[span style='font-size:14pt;line-height:100%'][span style='font-size:14pt;line-height:100%']Глава 2. Музыка ночи[/span][/span].

Прошло  несколько  дней, наполненных  беседами и музыкой. Эрик был внимателен, предупредителен и деликатен. Он взял с ней ласковый, немного  ироничный, заботливый  тон,  который  располагал к непринуждённому общению.
        Казалось, Эрик неисчерпаем на разные истории. В них реальность и фантазия  настолько переплелись, что Кристина затруднялась понять, где заканчивается  рассказ из  его жизни  и  начинается  вымысел, где  бред,  рождённый  одиночеством, а где сюжет из  какой-то книги.   Иногда он развлекал  её остроумными фокусами и трюками, вызывая её восхищённые  возгласы.     Она  попала в странный мир чудака и волшебника – пугающий, загадочный и манящий.
       Она не видела его лица, и воображение ей рисовало всё время разные образы. То это был  молодой, глубоко несчастный  мужчина, похожий на заколдованного  принца из сказки. То вдруг он превращался опасного хищника, который может кинуться на свою добычу в любой момент, и  неизвестно, чего можно было от него ожидать. Иногда он казался  стариком, усталым и умудрённым  жизненным опытом, точь-в-точь как оперный Фауст. Эта игра  воображения захватила Кристину, заставила на время забыть свои страхи.
       Но бывали моменты, когда она ловила на себе  его тяжёлый  пристальный взгляд, полный  такого  тёмного огня, такой  адской  страсти, что ей хотелось бежать и  закрыться на все возможные  засовы. Тогда она проклинала свою легкомысленность  и  детскую доверчивость, понимая, что добром это не закончится.
       И действительно, сколько же усилий стоил Эрику  этот непринуждённый тон! Тёмные, гнусные  желания  захлёстывали его. Она  была в его руках, в его власти, ничто не удерживало его кроме собственной воли. Он привык брать всё, что желал, презирая все людские законы и представления о чести и порядочности. Его выбросили из этой жизни как позорное  и  отвратительное  существо, увидав раз которое, хочется  поскорее забыть, будто что-то глубоко скрытое, стыдное. Но насмешливая судьба, отняв у него одно, дала взамен  другое – изворотливый, гибкий и быстрый  ум, ловкость и смелость. Он привык пользоваться ими беспощадно и  беспринципно, всегда  добиваясь своей  цели. Отверженность сделала  его  злобным и циничным  чудовищем.
       Но  зачем  при этом  ему  досталась  душа  восприимчивая  к  красоте, к   искусству?! Мечта о прекрасном  делала его бесконечно несчастным  и  счастливым одновременно. Сколько часов упоительного восторга провёл он в Опере, погружаясь в невероятную красоту музыки, соприкасаясь с самыми высокими  чувствами и помыслами человеческого духа! Жажда творчества охватывала его и заставляла сочинять, петь, импровизировать на различных инструментах. Неделями он  мог  творить, не отрываясь от работы. Пусть этого никто никогда не увидит, но невозможно держать в себе то, что переполняет, уносит ввысь твою душу! В  страстном  порыве рождалось его детище – грандиозная симфоническая поэма «Торжествующий Дон Жуан».
       Необходимо пояснить ещё одну черту Призрака. В операх  всегда, даже в самых  тривиальных  сюжетах, не говоря уже о признанных шедеврах,  присутствовало одно очень важное качество. Это Великая и Жертвенная Любовь. Героини опер являли собой самые прекрасные и возвышенные  образы женщин, редких  как  бриллиант в настоящей жизни. Маргарита, Тоска, Аида, Норма, Травиата… бесконечный ряд удивительных женских образов, исполненных одухотворённой силы, красоты и страсти.
      Если говорить об обычных женщинах, то Эрик  скорее был женоненавистником, потому что всегда легче презирать и ненавидеть то, что недоступно. Он видел в них вздорных и пустых самодовольных куриц, среди которых иногда, очень редко, попадались умные и опасные гадюки. И всё-таки, несмотря на весь свой  цинизм, Призрак глубоко в душе спрятал  идеал Вечной Женственности. Теперь всю свою нерастраченную  жажду  прекрасного  великого чувства он  обрушил  на маленькую хористку Кристин Дайэ.
      Выбор его не был случайностью. Кристина была хороша той юной прелестью, которой  милы многие девушки её возраста. Она не была исключительной красавицей. Чтобы  её себе представить, достаточно взглянуть на картины Ренуара. Живая, искренняя, очень женственная, среди  своих подруг она выделялась как лучик солнца. Иногда на неё  набегало лёгкое облачко - как будто  в душе её жила затаённая грусть. Впрочем, так оно и было. Отец, талантливый деревенский скрипач, поселил в её сердце поэтичную меланхолическую сказку  об Ангеле Музыки. Девушка наделённая  чуткой  душой и воображением, детской верой в чудеса, ожидала чего-то необыкновенного, волшебного в своём будущем.  Совершенно одинокая, она жила в своих мечтах. Её  голос, как зеркало, отражал чистоту и поэтичность её натуры. Не стоило сравнивать её пение с ангельским – в нём не было ничего потустороннего, напротив, столько юной радости жизни, столько естественной  как дыхание лёгкости. Нет, она не пела идеально, её голос не был совершенен, но в нём  было настоящее, искреннее чувство, заставлявшее верить, грустить и улыбаться вместе с ней.
        Раз, услышав её, Эрик потерял покой. До тех пор он жил в своём замкнутом, им самим придуманном, искусственном мире. Исключительно восприимчивый к музыке, он был поражён  в самое сердце. Через голос Кристины в его душу  вливалось то, что  раньше  было  наглухо закрыто для него – живая  сила природы – шелест трав, журчание ручья, дуновение тёплого ветра, переливы птичьих трелей. То, что раньше было враждебно, открылось своей  прекрасной, волшебной,  манящей  стороной  и  сосредоточилось в образе  юной  девушки.   
      Именно этот  животворный родник таланта заставил  Призрака  искать новых  встреч, присматриваться и прислушиваться  к  юной  певице, постоянно  возвращаться в мыслях к её  милому образу. Он и сам не заметил, как  любовь  захватила его. Он  строил планы, в которых  выводил  свою  любимицу на сцену  в лучших спектаклях и партиях. Мечтал о её будущем успехе, славе. Но всё это было невозможно без тщательной кропотливой  обработки  её  таланта. И он нашёл способ давать ей свои  бесценные  уроки…
       Он  привязывался  к  Кристине  всё  сильнее. Три месяца занятий с зазеркальным  Голосом  дали удивительные результаты. Теперь, лишенный прежних недостатков, её вокал  звучал так, что способен был доводить Призрака  до состояния эйфории. Тембр её голоса, его звучание попадало в унисон c его собственным, подсознательным ощущением  женственности.   Как строгий учитель, он не позволял себе проявлять свои чувства. Но как влюблённый… Так  близко, наедине,  он  всё меньше  видел в ней певицу и всё больше  возлюбленную. Он  любил смотреть на её ещё  детские  милые  гримасы, как она  улыбается, как сидит, подперев рукой щёку.      Мучительное  желание рисовало яркие картины, которые  становились  просто  невыносимы  из-за  их  несбыточности, невозможности. Когда не  помогала ни музыка, ни работа, он  находил  предлог  и  уходил  из  подземного  дома  в ночной  сумрак  холодных  улиц, оставляя  Кристин  одну. Сырой воздух, мерцание фонарей, долгая прогулка возвращали ему самообладание.
   Вернувшись, он бывал полон раскаяния за  свои  чудовищные  мысли.  Ведь порой соблазн перейти черту,  смять, сломать, завладеть ею был так  реален! Тогда ему хотелось лежать у её ног, обнимать её  колени, плакать, умолять о любви. Но картина выходила  не  менее  отвратительная,  и  он  молча  уходил  к себе.       

