Прошёл ещё один день. А может и не день – пара часов или несколько мгновений. Сейчас мне трудно следить за временем – в моём личном Аду его слишком много.

Как же я проклинаю себя! Так просто было удержать своё счастье, но эта жалкая попытка казаться лучше, чем я есть, стоила мне всего. Кому же было нужно это пустое благородство?! Она могла бы найти своё счастье и здесь, рядом со мной. Нет, нет, мы бы не жили в подземелье – на окраине Парижа у меня есть чудесный маленький домик. Наверно, стоит сказать «спасибо» директорам Оперы – они были так любезны, оплачивая мои счета из собственного кармана. Теперь же у меня одна мечта: хоть раз услышать голос Кристин, поющей в том диком, но прекрасном саду, что окружает наш несостоявшийся общий дом. Но сейчас она поёт для других. Для другого. Она забыла своего Ангела и не вспоминает о нём. Но скоро моя ветреная ученица вернётся сюда, под мрачные своды подвалов Оперы. Она вернётся, что б отдать мне последний долг.

Мне кажется, что я схожу с ума. Одни и те же мысли крутятся в моей голове, то занимая всё моё существо, то отпуская меня в свободное плаванье по тёмным водам безумия. Почему же эти мысли никак не уйдут? Зачем они тревожат меня? Я уже начинаю проклинать свой гений и свою выносливость! Те годы работы над «Торжествующим Доном Жуаном», кажущиеся мне нынешнему счастливыми мгновениями, не прошли для меня даром. Я привык к трудностям, моё тело окрепло и теперь запросто удерживает душу, мечтающую уйти навсегда.

День идёт за днём, но смерть не спешит забрать своего верного наместника. Мне даже в ночных кошмарах и не виделось, что желание умереть, столь долго дремавшее в отдаленном уголке моего сознания, проснётся.  А проснувшись – потребует пристального внимания к своей нескромной персоне. Когда рядом со мной был мой Ангел, отделенный тонкой, но непреодолимой гранью стекла, Морта постыдно прятала свою косу и покидала моё подземное убежище побеждённой.

Но наконец-то высшие силы смилостивились надо мной – непроглядная тьма окутывает мой измученный разум, и я надеюсь, что эти искренние слова моей собственной молитвы станут достойным завершением этой странной жизни.

Я люблю тебя, Кристин! И умираю с твоим именем на губах.

***

Но как несправедлив этот мир к своей жертве! Я жив, и принятое мной за долгожданную смерть было лишь мучительным сном. В моей душе поселился новый страх: быть может, это и есть Ад? Моё персональное Чистилище, ограниченное стенками чёрного гроба, но безграничное в моём измученном разуме? И этот дивный сон – всего лишь изощрённая пытка, которую, как мастер, я оценил сполна. Но неужели небо может быть таким жестоким, что б послать мне её образ?

Да, я видел её, мою Кристин! Видел настолько же ясно, как сейчас вижу глубокие трещины и холодную ткань моего гроба. Она пришла ко мне, выполняя своё обещание, ту страшную клятву, что принесла мне много и много веков назад.  Но, видно, дарога поторопился с заметкой, и моя ученица пришла слишком рано. Хотя, зачем я ищу оправдание своим снам? Бедный Эрик, неужели ты до сих пор веришь, что это могло быть на самом деле? Разве могли твои глаза видеть облик своего Ангела, разве твоя кожа могла ощущать тепло её прикосновений, разве могли твои губы шептать в этой мёртвой тишине её имя?.. Нет, всё это – не более, чем сон. Я сам – мастер иллюзий, и поэтому знаю это.

Но как мне хочется уверовать, что она действительно была здесь, что её ладонь касалась моего мёртвого лица, что она сказала слова, заставившие моё сердце хоть на несколько мгновений биться чаще, почти как живое. Нет, нет, мой измученный разум не мог вложить в её уста столь смелую и необходимую мне фразу! И сейчас я слышу эти слова, я цепляюсь за них, как смертник цепляется за тонкий лучик уходящего солнца, проникающий в его камеру сквозь переплетенье стальных прутьев.

