Наш Призрачный форум

Объявление

Уважаемые пользователи Нашего Призрачного Форума! Форум переехал на новую платформу. Убедительная просьба проверить свои аватары, если они слишком большие и растягивают страницу форума, удалить и заменить на новые. Спасибо!

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Наш Призрачный форум » Законченные фики с низким рейтингом » Еще одна рукопись с чердака дома на Бейкер-стрит


Еще одна рукопись с чердака дома на Бейкер-стрит

Сообщений 1 страница 14 из 14

1

Название: Еще одна рукопись с чердака дома на Бейкер-стрит
Автор: Murkin
Рейтинг: PG-13
Пейринг: Холмс/Ватсон
Основа: - фильм Шумахера (2004), кроссовер с произведениями А.К. Дойля про Шерлока Холмса
Жанр: детектив
Размер: макси
Саммари: - Шерлок Холмс и доктор Ватсон расследуют таинственное убийство и попутно ищут Призрака
Диклеймер: претендую только на внимание читателей, все остальное – побоку, меркантильного интереса не имею
Маленькое предупреждение от автора: - иногда персонажи малость помирают

Глава 1.
- Ватсон! - Шерлок Холмс на секунду оторвался от окна, бросив быстрый взгляд в мою сторону. - Идите-ка сюда. Скорее, друг мой!
Я нехотя поднял голову – «Сравнительная анатомия» д-ра Креббса занимала в тот момент все мое внимание - и увидел, что великий сыщик занят своим любимым делом – разглядыванием прохожих на Бейкер-стрит.
- Посмотрите на эту девушку! - настаивал Холмс, продолжая следить за каким-то интересным объектом. – Так-так… Дорогой доктор, по-моему, это к вам. Хмм, и мне почему-то кажется, что сегодня у вас будет очень интересный пациент.
Я подошел к окну и, действительно, увидел молодую служанку, с испуганным видом бегущую по улице со шляпной коробкой в руках.
- Надеюсь, у вас есть что-нибудь от отравлений? – поинтересовался Холмс.
Я машинально кивнул.
- Тогда берите свой саквояж и спускайтесь вниз, - серьезно посоветовал великий сыщик. – Дело срочное, дорога каждая секунда.
Я не стал расспрашивать и последовал совету.
Когда через полчаса я поднялся наверх, Холмс сидел в кресле и курил трубку.
- Ну, как там наш пациент? – поинтересовался Холмс.
- Пациентка, - уточнил я. - Как вы и говорили – отравление.
- Есть шансы на благополучный исход?
- Довольно много. Организм молодой, помощь оказана вовремя. Думаю, она проживет еще много лет…
- И как же зовут будущую долгожительницу?
- Молли, - я не выдержал и улыбнулся. – Рыжая Молли. Очень надеюсь на ее выздоровление, иначе, боюсь, горе убьет трех достойных леди. Видели бы вы эту картину: когда бедная Молли попыталась встать на лапки, миссис Хадсон заплакала, Бетти рыдала в голос, и уж страшно подумать, что творилось с мисс Перкинс - слава Богу, она осталась дома!
- Женщины любят кошек, - улыбнулся Холмс.
- Тогда, надеюсь, вы разделите со мной их благодарность? Как знать – может, это вы спасли жизнь всеобщей любимице, выиграв несколько минут, отделявших ее жизнь от смерти?
- Только не это, дорогой Ватсон, только не это! – ужаснулся Холмс. – Прошу вас, не выдавайте меня миссис Хадсон!
- Ладно, не буду, - пообещал я. – Вы видели раньше эту девушку, служанку мисс Перкинс?
- Да, она заходила несколько раз. Миссис Хадсон сказала, что это Бетти, горничная ее приятельницы, живущей на углу Парк-Роуд. Поэтому, когда я увидел бедную девушку, несущуюся со скоростью урагана по Бейкер-стрит, я тут же подумал, что бежит она к нам - тем более, что в руках у нее была, как вы заметили, шляпная картонка.
- А если бы она просто несла куда-то шляпку? – поинтересовался я.
- Тогда она шла бы обычным степенным шагом.
- Но вы сразу поняли, что в коробке у нее - не шляпка?
