Цена

Я издала слабый звук - он мог показаться случайным, но я знала, что это привлечет его внимание. Он помедлил в нерешительности и полуобернулся на месте, взглянув на меня через плечо четырьмя черными дырами, заменявшими ему лицо. Я отвернулась; не в силах встретить его глаза, только не тогда, когда я не знала, где они, не видя их. Он поколебался, его руки дернулись, и он бы снова развернулся, чтобы выйти из комнаты... если бы я не заговорила.

"Коснись меня". Не больше, чем шепот, исчезнувший, потерявшийся во тьме столь же быстро, как и родился, слабый и мимолетный вздох, словно и вовсе не появлявшийся на свет.

Я ничего не услышала, и потому осмелилась опять взглянуть на него. Он замер, совсем как какое-то чучело животного. Он напомнил мне один из тряпичных манекенов, тех, которые используются в массовых сценах, когда моль уже давно пожрала черты их лиц. А потом, медленно, он как будто съежился, как если бы кто-то проделал в нем дыру и песок начал мало-помалу высыпаться наружу.

Возможно, он не услышал меня, подумала я. Возможно, он усомнился в том, что услышал. Это было понятно. Газ шипел, сгорая, в камине и такой шепот мог легко затеряться в воздухе, загустевшем от невысказанных слов.

Я вновь произнесла :"Коснись меня". И на этот раз он увидел, как слоги приобретают форму на моих губах. Сначала он сжался еще больше, отшатнувшись; его руки одеревенело поднялись, как будто пытаясь остановить мой выдох, прежде чем он достигнет его. Темные дыры над его впалыми щеками сузились, вместе с тем, как его мертвый лоб на мгновение нахмурился в досаде, а потом и в отчаянии. Не думаю, что он дышал тогда.

Я отвернулась тогда, вскинув голову и крепче сцепив руки на коленях. Часы в зале пробили час, и осталась только тишина. Но почему-то я знала... я могла чувствовать, что он стал ближе. Я глубоко вздохнула, так же, как я делаю, когда пою и мои плечи остаются на месте... но я чувствую, как раздаются мои ребра, раскрываются под одеждой; я вспомнила, где нахожусь и тут же мое собственное бесполезное отчаяние взяло надо мной верх. Я торопливо выдохнула, разжала руки и вновь повернулась к нему.

Я обнаружила, что он подошел так близко, что я даже не могу увидеть его лица, если не решусь запрокинуть голову далеко назад. Я не решилась.

Его руки свободно свисали по бокам, но кончики пальцев пульсировали идеальным ритмом сердцебиения, чуть сближаясь и обратно, как будто не знали, схватить ли то, чего нет.

Я открыла рот, чтобы заговорить, но ничего не сказала. К моим щекам прихлынул жар, и мышцы шеи напряглись и сжались, чтобы не позволить голове поддаться инстинкту, требовавшему отвернуться опять. Онемение охватило ступню, но я не посмела подвинуть ее, и все мое лицо горело и покалывало, как бывает, когда хочешь сдержать слезы.

А потом я, должно быть, моргнула, потому что его рука, не двинувшись, вдруг оказалась у меня перед глазами, поворачиваясь, его пальцы раскрывались, словно мертвые лепестки цветка в лунном свете, тянулись ко мне, согретые самой покорностью, которую источало мое тело. Они распрямлялись навстречу мне, медленно, как вьющаяся лоза, ползучее растение, пока не коснулись легонько моей щеки...

На этот раз у меня не перехватило дыхание. Его подушечки пальцев не были ледяными и липкими в смертном ознобе, не были они и безжизненными, хрупкими, как кости, которые я помнила - нет, они совсем не были прежними. Его прикосновение было легким и сухим, как коснулся бы мертвый лист, или соцветие, утратившее уже свою свежесть и ставшее семенем.

Я не вздрогнула ни разу, и это поразило его. Я знаю это, потому что он снова отпрянул. Я еще раз издала слабый звук, и на этот раз он был случайным. Я стиснула зубы, чтобы не дать ни слову родиться на губах, чтобы не позволить им скривиться. Но если он и заметил это напряжение, то оно не остановило его, потому что через несколько вздохов его рука опять была на моем лице, и очень скоро к ней присоединилась вторая.

Дальше...я даже не могу описать это. Но теперь, друг мой, вы знаете. Вот как я убедила его отпустить меня.

Отредактировано Nouvelle (2006-03-01 16:35:48)