Кажется, все начинается сначала. Я снова увидела "Партию в шахматы" и мне скачали фильм с Инглундом. Лента Мебиуса вернулась к конечной/начальной точке.

Наверное, и в фикописании надо начинать все в самого начала.
Продолжить этот?

ГЛАВА 2

Они поняли, что должны делать.
Они перенесли тело в ее комнату, погасили свет и тихо удалились.
Они понимали, что не стоит рассказывать о том, что произошло этой ночью. Не стоит ни о чем рассказывать. Просто не стоит.
Пусть будь что будет.
Пусть догадываются сами.
И даже лучше, если никто не догадается.
Иногда не стоит рассказывать всего, что знаешь.
Поэтому они тихо вышли в фойе, оставив ее там.
Оставив там тело, которое уже не имело ничего общего с человеком, который любил и ненавидел, завидовал и страдал, сражался за свое счастью, сражался за свое место под солнцем. Но смог добиться только дома на обратной стороне Луны.
Они стояли в фойе молча.
Им не нужно было слов.
Их было трое.
Их всегда было трое.
Но каждый из них надеялся, что когда-то их станет двое.
Только кто уйдет с этого плота, на котором они обречены носиться по морю жизни?
Как узнать, когда ураган сменится штилем, а штиль обратиться легким бризом?
Они просто стояли и смотрели.
Друг на друга?
Нет, они смотрели в себя.

А потом они разошлись.
Двое ушли к свету, а один спустился во тьму.

А потом наступил рассвет.
Серый рассвет сменился утром.
А утром пришел ужас.
Ужас, который охватил Оперу.
Только на этот раз человек, который безмолвно и одиноко сидел в подземелье, не имел к этому ужасу никакого отношения.
Или все таки…имел?
Все в этом мире взаимосвязано.
И если на юге бабочке снится водопад, то с северных гор могут сойти могучие ледники.
Мы не знаем, какие последствия может повлечь каждый наш шаг.
Так что лучше делать его, не раздумывая.
Или …. раздумывая?
Как-то раз сороконожку спросили, как она ходит. Сороконожка задумалась…и упала.
Не нужно думать перед каждым шагом.
Нужно хорошенько подумать, прежде чем идти.
И стоит ли идти вообще?
Стоит?
Тогда идите.
Но не говорите, что вас не предупреждали.

Скорый поезд «Рим-Париж», выбрасывая в воздух клубы пара, пересекал переезд через Сену.
Темная тень около церкви Мадлен глубоко вздохнула и растаяла вместе с рассветом.
Седой человек, стоящий в Риме на Пьяццо Сен Пьетро печально покачал головой и рассеянно погладил тяжелую серебряную нагрудную цепь с изображением феникса.
Рука, державшая остро очиненное маховое перо из крыла черного лебедя, нервно подрагивая, быстро набрасывала на тонкой, цвета топленого молока, бумаге ноты новой, еще пока никому неизвестной оперы.
А в полутьме шелков одежды и бархата подушек сверкнул лучик металлического света.

Интересно, если мы будем знать последствия каждого нашего вздоха, не побоимся ли мы дышать вообще?

Месье Фирмен сидел за столом, выстукивая по его полированной поверхности кончиками пальцев какой-то траурный мотив. В этот момент он перебирал в уме все возможные способы душегубства, периодически перемежая их с идеями поджога или, на крайний случай, затопления этой проклятой Оперы. Тяжелая дубовая дверь тихо скрипнула, и в комнату заглянул Андре. На компаньоне лица не было. Он махнул рукой, как бы говоря: «Все пропало»
- Ну и кто еще умер? – мрачно спросил Фирмен. – Надеюсь, что нам повезло, и это месье Гриф?
- Нет, на этот раз погибли мы – Андре осторожно притворил дверь. – Приехала Анжелика Саваж – шепотом сказал он.
- Кто?
- Новая дива. Мадмуазель Ковенант пригласила ее петь в этом сезоне.
- Я помню…
- Да, и, между прочим, звезда Ла Скала последнего сезона. А звезды, как вы, надеюсь, уже поняли – люди капризные… Так что не думаю, что мадмуазель Саваж понравится то, что творится сейчас в Опере.
- А кому это понравится, - буркнул Фирмен.
- Но тем не менее, они уже прибыли на Аустерлицкий вокзал.
- Они?
- Да, Анжелика и ее спутник. Я пока не знаю, кто это, но такие люди, как мадмуазель Саваж, с кем попало не ездят.
- Боже…И что же нам теперь делать? – воздел к небу, а точнее, к потолку руки Фирмен.
Андре пожал плечами.
- Ничего… Мы встретим Анжелику…Расскажем о том, что произошло…И будем решать на месте. Ну не отправлять же ее обратно в Италию?
- Мда…Неустойка, извинения…Прежде всего, конечно, неустойка… И у нас до сих пор нет дивы.. Какой кошмар! Надо принять ее так, чтобы не было никаких нареканий. Сколько у нас еще есть времени?
- Экипаж от вокзала идет полчаса…но так как экипаж – оперный, то я смог договориться, чтобы ее везли три четверти часа.
- Хорошо…
Следующие 45 минут директора быстро разруливали обстановку. Рыдающих балерин спровадили в буфет и заперли там, поставив на дверях мадам Жири и костюмершу мадам Руэ. Одна из них сдерживала девушек авторитетом, другая – габаритами. Месье Грифа уговорили отправиться в свою гримерную, мотивируя это тем, что он - самый драгоценный член труппы. Гриф, нудно сообщив, что знает, что самые драгоценные члены в этой труппе долго не живут, на всякий случай, попрощался со всеми и заказал дубовый гроб. Когда он закрыл за собой дверь, директора, переглянувшись, поднатужились, приподняли кресло, стоявшее в коридоре и придавили им дверь грифовской гримерки.
Они едва успели подняться в кабинет и привести дыхание в порядок, когда раздался тихий, но в то же время властный стук в дверь.

