Как и обещал, выкладываю релевантные фрагменты из главы автобиографии Майкла Кроуфорда, посвященные его работе над "Призраком Оперы". Книга называется Parsel Arrived Safely: Tied with String ("Сверток прибыл благополучно - перевязан веревочкой"), вышла в 1999 году.

Ну, поехали:

«Весной 1984 года я пришел на предварительный показ мюзикла Starlight Express и в антракте наткнулся на Эндрю Ллойд Уэббера, с которым был шапочно знаком. В ходе светской беседы он упомянул, к слову, что подумывает дать мне роль в мюзикле, над которым работает сейчас – «Призрак Оперы», истории по мотивам романа Гастона Леру о чудовищно уродливом человеке и его безнадежной любви к красавице-певице.
Я сказал Эндрю, что мне его предложение очень интересно, но после этого вчера я больше ничего об этом не слышал.

На следующий год я услышал запись главной темы в исполнении Стива Харли, рок-певца, и видел их с Сарой Брайтман совместное видео. Я решил, что Эндрю решил сосредоточиться на рок-звучании и выбрал Стива, а обо мне просто забыл. Я, конечно, был разочарован, но что уж тут поделаешь.

Позже я узнал, что в процессе написания партитуры, перечитывая готический триллер Леру, Эндрю обнаружил в нем романтический потенциал – и характер мюзикла резко изменился. Постепенно партитура стала более классической, а голос Стива для этого был не приспособлен.

В последующие месяцы масса людей пробовалась на роль Призрака, а потом, уж не знаю почему, Эндрю вспомнил обо мне. Историй на эту тему так много, что я и сам – честно! – не знаю, чему верить. Якобы Сара Брайтман услышала меня во время одного из моих занятий по вокалу и рассказала об этом Эндрю. Или мой педагог Иан Адам меня посоветовал. Или Эндрю видел меня в мюзикле «Цветы для Элджернона» - и запомнил. Не знаю, как это произошло – я решил для себя, что буду считать дальнейшее просто неким профессиональным карьерным чудом, которые со мной время от времени случались.

В апреле 1986 года, когда мы объявили, что наш мюзикл «Барнум» закрывается, мне позвонил продюсер «Призрака» Кэмерон Макинтош и спросил, «Интересно ли мне все еще спеть «Призрака»? ВСЕ ЕЩЕ? Я думал, они обо мне забыли… Но кто считает.

Эндрю и Сара пришли на последнее представление «Барнума» (все в труппе были наэлектризованы – думали, что Эндрю их заметит и превратит в звезд), а потом мы пошли ужинать в тихий ресторанчик, обычно пустой. Эндрю был всем доволен, пока еду не принесли – после этого, сказал он, стало понятно, почему этот ресторан такой пустой. По-моему, главной целью встречи было проверить, есть ли между мной и Сарой хоть какая-то «химия», и все вроде бы шло хорошо. Сара была очаровательна и явно возбуждена блестящей возможностью, которая перед ней открывалась с новой ролью. Эндрю, опихнув в сторону тарелку, с энтузиазмом излагал мне свои планы. По его просьбе я встретился с музыкальным директором The Really Useful Group Дэвидом Каддиком – встроем мы сидели и беседовали в музыкальной комнате роскошного дома Эндрю. «Послушай это», - сказал он, и поставил мне увертюру.

От этой музыки у меня волосы встали дыбом. Она словно проникла в мое тело и завладела мной – мне сразу захотелось красться по-кошачьи, особой походкой… Я приступил к работе над ролью в этот самый миг, еще до того, как мы обо всем договорились. «Эндрю, я ДОЛЖЕН это спеть! Это просто потрясающе».

Через пару недель мы встретились с режиссером шоу, Хэлом Принсом. Странная была встреча – я уже лет пятнадцать не пробовался на роли, а получал их просто так… Мы некоторое время любезничали, а потом я сказал: «Ну, давайте я уже спою?» Хэл тоже любит рассказывать эту историю: «Я даже и не знал, как попросить Майкла спеть – и он меня спас, сам подойдя к этой теме. И в тот момент, когда зазвучал его голос, я понял – мы нашли своего Призрака».