- Конечно. Она держала ее совсем не так, как держат обычно шляпные картонки: одной рукой прижимала к груди, а другой обхватила крышку. Да и зачем бы миссис Хадсон так срочно потребовался головной убор? Если бы она хотела куда-то пойти, то предупредила бы нас.
- Но как вы догадались, что в коробке именно кошка?
- Как-то раз я заметил, что миссис Хадсон собрала куриные кости, оставшиеся от обеда. А перед этим она говорила, что проведет вечер у мисс Перкинс. Значит, кости предназначались кошке или маленькой собачке ее приятельницы. Но косточки от котлет миссис Хадсон выбросила, значит, лакомство предназначалось скорее кошке или кошкам. Теперь вопрос – почему служанка мисс Перкинс сломя голову несется к миссис Хадсон со шляпной коробкой? Потому что знает, что у миссис Хадсон квартирует доктор, и неплохой.
- Весьма польщен. Но почему, в таком случае, она не обратилась к ветеринару или, на худой конец, к своему лечащему врачу?
- А вы знаете, где живет ближайший ветеринар? И я тоже не знаю. Возможно, что и мисс Перкинс не знала. А лечащий врач… Еще неизвестно как он отреагирует на такого пациента. Вот Бетти и помчалась к вам. Вы же лечили Джека, помните? Миссис Хадсон наверняка рассказывала своим приятельницам как удачно вы наложили шину на лапу ее терьера.
- А так как девушка бежала очень быстро, то вы решили, что дело срочное, скорее всего – отравление…
- Да, а потом я увидел, что она перебежала на нашу сторону, и понял, что не ошибся. Ах, Ватсон, - вздохнул Холмс, - как же я вам завидую! У меня-то по утрам давно не происходит ничего необычного…
В этот момент на лестнице послышались тяжелые шаги и через минуту в проеме двери появилась миссис Хадсон.
- Мистер Холмс, к вам инспектор Лестрейд, - доложила почтенная пожилая дама.
В ту же секунду в дверях показалась крысиная мордочка знаменитого инспектора. Беспокойный по природе, наш гость на правах старого знакомого прошмыгнул в гостиную за спиной домовладелицы и смущенно поздоровался с Холмсом.
- Здравствуйте, инспектор, - улыбнулся Холмс, - чем порадуете?
- Здравствуйте, доктор, - кивнул мне Лестрейд и неожиданно замялся. - Мистер Холмс, я к вам, можно сказать, по личному делу…
- Любопытно…
- Хотя оно, откровенно говоря, не совсем личное, - уточнил Лестрейд, бесцеремонно усаживаясь в свободное кресло. – Убийство не может быть чьим-то личным делом.
- Убийство?
- Да, мистер Холмс. Убийство.
- И кто же убит?
Неугомонный инспектор заерзал в кресле и принял крайне озабоченный вид.
- В этом-то все и дело… Видите ли, мистер Холмс, вроде как я не должен вам это все говорить, но ведь если бы вы были в курсе, то давно уже подняли бы на ноги как минимум пол-Лондона…
- Да в чем дело? – удивился Холмс.
- Убийство Дюперье, - кратко резюмировал Лестрейд.
- Да, я читал в газетах, - спокойно ответил Холмс. – Но, во-первых, прошел уже почти месяц, а во-вторых, сколько я могу понять, это дело касается скорее французских, чем английских властей…
- Как знать, как знать, - покачал головой Лестрейд. – Вполне может выйти так, что расхлебывать эту кашу придется нам…
- Тогда расскажите все по порядку. Я, признаться, мало интересовался этим делом, так что знаю о нем только из прессы.
Лестрейд вздохнул и начал рассказ.
- Почти месяц назад, 27 августа, прямо посреди Нортумберленд-авеню было найдено тело мужчины средних лет, по виду иностранца. Беднягу ударили ножом в сердце…
- То есть смерть наступила практически мгновенно? – уточнил я.
- Да… И это был очень точный удар. Следов ограбления нет, деньги, вещи, документы – все на месте. По виду покойный был джентельменом, поэтому мы навели справки в гостиницах. В конце концов удалось установить, что убитый – некий мсье Дюперье, парижский коммерсант, путешествующий по делам. И что в Англию он прибыл утром того же дня, 27 августа.