Перед ними стояли двое. Мужчина и женщина. Нет. Мужчина и девушка. Точнее, даже почти девочка. Хрупкая, белокурая, с чудными глубокими голубыми глазами, словно подернутыми утренним туманом. Рядом с такими девушками мужчины ощущают себя настоящими героями. Ее так и хотелось обнять, прижать к себе, защитить. Тот, кто стоял рядом с ней, очевидно тоже испытывал такие же благородные чувства. Это был высокий смуглый мужчина лет тридцати с аккуратной темной бородкой и такими же, как и у девушки, мягкими чертами лица.
- Анжелика Саваж
- Дэмиен Саваж
- Вы…
- Да, - еще раз поклонился мужчина. – Мы родственники. Анжелика – моя кузина.
- Вы…
- Нет, - улыбнулся он. – Мы не помолвлены. Более того, мы не питаем друг к другу никаких чувств, кроме родственных.
Анжелика покраснела. Андре расплылся в улыбке. Более милой девушки он еще не видел. Не просто красивой, красоты он в этой проклятой Опере уже насмотрелся…а обаятельной, доброй…Просто чудо...Просто ангел. И имя ангельское – «Анжелика»… Анжелика….
- Э-э-э…. Мы не ожидали, что вы будете так…юны…Нам говорили, что вы были звездой Ла Скала…
- Да, - ответил за сестру Дэмиен. – Целых два сезона. А потом...потом тоска по родине…и предложение мадмуазель Ковенант… Кстати, а где она?
Директора замялись.
- К сожалению, трагические обстоятельства… - с трудом выдавил из себя Фирмен. – Сегодня утром мадмуазель Ковенант была найдена мертвой.
Дэмиен бросил быстрый взгляд на Анжелику. Та недоуменно пожала плечами.
- Но…нам показалась, что мадмуазель Ковенант была достаточно молодой, чтобы так внезапно умереть…Или мы ошибались?
- Нет-нет, это был несчастный случай. Просто несчастный случай. Увы – к сожалению, в нашей опере в последнее время…
Андре быстро наступил Фирмену на ногу, но было поздно – Дэмиен и Анжелика напряглись. Но не испуганно, а наоборот – выжидающе. «Как волки» - почему-то мелькнуло в голове у Андре.
- Что в вашей опере в последнее время? – мягко переспросил Дэмиен.
- М.м.м.м… М-много разных странных событий…Но не беспокойтесь! Все уже в прошлом, все уже закончилось!
- Мы и не боимся – улыбнулся Дэмиен. – Наоборот, интересно… В старинных замках всегда есть привидения, а в операх тоже должных быть свои тайны… Анжелика любит всякие тайны, правда, милая – Девушка кивнула. Дэмиен рассмеялся. – А у вас нет хотя бы маленького призрака?
- Есть – мрачно буркнул Фирмен. Всякое упоминание о Призраке Оперы действовало на него, как красная тряпка на быка. – И далеко не маленький. Так что мадмуазель Саваж сможет удовлетворить свою тягу к тайнам в полной мере….
Андре вновь перебил своего компаньона:
- Так вы …эээ…не собираетесь отказаться от контракта?
- С чего это? – удивился Дэмиен. – Я не суеверен. Если у вас происходят какие-то странные происшествия, значит, этому есть причины. Мы постараемся не стать причиной гнева вашего Призрака. Мы приехали сюда работать… - по губам Анжелики скользнула загадочная улыбка. - …так что думаю, что все будет в порядке.
- Кстати о работе, - поспешно сказал Фирмен, не желая больше затягивать это скользкое знакомство, хотя Анжелика привлекала его все больше и больше. – Когда вы сможете приступить?
- Смотря, что надо будет исполнять – пожал плечами Дэмиэн. – Мадмуазель Ковенант упоминала что-то о «Торжествующем Дон Жуане», но...мы не знаем такой оперы. Поэтому все зависит от сложности ее исполнения.
Фирмен замер. «Дон Жуан». Опять этот проклятый «Дон Жуан»!! Покойница-директриса взяла на себя все, связанное с этой оперой...И у них снова нет финала…Бетани обещала представить его в день приезда Анжелики. И вот прима есть, а директрисы – нет… И ничего нет…
- «Дон Жуан»…Дон Жуан… - замялся Андре. – Э-э-э-э…Давайте, мы сначала познакомим вас с нашим коллективом, а потом поговорим о работе. Вы не против?
- Нет, наоборот… Нам было очень интересно увидеть прославленную труппу знаменитой Гранд Опера, управляемой несомненными знатоками… ээээ…своего дела.
Фирмен скептически хмыкнул в усы на комплимент, который очевидно, имел целью обморок директоров от приступа скромности, и отправился отпирать Грифа и изымать народ из буфетной.
Андре же, чрезвычайно довольный тем, что остался наедине с гостями, провожал их в главный зал. Он что-то весело болтал, указывал на расписные потолки и пытался незаметно дотронуться до руки Анжелики. Она шла совсем близко, слева от него, задумчиво улыбаясь каким-то своим мыслям. Дэмиен же шел слева и чуть впереди Анжелики. Он наоборот, слушал директора внимательно, иногда переспрашивая и интересуясь разными мелкими подробностями устройства Оперы.
У входа в зал Андре сделал жест рукой, чтобы поворачивать направо, но Анжелика не заметила этого, продолжая пребывать в рассеянности. Зато заметил Дэмиен и подтолкнул кузину к двери. Андре снова расплылся в невольной улыбке. Просто чудо, а не девушка…
Гостей встретили поначалу настороженно – слишком все еще были потрясены новостью о смерти директрисы. Да, ее не любили, но все-таки…

