Рашид-Чезаре.
Юноша не сразу осознал услышанное.
– Как Вы назвали меня?
Магистры переглянулись.
– Роберт, – мягко произнесла женщина. – Или ты уже забыл свое настоя-щее имя?
– Нет… А вы ведь должны быть в поместье… Боже, это же бред какой-то!..
– Мы как раз в поместье и направляемся, но посчитали, что ты составишь нам отличную компанию. Кстати, Чезаре, нам действительно пора…
– Иду, моя прекрасная ведьма.
Он вышел из экипажа и, судя по стуку и шуму снаружи, занял место воз-ницы. Послышался щелчок кнута и экипаж помчался вперед, покинув вскоре пределы города.
– Откуда вы узнали, кто я? И зачем я вам? – спросил наконец Роберт.
Мадам Фатима снова подняла взор от карты.
– Имя твое назвала нам Сьюзен. А мне ты нужен потому, что иначе мо-жешь умереть.
– Отчего же? – вскинулся вдруг Роберт. – Не от этого ли?
Он оттянул вниз ворот, показывая следы от зубов.
– Навряд ли. Если б я хотела, ты уже был бы мертв. Но ты мне нравишься и к тому же можешь еще пригодиться.
– Зачем? Это из-за того монстра?
– Да.
– Но зачем именно я вам нужен?
– Это я расскажу позже.
Еще долгое время они ехали молча. Оба смотрели на местность за окном. Холмистая и  покрытая туманом, она, казалось, тянется бесконечно. Где-то вдали угадывались леса, деревни.
Вдруг Роберту пришло в голову еще кое-что.
– Рашида зовут Чезаре… А как на самом деле зовут Вас?
И она ответила, не отведя взора от окна:
– Ренефер…

Это самый сомнительный отрывок, который не единожды переписывался, исправлялся и т.п. Жду честного тапка...

По прибытии в поместье, тут же началась подготовка к следующему сеан-су. Роберту, естественно, снова пришлось от всех скрываться в комнатах, отведенных для магистров со строжайшим запретом выходить наружу.
Собственно прибыли они за неделю до назначенного срока и для подго-товки оставалось множество свободного времени. А пока Ренефер развле-калась, гадая для дам и господ тысячью древних восточных способов, по-ловину из которых придумывала по ходу действа.
Роберт сам вызвался помогать и теперь чувствовал себя юнгой, взятым в старую крепкую команду. В первый же день оправдались его прошлые до-гадки – вся магия оказалась одной сплошной авантюрой. Правда, на счет Ренефер он все же не был уверен точно.
А про превращение металла  в золото, Чезаре сказал лишь одно:
– Единственное, что мы превращаем в золото – это мечты таких милых старушек, как твоя тетушка Роуз.
Видения на прошлом сеансе оказались ни чем иным, как галлюцинация-ми от каких-то наркотических снадобий и специальных трав, насыпанных в благовония.
Роберт видел, слышал все это и сгорал от любопытства, желая знать боль-ше.
По вечерам в комнатах магистров кипела жизнь, тогда Роберт даже на-чинал чувствовать себя счастливым. Его до безумия увлекало приготовле-ние к авантюре.
Ренефер обычно изобретала новые дурманящие смеси, Чезаре писал тек-сты заклинаний, а Роберт помогал каждому, чем мог.
Единственным местом в покоях, куда ему запрещалось входить чуть ли не под страхом смерти, была маленькая комнатка, в которую ежедневно уда-лялась Ренефер и оставалась там по несколько часов, а иногда и по целому дню. Роберт с ума сходил от любопытства, но спросить ее о чем-либо по-баивался.
Но вот однажды, за два дня до сеанса, Ренефер вдруг сорвалась в чет-верть часа по полуночи и умчалась куда-то, оставив их с Чезаре шить «ма-гические одежды». Правда, шили они их не долго. Чезаре вскоре уснул, за-рывшись в груду пурпурного бархата. Тут Роберта осенила мысль: сейчас ему никто не помешает заглянуть в запретную комнату. Он тих, чтоб не разбудить спящего, поднялся и приблизился к заветной двери. Она была заперта, но для бродяги и оборвыша не составило труда открыть ее при помощи простой шпильки.
Комната оказалась намного меньше, чем он ожидал. Там стоял туалетный столик с зеркалом и косметикой, пара сундуков и… предмет, назначение которого Роберт понял не сразу. Сначала ему показалось, что это деревян-ная статуя, зачем-то положенная на пол, но затем заметил, что в попереч-нике его, как сундук разделяет щель. Предмет по форме напоминал очер-тания человеческого тела, был весь расписан некогда яркими, но ныне вытертыми и потускневшими красками, лицо было выполнено очень ис-кусно, тонко, а стеклянные глаза с черными зрачками и вовсе смотрели, как живые. Роберту вдруг до смерти захотелось дотронуться до этого лица, этих глаз. Он уже протянул руку, как его запястье словно обхватили сталь-ные тиски.
– Что же ты позабыл здесь, мой юный друг? – почти ласково прошептала Ренефер ему на ухо. Она лишь слегка сжала свои пальцы, и от боли в запя-стье у Роберта на глазах выступили слезы.
– Я… – задыхаясь, выдавил он. – Мне очень жаль! Прошу, не надо!
– Кто же учил тебя врываться в чужие спальни, в чужие могилы?!
– Прошу, пустите! А! О, Боже!..
– Как думаешь, что это? – не унималась она.
– Статуя.
– Не великовата ли?
– Не знаю! Ларец? Ох…
– Вижу, сам ты не догадаешься.
Она опустила его запястье и обхватила поперек груди так, что словно бы обняла, но прежней, стальной хваткой. Второй ладонью она медленно сдвинула крышку странного предмета. Внутри стали видны шелковые про-стыни и вогнутая деревянная подставка под голову.
– Это – мой гроб, мальчик, вместилище моего бренного тела. Греки назы-вали такие «пожирателями плоти» – саркофагами. Уже две тысячи лет я на-хожу в нем покой.
Тут она, наконец, отпустила его. Роберт отшатнулся к стене и понял, что слезы залили все его лицо.
– Вы – демон…
– Нет, к сожалению, – усмехнулась женщина. – Думаю, демону, было бы проще пережить две тысячи лет… Ну-ну! – она платком вытерла его слезы. – Да, я разозлилась. А как бы ты поступил на моем месте?
Она обняла его очень тепло, по-матерински. А Роберт весь дрожал, он не понимал, что происходит.
– Кто же Вы?
– Я – вампир. – И сказала она это так легко и буднично… – Мне две тыся-чи лет.
– Вампир… А не про Вас ли ходят по округе слухи и россказни?
– И обо мне в том числе. Ты, вероятно, слышал про некоего юношу, что преследует вурдалака. Так вот, это – я. Многим ведь достаточно увидать  мужской костюм, они и мысли не допустят, что перед ними женщина.
– Но что же это за вурдалак?
Ренефер села на пол возле саркофага и долго молчала, прежде чем отве-тить.
– Несчастное существо. Он уже животное, а не человек. Когда-то он был, подобным мне, а теперь… Живой мертвец, его тело иссыхает, начинает тлеть в одни сутки. Ему необходимо огромное количество крови, чтобы жить. Я долгие годы искала его…
– Теперь нашли. Чего же Вы ждете? – возмутился Роберт, которому проис-ходящее все-равно казалось дурным сном. – Люди гибнут каждую ночь. Ос-тановите это!
– Как? – пожала она плечами. – Иди, поймай его. Для начала, надо узнать, где его логово. Я побывала во всех окрестных деревнях, расспрашивала, следила, ждала… Ничего, ни следа!
Она умолкла, глядя перед собой сквозь пространство, сквозь время, смот-рела куда-то далеко-далеко.
– А он ведь для Вас не просто цель погони. Он что-то значит для Вас…
– Иди спать, мальчик. Завтра очень много дел.
Роберт не стал спорить и пререкаться и ушел, оставив существо наедине с собой.