Эндрю был преисполнен энтузиазма. Когда я закончил, он просто подпрыгивал на кушетке. «Браво, Майкл, браво! Это настолько лучше, чем в прошлый раз, когда ты мне пел. Я уверен – зная тебя – что со временем ты будешь петь еще лучше!» О Боже, подумал я – чего он от меня хочет? Я был уверен, что пою просто блестяще! «О, как славно…» - я ухмылялся, но меня терзал параноидальный страх, что я не справлюсь. Я две недели вкалывал, чтобы у меня получился чертов номер – а ему нужно, чтобы я пел еще лучше! Да у меня лучше никогда в жизни не получится!

Но Эндрю и Хэл явно думали по-другому, и 19 мая 1986 года было официально объявлено, что Призрака буду петь я. Коллеги, естественно, комментировали это по-разному и называли этот кастинг «странным»: драматическая роль была очень далека от того, чем я занимался в последнее время, но Эндрю и Хэл дали мне шанс, и я им буду вечно благодарен. Я знал, что поставить Призрака на ноги будет трудной задачей, но с самого начала чувствовал, что мне это по силам. В глубине души я понимал, что справлюсь. И приступил к строгому режиму вокальных «тренировок», занимаясь по пять-шесть часов в день ежедневно – в течение двух месяцев.

Поиск внешности Призрака занял массу времени. Еще до того, как был окончательно подписан контракт, мы начали консультации с Марией Бьорнсон, нашим блестящим дизайнером, и Крисом Такером, который делал грим для фильма «Человек-Слон» и должен был теперь придумать чудовищное лицо Призрака.
Крис экспериментировал со всеми видами грима, стараясь преодолеть ограничения, которые накладывает «живой» спектакль. Мои уши и нос должны были оставаться свободными, чтобы я слышал музыку и нормально дышал. И рот мой тоже был неприкосновенен – чтобы при пении было понятно каждое слово. Идея полумаски пришла в голову Марии, и она решила все проблемы. Кроме одной: открытая половина лица Призрака должна была быть красивой, а я себя красавцем назвать ну никак не могу. Так что в дополнение к латексным накладкам, необходимым для создания уродливого черепа, губы, и скул, Крис сделал мне еще и горбинку на нос – чтобы сделать его более «сильным». Хотели, чтобы открытая половина принадлежала эдакому секс-идолу, вроде Рудольфа Валентино.

Мы переживали из-за того, как долго накладывался грим: изначально на то, чтобы подготовить мою кожу и приклеить накладки, уходило два часа. Накладки должны были прилегать плотно, как вторая кожа – на ранних стадиях клей был слабоват, и нижняя губа держалась на честном слове. Я ужасно боялся, что как-нибудь после финального поцелуя Сара уйдет, унося с собой мою губу! Потом меня красили и рисовали тени, потом сушили феном и пудрили – чтобы основа не трескалась. А потом еще смазывали увлежняющим гелем, чтобы лицо таинственно светилось – и чтобы пудра была не так заметна. А потом я еще вставлял свои разные контактные линзы, делая глаз на уродливой стороне «слепым» - в буквальном смысле, потому что видел я им в результате очень плохо.

К репетициям мы приступили 18 августа 1986 года. Знать роль на зубок (как я обычно делаю) я не мог – Эндрю еще не дописал мюзикл до конца, но свои главные песни, «Музыку ночи» и «Призрак Оперы», я знал досконально.
Хэл Принс попросил нас всех назвать свое имя и роль. По какой-то неведомой причине я не мог произнести свое имя вслух. Когда до меня дошла очередь, я что-то прохрипел, и коллеги посмотрели на меня в изумлении. Многие из них были профессиональными певцами, и я явно подтвердил их худшие опасения на свой счет. Как этот парень будет петь, если он и говорить-то не может?

Репетиции «Призрака Оперы» были для меня странным временем. Меня изолировали от остальной труппы. Большую часть времени я проводил в крошечной комнате в подвале театра, возле бойлерной – репетируя с аккомпаниатором партию и сценическое движение. Это продолжалось пять или шесть недель. Позже, для общих сцен и прогонов, меня звали к остальным. Я словно бы и не был частью команды, и это шло роли на пользу. Призрак проводит на сцене всего-то минут тридцать пять, но его невидимое присутствие ощущается в театре все время.

