Гыгы...   я сама знаю. мне самой не ндря... Туплю! 
Ну ляпы у нас в порядке вещей! 
Когда писала, что-то меня смущало это так, аж не хотела это затрагивать. Упералась четырьмя лапами что б это не писать. Но как-то надо было отделаться! Ну не оставлять же его там лежать... беее   А так, хоть снимается вопрос того, что он у них там так и разлагался в доме
Ну лана, мне самой это не нравится.
Потом, может это ваще убрать? Не столь это важно, мож выкинуть...

Ну она же только служанка там. Кровного родства-то у них нет
Этот фактик можно благополучно устранить! Как работала, так и не будет... 

Хех, это да!! пока еще цветочки, скоро ягодки пойдут....     

Отредактировано Night (2005-04-11 17:20:14)

7.

Через пару дней Жюли уже без труда сама вставала с постели, нога почти не давала о себе знать. Лишь только изредка немного побаливала, но эту боль было уже намного проще переносить. Она была счастлива снова самостоятельно передвигаться. Ее это радовало и приводило в упоение, совсем  как маленького ребенка. Она восторженно реагировала на всякую возможность встать с кровати. Неужели можно понять счастье обладания чем-то, что совсем не ощущаешь и не замечаешь в повседневной жизни лишь тогда, когда это  столь жестоко отнимают у тебя?
Жюли, сидя у себя на кровати рассматривала наброски картин отца, ее отвлекла открывавшаяся дверь.
- Как ты себя чувствуешь? – Эрик остановился  в дверях. 
Жюли положительно качнула головой.
- Все хорошо. Нога уже почти не болит…  - Окинула она взглядом свою ногу.
- Это хорошо.
- Думаю, уже совсем скоро я смогу вернуться к работе. Если конечно… - она опустила глаза, - мадам меня примет обратно.
- Примет. – Холодно отозвался он с демонстративным безразличием.
На лице Жюли проступила бледность, и она устремила свой взгляд куда-то вниз, на бумагу, которую держала в руках, а точнее, сквозь нее. А если  нет?
Он заметил это.
Она обижается так же часто, как прощает и забывает эти самые обиды.
- Жюли, - поспешил сказать он. - Я взял на себя смелость сделать тебе небольшой подарок, чтобы порадовать тебя. Он ждет тебя в гостиной.
Он?
- Кто?
- Увидишь.
Жюли от удивления захлопала глазами, хмуря в недоумении брови.
- Пойдем. Взглянешь на него.
Она в нетерпении отложила на кровать листы бумаги. 
Они прошли в небольшую гостиную, в которой Жюли из-за болезни не появлялась уже несколько дней.  Она начала с любопытством оглядываться, не догадываясь, что ее может ждать сейчас, и что именно все это означает. В сердце у нее горел детский искрящийся  интерес, который то и дело обещал вырваться наружу.
Наконец взгляду Жюли открылось то, чего она прежде здесь никогда не видела. Всего лишь потому, что этого никогда здесь не было и не могло быть. Это было фортепиано. Отец Жюли никогда не увлекался музыкой, да и она тоже, потому, в их доме никогда не было ни одного музыкального инструмента, только холсты, краски, кисти… но фортепиано удивило ее.
- Где вы его взяли?
- Какая разница. Музыка – одно из самых лучших лекарств, - сказал он, подводя к фортепиано. – Это я могу тебе совершенно точно сказать.
Девушка несколько секунд рассматривала музыкальный инструмент, потом коснулась его поверхности, провела по ней кончиками пальцев.
- В-возможно. – Проговорила она. – Но я… к сожалению, я не умею играть на нем. – Расстроено сообщила она, немного смутившись.
Возможно, он был и прав, но раньше она даже и близко не подходила к музыкальным инструментам, она даже не может достойно опробовать его. Хотя, безумно бы было интересно.
- Ну, если хочешь, я могу сыграть тебе. – Предложил он на удивление ровным мягким и спокойным тоном.
Уже один этот тон отозвался где-то в глубине груди у Жюли приятным отзвуком.
- Конечно. А вы умеете? – Вспыхнули интересом ее глаза.
- Да. Хочешь?
За время пребывания здесь он начал изрядно тосковать по музыке. Это было его воздухом, тем, чем он дышал, жил, это было его спасение – тонкая материя высшего и не пробуемого на ощупь, ощутимое лишь чем-то более глубоким, чувствительным, тонким, тем, что скрыто в душе.
Это было его частью… частью  Кристины. 
- О да,  пожалуйста! – Вдруг согласилась Жюли, с интересом наблюдая за ним, пытаясь скрыть явное пробуждение заинтересованности.
Он сел за фортепиано, и открыв его крышку, положил пальцы на клавиши.
Замершая тишина начала рассеиваться, по комнате проплыл поток музыки, заставивший ее замереть. Она редко когда слышала ее.  Такую сильную и завораживающую, волной ударяющей в грудь, и просачиваясь куда-то в самую глубину тела. Если только разговоры о ней, в частности от мадам де Шаньи. Но сама мало что представляла.   
- О месье, - вздохнула Жюли, когда музыка прекратилась. – Красиво. А почему так грустно?
Потому что ему больше не за чем было жить. Без нее. Без Кристины. Без той, которая олицетворяла его музыку.
Потому что ноты, заключенные в партитуру,  музыка, сотворенная для нее, во имя нее  давно, год назад  поглотил страшный адский пламень, пожирая не только его надежды, но и силы.
Потому что он понял, что его надежды оказались мечтами, а мечты рассыпающимися в песок, в прах иллюзиями; потому что он понял, что зря вернулся, совершив ошибку, что ему никогда не стоило сюда приезжать, чтобы увидеть ее снова, увидеть Кристину.
Увидеть, чтобы всколыхнуть всю боль, и разорвать и без того кровоточащие, незаживающие раны. Потому что, бороться теперь не имеет значения. Бороться означает – принести ей боль и еще больше страданий. А он не хочет и боится этого больше всего. Да потому что легче умереть, чем каждую ночь мысленно играть реквием по своей любви, по своей жизни… И закрывая глаза слышать стук своего сердца – ровные размеренные удары, как удары гробовщика, орудующего молотком, и с каждым ударом  все плотнее вгоняющего гвозди в крышку гроба.
Да потому что она никогда не простит его, не полюбит, не захочет, потому что она не его, и этим все сказано, все кончено, а его жизнь в который раз разбита тревожной волной о жестокие грубые скалы этого мира, а он… он почему-то еще здесь, живет, дышит, и пытается что-то придумать для себя, соврав, обманув же самого себя, для того, чтобы лишний раз глотнуть воздуха. Пытается закрыть дверь в темный бесконечный тоннель. Дверь, которую невозможно закрыть.
Это ей сказать в ответ?
Он едва различимо пожал плечами.
- Я никогда не думала, - продолжила Жюли, - что вы… играете. К сожалению, у меня нет ваших способностей, бог не дал мне такого дара… вряд ли мне когда-либо посчастливится прикоснуться к этим клавишам, заставив их так же звучать…
- Это не столь страшно. Я просто хотел, чтобы ты знала. К тому же…
Призрак посмотрел на нее, немного отодвинулся от музыкального инструмента¸ и неожиданно для нее предложил:
- …Если хочешь, ты можешь сама попробовать.
- У меня не получится, месье. – Улыбнулась Жюли, замерев на месте.
- В таком случае, я помогу тебе. Ну же, не бойся.
Она, несколько минут колеблясь и медля, все же  подошла к нему, он еще немного отодвинулся, и девушка  осторожно присела впереди него.
Жюли с вспыхнувшим жаром на губах ощутила, как он коснулся ее руки, слегка сжал, потом отпустил, взял в свою, и поднес к клавишам. Сейчас она чувствовала его дыхание, биение сердца и каждое движение, и прикосновение к своей коже. Она глубоко вздохнула, чтобы преодолеть сильную дрожь во всем теле и удержать дрожь, которую он при таком тесном контакте без труда заметит.