Проснулся Роберт уже в вечерние сумерки. Чезаре сидел у себя и подши-вал тюрбан, напевая какую-то песенку то ли на испанском, то ли на италь-янском. Ренефер в покоях не было.
Вскоре ведьма появилась в белом «магическом» одеянии и, не сказав ему ни слова, ушла. Выглядела она очень мрачной и недовольной. И как будто бы обессиленной.
– Можете не торопиться, – бросила она им. – Сеанс отложен на несколько дней…
– Почему? – тут же встрепенулся Роберт.
– Через несколько дней  и узнаешь.
Он пререкаться не стал, но решил все-таки выяснить, что стряслось. Не-выносимо ему было и далее сидеть здесь взаперти, пока с ним говорят как неразумным ребенком. Его будто снова манил жуткий вкус свободы – ни-щенской, опасной, но – свободы.
Когда египтянка удалилась в свои покои, а Чезаре мирно и крепко спал, Роберт обошел все окна в комнатах и тут впервые обнаружил, что многие из них заколочены, а остальные либо выходят в совершенно запустелые уголки двора, либо смотрят в глухую стену.
Тогда он вновь вооружился шпилькой и всерьез принялся за дверной за-мок. Эта дверь была сложнее, чем дверь Ренефер, здесь пришлось пово-зиться.
Наконец, он проник в спящий в предрассветных сумерках дом. Осторож-но, крадучись, как вор, он стал спускаться по лестнице. Лестница была грубая, каменная, вся словно бы дышащая темным средневековьем.
Оказавшись на первом этаже, он услышал, что на кухне уже кто-то гре-мит посудой. Входная дверь была приоткрыта.
Роберт, выглянув опасливо наружу и убедившись, что поблизости никого нет, вышел.
Перед ним лежал лишь один путь – через старый парк, наполненный золо-том и багрянцем осени. И, в конце концов, ведь нет ничего предосудитель-ного в том, что молодой граф обходит свои будущие законные владения, решил Роберт.
Холодный воздух пронизал ткань одежд, откуда-то доносились тонкие ароматы поздних цветов, пробивающиеся сквозь пелену запаха сырой зем-ли.
В какой-то момент, оглянувшись, Роберт, узрел здание старинного поме-стья. Оно было не большого размера, но производило впечатление чего-то колоссального, словно было вырублено из единого монолита скалы, а не сло-жено из камня.
Вскоре он покинул пределы сада и, преодолев небольшую рощицу, ока-зался на кладбище, на противоположном краю которого стояла небольшая церковка.
Роберт ступил на кладбищенскую землю. Солнце уже восходило, и пелена тумана постепенно таяла. Он шел, осторожно ступая меж старых надгро-бий. Оказавшись на пороге, он всмотрелся в глубину церкви: там, перед алтарем, стоял гроб. В гробу лежала женщина в розовом платье. Кто она Роберт не мог отсюда увидеть. Он, настороженно оглядываясь по сторонам, пошел вперед, к гробу.
Женщина, лежащая в гробу, была скрыта целиком: руки – широкими ру-кавами, лицо – густой вуалью. Еще раз оглядевшись, Роберт поднял ее ву-аль. Кожа женщины, не покрытая кровоподтеками, была невероятно смуг-ла…

В покои магистров он ввалился, едва стоя на ногах, обливаясь слезами и моля сказать, кто – кто же это сделал?!
– Тебя кто-нибудь видел? – спросил Чезаре, и тут же рухнул на пол с раз-битым вдребезги носом.
Появилась Ренефер.
– Кто это сделал? – настойчиво повторил Роберт.
– Юный Эдгар.
– Почему?! За что?!
– Откуда я знаю, он был пьян.
Роберт медленно опустился на ковер и зарыдал в голос. Ренефер встала на колени рядом.
– Лишь один удар шпагой – больно ей было всего минут десять после это-го…
– Я убью его, клянусь Богом!
– Не сейчас.
– Почему?!
– Во-первых, он сейчас пропадает в одной из харчевен окрестных дере-вень. Ты его попросту не найдешь. А во-вторых, меня это сейчас совер-шенно не устроит.
Затем она, не смотря на все протесты, угрозы и проклятия, заперла Ро-берта в одной из комнат.
Он сел прямо на ковер и попытался собраться с мыслями. Только как это было сделать теперь, когда  Сьюзен больше не было рядом…
Кошмарное видение – его единственный друг, лежащий в гробу – вновь и вновь вставало перед глазами. Старый граф, видимо, испытывал нечто на-поминающее муки совести, раз Сьюзен лежит в церкви родового поместья, в наряде светской дамы.
А Ренефер? Как же она может так холодно себя вести? Должно быть, за столетия скитаний по земле, сердце ее вовсе иссохло.
Очнулся ближе к полуночи, на том же самом месте, где просидел весь день. Странно, он даже не помнил, когда заснул – настолько плавно пере-текли его боль и ужас в кошмарные сны.
Он огляделся и увидел сидящую у окна Ренефер, всю завернутую в плащ.
– Что сейчас там происходит? – нерешительно произнес он.
– Сьюзен отнесли в фамильный склеп.
– По ней отслужили мессу?
– Нет.
– А Эдгар?
– Спит сном младенца. Или ты думал, что граф отправит собственного сына на виселицу из-за темнокожей служанки?
По щекам Роберта потекли слезы.
– За что?
– Если бы я знала…
Она поднялась и Роберт увидел, что она в мужской одежде.
– Вы снова на охоту?
– Снова в погоню. Се ля ви.
– Возьмите меня с собой! – вдруг выпалил Роберт. – Я не могу здесь нахо-диться.
Она неожиданно задумалась.
– Правда, хочешь? Ну, пошли, раз мало страху натерпелся.