      Как-то вечером они  сидели  за  столом. Кристина спросила:
- Эрик, а почему вы  выбрали именно меня  из всех воспитанниц  в  Опере?
Он  отложил  нож  и  вилку:
- Вы были самой  смешной и неуклюжей, - она улыбнулась, - но, если серьёзно, вы  очень  талантливы, Кристина.
- Но что вам за дело до моего таланта?
Эрик  вскинул из-под маски  сердитый  решительный взгляд:
- Вы не ребёнок, Кристина, вы прекрасно понимаете, что я люблю вас.- Это  признание  вырвалось как упрёк. Он отодвинулся  из-за стола  и  направился  к  двери в свою комнату. Кристина вскочила и попыталась  остановить его.
- Эрик, простите мне мою  бестактность! – она  схватила его за руку. Как  будто электрический  разряд  пробежал по её телу, и она отпустила его. Он ушёл.
      Кристина почувствовала  лёгкую дрожь в коленях и опустилась в кресло. Совершенно очевидно, что оставаясь здесь и дальше, она усугубляет своё и без того двусмысленное  и  провоцирующее  положение. Эрик  постоянно сдерживает свои чувства, это не может продолжаться долго. Необходимо найти какой-то выход из этой ситуации. Она слегка постучала в дверь:
- Эрик, можно войти? Я хочу поговорить с вами.
- Да, войдите, - ответил спокойный голос.
Он сидел у органа и что-то писал чернилами странного ржавого цвета. Это не были ноты. Кристина присела  рядом.
-Послушайте, может быть, вы  отпустите меня обратно? Вы снова будете приходить к зеркалу моей  гримёрной, мы будем общаться. Я стану навещать вас в вашем доме…
- Кристина, вы никогда не были в этом доме пленницей. Вам  стоит  лишь сказать об этом, и вы  вернётесь к  людям. Но если вы хотите спросить меня, то я отвечу, что не смотря ни на что, я никогда не чувствовал себя счастливее, чем  теперь. - Он говорил это медленно, спокойно, взвешивая каждое слово. - Пустота, всегда окружавшая меня, отступила. Когда вы уйдёте, допустим,  мы даже будем  встречаться, одиночество раздавит меня.
Помолчав, Кристина негромко произнесла:
- Я понимаю ваши чувства, Эрик. Но всё-таки вы должны  отпустить меня, и чем скорее, тем  лучше. – Со времени смерти своего отца, она тоже хорошо знала,  ч т о  значит быть всегда одной. Ей хотелось остаться и хотелось уйти.  И она тихо добавила  -  Только пусть это случится не завтра…