Хэл дал мне свободу в разработке характера. Он обеспечивал некий каркас, схему сцены, и давал мне придумывать детали. Он считал, что «Призрак» - это история великой любви, а не ужастик, которым его стали считать из-за многочисленных киноверсий. Самого Призрака он считал таинственным Идеалом – утонченным, чувственным и соблазнительным существом. Я полагал, что этому человеку присуще невероятное внутренее благородство, невероятная ранимость, и страстная гордость – которая его, в конце концов, и погубила. Говоря кратко, Призрак – экстраоринарный человек, во всех смыслах этого слова. Он уникален, он одарен, он чудовищен, и он поразителен. Мы с Хэлом обменивались идеями, он принимал или отвергал мои идеи – так я люблю работать больше всего. Хэл обеспечил мне творческую свободу, и позволил найти в роли смыслы, которые автор текста может быть даже и не предполагал…

Кое-что в постановке возникло просто случайно. Во время одной из репетиций, в самом конце, когда Кристина оставляет Призрака в последний раз, у Сары Брайтман упала с головы фата. Я поднял ее с пола, и зарылся в нее лицом – я ощутил аромат Кристины. Ее духи словно бы задержались на ткани, и эта мелочь давала хоть какое-то физическое утешение… В жизни со мной было точно так же: когда умерла моя обожаемая мать, я еще долго не менял наволочку с ее подушки – мне казалось, что она хранит аромат маминых волос. Я воскликнул «Кристина!» - все еще пряча лицо в вуаль. А потом, едва слышно, пропел «Я люблю тебя…» Так этот момент и остался в постановке – потому что он вызывает у публики мгновенную реакцию узнавания. Боже, в этой роли столько всего состоит из крошечных, но важных откровений – маленьких «моментов истины». И публика это ценит – так же, как она всегда чувствует фальшь.

Костюм Призрака очень важен: поскольку на нем маска, лицом он мало что может выразить, вся его экпрессия заключена в пластике и жестах – именно они доносят до девушки (и до публики) его молчаливую любовь. Покрой его жилетки влияет на то, как он стоит и сидит: его торс странно скован, что подчеркивает гордость и благородство, с которыми он держится. Я все время вспоминал о высоких ботинках со шнуровкой, которые носил мой дедушка Монти: он был паталогическим чистюлей, а работал в рыбной лавке, и пытался – безнадежно – держать свои рабочие ботинки зеркально отполированными. Глядя на то, как он с ними мучается, я еще в детстве считал эту пару обуви зримым воплощением тщеты и печали. Они выглядели жалкими, эти аккуратные ботинки – и я попросил сделать такие же своему Призраку. Они зримо воплощали его внутреннюю ранимость.

Мне ужасно нравилась моя внешность в «Призраке». Я был замечально, театрально гротескным, и был уверен, что меня даже самые близкие друзья не узнают. Я заблуждался: как-то раз, сбегая в театре по лестнице в полном гриме, я пронесся мимо старого друга, Джосса Экланда. Он бросил небрежно: «Привет, Майкл». Я его видел со спины, не узнал и переспросил – кто это. «Это я, Джосс!» «Боже, я тебя не узнал!» И тут мы оба расхохотались – ситуация и правда была парадоксальная.

Было очевидно, что шоу у нас получается уникальное. Но во время первых публичных прогонов нас преследовали разные технические трудности – что неудивительно: машинерия в спектакле была очень сложная. Моим проклятием была гондола, на которой Призрак попадает в свое подземное жилище. Она управлялась из-за кулис с помощью дистанционного пульта – примерно как детская машинка с радиоуправлением. Она была, скажем мягко, ненадежной. Но наш техник утверждал, что потенциал у приспособления огромный. Я заткнулся – и горько об этом пожалел.