Ночь неслась бешеной скачкой. Ренефер, облаченная в мужской костюм и шляпу, напоминала юного бравого гвардейца или пирата. Роберт чувство-вал, что перестает воспринимать ее, как женщину. Может дело было в мужской одежде, может, в ее возрасте, а может в ее манере держаться.
– Вы ненавидите его? – спросил он вдруг.
– Кого?
– Того, за кем охотитесь.
– Нет, мне скорее жаль его.
– Жаль?
– Да. Ты не представляешь, каким человеком он когда-то был, велико-душным, благородным, мудрым. Он был моим братом и мужем.
– Одновременно?
– Среди обычаев, которые когда-то были в моей стране, это было абсо-лютно нормально. Впрочем, что-то мы с тобой заговорились.
И они снова мчались через ночь. Порой она, останавливала коня, замира-ла и настораживалась при малейшем звуке, шорохе, порыве ветра, которые Роберт, если б не она, и вовсе бы не заметил.
Проезжая мимо селения, состоящего из пяти-шести ферм, они увидели мужскую фигуру с ружьем на плече. Правда, ружье сие тут же оказалось направленным на них.
– Кто Вы такие? – заговорил, подойдя, крестьянин. –  Зачем вы здесь сре-ди ночи?
– Мы простые путешественники, – ответила Ренефер неожиданно низким голосом. Теперь-то стало ясно, почему ее принимали за юношу. – Не беспо-койтесь, мы не посягнем на мир в вашем жилище и скоро продолжим путь. Кстати, добрый сэр… – Начала было она, но крестьянин не дал ей закон-чить.
– Езжайте поскорее, – потребовал, чем попросил он. – Чем быстрей вы уе-дите, тем вернее спасете свои и наши души.
Он повернулся и продолжил обход. Ренефер и Роберт направили коней прочь шагом.
– Значит, он действительно бывал поблизости? – понял Роберт.
– Не просто бывал, – голос Ренефер стал прежним. – Он обитает где-то не-подалеку…
Они проехали еще немного вперед и оказались в небольшом пролеске или роще. Тогда Ренефер неожиданно свернула на какую-то тропу, которая ка-залась слишком узкой, чтобы они могли проехать по ней верхом, да и дере-вья мешали, ветви лезли в лицо.
– Куда мы?.. – попытался спросить Роберт, но замолк, спасаясь от очеред-ной ветки.
В какой-то момент Ренефер резко остановила коня, спрыгнула наземь и велела Роберту следовать за ней.
Пробравшись через настоящие дебри, они вышли на болота. Роберту про-должать путь совсем не хотелось, но времени на раздумья не было: силуэт Ренефер уже таял в темноте впереди.
Он пошел за ней. Изо всех сил он старался не отстать и идти осторожно. Очень быстро болотистая, топкая почва сменилась топью с маленькими островками и кочками. Только камыш и хилые кусты росли здесь.
– Куда мы идем?! – не выдержал, наконец, Роберт. – Объясните! Вы бес-смертны, но для меня-то болота опасны!
Ренефер остановилась и повернулась к нему. Даже при свете фонаря ее глаза пылали огнем. Не выдержав этой жуткой картины, Роберт отвел взор.
– Для меня болота тоже опасны. Ты даже не представляешь, насколько. Представь себе вечность в холодном омуте. Как, а? Поэтому, он наверное и поселился здесь, в надежде, что я не подберусь к нему. Или, что он сам од-нажды здесь сгинет.
– По-вашему, он хочет умереть?
– А ты на его месте не хотел бы?
– Не знаю. Я, к счастью, не на его месте.
– Вот уж действительно, к счастью.
Эта ночная прогулка по болоту походила на кошмарный сон. Свет фонаря мелькал впереди, на границе между видимостью и сплошной мглой. Одна-ко вскоре море облаков тронула рябь и показалась Луна. После кромешной темноты, Роберту показалось, что болота залиты светом. Тогда он увидел впереди то, что египтянка почувствовала еще у поселения. Футах в ста от них возвышалось жуткое строение – то ли небольшой дом, то ли склеп. Он был неказист, даже уродлив, и весь сложен из черного камня.
– Зачем он выстроил себе такое ужасное жилье? – прошептал Роберт, по-дойдя к Ренефер, которая, замерев, рассматривала мрачное сооружение.
– Он его не строил. Это стояло здесь задолго до его прихода. Моему брату здесь хорошо, его никто не тревожит. Ему спокойно в его тихой могиле.
– Почему Вы говорите о нем с такой любовью?
– Потому, что все еще люблю его, мальчик.
– Тогда почему собираетесь его убить?
– Смерть в его нынешнем состоянии это избавление, счастье. К тому же, я более люблю того, кем он был раньше… – Она умолкла и насторожилась. – Он почувствовал, что мы идем.
Она устремилась вперед, Роберт вновь поспешил за ней. Иногда у него создавалось ощущение – и, надо думать, небеспочвенно – что она идет не по прямой, а кругами, подкрадываясь, только движется так быстро, что он никак не может заметить.
– Не смотри налево! – крикнула она вдруг.
Повинуясь инстинкту, Роберт, разумеется, взглянул именно туда. Он с трудом сдержал вопль ужаса, с трудом заставил себя бежать дальше. Слева, на сухом всхолмии лежали человеческие останки. Кто это был, мужчина или женщина, уже было не разобрать, одежда была изодрана в серые кло-чья, пустые глазницы смотрели в небо.
– Господи милостивый! – шептал Роберт на бегу. – Господи, помоги мне!
Они уже были возле черного дома, а ему все казалось, что ужасный труп все еще рядом.
Одним ударом Ренефер выбила дверь, и они вошли внутрь. Маленькую комнатушку, лишенную какой-либо мебели, фонарь осветил практически целиком. Из нее вела вторая дверь – в следующую комнату этого «дома», окна здесь были крошечные, под самым потолком. 
– Он не убежит? – спросил Роберт.
– По-моему, здесь есть подземное помещение. Я чувствую брата где-то под землей. Забился поглубже, как загнанный зверь. Кстати, не кричи, тут где-то еще один мертвец. Правда, свежий.
Они двинулись вглубь дома. В следующей комнатушке они увидели ле-жащую на полу мертвую девушку.
– Красивая была, – заметила мимоходом Ренефер.
У Роберта сжалось сердце: и от жалости к этой несчастной, что погибла такой мерзостной смертью, и от воспоминания о Сюзане.
– Вы так просто об этом говорите! Человеческая жизнь ничего не значит для Вас? Люди для Вас – просто источник пищи, и не более?
– Я так спокойно отношусь к смерти, да и не только к ней, не потому, что я вампир, а потому, что очень долго живу на свете. Привычка страшна. И давай потом обсудим философские аспекты бессмертия. Сейчас держись поближе ко мне.
Они продвигались по узкому коридору. Пол здесь был бревенчатый, ста-рый и доверия не внушал. Потом Ренефер остановилась и встревожено ог-ляделась.
– Я его не чувствую! Роберт, дай мне руку!
Роберт хотел послушаться и потянулся ей на встречу, но тут из темноты словно вырвалась черная тень, схватила его за руку и потащила за собой.
– Не смей, нечестивец! – вскричала Ренефер и кинулась за ними, но было уже поздно.
Роберт чувствовал, что он и чудовище провалились куда-то под пол, в темноту. Мимолетно пришла мысль, что он сыграл роль приманки в игре двух упырей.

Пробуждение следующей ночью для всех троих стало единым. В шатер ворвалась Ренефер с оглушительным возгласом:
– Адриан! Поднимайся немедля, если не хочешь, чтоб я тебя выпотрошила до костей!
Едва она успела договорить, римлянин появился пред ней одетый и с ме-чом – настоящим римским мечом. Она удовлетворенно кивнула:
– Ты мне нужен. Он где-то рядом. – Затем она обратилась к Роберту. – Завтра на рассвете граф с друзьями вновь отправляется на охоту и, скорее всего – в эту местность. Вдобавок, везде будут рыскать его люди, так что тебе и Сьюзен лучше хотя бы на сутки вовсе покинуть земли поместья.
Адриан добавил:
– Мои слуги дадут вам лошадей и все необходимое.
И оба древних вампира ушли. Ушли, чтоб найти и убить того, кто некогда принадлежал к их числу.

…Ренефер и Адриан неслись по болотам. Они искали – малейший след, что угодно. Наконец, в три часа по полуночи, они почувствовали, что он совсем рядом, зол и голоден. Это придало им сил, и они пошли по следу.
Ночь шла на убыль, а они мчались все быстрее. Каждый из троих пони-мал: все решиться сегодня. Погоня либо завершится сейчас, либо станет вечной.
Они втроем неслись, будто ветер по лесам и дорогам, через все земли графского поместья. У развалин старинной церкви их настиг рассвет. Он тонким теплом забрезжил на краю мироздания. Мир смертных просыпался, кончалось их время.
– Не дай ему спрятаться, Адриан! – зашипела Ренефер. – Не дай, иначе все пропало!
Аменемхет посреди пыльной дороги посреди пыльной дороги скорчился, стал кататься по земле, выть, рычать, растеряв последние капли рассудка. Вдруг из развалин появилась толпа крестьян.
Ренефер схватила Адриана за ворот и утащила за деревья.
– Кто это? – шепнул римлянин.
– Крестьяне из деревни, в которой, бывало, охотился Аменемхет. Не дума-ла, что они все еще охотятся за ним…
Крестьяне окружили старого вампира. Он сначала тихо рычал, как за-травленный, дряхлый пес, потом стал шипеть, кричать на людей на кемет-ском языке. Наконец воздух пронзил и, казалось, достиг даже восходящего солнца, заставив его замереть на мгновенье, чудовищный крик. Боль сотен лет, любовь тысяч лет вместе с этим криком взметнулась в небо и помча-лась к рассвету.
Содрогавшееся в судороге тело, крестьяне на длинном деревянном шесте подняли вверх. Первые солнечные лучи коснулись его, и дым повалил от сгорающей мертвой плоти. Из последних сил, Аменемхет протянул руку в восходу.
– Амен-Ра… – простонал он, и тело его обуглилось и развеялось прахом, а души полетели к самому солнечному богу, начинающему новый путь на своей барке…

Глава седьмая. Топь.