… Анжелика сначала в испуге прижалась, пытаясь затеряться в тяжелом бархатном занавесе, но Дэмиен улыбнулся широко и открыто, словно встретив давно потерянных друзей.
Девочки из балета зашуршали. Гриф звучно высморкался. Жанна что-то пробурчала. Мадам Жири строго постучала тростью по полу. Дирижер поднял руку.
- Месье Рейер, вы что-то хотите сказать?
- Д-да… - слегка заикаясь, начал дирижер. – Я прошу прощения, мадмуазель Саваж, но к сожалению, я не имел удовольствия слышать вас… Не могли бы что-нибудь исполнить?
И тут они впервые услышали голос Анжелики.
- Да, конечно – словно хрустальный колокольчик прозвучал в тишине зала. – Что вы хотите услышать?
- Все, что выберете Вы…
- Хорошо – девушка снова застенчиво улыбнулась.
И она начала петь. Без аккомпанемента. Второй раз...второй раз после той знаменательной репетиции «Ганнибала», когда на этой же самой сцене открыли звезду Кристины Дааэ – звезду, ставшую для Оперы несчастливой – второй раз люди слушали, затаив дыхание и понимая, что перед ними сейчас происходит что-то сверхъестественное.
Анжелика пела как ангел. Прекрасно поставленный голос. С чем это можно было сравнить? Ни с чем. Это был Голос и Техника. Он звенел и проникал глубоко в души, он вторил с людьми что-то невероятное. Это было сопоставимо разве что с мистическим экстазом, которое можно ощутить в церкви.
По губам Дэмиена гуляла торжествующая улыбка. Он беззвучно аплодировал кузине.
- Кстати, а что вы пели?
- "Падение вверх"
- Не знаю такой оперы – удивился Фирмен.
- Это я написал. – подал голос с кресла Дэмиен.
- Вы? – с удивлением обернулся Фирмен.
- Да, - пожал плечами Дэмиен. – Я всегда писал для Анжелики. Но, к сожалению, Ла Скала ставила оперы только знаменитых композиторов, поэтому…
- Вы…вы композитор?
- Ну я же говорю, что да, - мягко рассмеялся Дэмиен.
- А вы можете сыграть?
- Пожалуйста. – он встал и прошел к фортепиано. – Что вы хотите?
- У вас..у вас есть оперы?
- Пять, - спокойно ответил Дэмиен, проверяя инструмент. – Вы какие предпочитаете? Лирические, комические, героические?
- Коми…. – начал Андре, но его перебил Фирмен.
- А какие вам больше нравятся?
Дэмиен задумался.
- Мне – героические. Вот, например, марш «Вечность».

Он замер на минуту, держа руки над клавишами… Неслышно шевельнул губами. Анжелика наблюдала за ним с улыбкой. Дэмиен посмотрел на нее, улыбнулся в ответ и коснулся тонкими нервными пальцами клавиш.
Вечность…Вечность…Сама вечность шагала по высоким ступеням..Это была Вечность…В ней было все – войны, голод, смерть, чума..Это была вечность, перед которой человеческая жизнь была всего лишь песчинкой, это была вечность..
Казалось, что Дэмиен не просто играет, но в тот же момент какой-то голос – вкрадчивый и грозный - нашептывает в уши людям: «Все это – вечность. И эта вечность – Моя, только моя. И вы все – мои. Когда же вы это поймете, что вы ничто перед вечностью и мною? Когда? Так будьте же моими. Вечно.»
Вечность…
Дэмиен опустил руки. Анжелика торжествующим взглядом обвела притихших людей.
- Примерно так, - сказал с усмешкой Дэмиен.
- Послушайте… - очень осторожно и с надеждой в голосе спросил Фирмен. – А вы… дело в том, что нам очень нужен композитор. А уж если вы пишете специально для Анжелики…Не хотите ли вы…
Андре попытался протестующе крякнуть. Фирмен наступил ему на ногу.

Дэмиен пожал плечами.
- С удовольствием. Но…мне говорили, что «Дон Жуан»…
- Мы передумали - быстро перебил его Фирмен. – Мы поставим вашу оперу.

Так в Опере появилась новая дива. И новый композитор.

Пшик-пшик-пшик.....

ГЛАВА 3
Они сидели в затхлом особняке, совершенно не обращая внимания на любопытных пауков, свисающих с потолка виноградными гроздьями.
- Но что произошло с Бетани?
- Яд. – просто сказал Родерик. – Яд.
- Но … как? Когда она успела бы его принять? Вы были там, перед нами… Когда?
- Перстень. Старинные перстни с родовыми гербами – это больше, чем просто украшение. Иногда они таят в себе таинство смерти… Хорошо приготовленные яды могут веками ждать своего часа. И иногда он приходит, когда аптекари, выпарившие смертоносный порошок и ювелиры, изготовившие для него тайник, уже давно истлели в могиле… Как и сейчас…
- Ты очень достойно выглядел ….тогда.
Родерик поморщился, словно от боли.
- Я не помню, что это было…но …я не смог..я не смог бы причинить Бетани зло..Все равно не смог..Но я это сделал…
Он закрыл лицо руками и захрипел.
Эрик покачал головой.
- Она сама решилась на это. Она сама. И в свой последний миг она думала, что победила.
Родерик открыл лицо.
- Правда?
- Да. Она…Она улыбалась. Наверное, она была счастлива.
- Да…ей было очень важно победить…очень важно… Проклятая опера!
- Почему? – удивился Эрик.
- Что-то страшное грядет. Что-то страшное произойдет в этой Опере….
- Тебе кажется…Это всего лишь здание. Всего лишь дом…
- Всего лишь дом?
- Послушай… - насторожился Эрик. – Я, конечно уважаю тебя..но… не надо все воспринимать так буквально… Иногда дом может быть просто домом. Вот, например, этот особняк…- он обвел рукой полутемный захламленный зал, который слабо освещался свечой.
Родерик проследил взглядом за его жестом.
- Нууу….Я не знаю пока, что это такое…Я здесь всего лишь неделю.
- Но ведь это дом твоей матери. Он же должен что-то значить для тебя?
Родерик задумчиво потер лоб.
- Не знаю. Пока не знаю. Мне было не до того. Но я успею все понять.
- То есть? – не понял Эрик.
- Все очень просто. Я буду жить здесь.
- Здесь? – Призрак скептически еще раз оглядел комнату.
- Здесь… А почему бы и нет? Сидеть в подземелье глупо…
Эрик нахмурился.
- …глупо для меня. – спокойно продолжил Родерик. – Кроме того…теперь я могу, наверное, вернуться в Англию…Хотя бы для того, чтобы сообщить о … - он запнулся и судорожно сглотнул. – О смерти Бетани и о том, что я жив.
- Ты уедешь в Англию… - полувопросительно-полуутвердительно сказал Эрик.
- Нет. – покачал головой Родерик. – Я пока не готов быть там..один. Я не хочу..Я не могу… Этот особняк отремонтируют и я буду здесь. Пока… Я буду здесь. Пока не пойму, что мне пора уйти.
- А надо?
- Уйти? Наверное да…Самое важное в нашей жизни – понять, когда надо вовремя уйти. Вся наша жизнь – всего лишь для того, чтобы что-то понять…
- Что? – спросил Эрик.
- Не знаю.. – пожал плечами Родерик. – Каждому свое.
- Интересно, что же надо понять мне?
- Этого я не могу сказать. Но кажется, сейчас все к тому и идет.