     Утром   в  конце  урока  Эрик  достал  незнакомый  клавир.
-Это абсолютно  новая, смелая  вещь – сказал он, положив руку на ноты, - Я нашёл её среди  других  рукописей  современных композиторов  в  кабинете дирекции. Взгляните.
На клавире  было  написано: К.Сен-Санс «Самсон и Далила». Он открыл  арию  Далилы “Mon coeur s’ouvre a` ta voix”.  Какая волшебная, притягательная мелодия, какой новый  музыкальный  язык, текучий и журчащий как водяные  струи, какое  сильное, мощное  чувство  заложено  в  этой  партитуре!       Кристина  с  воодушевлением  начала  разбирать  свою партию. И  вот  она  запела – чисто, прозрачно и вдохновенно. Но Призрак  вдруг перестал  играть  и  захлопнул  ноты. Кристина удивлённо взглянула на него.
- Нет, дорогая моя, вы ещё не готовы это петь. – В его голосе  прозвучал     холод.
- Не правда! Я могу! Я пела точно, я чувствую эту мелодию! – возмущённо  вскричала  Кристина.
- Да, вы пели прекрасно, - смягчившись, ответил он. – Но, как вешняя птица, легко и беззаботно, а это поёт  ж е н щ и н а…
        Он  не потрудился объяснить,  что он  имел  в виду, но слово «женщина» он произнёс так, что  Кристина почувствовала, что она ещё  не осознаёт чего-то очень важного, что пока не коснулось её.
      Странно, этот человек – тёмный, порочный, в чём-то глубоко ущербный, притягивал  её всё сильнее. Даже  в маске он был отталкивающ,  хотя и обладал  определённой  хищной  грацией. И всё-таки восхищение его искусством, художественным даром, тайна их интриги,  чувство опасности, исходившее от него, создали  почву для такого щемящего, сладко-пугающего  чувства, признаться в котором она не могла  даже  себе.
       Вечером  того же дня, уходя к себе в комнату, Кристина попросила:
- Эрик, спойте мне пожалуйста, перед сном, как это было раньше...
Он понял, что она говорит о своём детстве, когда отец пел ей, укладывая на ночь. Кристина сидела перед зеркалом и расчёсывала  волосы. За закрытой дверью послышалось  пение.