«Через два дня я приду к тебе и найду здесь своего Ангела музыки, Призрака Оперы, Голос, монстра, бедного, несчастного Эрика, кого угодно – только не мертвеца! Ты слышишь меня?!»

Да, я слышал тебя, мой Ангел. Слышал, но одновременно и верю и не верю, что это было. Ведь в доме не осталось и следа твоего присутствия, и разум подсказывает мне, что это действительно сон, только сон. А я не верю ему, не верю!

Ну вот, я снова плачу. Похоже, мои мысли о собственном безумии не были лишены некоторой доли справедливости – ибо только сумасшедший может горевать о нереальности сна. Нереальности ли? А, может быть, стоит проверить? Два дня – не такой уж и долгий срок для того, кто немалую часть своей жизни провёл в одиночестве, блуждая по мрачным подземельям Парижской Оперы. Тем более, когда в моей душе забрезжил лучик надежды, мысли о смерти не кажутся мне такими уж и привлекательными. Скоре наоборот – я почти ненавижу их, мне противна эта слабость.

Но если она не придёт? Если всё это действительно плод мечущегося в бреду разума? Да, тогда я снова возжелаю смерти, ибо моё разбитое сердце окончательно разлетится на миллионы частей, и даже самая сильная надежда будет не в состоянии соединить их.

***

Как много может дать отчаявшемуся надежда. Всего несколько часов назад я не находил в себе сил, чтобы открыть глаза, но только что вернулся из соседней комнаты с часами в руках. Как замечательны эти часы: небольшой серебряный кругляш поблескивает в неверном пламени свечи, изящные стрелки равномерно бегут по гладкой пластине циферблата, тонкая цепочка коварно зацепилась о рукав моего одеяния, словно моля не отпускать её. Но даже без этой мольбы я ни за что не расстанусь со своим сокровищем. Ведь, глядя на этот маленький механизм, слушая сухие щелчки оставшихся в прошлом секунд, я буду ждать возвращения Кристин.

Не знаю, когда они приходила ко мне (я заставил себя поверить в это), поэтому буду отсчитывать сорок восемь часов с этого момента. Так даже лучше – если она немного опоздает, Эрик не узнает об этом. Сейчас я радуюсь этой своей детской хитрости, но мне не стыдно.  Вдоволь настрадался Призрак Оперы за последний месяц, что б корить себя за такую маленькую слабость.

Но как усыпляет это тягучее движение! Веки мои слипаются, хоть я и стараюсь не уснуть – мне боязно сбиться со счёта и не дождаться прихода Кристин. Это было бы просто глупо, да, Эрик? Да, да, конечно глупо…

***

Похоже, я все-таки спал, ибо чувствую себя настолько великолепно, насколько это возможно в моём нынешнем состоянии. Надо посмотреть, сколько времени прошло. Когда я последний раз взглянул на часы, то было около шести, не знаю – утра или вечера. Сейчас же половина седьмого. Неужели я проспал полдня? Скорее всего так, ибо полчаса отдыха не дали бы мне столько сил. Впрочем, это даже хорошо – я хочу удостовериться, что видел Кристин не во сне, а наяву, а для этого мне надо будет бодрствовать весь следующий день. Но в этом ожидании нет ничего страшного – теперь, после хорошего сна, я понимаю, что все мои страхи относительно её нереальности были чистой воды бредом больного. Да, она приходила ко мне. И зачем мне ещё какие-то доказательство, если моё сердце твердит мне как навязчивый мотив: «…я приду к тебе и найду здесь своего Ангела Музыки… я приду и найду… приду!» Какая  это сладкая музыка! Во мне, как и прежде, загорелось желание творить, сочинять, играть… Она просит меня жить – и я с радостью исполню эту просьбу. Кристин будет довольна своим Эриком, она поймёт и простит его и останется с ним – навсегда или даже дольше. А он всё будет делать ради неё! Он посвятит ей каждую свою ноту, каждую строчку своей новой пьесы!