Дни падали тяжело и вяло, словно в песочные часы по ошибке или злому умыслу бросили гальку.
Опера училась жить по-новому. Училась жить без ставших такими привычными их сердцу истерик Карлотты и властных манер Бетани. Они ушли, словно их и не было. Словно мотыльки-однодневки прожили свою короткую жизнь душной летней ночью и упали наутро мертвыми хлопьями. Только иногда нет-нет, да и всплакнет какая-нибудь девочка в полутьме спальни. Да и то, не сколько от жалости к покойным, сколько от щемящей тоски и ощущения того, что в ее да этого совершенно безмятежной, жизни появилось такое слово, как «прошлое». Тем более, что отличия «прошлого» и «настоящего» были разительны. Анжелика была дивой – но никто этого не осознавал. Она была настолько мягкой и кроткой, что никто не чувствовал ее особого положения. Дэмиен стал кумиром для всех балетных девочек. В нем, казалось, воплотились все их мечты о настоящем защитнике и верном друге. Он мог часами выслушивать их излияния, а они были готовы делиться с ним самыми сокровенными тайнами. Даже боевая Жанна Вэлль, которая несколько лет назад во всеуслышанье заявила очередному поклоннику о том, что мужчина – только помеха для карьеры, даже она, казалось, дрогнула перед обаянием Дэмиена. Это обаяние действовало тем сильнее, что он, в свою очередь, не обращал внимания – настоящего внимания – ни на одну из поклонниц, будучи безраздельно предан своей кузине и не отходя от нее ни на шаг. Казалось, наконец-то в Опере наступил покой. Тем более покой, что до сих пор было непонятно – кто же является ее хозяином.
Родерик той же ночью, после их разговора уехал в Англию. Он обещал вернуться через неделю…Но что такое неделя? Иногда это миг, а иногда - это целая вечность? Сколько уже прошло дней? Один, два? Три? Эрик не знал. Дни шли медленно, сливаясь в один бесконечный и тягучий день. Он столько раз проклинал себя за тот договор, что они заключили с Раулем… Он мог бы его нарушить..мог бы? Нет, не мог… Не мог… Поэтому он только приходил каждую ночь к ее дому и просто смотрел в окна. Пока там не гас свет. Он просто смотрел. Он не думал ни о чем, а просто смотрел. Он видел, как в соседнем окне появляется другая фигура. Знал ли Рауль, кто скрывается в темноте переулка? Наверное нет… А может, и догадывался… Во всяком случае, он не выходили из дома. Да ,после той ночи они не выходили из дома…
А он просто стоял и смотрел в их окна. До тех пор, пока в них не гас свет. Потому что потом, оказываясь наедине со слепыми окнами, он как никогда понимал, что он здесь чужой.
Но сегодня он понял, что не может этого сделать.
Сегодня он не придет туда.
Он просто не может.
Эрик стоял в полутьме парижской ночи. Шел мелкий дождь, рассыпаясь хрустальными осколками по мостовой. С неба за ним спокойно наблюдала полная луна. Эрик чувствовал, как в его душе зарождается ярость. Словно какая-то пружина все быстрее и быстрее скручивалась в его груди. Ярость на такое спокойствие всех людей вокруг. Ему захотелось заорать. Сотворить что-то страшное, чтобы об этом помнили все. Чтобы люди ужаснулись, но только не прибывали в этом спокойствии… Что угодно.
Он запрокинул голову, подставив лицо синему до черноты небу. Капли дождя обожгли его щеки. Внутренняя боль клокотала и никак не могла вырваться наружу. И он заорал. Его голос отразился от пустоглазых масок фронтона Оперы и затерялся где-то в глубине четырехскатных крыш. Луна равнодушно качнулась в ночи.

Вирджиния Боссэ, местная путанка, быстро семенила домой с Пляс Пигаль. Вот она миновала церковь Святой Троицы и свернула на переулок, ведущий к улице Сент-Лазар… Погода была плохая, промозглая сырость пробирала до костей, плюс ее подташнивало… В общем, состояние было совсем не рабочее, поэтому она решила провести этот вечер скучно и довольно необычно для дам ее профессии – в одиночестве. И все бы так и было, если бы она не решила сократить себе путь домой, свернув в подворотню. Через пять минут Вирджиния поняла, что как минимум одну ночь она проведет в разборках с полицией. Но, прежде чем она это поняла, она истошно и громко закричала.

На рассвете полиция оцепила весь квартал, во избежание того, чтобы зеваки или излишне пронырливые газетчики не затоптали возможные следы преступника. Но возня людей в форме, наоборот, привлекала все больше и больше любопытных. Местные жители высовывались из своих окон и даже позволяли кое-кому присоединиться. Разумеется, за умеренную плату. Ребятня, засунув во рты грязные пальцы, выглядывали из-за спин полицейских. Любопытство уравнивало всех – буржуа и нищету, детей и взрослых, мужчин и женщин. Зрелище, которое открывалось их взглядам, интриговало и заставляло шептаться с все большей и большей настойчивостью. На грязной, мокрой после ночного дождя мостовой лежала женщина в темном шелковом платье. Лицо у нее было закрыто платком, из-под которого струились длинные каштановые, чуть вьющиеся волосы. Около тела на корточках сидел юноша в расстегнутой новехонькой форменной куртке. Он периодически заглядывал под платок и брезгливо морщился, словно сдерживая рвотные позывы. Звали юношу Луи Лепин. (1) Это был будущий легендарный и самый популярный префект Парижа. Но – это в будущем… Сейчас же это был невысокий бойкий и очень юркий паренек, темпераментный и всегда жестикулирующий. Вот и сейчас он не мог усидеть на месте - если не поднимал платок, то теребил свой ворот и ерошил и без того топорщившиеся темные волосы.
- Ну что? - прозвучал за его спиной звучный, чуть хрипловатый голос. Полицейский поднял голову. Перед ним, засунув руки в карманы штатского пиджака, стоял высокий, немного сутулый мужчина с элегантными усиками.
- Ничего хорошего. Посмотрите сами, месье Деламбр.
Инспектор натянул белые перчатки, присел на корточки и коснулся трупа.