Незадолго до рассвета, повинуясь велению Ренефер, Роберт и Сьюзен оседлали предоставленных им лошадей и помчались, куда глаза глядят.
По мере того, как небо светлело, Сьюзен начала капризничать, совсем, как малое дитя.
– Роберт, мне пора спать. Мне страшно, Роберт, вдруг что-то плохое слу-читься, если я не спрячусь?..
Где они находились относительно местности вообще, Роберт уже переста-вал различать. Вдобавок, у него появилось мерзкое ощущение, что за ними кто-то следит, хотя, никаких преследователей заметно не было.
К счастью, вскоре они достигли каменистых холмов, поросших соснами и осинами. Их череда тянулась вдаль, насколько хватало глаз. Под одним из холмов обнаружился небольшой грот или пещера. В нее Сьюзен и спрята-лась от желтого светила.
Роберт, оставшись один, перекусил той снедью, что собрали ему в дорогу слуги римлянина, а потом решил осмотреть окрестности. Пройдя меж де-ревьями всего несколько шагов, он уловил гнилостный, сырой запах, кото-рый с трудом перебивал пряный аромат смолы.
Пройдя еще чуть вперед, он увидел, что за холмами скрывается обшир-ное, туманное болото.
Тропа спускалась ниже и ниже, становясь все более размытой и раскис-шей. Сапоги по щиколотку утопали в грязи. Когда лес резко кончился, у Ро-берта сердце ухнуло куда-то вниз: Боже, неужели это болота монстра?
Вдруг он услышал треск сучьев в лесу. Кто-то направлялся прямиком сю-да. Вероятно, это был тот, кто следовал за ними.
Не щадя одежды, Роберт приник к земле за крутым бугорком, поросшим кустарником, и стал ждать.
Ждать пришлось недолго. Через минуту на болото явился не кто иной, как Эдгар.
Отступать и прятаться было некуда, бежать же – бесполезно. Да и как он бросит Сьюзен? Роберт поднялся в полный рост.
Юный граф, завидев его, упер руки в бока и усмехнулся.
– Вот где ты, отребье! Гэмфри мне все рассказал! Ну, и как тебе жилось на моем месте все это время?
– Зачем Вы следите за мной?
Эдгар шагнул дальше, туда, где сапоги уже проваливались в сырой мох.
– Гадкие болота, просто дрянные. Я слышал, здесь вурдалаки живут. Ты с ними дружишь?
– Разумеется.
Роберт отступил по кочкам чуть назад, настороженно оглядывая грязно-зеленую равнину болот и свинцовое небо, в тщетных надеждах на под-держку, средства к бегству, чудо – что угодно…
И упустил момент.
Он не успел еще понять, что Эдгар в один прыжок оказался рядом, как почувствовал, что стальное лезвие проходит между ребрами.
– Думал напугать меня?! – восторженно шептал Эдгар ему на ухо. –  В этих болотах тебя никогда не найдут. Они станут тебе уютной могилой.
Роберт закричал от боли и ярости и, как ни странно, нашел в себе силы. Он сам потом не мог вспомнить, как схватил Эдгара и перекинул через се-бя. Эдгар угодил прямиком в трясину.
Оцепенев, Роберт смотрел, как руки, испачканные его же кровью, шарят вокруг, пытаясь ухватиться за что-нибудь, как искажается от ужаса лицо, в точности похожее на его собственное.
– Помоги мне! – прокричал Эдгар.
Больше он ничего не мог сказать или крикнуть. Грязная болотная вода попала ему в рот. Он погружался все глубже; бросил последний взгляд на серый мир, на упавшего на колени Роберта. Их взгляды встретились лишь на секунду. Голова Эдгара скрылась в болотной мути. Только одна рука еще мгновенье тянулась к небу, но потом исчезла и она. Болото заурчало, как тупое, сытое чудовище…
Вот и все. Эдгара Уилфреда больше не было на свете.
Все это произошло в несколько секунд и Роберт никак не мог опомниться. Его лихорадило. Он попытался подняться к лесу, где земля была суше. Ему это почти удалось, во всяком случае – он не выжал воды из почвы, когда опустился на нее.
От одного взгляда на левый бок, его озноб усилился. Клинок короткого кинжала вошел в него наполовину, и торчал теперь в центре бурого пятна, расползавшегося по камзолу.
– Господи! – выкрикнул он, вырывая кинжал из своей плоти. Слезы хлы-нули из его глаз, как и кровь – из открывшейся раны.
Он снова попытался встать, но тут его ноги подкосились и он упал. От бо-ли темнело в глазах, окружающий мир плыл куда-то.

Привет!
Очень тебе рада. Надеюсь, что понравится!  *-p

Ну, я - не я, если нет жути.
___________________________________________

Когда мир вернулся на полагающееся ему место, он выглядел иначе – как богато убранная комната. Роберт лежал на мягких перинах, бок был пере-вязан, двигаться было больно и ленно. Стоял вечер, тепло и уютно горел камин, поленья потрескивали в огне.
Холодная рука коснулась его лба. Роберт вздрогнул от неожиданности. Оказалось, рядом сидела Ренефер. Она была непривычно спокойная и пе-чальная, в белых струящихся одеяниях, с распущенными волосами, подоб-ная лотосу, лилии, нежному ангелу смерти.
– Не разговаривай, не трать силы, – сказала она, гладя его по волосам, как ребенка. – Ты в поместье. Слуги нашли тебя на болоте и приняли за Эд-гара. Ты лежишь уже почти сутки…
Роберт облизнул пересохшие губы:
– Я убил Эдгара.
– Только после того, как он убил тебя, – ответила она и тихо вышла.
Роберт снова впал в забытье и очнулся только глубокой ночью.
В комнате снова кто-то был. В том, что это не Ренефер, Роберт был уве-рен: ее бы он просто не услышал, не почувствовал.
Кто-то стоял, переминаясь, недалеко от кровати, затем стал медленно, не-спеша, подходить. Всего этого Роберт не видел, но различал на слух.
Таинственный гость замер возле кровати. Роберт старался ничем не вы-дать, что не спит.
Вдруг распахнулась дверь.
– Что ты делаешь? – то раздался ледяной голос Хьюго Уилфреда.
– То, что обязывает мой долг перед Вашим родом, сэр, – отвечал ему Гэм-фри. Так значит, это Гэмфри стоял тут…
– Что ты делаешь?! – граф говорил тихо, отчеканивая каждое слово. – Брось нож сейчас же!
– Позвольте сказать, сэр. Это не Ваш сын. Готов душой поклясться, что до последней мелочи помню, как он был одет тогда. Это – бродяга.
– Брось нож, Гэмфри.
– Помните, лошадь сэра Эдгара нашлась неподалеку? Где же был он сам? Что этот бродяга сделал с ним? Если Ваш сын погиб, неужели его убийца не заслуживает кары?..
И тут стало совсем тихо, все, кто был в комнате, даже дыхание затаили. Роберт был настолько измотан, что ждал своей участи со странной апатией.
– Отдай мне нож, Гэмфри. И не смей более подходить к этому юноше. Вон отсюда.
Гэмфри попытался что-то возразить, но граф повторил вновь:
– Вон отсюда.
Старик вышел. Граф постоял еще немного, а затем ушел и он, захлопнув за собой дверь.
А Роберт лежал и чувствовал, как из его глаз на шелковую подушку по-текли горячие слезы. Что же с ним теперь будет? Что ему делать?
Вдруг тишину ночи разорвал пронзительный женский крик, долгий, пол-ный ужаса. Потом послышались беготня, шум, голоса людей – в доме и на улице.
Роберт сделал попытку подняться, которая далась ему на удивление легко. Подойдя к окну, он не сумел увидеть ничего толкового, лишь людей, бегу-щих по садовой дорожке куда-то за угол дома.
Двери его комнаты снова распахнулись и вбежали Ренефер и Чезаре, оба в европейских одеяниях. Оглянувшись еще раз в коридор и прислушав-шись, они заперли дверь.
– А ну ложись! – велел ему Чезаре.
– Что случилось? – спросил Роберт, послушно ложась в кровать.
– Старый граф умер, – ответила Ренефер. – Выбросился из окна.
Роберт ахнул и схватился за голову. Сам не зная почему, он чувствовал себя виноватым.
– Что же теперь будет со мной?
Ренефер пожала плечами.
– Пока неизвестно. Кто-нибудь, кроме Гэмфри и самого графа, знал, что ты – не Эдгар.
– Если они никому не рассказывали, то – нет.
– Значит, никто. Предсмертной записки граф не оставил.
– А, скажем, дневник? – вдруг предположил Чезаре, устроившийся у ка-мина.
– Плохо же ты меня знаешь, – ухмыльнулась Ренефер и, достав из-за пазу-хи небольшую тетрадь в кожаном переплете, бросила ее на одеяло Роберту.
Тетрадь сразу открылась на последней странице. Предыдущие несколько листов были вырваны, а последние фразы – густо зачеркнуты, почти за-крашены, похоже – что рукой самого графа. На всю последнюю страницу были размашисто, торопливо нанесены слова: «В случившемся я могу ви-нить только себя…»

В дальнейшем все складывалось для Роберта самым благоприятным обра-зом. Его прав, как наследника сэра Хьюго, никто не оспаривал.
Старый Гэмфри, словно памятуя о последнем приказе графа, не прибли-жался к нему более и ни разу не заговаривал.
Не желая более оставаться в месте, очерненном столькими смертями, Ро-берт вернулся в Лондон. «Магистры», а вместе с ними и Сьюзен, которая, можно сказать, умерла для окружающих, поехали дальше с сеансами. «На гастроли», как заметил Чезаре.
Роберт снова остался один. Теперь он это чувствовал как никогда, ибо уже познал то волшебное чувство, когда не был одинок.
Он редко выезжал в свет, чем немало удивил общество, которое почитало его за Эдгара. Иногда приходили письма от Сюзанны или Ренефер, однаж-ды даже Чезаре написал. Но эти весточки не только не помогали справить-ся с тоской, они дразнили еще больше.
И тем ярче, неожиданней и радостней стала для него встреча на одном из светских ужинов, который он решил посетить.
Ее звали Эмили. Семья ее обладала громким именем, титулом и более ни-чем. Их финансовое положение было более, чем бедственным и удачное за-мужество дочери оставалось последней надеждой. Поэтому они трепетали от счастья, даже когда за их дочерью начал ухаживать не кто иной, как Эдгар Уилфред, как они полагали.
Роберт чувствовал, что и вправду не прочь на ней жениться – настолько она была очаровательна. И молодые влюбленные не нашли ничего предосу-дительного в том, чтобы подарить друг другу сладостные радости бренной плоти.
Все было прекрасно, пока Эмили не почувствовала, что понесла ребенка. Ее отец, разумеется, был в ярости и тут же отослал дочь в обитель, где на-стоятельнице была его троюродная сестрица. Но и тогда Роберт продолжал видеться с возлюбленной в тайне ото всех.
И в ночь, когда начались роды, он был рядом. Рискуя быть обнаружен-ным, он смотрел через щели в ставнях, что происходит в комнате.
Изначально все шло не так, не правильно. Ребенок был слишком мал, хотя сроки уже подошли, а боли роженицы были неестественной силы. Роберт искренне истово молился, но – тщетно. Все уже предрешилось ранее.
То, что появилось на свет, унеся жизнь Эмили, искалечив ее тело, истер-зав ее душу… Это чудовище, изодранный кусок плоти, вросший как пара-зит, а теперь возжелавший свободы. Он не прожил и секунды.