      Знакомый голос звучал мягко, проникновенно. Эрик пел старинные печальные французские, бретонские песни, переходя от одной к другой  и подбирая их таким образом, что высказывал всё, чем жила его душа в эти долгие годы – боль одиночества, тоска, мечта  о тёплой  земной  любви. Голос его менялся, наполнялся  силой,  страстью,  мужественной  красотой  и волей. Бархатный баритон его обладал невыразимым обаянием. В нём  слышался  такой  мощный  призыв,  такое  страстное  желание,  противиться  которому  не  было сил. Воображение рисовало  восхитительный образ.  Этот голос не мог  принадлежать угрюмому безобразному отшельнику,  живущему  в подземной  норе.  Это был  голос  сильного, страстного, чувственного мужчины!
       Кристина открыла дверь. Глаза её блестели, на щеках играл румянец.
- Завяжи мне глаза! - сказала она решительно. – Крепче!
Он подчинился. Нервными  руками он снял чёрный  шёлковый  галстук с шеи и завязал  им  крепко  глаза Кристины. Она приблизилась к нему вплотную и обвила  его шею руками, нащупав ленты маски. Маска упала на пол. Не веря самому себе, он  обнял её и приник к её  губам. Она  жадно искала его поцелуев. Он поднял её и мягко опустил на шкуру  возле тлеющего камина.
        Всё  произошло  быстро, сильно, нежно. Кристина почти не чувствовала боли. Она была пьяна любовью и с блаженством откинулась, разметав руки и пышные пряди волос. Прекраснее  картины он никогда не видел.
         И вдруг он с ужасом  осознал: если ей сейчас вздумается  сдёрнуть повязку с глаз, что она увидит?! Только что он был, действительно  б ы л  этим  прекрасным мужчиной, которому  в с ё  дано. Страсть и ликование вознесли его только что  из  бездны в небо, душа парила, обретя крылья и волю к жизни. Он  будто  сбросил  с  себя  уродливую  личину,  убивавшую  его  все  эти  годы  и  стал,  наконец,  самим  собой – ТОРЖЕСТВУЮЩИМ  ДОН  ЖУАНОМ!
       Если она сейчас увидит его безобразное тело, чудовищное лицо, что с ней будет?! Что будет с ним? О себе он  знал  точно – сейчас он не сможет вынести  этот взгляд,  полный  ужаса и отвращения, сейчас  его   переполняет любовь  и  нежность,  его  сотрясают  конвульсии  страсти,  и  разум не  подчиняется  воле.
       Тихо  привстав, он бесшумно проскользнул в свою комнату.
Кристина, почувствовав, что осталась одна, ощутила горечь обиды. Почему?! Почему именно сейчас он оставил её одну, не разделив  с ней счастье покоя после близости,  почему  бежал как  презренный  трус?
       Растирая  слёзы  по щекам,  она  наскоро  оделась,  и  стукнула с силой  ладонью по двери:
- Открой! Эрик, открой!                                                     
       Не  сразу, но дверь отворилась. Кристина громко  вскрикнула. Перед  ней,  слегка согнувшись  вперёд, стоял Эрик. Он  был тоже полуодет – белая сорочка с расстёгнутым  воротом, тёмные с высокой  талией и повисшими  помочами брюки, лицо в маске. Руки и  сорочка в крови. Одной  рукой он  пытался зажать вену. Глупо! Глупо! Глупо! Особенно  для  него глупо  было это  делать, но видимо он плохо соображал в тот момент. Кровь дала выход  эмоциям, взорвавшим  его  изнутри. Он  спохватился,  только  услышав  стук.
     Глаза  Кристины  расширенны  от  ужаса:
- Что с тобой?
- Порезался. Случайно…
- Боже, когда  ты  успел?
Она  дрожащими  руками  принялась  заматывать  его  запястье  первым  подходящим  куском  ткани,  принесла  тёплой  воды,  стала  мыть  его  руки, мягко проводя  ладонями  от  локтя  к  запястью. Эта  неосознанная  ласка  успокоила  его,  и  ему  стало  стыдно  за  панику, которой  он  поддался.
      Закончив, Кристина ушла. Ей тоже нужно было теперь остаться  одной  и  подумать о том,  что  произошло. Она наполнила ванну и погрузилась  в  тёплую  воду. Даже  в обычном  мире,  там наверху, то, что случилось, стало  бы  для  неё  тяжёлым  испытанием. Стать  любовницей  означало  потерять  все  надежды  на  будущее, все  возможности  благополучной,  уважаемой  жизни  в  браке. Но  любовницей  кого  она  стала? Странный  и  зловещий  подземный  житель, с тёмным  прошлым  и  не менее мрачным  настоящим. Она  даже  не  знает  его  имени  и  лица! Холодок  ужаса пробежал  по  телу. Что  она  наделала! Зачем  так  безрассудно поддалась  чувствам,  этому  колдовскому  голосу?! Здесь,  под  землёй,  реальность  казалась ей  чем-то условным, далёким,  всё происходящее  казалось  сном,  от  которого  можно  в  любой  момент  очнуться. И  как  во сне,  она  последовала  за  своими  фантазиями  и  желаниями  до  конца. Но  теперь  горькая  правда  брала  своё. Перед  ней открывались  все  ужасные  последствия  её  поступка.
      Но так  ли  ужасна  эта  правда? Что  она, Кристина, чувствовала в тот момент? Волны  его  любви  захватили  её и несли мягко и нежно, подбрасывая  вверх  и  головокружительно  бросая  вниз. Мучительно  сладостны  были  ласки  -  она  полностью  отдавалась его  воле. Закрытые  глаза  позволяли  обостриться  ощущениям  тела, чувствовать  острее и  ярче.  Воскрешая снова и снова  в  своей  памяти эти  мгновения, она  понимала, что  Эрик  привязал её к  себе,  заставил  желать  его  почти  против  собственной  воли. Её  обуревала смесь восторга, соблазна, и отчаянья,  отвращения, боязни  любви, в конце  концов. Всё  это  заставило  её  страдать  от  непреодолимого  притяжения  и  в  то  же  время  ненависти  к  нему.

      Утром  Кристина с трудом заставила  себя выйти к столу. Она не могла представить себе, как будет  смотреть в его глаза,  как скроет от него  мысли,  терзающие её душу.
      Эрик, в свежей сорочке, как-то даже  нарядно одетый, давно ждал её. Наверно он  и не  спал этой ночью. Он был  бодр, точнее нервно возбуждён. Глаза его сияли, излучая  счастье и  ликование. Он не знал, как  угодить ей  и  что  бы ещё сделать, чтобы увидеть улыбку на её лице. Она не могла вынести этих  сияющих глаз, которые смотрели на неё с обожанием и преданностью. Опустила взгляд. Пусть он примет это за стыдливость и смущение.
       После завтрака он придвинулся  к ней и мягко взял за руку.
- Кристина,- без предисловия начал он, - я хочу, чтобы ты стала моей женой. Я прошу тебя об этом… Небеса или ад, не знаю, соединили нас вчера. Стань моею перед  миром и законом.
С этими словами он вложил простое золотое кольцо в её ладонь. Этот момент, такой важный в его жизни, Эрик, с присущей ему изощрённой фантазией, мог бы обставить самым невероятным, фантасмагорическим  образом. Поразить её, очаровать, закружить в иллюзии сказки. Но он предпочёл сделать предложение просто, достойно, искренне.
      У Кристины было чувство, что она принимает не кольцо, а кандалы. Тяжёлое, горькое чувство неизбежности, безвыходности своего положения. Она изо всех сил старалась не показать этого Эрику.
- Хорошо, - ответила она,- я приму ваше предложение, но позже. Дайте мне время, чтобы понять и привыкнуть к этой мысли. О, прошу вас, Эрик, поймите меня!
- Да, я понимаю…- едва слышно сказал он и, опустив голову,  отвернулся. Таким  открытым  и  беззащитным он себя ещё не помнил. Держать удары он научился слишком рано.
Он отчётливо видел, что в Кристине сегодня уже нет того огня, который был в её глазах накануне. Но всё же она взяла кольцо! Чего же более он мог от неё ожидать?! Он вообще не мог требовать от неё ничего, не имел права. Но отдавать он мог, этого  никто ему  не запретит!
- Послушай, я сочинил для нас мессу. – И он вошёл в комнату с органом.
       Кристина осталась за столом. В груди щемило от чувства жалости к нему, к себе,  но меньше всего ей сейчас хотелось слушать свадебную мессу.       Раздались звуки  органа. Боже, что за музыка! Никогда, никогда не писал  он так ни до не после. Свет! Солнечный свет изливался на Кристину в  этом  подземелье,  ласкал  мягким  теплом  щёки, грудь,  заставлял  трепетать душу счастьем  и  чувством вольного  полёта. Сколько любви  изливалось на неё в этих  звуках – доброй, чистой, прекрасной  любви!
       То, что он  сочинил  этой  ночью,  было так не похоже на него,  так  не  вязалось  с  его  характером,  образом  жизни.  П р е о б р а ж е н и е,             с в о б о д а,    с ч а с т ь е!
Слёзы  ручьём  катились  из  её  глаз.   Как  будто  что-то  переключилось,  все  её  страхи,  подозрения,  предчувствия  показались  мелкими,  себялюбивыми  и  глупыми  перед  этой  Великой  Музыкой. Вот  же  он,  вот  он – её  Ангел! Он  здесь,  с  ней,  до  него  можно  дотронуться,  обнять. И  не  важно, какое у него лицо,  кто и  какой  он,  если  он  -  гений,  если  он  полон  такой  всепоглощающей  и  всепрощающей  любви!
      Она  давно  уже  стояла  на пороге   страшной  комнаты. Прозвучали  последние  аккорды. Он  сидел  замерев,  весь  ещё  во  власти  музыки. Кристина  рванулась к нему  и  крепко прижалась,  обхватив руками. Они  оба  плакали.
       Сегодня  он  снова торжествовал! 