- Так, - явно заинтересованный Холмс подался вперед в кресле.
- Так - да не так, - покачал головой Лестрейд. – Естественно, полиции показалось странным, отчего это скромный торговец мануфактурой, никогда до этого не посещавший нашу страну, сразу же велел везти себя в фешенебельный отель. Так вот… Мы связались с французской полицией и выяснили интересные вещи. Во-первых, покойный оказался никаким не мануфактурщиком, и, что самое прискорбное - никаким не Дюперье.  Его настоящее имя – Арман Фирмен.
- Ватсон, - попросил меня Холмс, - поищите в картотеке ящик с литерой Ф.
- Не трудитесь, - хмыкнул Лестрейд. – Мсье Фирмен – вовсе не карманник-гастролер, и даже не международный авантюрист. Он вполне респектабельный французский джентельмен, не замеченный ни в чем криминальном. И вот представьте, что этот человек, весьма, кстати говоря, состоятельный, в прошлом солидный коммерсант, уважаемый член общества, вздумал путешествовать под чужим именем и по подложным документам.  Но и это не главное. Французская полиция провела свое расследование и выяснила, зачем он приехал в нашу страну. И знаете – зачем?
- Нет, не знаю, - вежливо ответил Холмс.
- Так я и думал, – облегченно вздохнул Лестрейд. – Так вот, мистер Холмс…
Инспектор на секунду замолчал, что-то обдумывая, и вдруг выпалил, глядя прямо в глаза моему другу:
- Он приехал повидаться с вами!
- Интересно, – брови Холмса поползли вверх, - очень интересно. Ватсон, посмотрите все-таки в картотеке.
- Не надо! – Лестрейд вскочил с кресла и пробежал вокруг  стола. -Ничуть не сомневаюсь, что у вас есть его карточка, - пробурчал инспектор, усаживаясь в кресло.
- Фамилия мне смутно знакома, - кивнул Холмс.
- Да, вы любите такие дела… Так вот. Помните историю трехлетней давности? «Призрак Оперы»?
Холмс удивленно присвистнул и кивнул головой.
- Так вот, Арман Фирмен был никем иным как директором злополучной Опера Популер! Вернее – одним из директоров. Первый – Жерар Андре, погиб почти три года назад, официально – в результате несчастного случая. Неофициально болтали, что его прикончил тот же субъект, что сжег когда-то его театр. Кто его знает, что там было на самом деле: французы – он такие странные, и полиция там… тоже странная. Но так или иначе, мистер Холмс, а похоже, что парижский маньяк переселился к нам в Лондон, и что-то подсказывает мне, что скучать он нам здесь не даст.
- Даю вам честное слово, Лестрейд, - неожиданно резко сказал Холмс, - что не имею ни малейшего понятия о том, зачем мсье Фирмен приехал в Лондон и о чем хотел со мной говорить.
- Успокойтесь, мистер Холмс, - Лестрейд уныло пожал плечами и неопределенно вздохнул. – Вас-то уж точно никто не подозревает… Только нам, согласитесь, ничуть не легче оттого, что вы ничего не знаете. Но эти французы! - ни с того ни с сего рассердился вдруг инспектор. - Упустить такого колоритного маньяка! Холмс, скажите, мыслимое ли дело?
- Думаю, его особо и не искали, - спокойно ответил Холмс.
- Ватсон, ну скажите хоть вы, - обратился ко мне Лестрейд, - как можно не искать убийцу и поджигателя?
- Простите, но я не знаю, о ком речь, - вежливо ответил я. – Вы с Холмсом изъясняетесь какими-то намеками, увы, понятными только посвященным.
- Ах, да, - смутился Лестрейд.
- А между тем, история Призрака Оперы сама по себе весьма занимательна, - наставительно изрек Холмс, раскуривая трубку, - и даже отчасти романтична. Вам бы, Ватсон, она точно понравилась. Кстати, Лестрейд, раз уж вы пришли, расскажите, как все было на самом деле: вы ж наверняка в курсе последних изысканий парижской полиции.  Честно говоря, о Призраке Оперы я и сам знаю только из газет, да и то трехлетней давности.

Глава 2
- Так я вам и поверил, - фыркнул Лестрейд. – Впрочем, мистер Ватсон, ваш друг прав: по делу Призрака Оперы можно роман писать. В двух частях и с картинками.