На первом публичном прогоне все вроде бы шло хорошо: Призрак провел свою лодку по сложным подземным каналам. Гондола остановилась на нужной отметке. Я вылез и отошел, эффектным жестом взяв Сару за руку, чтобы отвести на нужную позицию для начала следующей сцены. И вдруг глаза ее расширились от ужаса – она пыталась меня о чем-то предупредить. Я незаметно оглянулся и с ужасом обнаружил, что гондола следует за мной по сцене – вроде огромного и преданного домашнего животного. Как только я останавливался, она подталкивала меня в задницу. Я старался сохранять хладнокровие – схватил гондолу за нос и попытался вернуть на место до того, как публика заметит странное поведение лодки и начнет смеяться: не хотелось бы нарушить атмосферу момента. Я ее победил, но она оказалась такой тяжелой, что когда я начал петь «Музыку ночи», я жутко запыхался. Пять минут я пел – и к концу номера думал, что у меня сейчас будет сердечный приступ. А после спектакля люди приходили и говорили – «Боже, Майкл, ты пел так эмоционально!»

Каждый прогон был кошмаром: я влезал в лодку и ждал – что теперь? Остановится она там, где надо? Или она уедет вместе со мной вон из театра – и через улицу, в соседний театр, чтобы помешать Питеру О’Тулу читать монолог Макбета?

Были и другие дивные технические сложности – хотелось вернуться в старые добрые времена, когда декорации и реквизит двигали руками. Однажды вечером Сара и я как раз приступили к финальной сцене в подземелье. По плану, компьютерно управляемый орган должен был выехать на сцену слева, а трон Призрака – справа. Компьютерно управляемые свечи должны были подняться на сцену и люки, через которые они поднимаются – всего 136 – после этого должны были плотно закрыться. В этот момент я должен был вытащить Сару на середину сцены – и, ровно в тот момент, когда я это сделал, все люки… снова открылись.

Нам пришлось пробираться по сцене, осторожно пытаясь обойти люки – задача непростая, потому что весь пол был затянут «туманом» - дымом от сухого льда. Один неверный шаг… Конечно, я понимал, что в маленький люк для свечи не провалюсь, но там было еще тридцать люков – куда больше.

Тем не менее, мы начали петь.
“This fate which condemns me to wallow in blood, has also denied me the joys of the flesh…”

В этот момент огромная кровать – реквизит из предыдущей сцены «Триумфа Дон Жуана» - внезапно выкатилась на сцену, а орган, зажив собственной жизнью, самостоятельно укатился в кулисы.

“This face, the infection, which poisons our love…”
Сара приросла к месту – не знаю уж, играла она или просто паниковала. Я шел к ней очень медленно, еще более кошачьей, чем обычно, походкой, аккуратно переставляя ноги, пробираясь сквозь море свечей, которые выскакивали наверх и снова исчезали, исполняя какой-то безумный фаллический танец. Посреди сцены я ступил неудачно и обнаружил, что одна из тридцатисантиметровых свечей влезла мне в брючину. Я оказался в ловушке.

“This face that earned a mother’s fear and loathing. A mask, my first, unfeeling scrap of clothing…”
Я подпрыгивал, пытаясь освободиться. Нагретая лампочка нещадно жгла мне ногу. Освободившись в конце концов, я пробрался к Саре – на правую сторону сцены.

“Pity comes too late. Turn around and face your fate – an eternity of this before your eyes!”
Ровно в этот момент наша компьютерная система – и все на сцене вместе с ней – полностью обезумела.
Трон уехал в кулисы, а потом вернулся обратно. Кровать ездила вперед и назад – как чокнутая кукушка в огромных часах. Вот-вот должна была спуститься решетка – и, если кто-то из нас стоял не там, где надо, у нас был шанс получить штырь в голову. В конце концов кто-то из рабочих сцены поймал кровать – руками – и удержал ее на месте. Люки закрылись, и порядок был восстановлен.

Я спрашивал потом оказавшихся в зале друзей – как все это выглядело? Они клялись, что ничего не заметили. Но так всегда бывает: если в этой сцене мюзикла что-то идет не так, публика обычно настолько увлечена, что ни на что не обращает внимания.

С большинством сложностей мы справились к премьере – 9 октября 1986 года. Если у нас еще и оставались сомнения в том, как пойдут дела, они рассеялись после десятиминутной овации, которую на устроила публика. Но того, какой успех шоу получит в мире – как бурно будет освещать его пресса, как станут ломиться на спектакль люди – мы не представляли.»