- У тебя прекрасные пальцы. Созданные для игры. – Заключил он. - Попробуй сама…
Жюли невольно улыбнулась, ощущая его прикосновение.
Он взял ее руки, и поместил на клавиши, слегка вдавил ее пальцы, клавиши дрогнули, заставив нарушить тишину, разлившимся по комнате, стоном фортепиано. Жюли немного сжалась, когда ее пальцы коснулись прохладных твердых клавиш. 
- Расслабь руки. Вот так. Смотри. Клавиши… они чувствительны к любому прикосновению.
Жюли засмеялась.
Пускай незатейливая мелодия, вызванная неумелым перебором клавиш, но это было первое, что заставило ее за все это время радоваться, улыбаться.
И, наверное, она, как никто сейчас заслуживала такую простую, но такую важную и необходимую радость.
Жюли выпрямилась впереди него, ее руки выскользнули из-под его рук, и она сложила их на коленях, прямо сев на кончике стула, еще дальше отодвинувшись от него.
Он продолжил перебирать клавиши, умело выводя короткий, но мелодичный этюд.
Жюли с интересом следила за его скользящими по клавишам пальцами. Затем она, почувствовав желание и интерес все же ощутить каково это - сама снова очень аккуратно, словно опасаясь что-то разрушить, положила пальцы на поверхность клавиш и совсем неумело быстро наугад начала перебирать их, исключительно из интереса. Вышла достаточно причудливая мелодия.
Эрик позади нее улыбнулся.
Девушка смущенно засмеялась, почувствовав это.
- У меня ничего не получается, да?
- Почему же, продолжай, - положил он на ее руку свою ладонь и немного сжал.
Конечно, великой пианистки из нее не получится.
Но отчего бы хотя бы просто не позабавить ребенка?
Тем более девочка столько перенесла за недавнюю неделю. Это поможет ей, пусть  отчасти, но  отвлечься, заняться чем-то другим.
Жюли продолжала наугад нажимать первые приглянувшиеся ей клавиши. Местами резало слух, местами было забавно, получалось что-то необычное, далекое от идеала, и непохожее ни на что. Но ей нравилась эта не требующая сложных правил игра.
Какое-то время Эрик наблюдал за ней, следил за ее пальчиками, за тем, как она иногда начинает хихикать, нажав на клавишу, издающую по ее мнению забавный звук, слишком низкий, или наоборот, слишком высокий.
Он медленно убрал руки с клавиш, и они вдруг легли на талию Жюли.
- Сядь поближе, и не бойся. – Едва ощутимо подтолкнул он ее.
Девушка вздрогнула, ее тело снова напряглось. Она так же отняла свои пальцы от фортепиано, и ее руки легли поверх его рук, крепко сжав их. Сначала она хотела поспешить убрать их от своего тела, но через секунду поняла, что сопротивляться перед собою же бесполезно.
Жюли отпустила его руки, когда почувствовала, как они несмело начали двигаться вверх.
Его рука обогнула изгиб ее груди, и скользнула выше, коснулась ее плеча, шеи, и снова медленно начали опускаться.
Жюли выдохнула, застонав.
Она осторожно развернулась к нему лицом  вполоборота, удивленно глядя на него.
Он почувствовал ее пристальный взгляд, и это отрезвило его, и он внезапно ощутил, что дал волю излишним порывам, которых бы следует опасаться. Он резко отдернул от нее руки.
Брови Жюли прыгнули.
- Жюли…
Ему показалось, что он принес ей разочарование, лишив ее своих прикосновений.
Господи, как это глупо, наверное, обманывая самого себя, ложью усыпляя разум, а главное – сердце, убеждать себя в явственном ее влечении к нему.
Опять! Теперь вот осталось, ставя себя в совершенно глупое и нелепое положение, попросить у нее прощения. Вплоть, хоть вообще к ней не приближаться, не то, что прикасаться.
- Жюли, это всего лишь небольшой урок. – Поспешно сменил он тему, вздыхая, и набирая в легкие кислород. -  Но думаю, я бы вполне мог, если ты хочешь, научить тебя паре несложных мелодий до своего отъезда.
Жюли вздрогнула.
- Отъезда?! – Засуетилась вдруг она. -  Вы собрались уезжать?
- Да.
- Когда?
- Точно не знаю. Но я и так задержался, Жюли.
Жюли отстранилась от него, поднялась на ноги, и отошла на ощутимое расстояние. Несколько секунд она так и простояла, пока не обернулась, и дрогнувшим голосом произнесла:
- Но… вы бы могли побыть еще. Ведь, правда? Или есть какие-то важные причины?
- К чему это?
К чему?
Хорошо бы самой вот так просто ответить.
Приходящие на ум ответы пугали ее саму, нельзя было даже помыслить,  чтобы найти в себе силы, и озвучить их ему. 
- Я даже не знаю, - опустила она глаза. – Но вы совсем не приносите никаких неудобств. – Ну да! Совсем-совсем! – Правда. Да и… думаю, я буду уже скучать без своего гостя. – Она попыталась улыбнуться, чтобы скрыть внезапно подступившие в горлу слезы.
- Что ты такое говоришь… Какие глупости. Ты видишь совсем не то, что есть на самом деле…
- Тогда, расскажите мне – чего я не вижу. – Упорно продолжила она.
- Нет. Это ни к чему. И не нужно.
Он встал вслед за ней, прошелся по комнате.
Ничто и никогда не заставит его вот так просто и с легкостью открыться.
Она сама не имеет представление о том, о чем просит. Рассказать... рассказать – это значит начать повествование  с самого начала, с тех дней, в которые ее даже не было на этом свете, зато уже плотным комком, утяжеляя душу, существовала его боль.
- Почему?
- Незачем. – Коротко кинул он. - Потому что ты вовсе не заслуживаешь кошмара в своей жизни. И, кроме того… я и так слишком промедлил Жюли. Думаю, теперь, когда ты поправилась, мне ни к чему оставаться. Мне нужно возвращаться.
Жюли растерянно поджала губы.
Остаться совершенно одной…
А она, кажется, уже начала привыкать к тому, что в ее доме, с ней под одной крышей поселился столь необычный жилец. К тому же, может и доставляет лишние беспокойства, зато одновременно с этим от мысли этой по телу растекается такое странное ощущение – словно пожирает тебя нетерпение к чему-то, сердце начинает стучать быстрее, и иной раз удерживаешься от странного желания услышать этот голос или просто ощутить на себе его взгляд.
Странно?
Странно.
Но так не хочется терять эти ощущения, которые столь неожиданно влились в ее жизнь. 
Хотя, наверное, он прав, не сможет же она навечно здесь его поселить, словно привязав, как вечного постояльца. Что скажут люди? Одна эта мысль чего стоит – откуда не возьмись странный мужчина!
Кроме того, должно быть, у него своя жизнь, что ему до нее, маленького глупого ребенка, который боится темноты, прося, чтобы его не оставляли одного, когда во сне ему явился кошмар, так искренне радуясь неожиданному подарку, с благодарностью и тайной радостью следящий, как заботятся о  нем, справляются о здоровье, проверяя, не поднялся ли снова жар, для полноты картины оставалось бы еще попросить рассказать на ночь сказку... 
Хотя, наверное, и правда, привычка вступила в силу, и ей будет сложно смериться с тем, что она останется совсем одна в этом доме. Но рано или поздно это произойдет и ей все равно придется с этим мириться.
- Я думаю, тебе стоит пока вернуться к себе. Уже поздно. А излишнее переутомление тебе ни к чему.
Жюли окинула его немного помрачневшим взглядом.
Он прав. Она устала. Но так не хотелось уходить.
- Не переживай. Я не уеду просто так… не попрощавшись с тобою. Не бойся. – Уточнил он, замечая в ее глазах тревогу. Если ей так будет лучше и проще – он правда не уйдет неожиданно и молча.
Жюли грустно вздохнула, и едва различимо улыбнулась ему в ответ.