     Когда  она  уже готова была уснуть,  раздался  слабый  стук  в  дверь.
- Эрик, что случилось?
Он  вошёл к  ней   тихий  и   робкий,  присел на край  постели. В  руках  его  была  тёмная  повязка, похожая на маску без прорезей для глаз. Она  поняла. Сжалась  от  неловкости, стыда,  нерешительности. Что  делать? Сейчас  она вправе крикнуть, возмутится, выгнать его вон. Сделать это прямо  или  деликатно, но  всё равно – разбить ему сердце, уничтожить, унизить. Или? Она протянула руку и взяла повязку. Было видно, какое чувство облегчения он испытал. Похоже, что одного этого жеста ему было достаточно. Она удержала его руку. Он слегка коснулся её щеки. Завязал глаза.
- Я прошу тебя, во что бы то ни стало, не снимай повязку!- умоляюще прошептал он, совсем приблизившись к ней.
- Если это так важно, завяжи мне и руки, - улыбаясь, ответила она.
Кристина сказала это в шутку, но ему эта идея понравилась. Опытными пальцами фокусника он легко и крепко связал ей запястья над головой. Это не очень стеснило её, но она почувствовала себя  полностью в его власти. Она с наслаждением   ощутила, как его руки и губы  легко касаются её тела. Эти прикосновения были похожи на полёт бабочек, будто она попала в трепещущее облако их крыльев. Но вот прикосновения стали решительнее и снова мягче, отхлынув волной. Она как скрипка подчинялась ему. Как на самом  драгоценном и желанном инструменте он импровизировал, заставлял таять от наслаждения и петь её тело. Голова кружилась, тело горело огнём, она стремительно проваливалась в забытьё…

    То, что Кристина испытала этой ночью, повергло её в смятение. Она ходила как сомнамбула, всё забывая и путая, рассеянно отвечая на вопросы. Она не могла объяснить себе нахлынувших чувств. То ей хотелось ластиться к нему, как кошка, прижимаясь всем телом и изгибая спину, то петь и танцевать, то плакать – светло и радостно. Он же переживал своё счастье закрыто, словно исчерпав все силы. Лишь мог нежно обнимать и тихо говорить с ней. Она  знала, что под маской он всё время улыбается…
      С  тех пор чёрная повязка стала между ними тайным знаком, приглашением к любви.

Глава 3. Воздух  свободы.

     Но вот пришло время Кристине возвращаться наверх, в мир, в театр. Ставили «Самсона и Далилу». ( прим. автора – опера  «Самсон и Далила» написана К.Сен-Сансом в 1876 году. Премьера состоялась в Веймарском театре, который  возглавлял Ф.Лист, при его поддержке. В Парижской Опере      «Самсона и  Далилу» ставят только в 1892г. Автор позволяет себе такое временное смещение.) Эрик, воздействуя на дирекцию своими обычными, не самыми праведными  методами, добился для  неё главной роли. Это было не так сложно, после той  истории с Карлоттой-жабой  и потрясающим выступлением Кристины в партии Маргариты.