XIX век… Это было время славы французской полиции. В 1833 году великий Франсуа Видок (2) вышел в отставку. Во многом этому посодействовал новый префект полиции Генри Гиске, который возражал против того, чтобы вся криминальная полиция состояла сплошь из арестантов, что как раз и составляло уникальный метод Видока. Видок пожал плечами и спокойно удалился на покой. Он интересно прожил остаток своей жизни, имел первое частное сыскное бюро, был зажиточным коммерсантом, писателем, другом великого Бальзака, которому не раз подсказывал темы будущих романов. В общем, сын пекаря, бывший преступник, три раза бежавший из тюрьмы, встретил старость, которая выпадает на долю далеко не всех праведников. Наверное, он это заслужил. Потому что именно благодаря Видоку в 1810 году в мрачном здании на улице Святой Анны, вблизи полицейской префектуры, родилась «Сюртэ» - французская криминальная полиция. «Сюртэ» пережила пять политических переворотов: от Наполеона — к Бурбонам, от Бурбонов — к июльской монархии Луи-Филиппа Орлеанского, от июльской монархии — к империи Наполеона III и от Наполеона III — к Третьей республике. Из бывшей мрачной резиденции на улице Святой Анны она переехала в не менее мрачное здание на Кэ д'Орлож, а затем — в здание префектуры на Кэ д'Орфевр… Так что Видок уходил в отставку со спокойной душой. Он пожелал всем удачи, демонстративно закурил дорогую сигару, и, небрежно помахивая тростью, отправился по направлению к Монмартру, провожаемый восхищенными взглядами молоденьких полицейских.
В то время Франсуа Деламбру было 15 лет. Он боготворил Видока и мечтал о том, что когда-нибудь и его имя впишут в анналы истории прославленной "Сюртэ". Вскоре Дэламбр стал одним из лучших инспекторов Сюртэ. Ему прочили пост шефа криминальной полиции, но он отказался. Он не объяснял причины этого поступка, хотя он может быть понятен всем тем, кому хоть раз приходилось руководить. Пауки в банке – не лучшее соседство. Тем не менее, Деламбр пользовался заслуженным уважением среди своих коллег. Он не был блестящим следователем, он не обладал мистическими даром или сверхъестественными способностями. Словом, он не был похож на месье Дюпена, так блестяще описанном Эдгаром По. Инспектор Деламбр полагался исключительно на свою интуицию и факты. Но это было самым главным в том реалистичном мире, в котором он жил. Интуиция подсказывала ему, где можно найти необходимые факты и она же подсказывала ему, как можно связать их воедино. И безошибочно. Кроме того, он всегда знал, когда следует отступить. Во многом, нынешнее существование Эрика сейчас было обязано именно этой последней черте Деламбра. В тот трагический день, когда музыка "Торжествующего Дон Жуна" заставила дрогнуть людские сердца, а рука его создателя - вселила в них ужас, в тот день именно люди Деламбра стояли на страже входов и выходов Оперы. Наутро инспектор собственноручно навестил виконта де Шаньи, выразил ему соболезнования по поводу произошедших скорбных событий и поинтересовался, хочет ли виконт продолжать расследование. Тот отказался. Поэтому Деламбр замял дело, переведя все в ранг местных оперных разборок между ревнивыми примадоннами. Префект полиции понимающе кивнул головой (у самого на стороне водилась любовница) и дело закрылось. Тем не менее, Деламбр был чрезвычайно заинтересован этой странной фигурой Призрака Оперы и в глубине души надеялся, а может, и знал, что рано или поздно они встретятся.
И тогда, когда так странно умерла прима Оперы, а потом и директриса…Все это было странно, в высшей степени странно.. Карлотта погибла от перенапряжения… А комнате так внезапного скончавшейся директрисы нашли шкатулку с ручной гадюкой…Очень странно..
Инспектор чуял, что тут был замешан Призрак…
Но он был сторонником аккуратных методов. Поэтому он решил не брать Оперу штурмом - тем более, без явных доказательств вины Призрака, а сначала во всем разобраться.