Как дикий зверь, обезумевший от горя, Роберт с воем и рыданиями мчал-ся по лесу.
Все произошедшее представлялось ему жутким кошмаром. Казалось, вот он вернется и Эмили будет жива, она несомненно родит здорового ребенка. Он трижды поворачивал назад, но всякий раз этот ужас вставал перед гла-зами. Он не мог осознать, что произошло, почему? За что?
Внезапно он остановился на небольшой опушке. Передним стоял ангел? Или демон? Человек? Женщина? Это существо совмещало в себе все. Перед ним стояла Ренефер.
– Прости, – промолвила она, с искренней горечью в голосе. – Прости, что меня не было так долго. Я не думала, что все так случиться, что все про-изойдет так поздно.
Роберт только качал головой. Он не понимал, о чем она говорит.
– Я должна была сказать тебе. Но я не знала, как. Прости, что сделала это без твоего ведома.
С этими словами она достала из складок своего одеяния кинжал и разре-зала себе кожу на предплечье.
Роберт опомнился через несколько секунд. Он горячо, жадно вылизывал кровоточащий шрам.
С диким криком он отскочил в сторону.
– Что ты сделала со мной?!
– Я спасла тебе жизнь. Ты бы не выжил тогда, на болоте: Эдгар все-таки убил тебя. Но твое превращение шло очень медленно, я не видела такого прежде. Твоя смерть была слишком долгой. А твое дитя… Мне очень жаль, но ведь семя вампира мертво, оно не может дарить жизнь…
Роберт слушал ее, как громом пораженный.
– Что?! Как ты посмела?! Ты!.. Да будь ты проклята, дьяволица! Ненавижу тебя! Ненавижу!
Он сжался в комок, его сотрясали беззвучные рыдания.
Ренефер опустилась рядом на землю и обняла его.
– Все еще будет хорошо. Ты сейчас в это не веришь, но так будет. Поедем в Лондон, мой мальчик. Мы сейчас нужны друг другу.

Их с тех пор стало трое. Роберт, Сьюзен и Ренефер. Чезаре пошел каким-то своим путем, который был им неведом.
Они жили одной семьей, все реже выходя в свет, все реже видя внешний мир. Шли дни, недели, месяцы, годы… Тянулись серой нитью, пока не на-стала пора перемен…»

Внимание (Аффтор тихо хихикает за клавиатурой) далее имеет место слэш! Причем: прочитанный и заверенный самым настоящим представителем сексуального меньшинства.

«Минуло семнадцать лет, и однажды вечером Ренефер решительно заявила, что им надо покинуть Лондон, при чем немедля.
– Мы и так слишком затянули.
– Поедем в поместье? – поинтересовался Роберт.
– Нет. Надо куда-нибудь, где нас никто не знает. Придется уехать на долгие годы, чтобы ты потом смог вернуться, как собственный наследник. Иначе, ты потеряешь все, чем владеешь.
– Ладно. Но куда?
Тут заговорила Сьюзен:
– Что если на восток, к морю?
– К морю? – Ренефер улыбнулась. – Неплохо. Что скажешь, Роберт?
Тот только пожал плечами.
– К морю…

И вот, собрав немногие вещи, практически все деньги и замаскировав гробы под багаж, они отправились в путь.
Сначала ехали на перекладных, но в одной деревне, уже в нескольких днях пути от моря, пересели на дилижанс. К тому же, как утверждали местные, он должен был проезжать мимо небольшого трактира у моря. Место, говорили, хорошее, да вот хозяин…
Это, разумеется, не напугало Ренефер, и они втроем спокойно сидели внутри дилижанса, ожидая отправления.
Тут дверь открылась и вошли еще двое пассажиров. Один был щупленький, неприметный человечек в очках. Зато второй: о, это была заметная персона. Он выделялся и ростом, и размерами живота, и неприятным резким голосом.
В пути волей-неволей меж ним и Ренефер завязался разговор. Оказалось, что его зовут Бенедикт Уоллес, и что он и есть хозяин того трактира, в который они направлялись. Он не упустил и случая похвастаться, рассказав, что совсем недавно не был там хозяином, но бывший владелец трактира вынужден был отдать его, чтобы возместить долги. Однако он по-прежнему живет в трактире со своим сыном, правда, как обычный постоялец.
Дорога шла колдобинами, по каким-то пустырям и сумрачным пролескам, изредка где-то справа появлялось, мелькало холодное серое море.
Стемнело. Едва погасли последние закатные отблески, Роберт почувствовал себя живым. Сознание прояснилось, тело наполнилось жизнью и силой. Ренефер и Сьюзен, судя по сияющим взглядам, ощущали то же самое.
К трактиру они приехали уже ночью. Через ворота, они попали во внутренний двор крепкого, добротного здания, пришедшего сейчас в страшное запустение. В нескольких окнах на первом этаже тут же зажегся свет, залаяла, выскочив из конуры, всклокоченная собака.
– Здесь когда-то было мило, – заметила Сьюзен, выйдя из экипажа.
– Да, когда-то…
Роберт огляделся и увидел, что в правом крыле здания, на втором этаже тоже горит слабый огонек.
В следующие часы Роберт и Сьюзен оказались предоставленными самим себе. Они вышли прогуляться по округе. Неподалеку обнаружилась небольшая бухта с крутыми песчаными берегами, с растущими на них слабыми, кривыми сосенками.
Тяжелые волны бились о камни внизу, черный монолит неба навис низко-низко над землей. Вся ночь была наполнена тревогой.
– Какое-то у меня странное предчувствие, – нахмурился Роберт. – Гроза скоро…
Когда они вернулись в дом, там было тихо – все спали. И тем яснее, отчетливей Роберт различил шаги и шорох где-то наверху.
– Слышала? – спросил он Сьюзен.
Та лишь покачала головой и молча удалилась к себе.
Но что же это за таинственный полуночник?
Роберт поднялся на второй этаж, но, поняв, что источник звука еще выше, отыскал лестницу и полез на чердак.
Чердак был большой и очень длинный. Там было понаставлено великое множество вещей – шкафы, сломанные диваны, столы и прочая старая рухлядь, а так же статуэтки, шкатулки и книги, огромное количество книг.
– Кто здесь? – позвал Роберт негромко. То, что здесь, на чердаке была не Ренефер, он знал точно – ее бы он не услышал. Это был человек… «Явно не Уоллес, – подумалось ему. – Под ним бы пол провалился».
Он, бесшумно ступая, пошел вперед по лабиринту теней. Оказавшись возле огромного шкафа, он наконец услышал кого-то замеревшего за ним. Услышал биение жизни – молодой жизни. Роберт сделал еще один шаг и заглянул за шкаф.
В этот миг сверкнула молния и пронесся громовой раскат. Пронзительный, почти неестественный свет ливнем бросился через мансардные окна чердака и каждую щелочку в прохудившейся кровле. В это короткое мгновение Роберт успел целиком разглядеть молодого мужчину, совсем юношу, стоящего перед ним. На вид ему было лет двадцать, может – чуть больше, он стоял на деревянном полу без туфель, в белых чулках, кожа его была бледная, а волосы – с отливом темной меди.
Роберт вздрогнул и замер, не отводя глаз от незнакомца. Теперь его освещало лишь маленькое, рыжее пламя свечи.
– Слава Богу, – улыбнулся юноша. Взгляд его был внимательный, но с какой-то затаенной печалью. – Я испугался, что это Уоллес. Он запрещает мне бывать здесь.
– Кто же Вы? – промолвил, наконец, Роберт.
– О, простите, сэр, – юноша протянул ему руку. – Я – Кристофер Оуэн. Этот постоялый двор когда-то принадлежал моему отцу.
– А почему Уоллес не разрешает Вам бывать здесь?
– Это ведь теперь его дом. Мы с отцом можем находиться только в нескольких комнатах, которые снимаем у него. В другие части дома нельзя ходить без разрешения.
– Даже на чердак?
– И в чулан, и в погреб.
– Он сумасшедший.
– Не-ет. Он-то как раз очень даже нормален. Любит и понимает деньги, знает цену всему.
Кристофер вздохнул, влез на табурет и стал копаться в книгах на верхней полке.
– Что Вы ищете?
– Свои университетские книги. Все еще лелею надежду их найти. Надеюсь, этот самовлюбленный боров их не выкинул.
– Вы учились в университете?
– Учился, да недоучился.
– Что же так?
– У отца начались проблемы со здоровьем, потом – с жильем. Я был нужен здесь… – Кристофер печально улыбнулся.
Роберт, как бы невзначай, отвел взгляд.
– Знаете, – пробормотал он. – Мне, наверное, надо идти.
– Спокойной ночи, сэр.
– Спокойной ночи.
Роберт почти умчался с чердака. Он спустился вниз, сел в зале трактира у потухшего камина, еще хранившего следы тепла.