Кристина уходила на репетиции. Он был там, он жил её работой. С сожалением он видел, как мир возвращает её себе, вырывает  из  любовно созданной  им  сказки. Здесь, наверху, то, что произошло с ними,  казалось грубым,  даже пошлым. Его  Сокровище, Кристина, в работе сталкиваясь с помехами и препонами,  забывала о  полёте души, о священном горении  которому он  учил. Они возвращались вниз, но того волшебного опьянения между ними уже не было.
      Вдвоём, они подолгу работали над ролью,  оттачивая  каждую музыкальную фразу до совершенства. Эрик стремился  не  только к  идеальному музыкальному звучанию, но и к  полному  драматическому раскрытию характера её образа. Он  подолгу обсуждал с ней каждый эмоциональный нюанс, возможный  психологический подтекст поступков и слов персонажей. Порой ей казалось, что они оба  превращаются в своих  героев.
    Но наверху всё было иначе. Однажды  после репетиции Кристина влетела
в свою гримёрную:
- Эрик, ты здесь? Нет, ты слышал, что она, эта ехидная ведьма Карлотта, кинула мне в лицо?!
- Успокойся, дитя моё, это всё равно ничего не изменит,- послышался тихий вкрадчивый голос из-за зеркала.
- Она заявила, что главную партию я получила потому, что стала любовницей какого-то таинственного влиятельного лица! Бессовестная, и это говорит она! Она! – Кристине ничего не было известно о взаимоотношениях Эрика с дирекцией театра.
- Ты желаешь, чтобы я наказал её? – нехотя произнёс Эрик. Несмотря на то, что он был возмущён за свою любимицу, и косвенно являлся причиной этого обвинения, ему не хотелось вмешиваться в дамский скандал.
- Нет, нет! – поспешно ответила Кристина, - я не прощу себе, если по моей вине с ней случиться что-то плохое.  Я  должна сама научиться отвечать ей! В следующий раз я буду наготове.
- Умница, моя девочка…

      Эрик  бешено  ревновал  её ко всему и ко всем. Его раздражала и злила работа постановщика, композитора, художника. Было всё не то, ему всё не нравилось. Кристина не могла без оглядки  поговорить ни с одним     мужчиной.
       А тут ещё появился Рауль! Юный, красивый, знатный. Он был её первой детской  любовью. Теперь он стал воплощением  всего того земного, радостного, светлого, что осталось в её прошлой жизни. Воспоминания об их детских  играх, свободе и беззаботности  заставляли её с новой силой  желать  жизни  среди  людей.
       Рауль не был ни светским  франтом, ни  волокитой. Он  был не глуп,  решителен  и  влюблён. Он  не  понимал, почему Кристина  избегает встреч с ним. Раз,  спрятавшись в её гримёрной, он  стал свидетелем того, как Кристина  исчезла за зеркалом. Вокруг неё  происходило что-то странное. Эти  исчезновения и  появления,  голоса  за  стеной… Она  была не похожа на прежнюю Кристину, которую он  знал. Он просил рассказать ему, что с ней происходит, но она уходила от ответа. И всё-таки правдами и неправдами, заклиная её своей дружбой и любовью, он уговорил её. Они поднялись на крышу театра.
       Кристина понимала, что на свете нет никого, кроме Рауля, кто вспомнил бы о ней, если бы она пропала в подземельях Оперы. У Эрика был тяжёлый, непредсказуемый нрав. Между ними случались кошмарные, тягостные сцены. Его штормило, кидало от одной крайности к другой – от полного самоуничижения к бешенству на грани срыва, которое сменялось раскаянием  со слезами, мольбами, ласками и не менее удручающим примирением. Его страсть принимала исступленный, отчаянный характер. Опыт прежних обид застил глаза. Бог знает, что он мог сделать из-за своей сумасшедшей любви и ревности. Кто-то здесь, на  земле, должен был  знать правду о ней. И Кристина рассказала. Нет, не всё. Лишь о подземелье,  Эрике и Опере. Но Раулю и этого было достаточно, чтобы понять всю опасность положения Кристины, ставшей заложницей безумца.
- Кристина, его необходимо вытащить на белый свет из лабиринтов Оперы. Я смогу  найти способ справиться с ним. Ты должна помочь мне!
- Я никогда не пойду на это, Рауль. Я не предам его веру в меня.
- Но ты же сама понимаешь, что он ненормальный, он погубит тебя!
- Рауль, это ты не понимаешь,  он  пугает меня, да, но он дал мне  всё, что у меня есть – голос, силу, дар. Без него я  боюсь зияющей пропасти зрительного зала. Он – единственный, кто придаёт мне уверенности наедине с этой живой пустотой. Я умираю от тоски, когда возвращаюсь в его подземелье, я ненавижу  эти тёмные переходы и страшное озеро, эту чудовищную  чёрную комнату! Но я вернусь туда. Несчастнее него нет никого на свете. Я стану его женой.
- Кристина, очнись! Ты  тоже сошла с  ума! Зачем тебе  погибать  там вместе с ним?!
- Поздно, Рауль. Вот его кольцо. Это случиться очень скоро. Прости.
- Тебе надо бежать!
- Нет. Прощай, мой друг…
И  тут она ладонями обняла его лицо и  нежно, стремительно поцеловала.  Рауль не  успел опомниться, как её уже не было.