- Ну что, - инспектор присел на корточки, внимательно разглядывая тело. – Еще одна ночная бабочка не дожила до утра? Хотя… - он скользнул взглядом по холеным рукам покойницы и покачал головой.
- Это не… - Луи зарделся, – …не проститутка…
- Ну разумеется… Я уже понял… - инспектор поднял ладонь женщины, внимательно разглядывая ее на свет. - Посмотри на ногти…. Это была дама как минимум зажиточная…. Но обрати внимание – все драгоценности на месте, – он указал на золотое кольцо с сапфирами, которое тускло сверкнуло на утреннем солнце. – Странно…
- Вы считаете, что это….самоубийство? – в голосе Луи мелькнули какие-то странные ироничные нотки.
- Послушайте – инспектор внимательно посмотрел на юношу - …вы сколько лет в полиции?
- Три месяца...
- Понятно… Первое дело об убийстве?
- Да…
- Мда… Запомните, молодой человек, что между убийством и самоубийством большая разница… И, как правило, эту разницу можно заметить даже при первичном осмотре трупа. Вот давайте, разберемся….Итак, что это за рана?
- Э-э-э…
- Хорошо… что, по-вашему, было сделано с человеком?
- Ну, .зарезали… - Луи нервно дернул воротник.
- Вот именно, поэтому рана – резаная. Что, никогда о такой не слышали? Господи! Мне еще ликбез читать надо! Что, больше никого «Сюртэ» не могла мне предоставить?
- Неа, – мотнул головой Луи. – У них нехватка кадров.
- Боже – вздохнул инспектор. – Ну ладно…Впрочем, если вы чего-нибудь добьетесь в этой жизни, то я хотя бы буду уверен, что в этом есть и моя заслуга. Итак. Слушайте. В случае самоубийства, мы сталкиваемся с локализацией ран на передней или боковой поверхности шеи, локтевых ямках, предплечьях. Понятно? Теперь надо эти раны оценить, потому что бывает, когда под суицид маскируют убийство. Так… На шее при самоубийстве - несколько косое направление сверху вниз к руке, нанесшей повреждение…примерно вот так… как правило, большая глубина в начале раны, вертикальные потеки крови. Это очень трудно сделать человеку постороннему, такие раны наносит только рука самоубийцы. Затем, мы можем увидеть множественность повреждений…. То есть - или параллельные поверхностные и одна-две глубокие раны, или, при пересечении этих ран, одна зияющая с многочисленными насечками по ходу ее.
Говоря все это быстро и отрывисто, инспектор показывал гипотетическое расположение ран на Луи. Тот молча сносил это, натянуто улыбаясь.
- Затем… При убийстве - горизонтальное расположение, одинаковая глубина, обычно одна обширная рана…от уха до уха. Конечно, могут быть исключения из правил: при самоубийстве – одна-две раны, локализация на задней поверхности… Но это у психических больных, это не наши клиенты…. На конечностях с целью убийства обычно раны не наносят. Как правило, это верный симптом суицида. В локтевых ямках при самоубийстве множественные параллельные раны. На предплечьях - на передней поверхности в нижней трети множественные параллельные раны. В общем, это если пытались вены вскрыть… Кстати, Луи, на будущее, не самый лучший способ самоубийства… Долго, грязно, и малоэффективно…
- Угу…
- Ну, если «угу», тогда давайте опишите мне вот эту рану – инспектор ткнул пальцем в грудь трупа, где кровь пропитала корсет из китового уса и постепенно расползалась по шелку, кое-где уже запекшись в тонкую бурую корку.
- Э-э-э…резаная? – Луи осторожно дотронулся до раны кончиком пальца и тут же отдернул руку.
- Нет. Колотая! Колюще-режущее орудие своим концом прокалывает кожу, образуется рана линейной формы с ровными краями, – снова намеренно занудно стал декламировать инспектор. - Если в момент извлечения клинок поворачивается или изменяется положение тела, то образуется дополнительный разрез. Основная наша задача, как экспертов - по особенностям раны и раневому каналу определить свойства орудия.
В глазах Луи появился огонек заинтересованности.
- А как?
- Но, во всяком случае, не здесь, а в лаборатории.
Луи поморщился. От инспектора не ускользнула его гримаса.
- Что не так?
- Видите ли, инспектор… - он снова взъерошил волосы - Я всегда хотел работать на улице, а не пылиться в лаборатории…
- Да? И что бы вы сделали?
- Я? О, инспектор, я бы полностью перестроил весь штат, – воодушевлено заявил Луи. – Полицейские в форме были бы у меня видными и высокими. А вот в криминальную полицию я бы брал только тех, чья внешность совершенно бы не бросалась в глаза. Никаких шрамов, родимых пятен, слишком высокого или, наоборот, слишком маленького, роста…
- Хорошо…очень умно…Но, видишь ли.. Тогда бы нам уже было не работать в криминальной полиции, не так ли?
- Да, инспектор, - смутился Луи, поняв, что инспектор намекает как на свой высокий, так и на его, Луи, маленький рост.
- Ну вот…так что попридержи свои идеи, пока я не уйду на пенсию.
- Хорошо – покраснел юноша.
- Ну и ладно… А пока запомни, что на самом деле в лабораториях делается гораздо больше, чем ты думаешь…Не выходя из ее дверей иногда можно описать преступника так, что поймать его – будет уже делом техники для твоей такой любимой уличной полиции.
- Но все-таки…Что вы думаете об этом убийстве? – юноша прищурился, словно он знал что-то такое, что было неизвестно инспектору.
- Ну…я здесь всего несколько минут, – пожал плечами Деламбр - Я пока сам не знаю… вполне возможно, это и убийство ради выгоды…только преступника кто-то спугнул.
- Вы так думаете?
- Да…может, у него просто не хватило времени на грабеж….
- Мне кажется, времени у него было достаточно – тихо сказал Луи и сдернул с лица трупа платок.
Инспектор поперхнулся и непроизвольно поднес руку в белой перчатке ко рту. Луи, судорожно сглотнув, отвернулся. Зеваки в толпе ахнули. Какая-то женщина в толпе пронзительно закричала. Газетчики быстро застрочили в блокнотах.
В широко открытых голубых глазах мертвой женщины застыли градины, как невыплаканные ледяные слезы. Каштановые волосы слиплись от крови, став похожими на куски медной проволоки. Но не это приковало всеобщие взгляды, не это вызвало вздох ужаса. Вся правая сторона головы женщины представляла собой кровавое месиво. Открытые мышцы и плоть, с которых аккуратно и профессионально была снята кожа. Нетронутая - левая - часть лица белела, словно диковинная полумаска странного демонического карнавала.
- Вы все еще думаете, что у него не хватило времени? – голос Луи снизился до шепота.
______________________________ ____

1) реальное лицо
2) тоже реальное лицо
3) Луи Лепин, став префектом полиции, так и сделал.
Заняв этот пост в 1890-е годы, Лепин получил прозвище Префект улицы, потому что всегда находился среди людей. Широко пропагандировал метод идентификации, изобретенный Альфонсом Бертильоном. В 1911 году был президентом полиции. Сделал первый шаг от реорганизации системы идентификации – от бертильонажа, к дактилоскопии.

Анжелика по задумке имела такое лицо.

ГЛАВА 4.

В кабинете было тихо. Только слегка поскрипывало старое перо, да какой-то надоедливый воробей нет-нет да и чирикнет где-то под крышей. А посреди этой тишины негромко пикировались два голоса – хрипловатый, слегка шершавый, мужской и визгливый, словно рассохшийся паркет, женский.