--

Безумная усталость брала над Жюли верх. Она вошла к себе в комнату, дошла до кровати, и прямо не раздеваясь, рухнула на нее, уткнувшись лицом в подушку.  Она несколько минут так пролежала, закрыв глаза.
Наверное, все это так глупо.
Безумно глупо. И зачем только странные непонятные мысли лезут к ней в голову, заставляя бояться саму же себя, терзая, разрываться  на части душу. 
Восстанавливая у себя в голове картину событий, Жюли невольно покраснела. Внутри ее груди прошла сильная судорога.
Странно все это.
Будто ранее неведомое подступало к горлу, заставляя сдерживаться, как сдерживают вопль ужаса, до боли в висках, стискивая зубы, напрягая все тело, каждую его частичку.
Жюли это пугало.
Она начинала бояться сама себя, своих ощущений, и вместе с тем желая испытать их снова.
Нет, ее ощущения играли слишком злые шутки с ней. А она, будучи беззащитной, не зная, как противостоять этому, поддавалась.
Потерять так неожиданно ворвавшегося к ней в жизнь человека…
Почему против этого восставало сердце, сжимаясь до боли, крича во весь голос, что не желало так просто отпускать?
Ведь он никто, она толком не видела его, его лица, не говоря уже о том, что совершенно ничего не знала о нем – с чего и откуда эта странная привязанность, которая пугает своей неизвестностью? Да и она ему была чужой, станет он смотреть на ее грусть и слезы. 
Она отвлеклась от этих мыслей, попытаюсь заглушить их рассуждениями совсем иного рода.
Жюли понимала, что ей необходимо, либо вернуться в дом мадам на прежнее место, либо навсегда его покинуть, но для этого, как и в первом случае  нужно объясниться с ней, не оставляя никаких недомолвок. Все-таки она работала в доме де Шаньи почти больше года, привыкла к мадам и любила ее. 
Она все-таки решила то, что она должна навестить мадам, поговорить с ней и объясниться, как бы страшно и неудобно это не было, и какие бы приступы смятения это у нее не вызывало. Если Кристина посчитает, что та недостойна больше работать в ее доме, то Жюли сразу же и безоговорочно покинет его. Но если она больше не будет работать в доме де Шаньи, то ей вероятнее всего придется искать другую работу, чтобы существовать и зарабатывать на пропитание. Она несколько раз уже заранее подумала  о том, а не начать ли ей рисовать?
За окном взвыл ветер, ветки деревьев тревожно закачались, и ударили в стекло, заставив его зазвенеть. Жюли вздрогнула.
Остаться здесь, одной?
Никогда!
Она сорвалась с кровати, и кинулась по коридору вперед, поспешно перебирая ногами, путаясь в своей юбке, рискуя, того и гляди, растянуться прямо здесь, на холодном деревянном полу.
Нет, пусть так. Так лучше!
Пусть кинуться ему в ноги на колени, и умолять не покидать ее, но никогда не остаться одной…  Чувствуя, как холод одиночества заглатывает все глубже и глубже.