      Призрак всё слышал. В глазах потемнело от ярости и боли. Не может быть! То, что между ними было, неужели этого недостаточно?! Всё, всё было брошено к её ногам – любовь, обожание, музыка, все сокровища его души… И чего он достиг? Жалости! Одной только жалости к себе.
      Он вдруг увидел  всё чужими  глазами и ему  стало горько и тошно: отвратительный урод, психопат, заманил и удерживает у себя молодую девушку. Он сделал её своей любовницей, жертвой. Но это же не правда! Не вся  правда! «Это правда…» - говорил ему внутренний голос. Ну и пусть! Он всё равно не выпустит её из своих цепких объятий. Не ждите от него идиотского благородства, не для того он столько страдал! «Ещё этот мальчишка! Откуда он взялся?! Вечно слонялся за Кристиной, подглядывал. Я отлично видел его, но это – уже слишком! Очень скоро я доберусь до него!» Призрак мчался вниз по лестницам. Ему нужно было найти Кристину первым.

      Кристина  шла к своей гримёрной тёмным  коридором, как вдруг знакомая рука схватила её за запястье. Открылась какая-то случайная дверь, её  втащили туда, дальше по узкому проходу между стен… Эрик тащил её вниз,  злобно чертыхаясь,  выкрикивая что-то бессвязное. Вбежав в свой дом,  он  втолкнул её в чёрную комнату.
- Ты  ненавидишь здесь всё?! Ты ненавидишь мой  дом? Тебе не хватает уюта, цветочков на  обоях?! Так в чём же дело? Давай всё переменим, для  меня это не  проблема, любимая!
      И  он  своими  костлявыми  пальцами  начал  срывать  чёрный  креп. Ногти  дырявили  ткань,  и  она  оставалась  висеть  драными  клочьями по  стенам. Он  свалил  гроб   с  постамента и разнёс его  в  щепы,  сорвал балдахин. Он  дал  выход  своей  ярости,  беснуясь и  топча  обломки.
      Он  теперь  видел эту комнату глазами  Кристины. То, что для него  было трагической  насмешкой  над  собой,  для  неё  было всего лишь  пошлым  безвкусным  фарсом. Он  был  смешон! «Дурак! Так тебе и надо! А чего ты  ждал?!».
      Кристина  смотрела  на  эту  истерику на удивление спокойно и  холодно. Ни  тени испуга не мелькнуло в её глазах, хотя  такого она ещё не видела. Она молча повернулась, и ушла в свою комнату. В  двери  щёлкнул замок.
      Призрак  сидел  на полу  разгромленной комнаты, обхватив  руками  голову. Он  был  ещё не  стар,  ему  не  было и тридцати восьми  лет. Кристине  он,  конечно,  казался  стариком. А этот Рауль… Он мог стать для неё блестящей партией, дать ей  положение в обществе, о котором она не могла и мечтать. Но ведь она осталась с ним, Призраком, она отказалась бежать! Эрик понимал, что это от безвыходности. Она отрезала себе путь к отступлению, сожгла мосты, став его возлюбленной. Но это всё равно. Ему уже всё равно, какой ценой  она  достанется ему, лишь бы была здесь, рядом. Он готов на всё ради этого.
    На следующий день дверь в комнату Кристины продолжала быть закрытой. Только к полудню она вышла в гостиную. На ней было платье для прогулок, шляпка, перчатки.
- Эрик, сейчас вы отвезёте меня к решётке на улице Скриба. Мне необходимо сделать кое-какие покупки, – сказала она тоном, не терпящим возражений.
      Он стоял к Кристине вполоборота и мрачно смотрел на неё. На самом деле он просто не знал, что ему делать – броситься ли умолять о прощении за вчерашнюю сцену, или продолжать терзать её и себя. «Она решила уйти»- с тоскливым ужасом  думал он.
- Кристина, когда мы поженимся?..- наконец напряжённо выдавил он.
- А позвольте спросить вас, Эрик, кем я буду? «Мадам Призрак Оперы»? Я даже не знаю вашего настоящего имени!
- Почему вас стало волновать моё имя, разве в нём дело? По крайней мере, графиней де Шаньи вам уже не стать никогда!
Кристина метнула на него гневный взгляд.
- Кристина, - сказал он уже совсем другим, усталым и несчастным тоном, - вы  мучаете меня, вы причиняете мне боль. Неужели в вас нет ни капли чувства ко мне?
- Да я ненавижу себя за те чувства, которые вы будите во мне!!!- взорвавшись, выкрикнула она. – Отпустите меня, Эрик, я хочу вырваться на свет, к людям, хоть на время. Я вернусь. Я обещаю. Мне просто некуда больше идти.
     Он молча взял плащ, и они пошли к лодке.

Выйдя за решётку, Кристина всей грудью вдохнула воздух   улиц и, не оглядываясь, пошла вперёд. Спиной она чувствовала взгляд тёмной фигуры, прятавшейся под сводом ворот. Ей не было жаль его, она с радостью смешалась с толпой.   
       В городе она с удовольствием заходила в любимые магазинчики, разглядывала модные милые вещицы. Заказала у портнихи пару новых платьев, сделала новую причёску. Прогуливаясь по парижским улицам, она разглядывала витрины и покупала то, что нравилось. Кристина пришла в такое замечательное расположение духа, что даже решила забыть о ссоре и купила для Эрика  в знак примирения подарок – чёрный, плотного шёлка шлафрок с кистями. Устав, она присела за столик уличного кафе. С наслаждением она наблюдала за  будничной жизнью парижан. Мимо проезжали экипажи, на деревьях  появилась первая весенняя зелень. Люди были как-то особенно радостны началу тепла в этот солнечный вечер. Чашка горячего шоколада придала ей сил. Ей не хотелось возвращаться, но в глубине души  она знала, что каждая счастливая минута, проведённая ею сегодня в городе, отдавалась в сердце Призрака пыткой  неизвестности.