Последующие несколько дней начавшийся дождь мог бы поспорить с тропическим ливнем. Он лил непрестанно, и частая дробь по крыше и окнам уже стала совершенно привычной.
Эти несколько дней Роберт почти не выходил из своей комнаты, а если и появлялся, то очень поздно, стараясь не шуметь. И каждый раз встречал Криса, который то и дело просил его ни слова не говорить Уоллесу о том, что видел его.
И каждый раз Роберту все больше и больше казалось, что волосы юноши подобны солнцу.
После очередного столкновения в одном из узких коридоров в начале первого по полуночи, Роберт снова спустился в трактир взбудораженный и злой, сам не понимая из-за чего.
Сзади появилась Ренефер. Пришла она, прилетела по воздуху, материализовалась или, быть может, появилась другим, известным лишь ей одной способом, он не понял. Но она была здесь.
– Что с тобой? – прошелестел ее голос.
– Ничего.
Она подошла и села на пол перед камином. На ней было струящееся, белое, шелковое платье с вырезами повсюду.
– Ты в этом наряде являлась перед Уоллесом?
– Да. Почему бы и нет? Сейчас он спит и видит сладкие сны, исполненные эротизма, а завтра примет все за явь.
– Ты пила его кровь?
Ее лицо исказило омерзение.
– Я люблю пить кровь сильных, молодых, благородных людей.
– Он силен, как бык.
– Я имела в виду духовную силу. А ты ведь только что видел юного Оуэна? Он тебя очаровал… 
– Он мил, но не более.
Ренефер рассмеялась.
– Но он, похоже, тебе приглянулся. Сказать тайну – он гомосексуален. Я с одного взгляда это поняла. Ему будет по душе твоя любовь.  Пробовал ли ты хоть каплю его крови?
– И не собираюсь!
Роберт резко поднялся и вышел прочь, через холл на улицу. На крыльце, под навесом, он остановился. Нет, не хотел он выходить под этот ледяной ливень. 
Или, может, не хотел, чтобы этот поток остудил его?..
Он крепко выругался и вернулся обратно в дом.
Поднявшись в свою комнату, он ходил по ней некоторое время, как беспокойный зверь. Однако, дождь, который лил несколько дней, кончился, спустя час. Тогда Роберт все-таки вышел на улицу. Он прошел через двор, перемахнул через закрытые ворота и зашагал вдоль стен.
Зайдя за угол, он увидел на втором этаже открытое окно. На самом подоконнике стояла догоревшая, оплавленная свеча.
Роберт, помедлив немного, стал взбираться по отвесной стене вверх. Он сам себе не желал признаваться, кого хочет там увидеть.
Конечно, там был Кристофер. Полоса свежего лунного света выхватывала из тьмы его кровать. Белоснежные простыни казались облаками – будто бы это ангел спал перед ним. «Нет! Он не ангел! – одернул себя Роберт. – У него наверняка целая куча любовников. Он – дьявол! Возможно и с Уоллесом у него не такие уж плохие отношения, как он говорит…»
От последней мысли ему самому стало скверно – будто он лжесвидетельствовал. Ну разве дал этот юноша повод думать о нем так плохо.
Кристофер тревожно вздохнул и повернулся во сне. Роберт перелез через подоконник в комнату и приблизился к кровати, чтобы лучше рассмотреть его. Но нет! Он не смотрел: он любовался…
Край ночной сорочки был оттянут чуть в сторону, призывно обнажив шею и, наполовину грудь, гладкую, почти лишенную волос. Губы были сомкнуты не полностью, словно в ожидании поцелуя.
Роберт, дрожа всем телом, склонился еще ближе и приник к этим горячим губам. В это же время он постоянно мысленно приказывал Кристоферу: «Не просыпайся. Не смей. Это всего лишь сон». Поцелуй этот длился очень и очень долго…
Хотя Кристофер и спал, поцелуй все же взволновал его. Он сладко потянулся, и весь подался вперед, к Роберту. Но тот оторвался от его губ, стал целовать его пылающее лицо, шею.
Наконец он выпустил острые как бритва клыки и прокусил кожу прямо над бешено пульсирующей веной. Кровь брызнула ему в рот. Кристофер застонал, он ощущал блаженство на грани экстаза. В сладком бреду, он обнимал пьющего его кровь вампира, шептал ему что-то о любви.
Утолив свою жажду, Роберт еще раз поцеловал его и вылез через окно. Всю оставшуюся ночь Кристофер спал крепко, без сновидений, и проснуться смог только к полудню.

На следующее утро горничная нашла мистера Бенедикта Уоллеса мерт-вым  в его же собственном кабинете. Сей замечательный человек умер глу-по и нелепо. На похоронах была лишь прислуга, да несколько странных гостей, приехавших несколькими днями ранее.
Вскоре в письменном столе покойного было обнаружено престранное за-вещание. В нем говорилось, что все имущество должно перейти к странной госпоже с востока, что была среди гостей.
Завещание было заверено подписью нотариуса Уоллеса из Лондона, и ни-кто так и не узнал, что настоящее завещание, как многие другие докумен-ты, сгорело в камине вместе с грязной одеждой.
Единственное, что кого-либо смутило, это отсутствие ковра в спальне гос-подина. Но никто так и не задумался об этом основательно в бесконечной суете дней…

– Леди, вы ведьма?
– вы дерзите, мистер Оуэн.
– Я не хотел вас оскорбить, но вы далеко не обычны.
– Я вампир, как и ваш возлюбленный Роберт.
– Как вы переделали завещание и почему переписали его на себя?
– Мне столько лет и я имею такую огромную практику, что пишу чужим почерком, как своим собственным. А если бы я переписала завещание на вас, это точно вызвало бы подозрения. Разве нет?
– Вызвало бы. А сколько вам лет? Или неприлично спрашивать об этом у женщины?
– Ну почему… Спросить можно. Но я не помню.
– Не помните? Совсем?
– Я помню год рождения по летоисчислению моей страны, но с тех пор система его так менялась и я столько раз переезжала, что сбилась со счета. Но примерно мне больше двух тысяч лет. Даже самой жутко!..
– Вам не наскучило жить?
– Наскучило… Не хочу говорить об этом.
– Хотите остаться одна?
– Да, если честно.
– Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, мисс…
Крис вышел из комнаты египтянки.
Ренефер осталась сидеть на краю высокой кровати. Вся ее поза была за-жатой, как у статуи, прекрасная голова совсем склонилась на грудь, волосы черной, густой массой закрывали лицо.
Закатные лучи, заливая комнату, наполняя ее собой, окрашивали все в цвет песка и золота – цвета ее родной страны, о которой она стала забы-вать.