--

А ведь еще секунда бы и не смог он сдержать порыва… порыва вот так вот взять, и начать свой рассказ.
Она сама-то хоть понимала об этом, когда просила его рассказать обо всем, чего не знала?
Нет, не понимала. Откуда ей понять и знать это все?
Нет, не мог он…
Он притворил дверь, прошел на середину комнаты, вдруг остановившись в густом полумраке, оглядевшись. И хорошо, что вещей нет. На сборы время тратить вовсе не надо.
Рассказать ей обо всем?
Ненависть. Может ли быть что-то сильнее ненависти к самому себе, растекающейся по телу ядовитыми волнами боли? Он столько лет жил с этим, что невольно можно было бы уже примириться. Только, нельзя, невозможно, всякий раз ощущая себя тем, на которого, как на ничтожество смотрят другие. И лишь единственная защитная маска - ощущая себя сильнее других, скрываясь за безликой тенью, мистифицируя и запугивая, хоть как-то, хоть каким-то образом выкарабкиваться на поверхность, выживать.
И вот так вот взять и рассказать, а вместе с этим и снять перед кем-то единственное, что защищало его – маску?
Он вскинул руку, и дотронулся до нее. А потом вдруг и вовсе снял.
Вот так взять, и снять ее, словно стянув с себя кожу, оголить все ужасы своей жизни перед чужим взглядом?
В таком случае, должно быть  и, правда, легче и куда безболезненнее содрать с себя кожу, чем вот так просто предстать перед кем-то другим совсем беззащитным, ощущая, как брезгливо с отвращением чужой взор огибает каждую черточку твоего лица, задерживаясь и останавливаясь, замирая, изучая, словно вгоняя занозы в самое сердце, разглядывая, будто невидаль, с каждой секундой делая шаг назад, а потом и вовсе отвернувшись.
Он окинул маску взглядом, которую держал в руках.
Ту, которая казалось единственным спасением, будучи в силах хотя бы отчасти уберечь от лишней боли, ту, которую он ненавидел, как часть страшного проклятья, легшую белым отпечатком на его жизнь; словно ощутимой, холодной стеной разделившую его мир, отделившую его от Кристины, от каждого, кто так или иначе появлялся или появится в его жизни.
Он несколько секунд внимательно смотрел на нее, не отрывая взгляда, словно сам изучал в подробностях. 
Дверь щелкнула, и отворилась, даже если бы у него в запасе была пара секунд,  он бы все равно был не в силах ничего сделать.
Жюли, запыхавшись, влетела в комнату, и ту же секунду замерла на пороге.
Кажется, правила приличия, о которых она так неосторожно забыла, столько раз с укором говорили ей о том, что входить необходимо со стуком.
Хозяин комнаты стоял на самой ее середине.
Руки его дрогнули.
Жюли приглушенно вздохнула. Что-то было в нем не так. Только вот что – она толком сейчас никак не могла понять.
Замешкавшись, он, сам того не желая,  выронил  из рук маску, и она глухо ударившись о деревянные не очень ровно положенные половицы.
Жюли увидела, как упало что-то к его ногам, и тоскливо белея в полутьме.
Глухой звук, ударившейся о пол маски отрезвил Жюли. Она вздрогнула.
Закричать было как-то несподручно, да и не получилось бы, дыхание сбивалось от быстрого бега. 
Рухнуть, обессилившая на пол куда лучше, но она удержалась на нестойких ногах. Еще несколько секунд она не верила, сомневаясь, того ли человека видит перед своими глазами. Или ее глаза жестоко глумятся над ней, играя злую, очень злую шутку.
Полутьма коварно сжевывала черты лица, не позволяя убедиться или оспорить свои догадки.
Кажется, она уже столько раз пыталась вообразить его без маски, что воображение строило множество образов, самых необычных и самых непредсказуемых. Но никогда, ни разу - такого. Или воображение ее было слишком слабо и наивно? Куда слабее, чем премудрая природа, однажды не на шутку решившая восстать против всего естественного и устоявшегося, решившая показать и другие свои дарования и умения, кроме как произведения на свет совершенных во всем, таких простых  незамысловатых и однообразных отпрысков, явно отличившись в своем творении на этот раз.
Дети обычно называют это кошмарами, и тогда возникает желание, как можно скорее проснуться, открыть глаза, но она не спала, и ко всему прочему не считала себя маленьким ребенком.
На секунду он ощутил в себе какой-то странный, сжирающий душу страх от того, что она смотрит на него.
Она как-то неестественно ссутулилась, словно нахохлившаяся птичка, виновато поспешно окидывая ее взглядом, что-то простонав себе под нос, не смея отвести от него взгляда.
Лучше бы она завизжала и убежала бы прочь, забилась  в самый темный дальний угол, вздрагивая всем телом, боясь еще хоть раз столкнуться ним, заговорить, и никогда, никогда он не видел бы ее больше. Никогда!
Так было бы лучше. И легче.
Но она, к его ужасу и удивлению не делала этого.
Он видел лишь ее побледневшее лицо. Она словно приросла к половицам, стоя на своем месте.
Прочь же!
Но она сделала шаг к нему.
- О месье… - Выдохнула она,  и вдруг сделала к нему еще несколько шагов.
Он дернулся, как от удара плетью, содрогнулся всем телом и отшатнулся, словно искалеченным и изуродованным жизнью был вовсе не он, а она, и это от нее стоило бы шарахаться, боясь поднять взгляд, боясь подойти, прикоснуться, встретиться глазами.
- Я не…
- Какой я тебе месье? – Разъяренно кинул он ей, вдруг стремительно направившись к ней, и схватил за плечи, тряхнув пару раз. – Не называй меня месье, ясно тебе!? Где ты видишь месье…
Жюли всхлипнула в его руках, скривившись от боли. А может от отвращения. Он так и не понял. Да и лучше – пусть отвращения! Так привычней и проще. И почти не больно. Он привык.
- Не называй никогда меня месье! – Еще раз тряхнул ее он, что у девчонки запрокинулась голова назад,  как у куклы, будто грозя, того и гляди, слететь с плеч.
Наверное, не откажись бы покидать свое пристанище ее душа, он бы точно ее вытряхнул из нее.
- Кто тебя просил?! – Отплевываясь яростью, крикнул он. -  Кто тебя просил, проклятая девчонка сюда приходить, врываться вот так просто? Что б тебя… лучше б ты навсегда осталась прикованной к постели! – В ярости сплюнул он, наконец, оттолкнув ее от себя. – И не явилась сюда. – Процедил он сквозь зубы в заключении.