С этими словами инспектор вынул блокнот и пролистнул несколько страниц, оживляя в памяти имена и даты.
- Так вот, мистер Ватсон, если излагать сухие факты, то суть дела такова – три года назад в Париже сгорел театр Опера Популер. И не просто сгорел, а в результате поджога. И не просто поджога, а сопровождаемого убийством. А убийству предшествовал шантаж, и, скорее всего, еще одно убийство. Говорят, что и шантажу что-то там предшествовало, но это, скорее всего, слухи. Во всяком случае, доказательств никаких не имеется… Да. А началось все с того, что молодая певица по имени Кристина Дайе стала слышать голоса…
- Голоса? – изумился я.
- Да, голоса. Вернее – голос. Да нет, мистер Ватсон, это не по вашей части. Это совершенно по нашей части, мистер Холмс вам подтвердит. Дело в том, что в театре жил призрак.
- Призрак?
Не знаю, какой вид у меня был в тот момент, но инспектор рассмеялся и радостно потер руки, наслаждаясь произведенным эффектом.
- Призрак, доктор, самый настоящий призрак. Его и до этого видели - мельком, но никто никогда не слышал.
Лестрейд огорченно развел руками, как бы сожалея о таком упущении со стороны эфемерного создания. Я испуганно обернулся к Холмсу, но тот спокойно курил трубку, откинувшись в кресле.
- Да нет, Ватсон, это тоже не по вашей части, - довольно фыркнул Лестрейд. – Призрак реально существовал. Ох, и навел же он шороху… Впрочем, вернемся к мадемуазель Дайе. Итак, сия юная особа (на тот момент ей было около семнадцати лет) периодически стала слышать некий таинственный голос, идущий неизвестно откуда. Голос был мужской, но ее это не испугало: француженки, знаете ли… Хотя, откровенно говоря, и у английских девиц в этом возрасте не пойми что в голове. Короче, голос объявил, что он-де – Ангел и будет учить ее музыке, ибо ей суждено стать примадонной в этом театре. Сами понимаете, что после этого мадемуазель никак не могла отказать такому чудесному наставнику. Бедная девушка! Судя по всему, она искренне верила, что общается с небесными силами. Если бы она тогда… Ну ладно, не будем забегать вперед.
- Видите ли, Ватсон, в это же самое время с директорами Опера Популер, господами Андре и Фирменом, ныне покойными, тоже стали происходить разные чудеса. Голосов они, правда, не слышали, зато им стали приходить послания не от кого-нибудь, а от призрака их собственного театра!  Колоритные такие  письма, с печатью в виде черепа и подписью «Призрак Оперы». Дорогой Ватсон, вы даже представить себе не можете сколько всяких чудных корреспондентов бывает у театральной дирекции, так что люди они подготовленные, но эти письма удивили даже их. Представьте себе, призрак театра требовал у них жалованья, и не сколько-нибудь, а двадцать тысяч франков ежемесячно! Двадцать тысяч, представляете, Ватсон! Ну и в придачу – чтоб мадемуазель Дайе давали первые роли. Не стоит и говорить, что директора подивились, но денег платить, конечно же, не стали. Да, и еще - письма от призрака получала также примадонна Опера Популер, мадам Карлотта – он ей всячески угрожал и требовал уйти со сцены, дабы опять-таки освободить место для мадемуазель Дайе. До поры до времени вся эта белиберда не воспринималась всерьез – а зря. Потому что очень скоро, мистер Ватсон, разразилась катастрофа.
- Дело в том, что в Опера Популер была одна ложа, в которую никогда не продавали билеты. И что самое удивительное – никто никогда ее не посещал, а в театре ходили слухи, что она предназначена специально для Призрака Оперы. Это, конечно же, ерунда. В ходе расследования выяснилось, что «ложа Призрака» - просто-напросто очень ловко замаскированная ложа бенуара, то есть в ней имелось приспособление, позволяющее скрывать посетителя. Прежний директор Оперы, мсье Лефевр, очевидно, сдавал ее какому-то постоянному клиенту, не желающему открыто показываться в театре. Почему он не сказал об этом новым директорам – большая загадка: то ли просто забыл, то ли что-то там было не совсем честно – директора театров часто идут на подобные финансовые шалости. Сами понимаете – театральный бизнес нестабилен, и, хе-хе, иногда полезно иметь под рукой некий резервный фонд. Впрочем, мсье Лефевр сейчас проживает где-то в Австралии, так что, боюсь, правды нам не узнать никогда. В любом случае, новая дирекция зарезервировала «ложу Призрака» для себя.
