Намерения
Когда он шел по коридору, то вовсе не собирался заходить в ее комнату. Он только хотел побыть рядом, прислониться лбом к этой двери и представить ее по другую сторону, свернувшуюся калачиком под плотными покрывалами этой роскошной кровати - но ее дыхание было поверхностным и болезненный стон спящей достиг его острого слуха, и потому он вошел, ради того, чтобы проверить, все ли у нее в порядке.
Тихо он подошел к ее кровати, чтобы своими горящими глазами взглянуть на спящую фигурку. Уголки ее губ были опущены, лоб нахмурен. Нежные ноты скользнули в воздух ночи, такие же нежные, как ласки, которые он так желал - и не смел - подарить этой фарфоровой коже. Они успокоили ее, немного, хотя случайный всхлип все еще срывался с этих влажных, мягких, приоткрытых губ.
Она мерзла. Одеяла укутывали ее с головой, но она все равно дрожала. Ее крошечное тельце свернулось в дрожащий клубочек, руки обнимают ноги, ноги переплетены с руками - но она дрожала по-прежнему. Его холодное, как лед, безжизненное тело не могло бы согреть ее, но он ничего не мог поделать с желанием обнять ее и успокоить. Так долго он стоял над ней, желая и мечтая об ином мире, таком, где он мог бы оказать ей хотя бы эту услугу, что это начало казаться возможным. Действительно, когда он касался ее, его кожа словно начинала пылать. Если бы он прилег рядом с ней, наверняка все его тело загорелось бы так же, как загорались кончики его пальцев, кода они украдкой касались ее кожи - плеча, пальца, самого кончика восхитительного локона - каждое прикосновение такое легкое, что она никогда о них не догадывалась.
Плащ и жилет были сброшены на ковер, носок ботинка придавил пятку, чтобы обувь легко снялась. Медленно, осторожно он опустился на кровать и улегся под одеяла. Он едва начал устраиваться рядом с ней, как почувствовал незнакомое доселе ощущение, затопившее его: жар. Каждый сантиметр его тела покалывало от этого тепла, каждая клеточка кожи ликовала в своей новообретенной жизни. Он излучал тепло, как и она(по крайней мере, когда она не была такой замерзшей); почувствовав это тепло, спящая немедленно переместилась поближе к нему. Эта маленькая фигурка прижималась к ему, одна рука обнимает его талию, нога обвивает его ноги. Ее щека прижата к его груди, так, что ее макушка находится прямо под его левой щекой.
Маска, зажатая между его лицом и ее головой, неудобно давит на скулу. Мысль о том, чтобы ее снять, даже не рассматривалась; вместо этого он поддел пальцами край маски и надвинул ее на лицо, почти незаметно, удачно передвинув ее голову и не приоткрыв даже крошечной полоски мертвой плоти.
Ее аромат переполнял его, окутывал его сознание и поглощал его мысли. Он медленно обнял ее, притягивая к себе, вцепляясь в нее с болезненным отчаянием. Ее совершенство было почти неправдоподобным; он ощущал, как ее локоны касались его шеи, он ощущал прикосновение гладкой, ангельской кожи к своей груди, эта милая ручка с крошечными пальчиками лежала у него на боку, ее мускулистая ножка танцовщицы прижималась к его ноге... В мыслях он играл с ее голосом, зажав в метафорических пальцах золотую струну звука.
Она была всем. Его место было здесь, в ее объятиях, он с безошибочной точностью знал это. Он был ничем без нее, никогда не был и не мог быть. А здесь, в темноте, когда она благополучно пряталась в свой сон, он мог притвориться, как будто она знала, что он здесь. Он лелеял этот красивый, безупречный обман, играл с ним до тех пор, пока сам почти в него не поверил. Она была его женой - настоящей женой - его живой невестой - а он принадлежал ей. Может, в другой комнате мирно спал ребенок; может, ночные птицы пели за воображаемым окном в изголовье кровати; может, дом, полный счастья, ждал за дверью этой спальни, а вовсе не угрюмая темница, прячущаяся под зданием оперы.
Боль обожгла его, едва он осознал все безумство этой мечты, ее невозможность. Он никогда не сможет обладать ею, а она не захочет его и видеть. Смехотворным и жалким было не только лежание здесь, с ней, но и то, что он держал ее в своем доме. Пятнадцать дней она пробыла здесь; пятнадцать дней они держались вместе, сосуществуя в почти-гармонии, и все равно он улавливал неизменное отвращение, когда она глядела на него. Она думала, что обманула его, когда сказала, что вздрагивает, лишь изумляясь его гениальности, он позволил ей поверить в это. Он и сам хотел в это верить; он мысленно повторял эти слова снова и снова, и сердце его гордо билось, хотя разум отвергал правдивость этих слов.