Жюли не произнесла ни звука, лишь поспешно схватилась за плечо, потирая его.
Он быстро наклонился, поднял маску, взял ее в руки. Несколько секунд Жюли, не двигаясь, смотрела на него, потом, отведя глаза, подавила в себе подкатившие к горлу слезы, и снова подняла на него взгляд, наблюдая, как он вертит в руках злосчастную маску.
Толк теперь торопиться я ее одевать…
Никакого. 
- Уйди от меня прочь. 
Жюли облизала пересохшие губы.
Первый испуг прошел, и она ощущала, что почти привыкла, и ее сбившееся дыхание восстановилось, она снова дышит ровно.
Странно все это было. Странно и как бы не с ней. А одновременно взгляд сам, с дотошным любопытством поспешно огибал снова не столь заметные в полумраке на дальнем расстоянии черты лица.
Жюли, как дочь художника, и сама державшая в руках не раз кисть имела обыкновение как-то сразу складывать отдельные части в единую картину, как и рассматривать единую картину, деля ее на отдельные части. Единая картина, отражающая этого человека, сложилась в ее голове еще давно, в которой для нее уже многое было предельно ясно. И теперь то, что она увидела теперь, было всего лишь частью, которую она могла всего лишь внести в уже сложившуюся картинку. Это дополнение не могло стереть запечатленного ранее, могло отчасти поменять, но канва, которая являлась основной была уже неизменна.
Да, она на долю секунды ужаснулась. Но как человек, отчасти имеющий представление о человеческой красоте, стандарте, пропорциях, благодаря рисованию, смотрела на это, как на выражение чего-то поверхностного, ища во всем нечто глубинное, то, что не всегда видно глазу художника, но что непременно необходимо разглядеть, чтобы скомпоновать целостный рисунок.
- Что тебе надо? – Обессилено спросил он, замечая, что она все еще здесь.
- Я всего лишь хотела… - запинаясь, начала она, как на автомате повторять то, за чем и пришла изначально, - …хотела… сказать, что может…  может, вы помедлите с отъездом?
- Вон…
Он обернулся, девушка до сих пор почему-то стояла на прежнем месте. Она не кричала от ужаса, не билась в истерике, не лишилась чувств, она заинтересованно рассматривала его, не отводя глаз.
Это-то и было больнее всего. В очередной раз ощущать себя частью балагана, где каждому жутко интересно взглянуть.
- Вы поэтому ее носили? – Наивно произнесла она. Лишь потому что не знала, что произнести еще. А промолчать не могла.
Нет, ему просто нравится разгуливать по улице, приковывая к себе недоуменные взгляды горожан. Она хоть сама поняла, что спросила?
- Жюли, вернись к себе. – Прохрипел он, ощущая, как руки против его воли сжимаются в кулаки. – Уходи же, ты слышишь?
Еще одно мгновение, и он лучше ощутит, как сникает, становится вялым ее тельце в его руках. Ему даже не придется прикладывать никаких усилий, она такая хрупкая, что стоит лишь прикоснуться к ее шее, и он не услышит от нее больше ни одного вопроса.
Жюли пожала плечами. 
- Вы страдаете от этого… от того, что она не любит вас из-за этого… – Наивно произнесла она, сузив  глаза.
Глупая девчонка, и зачем она еще продолжает разговаривать с ним, испытывая его и так находящееся в шатком состоянии терпение?
Вот уж ему с ней меньше всего хотелось говорить.
Жюли вдруг всхлипнула, окинула комнату тоскливым взглядом, и нерешительно развернувшись, нетвердой поступью направилась к двери.
Теперь ей долго-долго думать и осознавать, что же на самом деле произошло и случилось. Сейчас понять происшедшее у нее просто не было сил.
Он заметил, что она уходит, и наконец облегченно вздохнул.
- Стой…
Она обернулась.
- Ты веришь в призраков? – Горько усмехнулся он, зачем-то задав ей этот вопрос.
- Нет. – Выдохнула она, едва шевеля бледными губами.
- Зря. Один из них прямо перед тобою.
Она тупо хихикнула.
- Издеваетесь?
- Нет. Иди.
Дверь захлопнулась.
Еще когда-нибудь, хоть раз взглянуть ей в глаза, и при этом не ощущать, как содрогается от раскатов боли и ненависти тело, не ощущать омерзение от самого себя, зная, что в ее сознании раз и навсегда запечатлено все как есть? 
Нет, невозможно это уже.
Еще хоть раз взглянуть на нее, прикоснуться к ней?
А она уже вряд ли посмотрит на него так же, как смотрела прежде, до этого.
Если вообще посмотрит.
А если и взглянет, то покривится, а не покривится, так одарит еще больнее режущим сердце, и раздирающим душу в клочья  сострадающим, жалеющим, как умирающего калеку  взором. Вполне возможно, что и пожалеет, наивная и глупая, может сама того не желая, но пожалеет, переступая через страх и негодование.
Ничего она не знает, маленькая и доверчивая, такая наивная и простая, как выросший под тенью широкой кроны цветок. И не исключено, что не поняла она порядком ничего, а страх и слезы так обычны для такого чистого и наивного существа.
Не поняла… а это значит, что можно постараться, извернуться, заслониться, и как знать, может, будет все иначе, и взглянет она на него совсем иным взглядом. И так просто попросить… приласкать, сжалиться, одарить мягким взглядом, и может даже поцелует, так невинно небрежно прикоснувшись к губам. Всего-то. На секунду, одно мгновение.
Вот так выпросить что-то, что скрыто в самой глубине, в самой черноте и темноте души – ложью и обманом? Мерзко и глупо!
Глупо!
Куда легче снести презрительные, переполненные ненавистью и недоверием взгляды, чем это сострадание, чем эту, так предательски оголяющую всю беззащитность и боль, жалость. Понять, что не так уж и много на самом деле сил, и не осталось их вообще, и что сорваться в один прекрасный момент очень легко, сорваться, и перед первым попавшимся, в чьих глазах разглядеть что-то так напоминающее жалость и утешение, разрыдаться, подобно ребенку.
Уж такой сильный соблазн. И пусть существо это будет, может, куда беззащитнее его самого, куда  наивней и слабей. И самого себя обмануть, ища понимание в глазах другого, а не вечное омерзение, и против своей воли так по-детски и глупо потянуться к нему, уповая на что-то отличное от всего такого, что знал и чувствовал раньше.