Роберт и Кристофер лежали на полу у камина и потягивали красное вино. Роберт все время шутил, а Кристофер улыбался, и ему каждый раз хотелось поцеловать эту улыбку.
– Кто был твоей первой любовью? – вдруг спросил Крис.
– Первой любовью… Сейчас вспомню, которая была первой. А! Помню, ее звали Джулия. Мне было девять, ей – восемь. Я тогда попрошайничал по округе ее деревни, но каждое воскресенье неизменно приходил в церковь, куда ее водила мать. Я сидел и наблюдал за ней.
– И все? Даже не заговорил?
– Почему же? Однажды попробовал. Ее мать в тот день осталась после службы на исповедь, а Джулия ждала ее возле входа. Я быстро отыскал где-то завалящий цветок и подошел к ней. Она взяла мой цветок, улыбнулась, когда я представился… Господи, я от счастья готов был прыгать выше ко-локольни! Но не успел я толком в чем-то объясниться, явилась ее мамаша, отобрала у нее цветок, швырнула наземь, а ее с руганью потащила домой. Вот и вся любовь… А ты как влюбился впервые?
– Ну, мне девочки в этом отношении никогда не нравились…
– От разговора не уходи. Я рассказал, теперь твоя очередь.
Крис немного помрачнел и отвел взгляд.
– Я не влюблялся до четырнадцати лет, но еще до этого я понимал, что де-вочки – не мое.
– И что же, в четырнадцать лет у тебя была первая любовь?
– Скорее, первый опыт близости. Я до сих пор не понял, можно ли это на-звать любовью. Наши отношения были очень странными. Нет, конечно, что-то между нами было, но постоянно присутствовало чувство, что меня используют…
– Он был старше тебя?
– Всего на два года. Его звали Эдвард. Его родители были друзьями моего отца, они гостили тут несколько месяцев, и мы почти все это время прово-дили вместе. Он часто «шутил», что все расскажет родителям и что ему то ничего не будет (у него ведь спокойные родители, за свободу мысли), а вот мне достанется. У него вообще было своеобразное чувство юмора, – Крис вздохнул и налил себе еще вина. – Своеобразное чувство юмора, своеобраз-ная манера говорить и очень своеобразное отношение к другим людям…
– Тебе неприятно о нем вспоминать?
– Столько времени прошло и все-таки было же что-то хорошее… Кстати, он однажды мой портрет нарисовал. Показать?
– Да. А он что, был художником?
– Нет. Просто умел рисовать.
Крис поднялся и стал выкладывать вещи из кованого сундука.
– Ух ты, как закопал!
– Не хотел, чтобы отец видел.
На самом дне сундука обнаружилась обернутая несколько раз холщевой тканью картина. Слой за слоем, ткань спала прочь…
– Как тебе?
Роберт пожал плечами.
– Чувствуется нетвердая кисть, мазок грубоват… Но написано с любовью.
– Думаешь?
– Да.
Картина действительно была далека от совершенства, но довольно непло-ха. Крис, на ней еще совсем юный, был нарисован до пояса, обнаженный. Он сидел в вполоборота под деревом, на фоне моря.
– Ты очень красивый здесь, – промолвил Роберт, внимательно рассматри-вая портрет.
– А в жизни, что некрасивый?
– Не кокетничай, тебе не идет. А что там у тебя в университете было?
– О, а вот там была любовь! Ревнуешь?
– Нет.
– Ну и дурак.

Роберт вышел очень неохотно. Ну что за секретные разговоры в такой момент?
– Что?
– Рана смертельна. Я много раз видела такие прежде. Ему осталось жить не больше четверти часа…
В коридор вышел мистер Оуэн.
– Что с ним? – взволнованно спросил он. – Они все-таки решились на это? Что случилось…
Ренефер резко вытянула вперед руку, остановив ладонь прямо перед ли-цом старика. Тот вздрогнул, глаза его остекленели, он словно слегка кивнул ей и, развернувшись, ушел к себе.
Как только дверь закрылась, Ренефер продолжила:
– Ты меня понимаешь – он умирает.
Роберт все отлично понимал. Мир, казалось, переворачивался, все плыло перед глазами.
– Неужели ничего нельзя сделать?
– Лишь одно. Сейчас, пока он еще жив, ты можешь успеть подарить ему бессмертие.
– Но я не знаю, захотел бы он этого… А-ах, черт побери!
Роберт вбежал обратно в комнату Криса. Оттащив от кровати Эдварда, он на секунду замер над умирающим возлюбленным. Глаза его было закры-ты, лицо побледнело, пряди темных медных волос налипли на взмокший лоб, слабое дыхание еле угадывалось… Роберт сел рядом, провел пальцами по его щеке, осторожно поцеловал его. Эдвард безмолвно наблюдал, как за-вороженный.
– Любовь моя, – промолвил Роберт. – Я не дам тебе меня покинуть.
Затем он, превозмогая боль, прокусил вену на запястье и приложил рану к губам Криса. Эдвард ахнул и – Роберт заметил краем глаза – перекрестился. Примерно через полминуты он убрал руку и осторожно вытер кровь с его лица.
– Что вы сделали? – зашептал из своего угла Эдвард. – Зачем?
Роберт его словно не слышал. Он взял Криса за руку и замер, как извая-ние. Вошла Ренефер и села на пол возле измятой, замаранной кровью кро-вати. Эдвард не смел двигаться с места.
Если бы какой-нибудь художник вздумал вдруг написать холст с видом этой комнаты, он без труда бы сделал это, ибо никто больше не шевелился до самого рассвета.
Наконец Роберт поднял взор к окну. Небо стало бледно-серым, перете-кавший в розовый к востоку.
– Светает…
– Светает, – эхом отозвалась Ренефер.
Роберт все еще держал руку Криса и чувствовал, что она уже холодна, как лед. Он очень боялся, что если сейчас попробует разжать свою ладонь, по-чувствует каменную хватку мертвеца. Но ждать далее было невыносимо.
Он разомкнул пальцы ощутил, что рука, несмотря на холодность кожи, сохранила гибкость.
– Ренефер, – позвал он. – Ренефер, взгляни на него. С ним все в порядке?
Египтянка поднялась, провела рукой по лбу Криса, внимательно вгляде-лась в каждую черточку.
– Да. Он теперь вампир.
Услышав это, Эдвард, как можно тише, поднялся и в один прыжок ока-зался у двери. Распахнув дверь, он приготовился бежать прочь, но на поро-ге стоял, мило улыбаясь, Адриан. Стоял и не двигался с места. Эдвард по-пятился обратно в свой угол.
– Может, запереть его до вечера? – предложил римлянин.
– Хорошо бы, а то наломает дров, - согласилась Ренефер.
Адриан увел Эдварда, который был настолько напуган, что не сопротив-лялся.
А Ренефер с Робертом стали наводить в комнате порядок. Они поменяли постельное белье, переодели Криса, задернули балдахин на кровати – сдела-ли все, чтобы создалось впечатление, словно в комнате просто спит боль-ной.
Выйдя, они в комнату мистера Оуэна. Старик спал тревожным сном и бормотал что-то, как в бреду. Видимо, воздействие Ренефер оказалось для него слишком сильным.
Затем они разошлись по своим комнатам и погрузились в дневной сон.
Роберт долго не мог уснуть. Сейчас он впервые за последние недели лег в гроб, а не в кровать. Он отдал Крису не только часть своей крови, но и часть жизненной силы, влил в него энергию своей любви к нему. Теперь его знобило, как при болезни – совсем забытое ощущение. Уснул он только спустя два часа, а проснулся точно с закатом.
Едва открыв глаза, он встал и помчался к Крису. Ренефер уже была там. Она отдернула балдахин и открыла окна. Крис, все еще спящий на крова-ти, казался сейчас действительно ангелом. Лицо его излучало неземное умиротворение, кожа стала бледной, и еще ярче на ней выделялись ресни-цы, брови и губы, нежно отливающие коралловым тоном. Эти губы, каза-лось, усмехаются над чем-то в его первом столь крепком сне.
– Почему он все еще спит? – удивился Роберт.
– Вчера он почти умер. Ты спас его в последний момент.
– А если бы он умер, в него уже нельзя было бы влить новую кровь?
– Тогда бы ты спас лишь его тело, а не разум, не душу. Сделал бы из него ходячего мертвеца…
Вдруг дверь распахнулась и в комнату вбежал мистер Оуэн.
– Что с моим мальчиком? Почему вы заперлись здесь? – закричал он на них и подбежал к кровати. – Кристофер, милый, что с тобой? Проснись, сынок!..
То ли от криков отца, то ли оттого, что тот тряс его за плечи, Крис про-снулся. Он приоткрыл глаза и обвел всех сонным взором.
– Что-то случилось? – спросил он и нахмурился, напрягая память. И тут же вздрогнул, хватаясь за бок под ребрами, там, где была рана.
– Ты ранен, милый? – ахнул отец.
Крис замялся.
– Да. Наверное. Я, кажется, потерял сознание. Мне приснилась мама, да так ясно, будто она и вправду была рядом…
– Но ты не можешь ее помнить, – изумился отец. – Ты был совсем малень-ким, когда она умерла.
– Знаю, но я видел ее так четко… Она словно ждала меня, хотела увести куда-то. Она протянула мне руку, я уже почти взялся за нее, но тут что-то вернуло меня сюда.
– Это Господь спас тебя, сынок!
– Может быть… – Крис недоверчиво посмотрел на Роберта.
Отец снова заговорил:
– Ну, ладно, родной. Ты, верно, еще слаб, хочешь спать. Мы тебя оставим.
Он обвел присутствующих многозначительным взглядом, будто говорил: «Что вы стоите? Здесь больной ребенок – все вон!»
А Крис все еще держался за несуществующую рану и смотрел, смотрел на Роберта. Он так боялся, что он послушается и уйдет! К его ужасу вышли все. Отец слабо улыбнулся на прощанье и осторожно прикрыл дверь.
Крис остался наедине с жуткими предположениями. Он был уверен, что умирает. И не умер. Почему? Рана оказалась несерьезной? Глупости – она была смертельной, он это понял и как врач, и как живой человек. Может его спас Господь? А может, Роберт…
Он вздрогнул от этой мысли.
Но если это правда, он должен чувствовать изменения в организме. От-кинув одеяло, Крис встал с постели.
Ни следа слабости, боли! Удивительная легкость по всему телу.
Он подошел к окну, оказавшись в ровной полосе лунного света. Подумать только – свет был теплым! Он не обжигал, как солнце, но очень ласково грел каждую клетку его тела, проходя сквозь него беспрепятственно, как через воздух.
Крис стоял в растерянности. Не грезит ли он? Все происходящее напоми-нало странный, чудной сон.
Через некоторое время вернулся Роберт. Он долго стоял в дверях, смотрел на него.
– Я теперь такой же, как ты? – просто спросил Крис.
– Да. Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо. Хотя, что там – отлично! Это нечто невероятное. Поцелуй меня, Роберт!
Роберт послушно подошел и поцеловал его, вначале мягко, затем настой-чивей. Было странно, непривычно чувствовать, что эти губы, раньше столь горячие, теперь холодны. Холодно было все тело.
Они сели на кровать. Крис не отпускал руки Роберта и даже боялся отвес-ти взгляд от его лица.
– Теперь мы не сможем просто так быть любовниками, – сказал Роберт, обнимая его. – Только кровь пробуждает полумертвую плоть. Ты теперь должен охотиться…
Глаза Криса вдруг расширились.
– Ведь ты не об убийстве говоришь?
– Нет. Убийство это удел действительно умирающих вампиров.
– Что значит «умирающих»?
– Тех самых чудовищ, о которых рассказывают сказки.
– Но я ведь не такой?
Роберт хотел ответить сразу, но не смог, помедлил.
– Надеюсь, нет. Во всяком случае, это неясно, пока ты не пил крови.
– А когда я смогу?
– Ты сейчас голоден?
– Нет, по-моему.
– Дай мне взглянуть на твои зубы.
Крис приоткрыл рот, Роберт оттянул чуть вверх его верхнюю губу и про-вел пальцем по ровной линии ставших жемчужно-белыми зубов. Клыки за-острились лишь немного.
– Хм. Еще туповаты, вряд ли прокусишь кожу. Хотя, можно попробовать.
– А с кем?
– Не знаю. С кем ты хочешь? Может, с Эдвардом?
Сначала Крис брезгливо поморщился, но затем его глаза сверкнули.
– Почему бы и нет. Хочу посмотреть на его лицо.
Они встали и осторожно вышли из комнаты, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить мистера Оуэна.
Найти Эдварда оказалось нетрудно – Адриан держал его в своей комнате. Тернер был уже на грани удара, а когда вошли Роберт с Крисом, он вовсе забился в угол.
– Все хорошо? – спросил Адриан, окидывая Криса оценивающим взгля-дом.
Роберт кивнул.
– Помоги мне подержать мистера Тернера. Мы решили, что он идеально подходит для первого опыта.
Эдвард даже не успел подняться, как был схвачен с обеих сторон. Роберт и Адриан вытащили его на середину комнаты. Крис растерянно посмотрел на Роберта, тот утвердительно кивнул.
Крис стал медленно приближаться. Эдвард заскулил, попытался вырвать-ся, но хватка вампиров была крепка, как тиски. Крис подошел совсем близко, встал на колени и потянулся ртом к его шее.
– Нет! – закричал Эдвард. – Не надо, Крис, я не хотел тебя убивать! Ты сам… А-а…
Из-под губ Криса, прильнувших к его коже, потекла тонкая алая струйка. Крис приник к ранке крепче.
В комнате все замерли. Эдвард попросту оцепенел, а Роберт и Адриан на-блюдали за молодым вампиром.
Наконец, Крис отпрянул, вытирая губы. Эдвард весь обмяк – он был в об-мороке, но жив.
– Ты выпил не так уж много, особенно – для первого раза, – заметил Ро-берт. – Все хорошо. Слышишь – мы вечно будем вместе.
И они снова обняли друг друга. 