После этого Кроуфорд пел Призрака четыре года – в Лондоне, Нью-Йорке и Лос-Анджелесе. Вот что он пишет по поводу того, как ему удавалось сохранить свежесть исполнения, повторяя роль раз за разом чуть ли не каждый вечер:

«Каждый раз приходится обращаться к каким-то эмоциональным глубинам внутри себя, и оживлять идеи и образы, которые тебя волнуют.

Лично я думал о маленьком мальчике, которого я однажды видел в Лондоне – в больнице, где мы с коллегами по «Барнуму» давали благотворительные концерты. Хотя больница была детская, все палаты казались обшарпанными и унылыми донельзя… В палате этого мальчика часть места была занята лестницей – его кровать стояла как раз под ней. Я никогда не забуду его изуродованного лица. Оно было чудовищно асимметричным. Он сидел в кроватке один, но медсестра сказала мне, что к нему каждый день приходит мама. Я пытался представить себе, как его мама сидит рядом с ним на кровати. Какой она была? Как росла? Я представлял себе, как она вышла замуж, забеременела - и как, из-за акта любви, ее жизнь полностью изменилась. Она обречена была до конца жизни сидеть у кровати в чулане под лестницей со своим уродливым ребенком. Каждый вечер, когда Призрак отпускает Кристину – отказывается от своей любви – Go now, go now and leave me! – музыка поднимается до крещендо, поддерживая его голос. Я делал один незаметный жест рукой и шептал «Мама», и думал об этом мальчике. И о том, какой будет его жизнь, когда мамы с ним рядом больше не будет. И я плакал».

опера ,спасибо!  Действительно, очень интересно! я не нашла бутлег с Кроуфордом, только небольшие фрагменты, так что мое знакомство с этим Призраком очень поверхностное.  Постараюсь найти и  понять.                        

Не желая того, вы мне обьяснили  происхождение моей привязанности к фильму.  Стив Харли  был первым поющим призраком в моей жизни, видимо роковое звучание и стало  отправной точкой.

Отредактировано Милли (2009-04-14 18:06:02)

Бутлег с Кроуфордом есть в сети, только в настолько отвратительном качестве, что ни лиц, ни игры - ничего не разобрать( И адекватно оценивать, естественно, невозможно. Но отрывки из ТВ перфомансов дают хоть какое-то представление о том, насколько интересным и ярким был Майкл Кроуфорд в роли Призрака, имхо

Опера, спасибо!

Меня тронуло как Майкл Кроуфорд от волнения не смог произнести свое имя на первой репетиции, не иначе образ Призрака начал оказывать свое воздействие.)))
И насколько остро он сразу прочувствовал увертюру, что у него сразу сложился образ ПО. Здорово! И удивительно.

Ох, и мало того, что надо было настраиваться на особый эмоциональный лад, так еще и массу препятствий из "живущих своей жизнью" декораций преодалевать. Какой жють. :shok:  )))
Таки там был какой-то призрак, что баловал кроватью-гондолой и троном, и свечами.)))

А про мальчика из детского отделения больницы... вообще добило.
Обиженный, уродливый ребенок... так у меня, по большому счету, вообще все Призраки и воспринимаются.

Опера, спасибо. Про технику, жившую своей жизнью, я знала, а про то, как репетировали с Принсом, как родился эпизод после смерти
Кристины - нет. И понравился пассаж с несколькими версиями знакомства с ЭЛУ.

большое спасибо за такой хороший перевод. было очень интересно читать.

эх, а сначала ведь Кроуфорд меня жутко раздражал, когда я после Батлера его послушала. казалось - как можно его с таким высоким голосом называть прекрасным Призраком, как его можно сравнить с соблазнительным, хрипловатым, на тот момент казавшимся мне таким прекрасным голосом Батлера? а потом, послушала Майкла Кроуфорда еще раз, а потом еще и еще...  в итоге я наконец-то поняла, какой у него красивый голос, с сотнями интонаций и оттенков, призрачный, загадочный, таинственный, и нежный и опасный. сейчас уже Батлера не могу слушать .   не могу назвать Кроуфорда самым любимым Призраком, но один из любимых - это точно. жаль, что бутлега нормального качества с ним нет.