-- 

Кристина, вернувшись домой, сразу же тенью проследовала в свою комнату, не переодеваясь, словно обессилевшая  рухнула на кровать, и пролежала там почти до самого вечера. Сложно предположить, о чем думала она, как только ее отяжелевшая от размышлений голова коснулась подушки. Ее что-то мучило, тяжело, до боли стучало в висках.
Если бы хотя бы уснуть, провалиться глубоко в сон, забыть обо всем. Вот только спасительный сон к ней не шел. Все это время, неподвижно пролежав на кровати, она не сомкнула глаз, просто смотрела куда-то сквозь стену, будто могла найти там ответ на волнующие ее вопросы.
Если бы все было так просто, если бы можно было просто взять и отпустить все, что довлело над ней, принося страшные муки, если бы многое можно было бы просто стереть из памяти…
Стоило ей немного коснуться прошлого, от которого она  так старалась закрыться, как она поняла, что все, что ее окружает сейчас, и то спокойствие, что она сама создала – ни что иное, как плод ее воображения, всего лишь иллюзия.
А иллюзию оказалось так просто разрушить, так просто оказалось пошатнуть и ее саму.
- Дорогая, - дверь ее спальни открылась, в нее вошел  Рауль, - тебе плохо? Кристина, что с тобою, ты не спустилась к ужину…
Кристина оторвала голову от подушки.
- Я просто не хочу.
- Дорогая моя, ты заболела?
Так мило, что он так искренне заботится о ней. Вот только она не может сказать ему всей правды, вынужденная скрывать свои тревоги за ликом недомогания и болезни.
Еще одной ложью больше.
Еще одним острым шипом, пронзающим ее сердце больше.
- Нет, нет… - Села она на кровати, потирая кончиками пальцев виски. – Который час, Рауль?
- Четверть девятого, Кристина. – Ответил ей муж, присев к ней на кровать. - Что-то не так? Я последнее время волнуюсь за тебя, Кристина.
- Нет, Рауль. – Ответила она ему, опуская глаза. – Просто голова болит, страшная мигрень. С самого утра. Места себе не могу найти.
- У тебя больной взгляд. – Он взял ее за руку, и аккуратно погладил. - Может тогда стоит послать за доктором?
- Нет, нет, это совершенно ни к чему, уверяю тебя. – Засуетилась она.
- А Жюли, твоя горничная, где она?
Губы Кристины дрогнули, и сжались в тонкую полоску.
Она едва не сказала сейчас ему лишнего, выдав свое предположение – где ее служанка, а главное – с кем!
- Пускай сделает тебе чай от головной боли. – Продолжил он. - Дорогая, - провел он по ее щеке рукой, - ты так бледна, я очень беспокоюсь за твое здоровье. Особенно после этого случая…  с нашим ребенком.
По лицу Кристины пробежала тень. Она вздрогнула всем телом.
- Рауль, пожалуйста, давай не будем вспоминать об этом. – Сжала она его руку.
Он понимающе кивнул ей. Неудивительно, что она просила у него об этом простом одолжении. Как и каждой женщине ей, должно быть, тяжело вспоминать обо всем этом. И должно было ему догадаться, а не быть столь неосторожным и бестактным.
- Конечно моя дорогая, просто, я хочу, чтобы ты знала… ты ни в чем не виновата. Ты слишком сильно и упорно терзаешь себя этой виной, которой за тобою нет. В этом нет твоей вины, и прекрати об этом думать! Все будет хорошо.
Будет…
Да, только, к своему стыду, думала она уже давно вовсе не об этом.
Если бы она могла хоть что-то изменить…
Наверное, изменила бы. Только вот так взять, и рассказать ему обо всем – о том, почему днем ей страшно, почему ночами ей хочется плакать, чувствуя, как сжимается от боли сердце, что порою  просто вздохнуть ей тяжело, так как ощущает она, будто сердце ее  подобно камню, тянет вниз, почему она боится за него, за них, за саму себя, а точнее, за свои чувства.
Нет, легче умереть, чем вот так сейчас взять и открыться ему.
Собственному мужу.
- Что могло стрястись? – Повторил он. – Ты уверенна, что ничего плохого? Может ты хочешь рассказать мне?
Кристина поспешно  в отрицании закачала головой.
-  Совсем ничего. Просто твоя крошка Лотти, твоя жена… до сих пор глупая девочка, и ей мерещатся всякие глупости, а ночами снятся кошмары. – Покраснев, пробормотала она, словно осознавая всю глупость и несостоятельность тех слов, которые только что произнесла в свое оправдание.
- Но ведь тогда этому должна быть причина, Лотти…
- Совершенно беспричинно.
Неужели в ее памяти, в памяти его крошки до сих пор свежи все эти кошмарные воспоминания, и как он не пытайся ее оградить от этого, заглушить эти страхи, никогда не покинут ее разум?  О чем она еще могла говорить, подразумевая кошмары? О нем? Нет, это исключено. Неужели год совсем иной, отличной от прошлого жизни так и не залечил ее раны, и все его старания – ничего иное, как пустое ни к чему не ведущие старание побороть призраков их прошлого?
- Может все же послать за доктором? – Негромко спросил Рауль. – Мне не нравятся твои  частые мигрени. Пусть пропишет тебе что-нибудь, какой-нибудь чай, капли…
- О, прошу, это не стоит твоего беспокойства! – Пожала она плечами. – Не стоит. Я не хочу.
- Ты все такая же упрямая. – Улыбнулся он. – Тебя нельзя  переубедить или  отговорить… Ну хорошо, как хочешь. Да где Жюли, - заторопился он, - я сейчас скажу ей, что ты приболела, и чтобы она приготовила чай… - Он приподнялся с краешка кровати, где сидел, полный решимости найти Жюли. 
