Глава 12.
Эстела вернулась в спальню и достала большой ящик, куда двумя годами раньше уложила вещи Жака. Всё было аккуратно выстирано, высушено и проглажено и теперь покоилось на дне в веленевой бумаге. Она доставала свертки и бережно раскладывала их на кровати. Волна воспоминаний нахлынула на неё. С нежностью она дотронулась до любимой рубашки мужа – простого, но изысканного покроя – которую она своими руками шила с такой любовью. Эстела вспоминала, с каким восторженным ожиданием она выбирала материал, мягчайший лен… Смех Жака… его трясло от щекотки, когда Эстела снимала мерки…
Их брак продлился всего 4 года, но это время было таким счастливым…они любили друг друга со всей нежностью и безрассудством, на которые только способна молодость. Между ними царили полное взаимопонимание и согласие. Конечно, это не было той страстью, которая поглощает людей без остатка – о такой Эстеле доводилось читать в романах, которые ей приносила Констанц. Жак и Эстела были связаны глубоким и искренним чувством. Эстела почувствовала, что её глаза наполнились слезами при воспоминании о том дне, когда Жаку сообщили, что он станет отцом. Его взволнованность и гордость, когда он впервые взял на руки Колетт, эту крошку с огромными синими глазами своей матери и светлыми волосами, как у отца.
Эстела вытерла слёзы. Она поклялась самой себе забыть прошлое (*увидите, как ей это хорошо удалось), для блага Коко. Эстела покачала головой в надежде прогнать из головы грустные мысли. Она выбрала кое-что из одежды, которая могла бы подойти Эрику. Он был примерно одного роста с Жаком, но более крепким (*отъелся, поди, на оперных харчах!). Она сложила стопочкой одежду и отправилась к двери ванной. Постучав, она спросила:
- Мсье Эрик! Я принесла одежду, надеюсь, вам она подойдет. Я оставлю её на стуле возле двери, - она приоткрыла дверь ванной, чтоб положить вещи. Откуда-то из глубины донеслось «Спасибо!» (из глубины? Из глубины ванной? Он там, часом, не утоп?). Эстела покраснела от одной мысли о нагом мужчине, что лежал в её ванной.
И тут же мысленно влепила себе за это пощечину: всего пару минут назад она рыдала над воспоминаниями и муже, а сейчас позволила таким скользким мыслям проникнуть в свою голову. И о ком она думала?! О мужчине, которого едва знала! Конечно, она не отрицала, что в душе к нему рождалась нежная симпатия, какое-то чувство, которого она не могла определить.
Эрик вылез из ванной (*всплыл!), вытерся и повязал полотенце вокруг торса. Ванна вернула ему силы, уменьшила кашель и облегчила боль во всем теле. Но он всё ещё слаб: от каждого приступа кашля приходилось довольно долго приходить в себя.
Он осмотрел одежду на стуле: аккуратный покрой и отличный пошив. Наверняка всё это сшито руками Эстелы (*и ношено её мужем, mind you!). С удовольствием от отметил, что одежда подошла, лишь чуть-чуть была тесной. Он оделся и вышел из ванной, чтоб отыскать гостеприимную хозяйку.
Домик был маленький, но уютный (*да, мы это уже заметили. Как говорил Коровьев, нет ничего невозможного для знакомых с пятым измерением (или с фантазией фикрайтера). Большая светлая кухня, спальня Эстелы, комнатка Коко и ванная («Возможно, Айседора Дункан обедает в спальне, а кроликов режет в ванной.» Но Эстела ж не Айседора Дункан!)
Эрик нашел Эстелу в кухне: она орудовала кастрюлями над огнём, приближалось время обеда. Она обернулась и не смогла сдержать улыбки. Одежда была словно сшита специально для Эрика: темные брюки из бумазеи были чуть тесными, но это лишь подчеркивало мускулы на его ногах (*она уверена, что это были ТОЛЬКО мышцы?). Белоснежная рубашка подчеркивала бледность его лица, а шерстяной зеленый сюртук так шел к его глазам. Эстела была довольна: в конце-концов, её слава отличной портнихи сложилась ещё в Париже.
Её удовольствие тут же сменилось обеспокоенностью, когда она увидела, что Эрик подался вперед с трудом удерживаясь на ногах. Разница температуры в ванной и на кухне была ощутимой. Свежий воздух из открытого окна наполнял кухню, отчего у Эрика тут же закружилась голова. Он почувствовал, что падает, но Эстела успела схватить его за плечи и удержать. Эрик схватился за неё, зажмурив глаза, в попытке удержать равновесие. На мгновение оба застыли, отмечая каждый миг этого прикосновения. Эрик почувствовал, какими мягкими были локоны, что касались его лица. У Эстелы заколотилось сердце от ощущения двух сильных рук, обхвативших её. Но это был всего лишь миг. Эстела помогла Эрику сесть в кресло рядом с очагом, и он глубоко вздохнул.
- Простите. Я так неловок.
- О, не беспокойтесь. Вы ещё просто немного слабы.
Эстела закрыла окно, боясь, что сквозняк только навредит Эрику. Он обратился к ней:
- Я…хотел бы поблагодарить за заботу, мадам Делпи. Я найду способ отблагодарить вас (*мы не сомневаемся. И ждем этого момента! ).- Это не обязательно, поверьте. Для нас с Коко это радость. Наш городок такой тихий и монотонный. Появление гостя – это всегда благословение небес.
- Спасибо, мадам.
- Ну что за формальности! Зовите меня Эстелой.
- Ну хорошо. Эстела. Сияющая, как звезда (стела – в итальянском «звезда»). Ещё никогда имя так идеально не подходило девушке.
Эстела внимательно на него посмотрела: восхищение Эрика было искренним. Эстела вернулась к готовке обеда. Она попыталась скрыть собственное волнение:
- Так ваша семья из Скандинавии? (*Скорее из Пенджаби.)
Ответ она услышала не сразу, и голос был сухим и резким:
- Я… у меня нет семьи. Её и не было. Я предпочитаю жить один.
Она посмотрела на Эрика. Тот уставился в пол, и взгляд его был всё таким же мрачным и жестким. Эстеле стало его жаль. И она поняла, что может разделить с Эриком его боль.
- Я понимаю вас. У меня была семья. Но Париж… он всё разрушил.
Эрик удивленно взглянул на неё. Женщина смотрела на огонь, и неожиданно для самой себя начала рассказывать.
)
Предлагаю Эстеле умереть от родов, а уж девочку так и быть оставить Эрику. Лет через десять, когда он поумнеет, ему как раз можно будет начинать сначала объясняться ученице в любви 