Ренефер промаялась всю ночь. Сначала она долго ходила по берегу холод-ного моря, потом скакала верхом по окрестностям, будто хотела сбежать от чего-то. Перед самым рассветом она прискакала в город и села на ступени церкви.
Звонили к заутрене, двери были открыты.  Она поднялась и подошла к порогу. Внутри царила строгая гармония протестантского храма. Она вспомнила все виденные ею святилища, церкви, мечети – все, что пришло на смену храмам древности. Уже никакая вера не дарила ей покоя. Новых она не понимала и не принимала, старые – почти забыла, уже не верила. Трудно верить, когда ты живешь дольше богов.
Во что она превратилась? Что может стать с человеком за три тысячи лет?..
Молодой священник, проходя мимо дверей, подозрительно покосился на египтянку в мужском платье.
– Вам что-нибудь нужно, мисс? – спросил он настороженно.
Ренефер не ответила. Последний раз взглянула на крест, развернулась и ушла.
Вернувшись на постоялый двор, она отправилась не к себе в комнату, а к Роберту. Его там не было, вероятно, еще сидел с Крисом. Ренефер ждала его.
Появился он, когда солнце уже встало на горизонте. Войдя, он весь све-тился от счастья, но слегка удивился, увидев Ренефер сидящую, как напу-ганная девочка.
– Что-то случилось? – спросил он.
Она, казалось, не расслышала.
– С Кристофером все в порядке… – Это даже не напоминало вопрос. Она была уверенна в том, что говорила.
– С ним все в порядке. А что с тобой?
– Я устала. Я хочу уснуть.
Роберт пожал плечами.
– Пора, уже рассвет.
– Нет, не так. Я хочу уйти ото всех, под землю, в подвалы, в подземелья, лечь в свой саркофаг и уснуть до скончания веков.
– Ты что? Зачем?!
– Я же говорю – я устала. Ты еще молод, тебе не понять. А я больше не мо-гу!.. Даже Адриан засыпал на сто, двести лет, а у меня не получалось. Моя память, мой разум истомлены. Я знаю о жизни все, вижу людей насквозь, знаю, что они скажут, что сделают. Понаблюдав за человеком четверть ча-са, я могу рассказать о нем все. Мне ничто не интересно, ничто не нужно. Я изжила себя… Мне иногда кажется, что я – пустота, что меня и нет во-все…
– Ты с ума сошла! Ренефер, ты нужна нам!
– Но сама себе я уже не нужна! Я привыкла даже к боли – меня можно сейчас начать медленно резать на части, а я не шелохнусь. Я уже не полу-чаю удовольствия в постели ни с мужчиной, ни с женщиной. Мое лоно мертво.
– Но ведь у всех вампиров…
– Никакая кровь уже не помогает. Я не чувствовала ни страсти, ни жела-ния уже сотни лет. Я забыла, что значит – любить.
Она дышала глубоко, но ровно.
– Я ухожу, Роберт.
– Куда?
– Не знаю. Может, останусь в нашем доме в Лондоне, может, в поместье. Или вернусь в Египет. Я не знаю. Прощай, Роберт!..
Она быстро обняла его, поцеловала в лоб и ушла прочь. Тем же утром она приходила к Сьюзен, Адриану и Крису, попрощалась с ними, но ни с кем не была так откровенна, как с Робертом.
Уже потом римлянин сказал, что она считала именно Роберта своим луч-шим созданием, почти – сыном.
Она исчезла, и никто из них больше ее не видел».