А пока надо придумать достойное название для будущего шедевра – не могу же я подарить своей возлюбленной безымянный подарок!

«Королева Кристин»? Нет, слишком банально и скучно, да и куда всем этим смертным королевам до моего Ангела! Она заслуживает чего-то гораздо более возвышенного и утончённого, настолько же прекрасного, как и она сама. Может быть, «Вечный ангел»? Но вдруг она увидит в этом насмешку? Я не желаю, чтобы её коснулась даже тень тени печали, особенно если её причиной станет Эрик. Ангелы не должны плакать от горя, их слёзы только для счастливцев. Да, я принесу её настоящее счастье, это в моих силах, в моей власти! Если понадобится, Призрак снова появится в своих владениях. Весь мир будет у её ног, и он упадёт туда благодаря мне!

Но нет, не стоит. Не думаю, что Кристин будет рада жить рядом с настоящим монстром. Я ведь помню те дни после похищения, что мы провели вместе. Она смотрела на меня с таким ужасом, что в нём даже растворялось отвращение к моему лицу. А эта попытка самоубийства! Вспомни пугающий аромат её крови, вспомни утихающие удары маленького сердца под твоей ладонью. Нет, Призрак Оперы должен исчезнуть навсегда, испариться, словно его никогда и не было – вот тогда Кристин будет счастлива рядом с Эриком, Ангелом Музыки.

А может, мне так и назвать пьесу – «Покинутый Призрак»? Ведь в ней я отражу всё, что испытал за последние два месяца - и радость обретения, и горе потери, и безумие монстра, и ощущение смерти, и робкую надежду, и настоящее счастье. Но тот, кем я когда-то был, почти потерялся в этом длинном пути. Его покинули все, в первую очередь – гордый Эрик, отпустивший свою возлюбленную с другим ради её счастья. Эта пьеса станет не только моим даром Кристин, но и прощанием с некоторой частью себя.

Я смотрю на часы. Прошло меньше часа с момента моего пробуждения – время течёт так медленно, словно специально дразня меня своей неторопливостью. Но я даже рад этому – сколько ещё впереди счастливых мгновений, наполненных ожиданием чуда и радости. Это как хорошая увертюра, лишь распаляющая желание слушать дальше. Так и я буду ждать мою Кристин, моего Ангела.

Осталось ещё около тридцати пяти часов. А может быть – даже наверняка – ещё меньше. Но и за это время я могу успеть найти хоть несколько нот для своего шедевра, благо бумага и перо всегда рядом со мной. Конечно, плохо, что руки дрожат – и так мой почерк далёк от идеального, но это ерунда. На языке музыки не видно прыгающих строчек и неровных линий, там всё гораздо честнее. Итак, «Покинутый Призрак».

А всё-таки я поторопился с указаниями дароге. Мёртв не Эрик. Мёртв Призрак Парижской Оперы.

***

Минули отведенные часы. Мне казалось, что они будут пусть и счастливой, но тягучей вечностью, а получилось - короткий миг. Скорее всего, в этом виновата музыка. Я всё-таки добрался до органа и всё это время сочинял. Работа идёт очень медленно – мне трудно подбирать подходящие звуки, которые точно бы отобразили мой замысел. К тому же, я постоянно отвлекаюсь – в моих мыслях безраздельно царствует Кристин. Её образ и сейчас стоит перед моим взором – она словно бы слушает мою музыку, оценивает её… Но это лишь мои мечты – самой ученицы всё ещё нет, и неизвестно, появится ли она.

Но нет, я не позволю этой мрачной бездне снова захватить меня! Надо отбросить эти мысли, отправить их в самый дальний угол сознания и никогда не выкапывать оттуда! Мне и думать не хочется о том, что будет, если надежда, хранившая меня эти два дня, вдруг исчезнет, растает без следа. Наверно, лучший выход – уснуть. После столь долгого бодрствования это не станет серьёзной проблемой. Всё лучше, чем изводить себя напрасной тревогой.