- Нет, - остановила его за руку Кристина,  усадив на место, - не надо мой дорогой, не ищи ее. Ее здесь нет. Это бесполезно.
- Бесполезно? – Переспросил Рауль. - Как это, а где она? Тогда я попрошу кого-нибудь еще… А что с ней?
- Ничего. Просто ее здесь нет и все. Голова сейчас пройдет, Рауль. Все будет хорошо. – Начала она быстро и поспешно говорить. – Я не заслуживаю всех этих сует вокруг себя.
- Что ты такое говоришь? Ты моя жена и я беспокоюсь за тебя…
Кристина грустно усмехнулась.
- Иногда мне кажется, Рауль,  что мне не следовало бы выходить замуж за тебя.
Рауль в недоумении оглядел ее тревожным взглядом.
- Кристина, милая, ты о чем? – Придя в себя через несколько секунд, спросил он неуверенным голосом. – Да что ты такое говоришь?
- Прости Рауль, я не хотела тебя обидеть, я ничего такого не имела ввиду. Просто, это моя вина…
- Ты не счастлива? Ты чего-то не дополучаешь? Может, я что-то делаю не так, Кристина, дорогая? Может это моя вина, если ты недовольна нашим браком?! Но только не молчи, если уж начала…
- Рауль, - вздохнула она, - умоляю, это не твоя вина. Я счастлива, все хорошо. Ты самый прекрасный муж, который может быть. Наверное. – Вдруг, испугавшись сама своих слов, произнесла она, и тут же замолчала. 
-  Ничего не понимаю, Кристина!
- Говоря о том, что, возможно, нам не следовало бы скреплять себя узами брака, я не имела ввиду тебя, как плохого мужа. Я имела ввиду - себя, как плохую жену. Понимаешь, Рауль, мне все чаще кажется, что ты не заслуживаешь моей компании, я не могу сделать тебя счастливым настолько, насколько ты достоин!
- Кристина…
- Рауль, ты любишь меня? – Вдруг спросила она сухо.
- Ты же знаешь. Конечно. И я не раз говорил тебе. Лотти, если бы я не любил тебя, я бы наверное, не нашел бы смелости и сил сделать то, что сделал.
- Жениться на мне вопреки уговорам брата?! – Догадалась она. – Вот видишь, даже твой брат не хотел видеть меня в вашей семье…
Неодобрение со стороны Филиппа Кристина с самого начала остро чувствовала. И где-то в глубине сознания понимала, что в чем-то он прав. Но тогда, в момент подготовки к свадьбе, в момент боли и страха ей меньше всего хотелось об этом думать.
- Все, хватит! Прошу, оставь эти ни к чему хорошему не приводящие разговоры о женитьбах и браках… Любовь моя, что ты опять нафантазировала в своей прекрасной головке? – Погладив ее о волосам, попытался он успокоить свою жену.
Кристина, опустив глаза, молчала, ничего ему не отвечала.
- Пожалуйста, не надо об этом, Кристина. Я понимаю, тебе сейчас не легко, возможно, ты считаешь, что ты плохая жена из-за определенных ситуаций, которые сложились, но это не повод наговаривать на себя, придумывать что-то. Все обязательно наладится, придет в норму. Я обещаю.  Моя Кристина, ты  самая прекрасная жена, которую я очень люблю. Милая, я говорил тебе об этом много раз. И буду говорить… Ты же знаешь.
- Я знаю. – Тихо согласилась она. – Но я хочу, чтобы ты был по-настоящему счастлив. А все чаще я начинаю осознавать, что я не могу дать тебе этого. В моей жизни слишком много того, что мешало, мешает, и боюсь, будет мешать этому.
Он поцеловал ее в лоб.
- У тебя нет жара? Кажется ты говоришь бред! – Улыбнулся он. – Ну что же это, почему ты всегда выдумываешь всякую всячину? – Он слегка нахмурился.
- О чем ты?
- Я не хочу больше слушать, как ты говоришь глупости. Ладно? Пообещай мне, что ты больше не будешь думать о том, что ты только что сказала. Мне не нравятся эти мысли. Конечно же я счастлив. Счастлив тому, что ты со мною, что ты жива, что мы… живы и мы здесь, рядом друг с другом!
Кристина потерла глаза, разъедаемые слезами.
- Господи, ты так и осталась крошкой Лотти. – Покачал головой Рауль.
Кажется, его жена, которая могла бы дать ему ребенка, сама еще ничем не отличалась от ребенка.
Он снова поцеловал ее.
- Все это очень измучило тебя. Не думай об этом. Лучше отдыхай, хорошо?!
-  О, Рауль, - вздохнула она, не выпуская его руку, которую держала в своих. - Просто побудь немного со мной, хорошо. Мне уже лучше. – Кристина придвинулась к нему, и обняла. - Рауль, прости меня... – Прошептала она ему на ухо. Но это получилось у нее как-то неестественно, будто  она заставила себя сделать это, через силу, приказав себе сказать ему об этом.
- За что, ангел мой? – Удивился Рауль, обнимая ее в ответ.
- Просто… Если что-то не так. - Поправила она сама себя. – Просто прости, хорошо? Чтобы ни было, я прошу тебя, прости!
Рауль удивленно приподнял брови, гладя ее распустившиеся волосы.
- Милая, конечно. Но  о чем ты?!
- Ни о чем, не думай. – Вздрогнула она в его руках. - Просто знай, чтобы не произошло - все будет к лучшему. И обещай не сердиться на меня. Я просто хочу, чтобы ты был счастлив…
- Кристина, ты опять говоришь что-то не то.
- А ты любишь свою глупую жену, Рауль? – Еще раз повторила она, отстранившись, и заглядывая ему в глаза.
- Кристина, ты бредишь! Милая, конечно же, ты же знаешь, я люблю свою крошку Лотти. Люблю. Очень сильно люблю, и я уже сказал тебе об этом несколькими минутами ранее.
- Даже если она… - Кристина побледнела еще больше.
- Что? – Встревожился ее муж. – Что, Кристина?
Кристина, помолчав несколько секунд, встревожено ответила.
- Даже если она до сих пор верит в сказки и однажды сделает что-то ужасное? 