- Мадмуазель…
- Вирджиния Боссэ
- Вирджиния…хм…учитывая вашу профессию, очень подходящее имя…
- А что в моей профессии не так? – возразила Вирджния.
- Нет..нет…все так…все так..итак, мадмуазель Боссэ…что вы можете рассказать об этом случае?
- А что рассказать?
- Ну я не знаю…Ведь не я же нашел покойную - инспектор заглянул в бумаги – покойную мадмуазель Клодиль Прюс…
- Какую Прюс?
- Кончайте придуриваться! Труп-то нашел не я, а вы! Вот и расскажите, как это было…
- Что было?
- Боже…это невыносимо…Расскажите, пожалуйста, – инспектор был предельно терпелив. – как вы обнаружили труп.
- Труп?
- Ну тело, мертвое тело! Мертвяка! Жмурика! В общем, как это у вас на жаргоне!
- А-ааа…дохляка-то?
- Ну да, да, дохляка.
- Аа-а-а..Ну тады так. Топаю я значит, с Пляс Пигаль с себе на хату, ну в наши кварталы-то… А тут ветер дует, холодно, мерзко...Бр-р-р…Ну, думаю, чего по площади-то тащиться. Застужусь, а кто работать за меня будет? Ну и свернула в подворотню…
- Ночью, в подворотню? А не страшно?
- А чего мне бояться-то? – недоуменно возразила Вирджиния.
- А, ну да…вам-то нечего уже бояться..Ну продолжайте дальше.
- Пасибки. Ну вот…я в подворотню, вдруг чувствую – мягкое что-то. Ну, думаю, нажрался кто-то и дрыхнет. Ну, я его ощупывать начала.
- Зачем?
- Ну, инспектор…Вы что, только сегодня родились? В кругу друзей клешней не щелкай. Ежели напился до уср…. – инспектор поморщился. - Ну, в общем, если выпил и заснул, то будь готов к тому, что твои карманы кто-то посетит.
- И на этот раз этой карманной гостьей решили стать вы?
- Ну да. Кто первый встал, того и тапки.
- Мда, высокие, высокие отношения… И что дальше?
- Ну щупаю, щупаю…А потом понимаю, что это во-первых – дамочка, а во-вторых – дамочка-то дохлая. Ну я и закричала. А потом и местные жители повылазили.
- А что ж вы не убежали?
- Ага, спасибо. А если это какой-то маньяк? Значит он нас, честных девушек резать будет, а вы молчать в тряпочку будете? Нет уж, я лучше все узнаю, а потом нашим расскажу, чтобы береглись.
- Послушайте – инспектор отложил перо в сторону и потер виски пальцами. – Как вас там…мадмуазель Боссэ…А вы не подумали о том, что я могу арестовать вас?
- За что? – опешила заслуженная работница панели.
- Ну как за что…по подозрению в убийстве.
- А меня-то за что это? Да как это? Да почему это? – голос начал медленно повышаться.
- Ну как…вы единственная, кто был в то время на месте преступления.
- Ну и что? Да мало ли где я была? Да вообще к вам – со всей душою, а вы… - голос стал приближаться к ультразвуку.
- Все, хорошо-хорошо, вы тут ни причем…
Инспектор снова взял перо и глубоко вздохнул. В чернильнице копошилась любопытная муха. Обтыкав хоботком холодные керамические края, она разочарованно зажужжала, тяжело взлетела, села на протокол и заинтересованно поползла по нему. За ней потянулась цепочка маленьких черных потеков. Инспектор вздохнул еще раз, щелкнул по мухе пальцами и промокнул протокол тоненьким листочком папиросной бумаги. Муха стукнулась о бронзовый подсвечник, обиженно зажужжала и поднялась в воздух. Потом села на зеркало и мстительно затаилась.
Инспектор же, удостоверившись, что протокол вновь приобрел приличный и аккуратный вид, отложил в сторону промокашку и поднял голову.
- Ну? – спросил он.
Вирджиния пожала плечами.
- А чаво?
- Чаво, чаво… Есть чаво рассказать-то еще? – в тон ей ответил инспектор.
- Да откуда мне знать-то, что вам может быть интересно? - резонно возразила проститутка. – Видеть-то я ничего и не видела. Ну нашла дохляка, ну и что? Знаете их сколько в нашем районе валяется-то? По пятницам и не отличишь, где жмуренок, а где просто наклюкался. Дело-то привычное…
- Да уж… хорошая привычка, ничего не скажешь, - пробормотал инспектор.
- Только вот чесс слово, инспектор, вот те крест – женщин у нас никогда не убивали. Ежели только там муж по голове топориком тюкнет – так енто дело-то семейное… А вот так… Чтобы кто-то да вот так… Нет, сколько себя помню, не было такого…
Инспектор положил подбородок на сцепленные руки.
- Я тоже не помню, - вздохнул он. – В том-то и дело, Вирджиния, что я тоже не помню такого. Ладно, идите, пожалуй… Я устал на сегодня.
- Ну я тогда еще зайду…. – протянула Вирджиния, поднимаясь со стула.
Инспектор заметно побледнел, но удержал себя в руках.
- Нет, не трудитесь, - процедил он сквозь зубы. – Если что, вас найдут.
На пороге Вирджиния оглянулась.
- Инспектор, а инспектор – подмигнула она. – А вы интере-е-е-есный мушшина…

Когда за ней захлопнулась дверь, инспектор еще некоторое время прислушивался к ее голосу, кокетничающему с полицейским, потом снова вздохнул, отодвинул ящик стола, достал бутылку виски. Налил себе полный стакан и выпил залпом, даже не поморщившись. Потом открыл свой блокнотик и записал: «Дохляк – альтернативный термин «труп»».

Луи мрачно взирал на труп. Около четверти часа назад он спустился в прозекторскую, чтобы доказать себе, что он не боится покойников. Доказать удалось. Его даже не вырвало, хотя на пороге от приторного, чуть сладковатого запаха, его довольно сильно замутило. Правда, скорее всего, этот запах был всего лишь игрой его воображения, или же он достаточно быстро привык к нему – но так или иначе, сейчас он уже дышал спокойно, не делая поминутно судорожных глотательных движений. Это было неприятно, но нужно. И нужно прежде всего для него.
Стоило очередной милой барышне узнать, что Луи не ловит с риском для жизни самых опасных убийц и грабителей, а всего лишь является мальчиком на побегушках, как милый носик презрительно морщился, а потом и вся барышня исчезала на горизонте его жизни как утренний туман. Поэтому ему нужно было как можно скорее искать себе нужно и интересно, а самое главное – героическое дело. Для него общение с трупом уже было если не подвигом, так довольно-таки выдающимся действием.

- Правда же, дорогуша, - обратился он к покойнице. Та молчала.
- Нет, ты не подумай, - продолжал он. – Я вовсе не пристаю к тебе… Но скажи мне, что вам, женщинам надо? Сейчас же 19 век? Какого рыцарства вам надо? Все скучно, и нудно. Романтики нет. Зачем она нужно в наш век мануфактур и заводов? Рыцарей нет, время легенд давно ушло в прошлое. Поверь мне, ни одна из легенд не будет повествовать о нынешнем времени. Никогда этого не будет. Мы живем в скучную эпоху.. Так зачем же вам нужно рыцарство? Вот скажи мне, зачем?
Труп сурово молчал.
- Не можешь… И она тоже не может. – Луи сел на прозекторский стол и стал болтать ногами, разглядывая пятно засохшей грязи на мыске левого штиблета. – Ну вот зачем ей нужно, чтобы я был героем? Нет, я сам хочу быть героем, ты не подумай! А..хотя ты и не думаешь… Ну да ладно… Я хочу быть героем! И я даже знаю как. Но для этого нужно время. Совсем немного времени… Мне нужно только одно – получить хоть маленький взвод полицейских в свое распоряжение. Совсем маленький взвод. И покажу, что я могу сделать…
Он спрыгнул на пол и стал ходить кругами.
- Уличная полиция. Полиция, разделенная на два отряда…Полицейские в форме – лицо закона. И сыщики – незаметные и юркие – его руки…. И я. Во главе всего этого буду я!