- Так вот, мистер Ватсон, из-за этой самой ложи случился грандиознейший скандал. Представьте себе, что вдруг в один прекрасный (или скорее – ужасный) вечер прямо посреди представления откуда-то сверху послышался громовой голос Призрака Оперы, требующий у директоров освободить «его» ложу. Говорят, эффект был потрясающим. Публику еле успокоили, пришлось даже прервать представление. А когда занавес подняли… Представляете, мистер Ватсон, прямо на сцену сверху упал труп!
В этом месте Лестрейд патетически взмахнул руками, а мне и в самом деле сделалось немного не по себе.
- Погибший был одним из театральных машинистов, некто… - инспектор глянул в блокнот, - Жозеф Буке. И это был не несчастный случай - бедняга был задушен скользящей петлей. А за день до этого он рассказывал всем желающим, что видел Призрака Оперы с этой самой петлей в руке.
- Да, трудно даже себе представить, что творилось в театре. С этого-то момента, похоже, до мадемуазель Дайе стало понемножку доходить, что ее общение с потусторонними силами  весьма… небезопасно. Так или иначе, но она, мне кажется, стала избегать своего Ангела, тем более что на горизонте появился богатый поклонник – некий виконт де Шаньи. Молодые люди искренне полюбили друг друга и даже собирались пожениться, несмотря на разницу в общественном положении. Во всяком случае они, как выяснилось, тайно обручились. И все было тихо вплоть до Масленицы, когда на традиционном карнавале в Опера Популер явилась Красная Смерть.
- Красная Смерть? – я уже не знал что и думать по поводу этой странной истории.
- Да нет, нет, доктор, это была, конечно, не Красная Смерть. Это был Призрак Оперы в костюме Красной Смерти.
- Раз от разу не легче, - фыркнул я. – Призрак Оперы в костюме Красной Смерти…
- Ну да, он явился (говорят, весьма эффектно) посреди гостей, наговорил много всего-разного и принес оперу собственного сочинения.
- И… что это за опера? – только и смог спросить я, изумленный таким количеством абсурдных ситуаций.
Лестрейд посмотрел в блокноте и ответил:
- «Торжествующий Дон Жуан». Говорят, что очень даже неплохая. Я в этом не разбираюсь. Так вот, наш Призрак явился посреди маскарада, принес оперу, обругал чуть ли не всех присутствующих, включая дирекцию, и пригрозил бедной мадемуазель Дайе, что если она не согласится добровольно с ним сотрудничать, то он уволочет ее с собой в преисподнюю. После чего, как и полагается инфернальному персонажу, провалился под землю в дыму и пламени.
- Как это?
- Да нет, все просто – в полу был потайной люк, его потом обнаружил виконт…  А дым с пламенем – сущая ерунда для опытного химика.
- И никто не пытался ему помешать?
- Все произошло очень быстро, тут еще сыграл роль эффект неожиданности… Да и пьяные были все: чего вы хотите – четверг на масленичной неделе… Короче говоря, Призрак и на этот раз ушел от ответа.
- Но потом – неужели его не искали?
- Виконт вроде как искал… Только ничего не нашел. Никто даже не догадывался, где на самом деле квартирует наш красавец. Да и боялись – история Буке была еще слишком свежа в памяти. Но с другой стороны – надоел всем этот Призрак хуже горькой редьки, и дирекция решила все-таки от него избавиться. И тогда, мистер Ватсон, виконт придумал некий хитроумный план.
- На самом деле план, откровенно говоря, был идиотским, и в результате привел к новым жертвам, но задумано было блестяще. Итак, решено было ловить Призрака «на живца»: раз уж он питает такой интерес к мадемуазель Дайе, то надо поставить в театре его «Дон Жуана» и дать ей там главную роль. Уж тогда-де Призрак обязательно явится на премьеру. Тут его и возьмут, как говорится, «тепленьким», а если вздумает дурить – просто пристрелят.