Отредактировано smallangel (2005-11-01 12:23:54)

Спасибо огромное!!!
/baby/

Sunset, шо, шо, пока ничего. Может завтра утром чего кину. ((( Самой интересно! 

Ну чисто теоретически, что б в чувство привести, опять же - согреть, энергия-то прибавляется от подобной деятельности (правда интенсивной) 

Ну а если на глубинном, то представьте, ВЫ - человек, который, скажем мягко этим делом обделен ну так конкретно к своим годам, а тут... почти голая, да еще и беспомощная девушка....    мало ли что на ум придет
(правда, он ее уже не в первый раз целовал) :ph34r:

Отредактировано Night (2005-04-11 22:23:24)

Самое ужасное то, что вот сижу я и гляжу на какие-то кусочки фика, которые у меня по всему тексту разбросаны, это надо ж оформлять до читабельного вида, а это значит, что надо че-то придумать. А я не знаю че... весна, солнышко, мозги не варят   но это все ерундистика по сравнению с тем, что я вообще не знаю к какому концу придти!!!!!!!!!!!!!!
Мрак :0

Отредактировано smallangel (2005-10-16 23:12:10)

Хехе!    Ну а как же без нее, без наивности!    иначе жизнь запарой казаться будет! )))
А кто любил падать рядом с кроватями?! Это ты о Кристи?! 

Да я вообще-то по жизни грешу излишними филосовствованиями, достала всех уже, потому, видно и здесь это сказывается! Но это не грузит, надеюсь... самокапательство? )) %*!