интересно, а здесь, на форуме есть люди, которые видели Майкла Кроуфорда в мюзикле вживую?

Отредактировано Lady of the lake (2009-04-19 17:47:45)

О, Дева Озера:) - как прекрасно вы описали процесс того, как до людей "доходит" Кроуфорд.
У нас на Форуме были люди, которые ГОВОРИЛИ, что видели живьенм Кроуфорда. Но в это все-таки как-то верится с трудом - это они должны были оказаться в Лос-Анджелесе в 1990 году. Не верю!)

Lady of the lake

Ух ты, в этом полностью совпадаю с вами. В восприятии голоса Кроуфорда.
Совершенно похожее случилось и со мной. Даже жалость об отсутвии качественного бутлега.)))

И мне интересно насчет живых наблюдателей-зрителей.))) Только я тоже сильно сомневаюсь. Вряд-ли кто видел Кроуфорда вживую.)))

Я Кроуфорда слышала только в записи, ну и естественно пару клипов отвратительного качества видела. Меня сразу зацепило. Его Призрак более музыкальный, утонченный. А Батлер более земной, правда именно поэтому мне PONR в его исполении нравится больше. Именно в этой сцене Кроуфорд более холодный что ли.

Был, да... сп... молчу-молчу.
Извините Алекс, если вы тут еще появляетесь.
Я тоже не верю. В двенадцать лет, конечно можно впечатлиться на всю жизнь. Но как-то уж очень сомнительно. А в 1990 году, в Лос-Анджелесе, видимо была последняя версия ПО, в котрой участвовал Кроуфорд...

Кайла

Кайла, отчасти согласна с вами. Меня тоже зацепило сразу.
Вы правы, ПО Майкла Кроуфорда более музыкальный и утонченный.
Но он совершенно НЕ холодный в ПОНР. Он более мистичный - да - менее земной, он более робкий и в себе не уверенный, у него бОльшие проблемы с психикой, и он совершенно обреченный с самого начала мюзикла и до самого конца. Он как-будто ЗНАЛ, что все усилия, направленные на завоевание Кристины - напрасны. Она его женой никогда не будет. Потому что он не жизнеспособен. Потому что он как смертельно раненная птица, не сможет уже восстановиться для нормальной обычной жизни. Никогда не достичь ему "простого человеческого счастья". :cray:
А Батлер совершенно иной ПО. В ПОНР-е это ярче всего проявляется. Он тут как будто действительно становится Дон Жуаном, проникнувшись полностью играемым образом, эдаким испанским горячим мачо. Он в совершенном смятении, но он не может не чувствовать, КАК плавится в его руках Кристина, как она ведется на него, насколько магически подчиняется его власти. Поэтому вот в этом ПОНР-е, мне кажется и не логичным, что он вдруг затянул "Раульную" пестню.)) Она ИТАК была уже его. :wub:

Хотя постановка этой сцены в фильме мне нравится больше, чем в мюзикле.
С самого начала, когда я еще "болела" фильмом, я пересматривала именно эту сцену плюс драматичную развязку в подвале.
Вот так и должно тут быть, чтобы все горело- все пылало. Первобытные страсти-мордасти, с декорациями из грубовато сколоченных досок, с яркими мазками "огня" и костром посреди сцены из струящихся вверх тряпичных языков пламени. И даже грубо размалеванный "пиратский" кордебалет тут очень гармоничен и "к месту". Тут-то и возникает иллюзия,  что все могло случиться между Кристиной и Призраком.
А в сцене ПОНР из мюзикла - не могло. Кристина совсем не так откровенно балдела от Призрака. А Призрак, при всем его "стремлении к счастью с любимой", был настолько зажат и смущен, и безнадежен..., что нет, тут не было даже надежды.

Donna

Там, на ю-тубе, несколько их валяется.))) Но сдается мне, что все об одном и том-же.
Один, где Кроуфорд и Брайтман поют во время вручения премии Тони - там еще с POTO начинается, завершается MOTN. А еще, где одна лишь MOTN.
Ну и там со всякими нарезками из фотографий.))) Больше там вроде ничего и нет.
А может кто еще чтой-то нашел, тогда поделитесь, большой плизззз.