Она дрожала от ненависти, от омерзения, и это никогда не изменится. Даже если бы он продержал ее здесь все золотые годы ее жизни, до момента, когда она взойдет на смертный одр, даже когда он склонится, чтобы поцелуем проводить ее, он вздрогнет еще раз перед своим последним вздохом.
Настало время вернуть ее, отпустить, как он и обещал Персу, и посмотреть, вернется ли она к нему.
Если любишь - отпусти. Если вернется, ты поймешь, что любовь взаимна... Такая простая детская фраза и такая ужасная в своей правдивости...
С этим мрачным грузом мыслей, сдавливающим грудь, он начал отодвигаться от нее; ее руки упрямо обвились вокруг него еще крепче, заставляя остаться рядом с ней. С горечью он понял, что ей, должно быть, снится ее Виконт, потому что губы стали складываться в улыбку, а лоб разгладился.
Когда он разжал руки, она тут же свернулась обратно в клубочек. В то же мгновение его сердце сжалось и он снова обнял ее, притянув к себе. Он не мог оставить ее замерзать, не важно, как больно ему было на нее смотреть. До утра он полежит с ней, а потом отнесет ее обратно. Он вернет ее в ее комнату, положит на кровать, позволит себе на прощание коснуться кончиками пальцев ее безупречной кожи, прежде чем вернуться в дом на озере, ожидать момента истины.
Утром. Утром он вернет ее.
Конечно, она пожелает позавтракать - может, он подождет до полудня.
К полудню будет уже почти время обеда - может, следует подождать середины дня.
Но к тому времени будет почти пора ужинать - может...
Нет.
Нет, ему нужно будет вернуть ее до завтрака, иначе он боялся, что вообще не сможет этого сделать. Один прием пищи превратится в день; один день, одна неделя; одна неделя, один месяц; а потом Перс ни за что не поверит, что она осталась по своей воле.
Конечно, она не оставалась по своей воле, действительно, хоть грешный его язык и заявил об этом гордо, и вновь принес ему одни неприятности.
Кристина шевельнулась и повернула лицо, чтобы взглянуть на него. Напуганный, он скосил на нее глаза - и, к счастью, обнаружил что ее глаза закрыты. С тихой улыбкой он продолжал любоваться ею во сне. Он вновь стал петь ей, и она опять спрятала лицо у его шеи, снова расслабившись. Беззвучно он молился, чтобы она не проснулась; он не вынес бы в такое чудесное мгновение увидеть страх и ненависть, вновь написанные на ее лице, сменяющие это абсолютное спокойствие.
Значит, утром, прежде чем она проснется. Он отнесет ее назад в ее комнату, потому что если он дождется ее пробуждения, то услышит ее голос, и кто знает, сможет ли он отпустить ее, когда такой голос поет для него? Если она проснется, он увидит радость в ее глазах, когда она вернется назад, на первый этаж. Он не выдержит вида этой радости, не вынесет восторга при их расставании. Сама идея о том, чтобы расстаться с ней, хотя бы на день, казалось, убьет его. Что если она никогда не вернется?
Он мог и не задавать этот вопрос. Он умрет без нее. Это не было драматичным или неправдоподобным заявлением; она стала источником его жизненной силы, всем на свете для него, его единственным смыслом жизни. Его кислородом, его кровью, биением его сердца и силой, заставляющей его двигаться. Если она покинет его, не останется ничего, внутри или вовне. Торжествующий Дон Жуан когда-то казался таким; теперь он знал, что это всего лишь банальный, незначащий, ничтожный предмет - в сравнении с ней все казалось недостаточным.
"Кристина" - прошептал он - и сразу после имени, последовали слова, которые он клялся, что не повторит, пока она не позволит ему - "Je t'aime..."*
Слова соскользнули с ее сонных губ, бормотание, искаженное до неузнаваемости. Одной рукой он нежно откинул кудри с ее лица и снова ее губы шевельнулись, пробормотали что-то ему в шею. "Эрик..." - сопровождаемое другим бормотанием.
Его мышцы напряглись. Она знала, что он здесь? Может, ей просто приснилось; может это просто совпадение. "Кристина?" - позвал он очень тихо.
"Эрик", - повторила она, таким же приглушенным голосом. Больше слов не последовало, и вскоре он вновь услышал ровное дыхание человека, погруженного в глубокий сон.
Но даже этот краткий обмен словами заставил исковерканные губы изогнуться в улыбке сквозь слезы.
______
* - "Я тебя люблю".
Отредактировано Nouvelle (2006-01-09 21:57:50)
)?