Эрик, в самом деле, остался у решётки ждать её. Всё равно он не мог сосредоточиться ни на чём кроме мыслей о ней. Её жестокие слова не выходили из головы. Она стыдится своего чувства к нему. Он – нечто тёмное и грязное в глубине её души. О Боже, ну почему? Неужели его любовь, его музыка могут осквернить её? В жизни он не знал ничего прекраснее и светлее этой девушки.    У него захватывало дух от сознания того, что между ними происходило. Она так юна и не может, не в силах понять, что с ним твориться. Как давно он запретил себе мечтать о малейшей вероятности настоящей близости между ним и женщиной. Он  привык жить с мыслью о неизбежном одиночестве, с презрением подавляя любые надежды. Он знал, как заполнить эту пустоту, сделать её не такой заметной. Напряжённая работа, музыка, острые ощущения, игра со смертью заглушали её, но не устраняли вовсе. Ему были знакомы порок и разврат, только их он считал своим уделом. С омерзением  вспоминал он извращённое сладострастие ночей Мазендарана. Он познал всё в этой жизни. Кроме любви. Кристина, она всё изменила. На него вдруг, в один миг нахлынуло столько горячо, жадно желаемого  счастья, что он терял голову, захлёбывался в нём. Но она, она-то вовсе не разделяла его безумного блаженства! Её  уже кружило в водовороте его страстей, но она ещё совсем не понимала своих чувств к нему. И обратной стороной его любви оказался смертельный, непреодолимый страх одиночества. Любыми средствами, всеми способами он  стремился привязать её к себе. Он не мог, не имел права упустить этот единственный в его жизни шанс, и остаться снова наедине со своими, теперь уже нестерпимыми воспоминаниями. Призрак стремился заполнить своим влиянием всю жизнь Кристины – в театре, в музыке, в любви, в привычках, мыслях, вкусах… Даже когда она не видела его, она читала вокруг себя знаки его присутствия. То нужные ноты на столе, то забытая ею вещь, то краткая записка. В Опере ничто не могло ускользнуть от его внимания. Дома   он, человек скрытный и далеко не склонный к откровенности, стремился излить на неё свои раздумья, чувства, всё, что наболело за бесконечные годы жизни в добровольном изгнании. Его сарказм, горечь обрушивались на неё помимо его воли. Это был не самый лучший способ удержать молодую девушку. Понимая это, он злился, ревновал, ругал себя и мучил её своей подозрительностью. А маска! Мысль о том, что рано или поздно этот фиговый листок будет сорван, приводила его в панический ужас. В нём так глубоко укоренилось сознание своего безнадёжного, невероятного уродства, что он даже не допускал мысли, что она сможет смириться с этим. Страх потерять её стал для него навязчивой идеей.
    А теперь она ушла. Сказала, что ненадолго. И он совершенно не уверен, что она вернётся к нему. Невыносимо тянется время. Снова и снова вздрагивал он при стуке женских каблучков…

Уже наступили сумерки, когда  коляска, нагруженная покупками,  подкати решётке Оперы на улице Скриба. Кристина увидела, как из тёмного проёма вышла фигура, закутанная в плащ. Он так и не ушёл! Сердце пронзила жалость и раскаяние. Она подала ему руку, и улыбнулась своей самой ослепительной и ласковой улыбкой. Вырвавшись на день на свободу, Кристина сбросила все тяжёлые мысли. Она снова могла радоваться, смеяться, и ей  хотелось, чтобы и Эрик стал таким, как прежде. Пока он нёс к лодке покупки, она, как ни в чём ни бывало, рассказывала ему о своих маленьких открытиях, о том, что изменилось за время её отсутствия в городе. Хотя на душе у Призрака было тяжело, но всё-таки ему стало легче от  мысли, что она и не собиралась уходить от него. Он готов был простить ей всё – и Рауля, и жестокие слова, и бессердечную беззаботность.
     

Позвольте в этом вопросе мне выбрать на свой вкус. Мне нравятся более низкие, глубокие и насыщенные голоса.
Прообраз - Далила в исполнении Каллас (лирико-драматическое сопрано) - вдохновенный  гениальный гимн любви.

Тенора звучат великолепно, но на мой слух, баритон   ярче выражает мужественную энергетику, чувственность.

О С.Кей. Да, я читала этот роман в замечательном переводе Targhis(поклон:-)
У меня настолько противоположное понимание этого персонажа, что я рассердилась, и высказалась в такой вот литературной форме.

То, что мне действительно нравится в книге Леру ( и пожалуй, главное), это его понимание музыки. Я имею ввиду не профессиональные нюансы, а   действительно  тонкое  понимание  автором,  что  такое  музыкальная  одаренность, талант.   Я - зритель, слушатель, и когда звучит голос Каллас, я меньше всего думаю о том, сколько октав она берёт, если в этот момент она отдаёт нам свою душу.