За его спиной раздался шорох. На стол упала темная тень. Луи похолодел и стал нащупывать рукой какой-нибудь увесистый предмет.
- Луи… - устало сказала за его спиной тень. – Будьте добры, поднимитесь в мой кабинет. Поверьте, ваша собеседница никуда не уйдет. И я обещаю вам, что вы еще познакомитесь с ее богатым внутренним миром.

Луи последовал за инспектором, гадая, что же означала его последняя фраза. Энтузиазма она у него не вызывала.

В кабинете инспектора в луче солнечного света, падающего из окна, серебрились отдельные пылинки. Луи хотелось, как в детстве поймать их рукой, его кисть даже непроизвольно дернулась – но было не время, не место, и не тот человек был рядом, который бы мог понять эту его инфантильную эскападу.

- Скажите мне, Луи… - устало обратился к нему Деламбр. – Что вы думаете об этом убийстве?
- Ну, инспектор… Вскрытия еще не было… Ничего не понятно.. .Люди на улицах говорят, что просто, какой-то маньяк… Озабоченный мужчина… Или просто хулиган…
- Нет, что ВЫ об этом думаете…
- Честно?
- Разумеется честно.
- Я вообще никак не думаю об этом.
- То есть?
- Нет.. вы меня не поняли… я не то, чтобы не думаю… или не задумываюсь… Я просто не могу выбрать какой-то наиболее верный вариант..
- И почему же?
- Потому что все слишком странно…и в то же время просто… Причина может быть какой угодно… Может, ее объели крысы, пока она лежала…
- Какие разборчивые в еде крысы… - саркастически заметил инспектор.
Лиу почувствовал ,как к его горлу подкатил вязкий комок.
- Но инспектор… - робко запротестовал он. – Невозможно делать какие-то выводы сейчас. Ничего не известно и не понятно. Мы практически не осмотрели место преступления…
- Вы.
- Что?
- ВЫ практически не осмотрели место преступления. А вот я отметил каждую мелочь.
- И что?
- Их не было.
- Чего?
- Мелочей не было. Ни единого, хоть сколько-нибудь странного и необычного элемента. Все, словно так и должно быть.
- Но…
- Но так не должно быть… Все слишком чисто было на улице… слишком спокойно и слишком странно…
- Инспектор.. прошу прощения…Но мне кажется…кажется, что слово «странно» - слово, которое не может использоваться в нашей работе.
- Вы правы.. Вы совершенно правы, - покачал головой инспектор. – И вам не нужно извиняться, если вы хотите сказать что-то, что как вам кажется, может мне не понравиться. Говорите, как вы думаете. Говорите обо всем ,что заметили или подумали. Поверьте, в нашей работе важна каждая мелочь. Даже неправильное мнение может нести в себе рациональное зерно.
- Хорошо, инспектор… - нельзя сказать, чтобы Луи понравилось это предложение. Все-таки хранить субординацию и держать дистанцию ему нравилось больше. Что потом? Распить на пару чаю? В служебных отношениях хотя бы знаешь чего ожидать, и, что самое важное – чего не ожидать. А теперь..
- Ну так вот, - продолжал инспектор. – Вы сказали, что слово «странно» не может быть в нашей работе… Видите ли, Луи… Вся наша работа – сплошное «странно».. Странно.. Странно. Почему люди так ненавидят друг друга? Почему в человеческой породе заложено убивать? Причем убивать из-за ничего? Убивать жестоко, изощренно, с каждым годом все совершенствуя и совершенствуя орудия убийства? Я могу понять – на войне, но здесь, в тихом Париже.. Кому это нужно? Странно.. Странно.. Не могу сказать, чтобы я любил человеческий род или ненавидел его, мне просто странно это все. Поэтому вы не правы.. Совсем не правы. И в нашей работе очень много и других странностей.
- Ну, наверное, как и в другой работе..
- Да, это совершенно верно.. как и в любой другой работе..
- Но инспектор… - Луи попытался вернуть разговор обратно в практическое русло. – Тем не менее, у нас ничего еще не известно.. Труп ждет..
- Труп подождет… - рассеянно сказал инспектор. – любой труп в прозекторской вполне может подождать еще пару суток…
Завтрак Луи застенчиво попросился наружу.
Инспектор подошел к своему столу и выдвинул один из ящиков.
- Видишь ли Луи, больше всего на свете я доверяю себе. Не вскрытиям, свидетельствам очевидцев или уликам. Больше всего - себе. И сейчас мое Я говорит о том, что ответ здесь.
Он бросил на стол пачку газет.

Луи взял первую газету. Быстро пролистал ее. Он всегда читал книги с конца. Точно так же он листал и газеты. Очередной триумф Анжелики Саваж в Ла Скала. Барон Рейнхард застрелился, проиграв все свое состояние в Монте Карло. Императрица Елизавета Австрийская с очередным частным визитом посетила Женеву. Томас Эдисон… Император Александр III… Луи перевернул еще пару страниц.
Потом поднял глаза на инспектора.
- Вы думаете, это он? – хрипло спросил он.
- Я не думаю, я всего лишь предполагаю.. – пожал плечами инспектор. – Но я знаю, Луи, поверьте мне, я не могу этого объяснить, но я знаю, что разгадка где-то здесь. И если не он… то кто же?
- Это действительно странно.. – тихо сказал Луи.
- А может, все не так уж странно, а совсем просто, - ответил инспектор. – Пойдемте в прозекторскую, Луи… Мадмуазель Прюс, наверное, заждалась нас.

Дверь тихо закрылась за ними.

Через пару минут в створку полуоткрытого окна просунулась голова большей черной кошки. Животное, грациозно изогнувшись, легко перепрыгнуло с подоконника на стол инспектора. Там она прошлась по полированной поверхности, поточила когти о бронзовый подсвечник и разлеглась на бумагах. Затем, небрежно качнув хвостом, опрокинула чернильницу и, сузив глаза, стала наблюдать, как чернильная лужа медленно поглощает заголовок статьи на первой полосе газеты:

«Ужас в Опере! Призрак явил себя Парижу! Общественность в шоке. Будут ли еще жертвы?»
И рисунок какого-то художника, который изображал изуродованное лицо мужчины. Словно с правой стороны его лица сняли кожу.