Отредактировано Astarta (2009-04-23 11:44:22)

Вот-вот, совершенно согласна.
Образ Кристины становится даже не картонным, а уж и вовсе бумажно-салфеточным.))) Даже самая недалекая девушка узнает голос своего долгожданного "Ангела Музыки", учителя. Она-ж в первую очередь голосом прониклась. Как она могла настолько тупить...
Или ее балерины таки угостили черносмородиновой наливкой хорошенечко, что она о страстях пела дрожащим, но от другого, голосом.
Хи, даже распевшийся постройневший невероятно быстрым способом Пьянжи (хочешь похудеть - спроси меня как))), должен был внушить девушке боооольшие опасения.
Нелогично выглядит неузнавание.

Может по этой причине Кристина настолько рассеянна.
Да, он настолько "психически хрупок" в этой сцене, ну и правда бесконечно его жаль. Как он сидя на скамье, когда Кристина стоит у него за спиной, руки робкие дрожащие к ней тянет неуверенно, как будто тут-же отдернуть их готовится. Как он одновременно жаждет и боится к ней прикоснуться.
Ну бесконечно трогательный Призрак все-таки у Кроуфорда получился. :cray:

Угу. Например, сценическое решение MOTN мне больше в мюзикле понравилось.))) Все эти жесты выразительные Кроуфордовские как взмахи крыльев ночной птицы (прошу прощение за бесконечные повторения сего, ну уж очень мне он крылатым созданием видится, пусть и не Ангелом))), ну оччень хороши. И Кристина там когда не поет - рот закрывает.))
Хотя главное не в этом. А в том, что выдержана общая концепция - "Музыки Ночи", как мне кажется. Что это - раскрытие Призраком его души, его Музыки, его Мира, и никаких глазок с поволокой и откровенных поглаживаний, как в фильме.)))
А то, там получается - он ей об Музыке, а она на "сексуальный рот" воззряется, и вся НЕ в той неге!  :hey:   

Отредактировано Astarta (2009-04-23 14:09:29)

Ну дык, конечно и в мюзикле присутствуют в МOTN и эротические нотки.
Как-же без этого.., скушно.))) И верно говорите, все более завуалировано и символично, как и должно, мне кажется, быть в идеале. И никаких окровенностей.)))
А Кристина, наша Даэ (и в мюзикле), к ПО взывала и ломанулась с радостью, еще и из детского любопытства.   Хоть и увидела уже не Андела, но заинтересовалась - "Так вооот ты оказывается какой, северный олень".
Ну а там уж, голосом да намеками Кристину наивную, ПО и вовсе с ума свел.
Голова закружилась, дыханье сперло от подвальной сырости... со всеми вытекающими...)))

Сегодня  слушала ПО  с  Кроуфордом!  Впервые!!    Всю ночь!!!    Да ,это   ГОЛОС. :clap: Теперь я знаю,как должна была звучать  музыка  ночи. :wub: Но   сравнивать его Призрака и   ПО  Батлера  нельзя. ИМХО .Всё равно ,что сравнивать  шампанское  и водку , или   шотландское виски  --  назначение разное , да и повод к употреблению.( одно - для удовольствия, другое - что б захмелеть) :tease: А кто - то вообще  коньяк предпочитает, Это  я о музыкальной составляющей, извините за такое  сравнение, это от недосыпу :sp: С  прочими   кастами я  Кроуфорда не сравниваю, для меня он однозначно на порядок выше, что не мешает мне нежно любить ПО  Батлера --  так что на   пьедьестале они у меня рядышком. :yahoo:                               

Sunset , appl подписываюсь под каждым словом.

Astarta ,от того и любоф возникла, что я  увидела Призрака,а не актёра в роли.То бишь  театральная условность не помешала искренности в проявлении чуйств. Во всех остальных случаях (кастах) это  были только добротные театральные постановки   и   "проникнуться "  не получалось. Потому сравнения мюзикла и фильма были в пользу последнего. А  Кроуфорд, ну он даже прозвучал совсем по другому, я как бы по новому услышала музыку  ЭЛУ.