- Не буду вас интриговать, доктор – план провалился. На премьеру Призрак, действительно, пришел, но вышло из этого вовсе не то, что ожидалось. Кто ж мог знать, что ему захочется не слушать оперу, а петь в ней? Представляете, Ватсон, в середине первого действия Призрак вышел на сцену в костюме Дон Жуана и черной маске – и начал петь дуэт с мадемуазель Дайе! Идиотская ситуация - зал полон жандармов, а стрелять нельзя, не дай Бог в певицу попадешь, а время идет, и Бог весть, что там у Призрака в голове. И тут, Ватсон, девушка сообразила – взяла да и сорвала с него маску!
Все-таки Лестрейд был хорошим рассказчиком – честно скажу, что в этом месте я невольно отпрянул. Холмс, знакомый с этой историей, спокойно курил, внимательно глядя на инспектора.
- Знали бы вы, что было под маской!... – Лестрейд вздохнул и сокрушенно покачал головой. – Ватсон, наш Призрак оказался жутким уродом. Сам-то я могу судить лишь по рисункам, которые нам прислала французская полиция, но и они, знаете ли, впечатляют. Можно сказать, что у человека пол-лица нет, вся правая половина – какая-то страшная рана. Да. И вот это чудище стоит на сцене под дулами жандармских карабинов и держит в объятиях мадемуазель Дайе! Какое-то мгновение все застыли – и тут… Тут Призрак выхватил саблю и перерубил канат, держащий противовес огромной стеклянной люстры, висящей над зрительным залом! И вся эта махина рухнула вниз, прямо в партер. Счастье, что упала она не сразу, и публика успела разбежаться, но в зале начался пожар, паника, и Призрак снова смог ускользнуть от расправы. Говорят, он прыгнул в открытый люк, о котором опять-таки никто не знал, и снова исчез в дыму и пламени, прихватив с собой бесчувственную мадемуазель Дайе. А за кулисами нашли мертвого певца, который должен был исполнять роль Дон Жуана – Призрак задушил его перед выходом на сцену.
- Но тут уж, доктор, народ озверел. Публика похватала кто что нашел – и во главе с жандармами ринулась в подвал, где должен был находиться Призрак с несчастной своей жертвой. Бедный виконт, несмотря на пожар, тоже кинулся в погоню. Только вот и в этот раз поймать Призрака не удалось. Он просто исчез.
Инспектор замолчал, театрально разведя руками.
- А как же мадемуазель Дайе? – спросил я.
- Ее нашел виконт, - охотно пояснил Лестрейд. – Живую и невредимую. Бедной девушке удалось вырваться и убежать от Призрака, когда он тащил ее в свое логово.
- Какое логово? – не понял я.
- У него было постоянное жилище в подвалах Оперы. По сути дела это система пещер на берегу подземного озера – при постройке театра пришлось запрудить небольшую речку. Сколько он там прожил – неизвестно, говорят, что несколько лет. Впрочем, Призрак весьма неплохо обустроил свой быт – у него было все нужное для жизни, даже электричество. Как он ухитрялся скрывать свое жилище от посторонних глаз – до сих пор загадка. Хотя – может, все гораздо проще: полиция обнаружила в подвальных коридорах несколько весьма странных механизмов. Очевидно, это были части своеобразных ловушек, предназначенных для любителей бродить по подвалам. Кто знает, не угодил ли кто в эти самые ловушки…
- Но как же этот несчастный исхитрился исчезнуть? – недоумевал я.
- Неизвестно. То ли Призрак знал какой-то тайный ход наружу, то ли, возможно, он погиб – от своей или чужой руки – и остался лежать где-то там в подвале, засыпанный землей или на дне подземного озера… Хотя, судя по последним событиям, более вероятен первый вариант.
- Лестрейд, скажите, а отчего умер мсье Андре? - неожиданно спросил Холмс.
- Ах да, мсье Андре, - оживился инспектор. – После пожара он бредил восстановлением театра. Мсье Фирмен его особо не поддерживал, но бедный Андре уговорил его все-таки провести некоторые изыскания, кажется, на предмет устойчивости фундамента или что-то в этом роде. В ходе этих изысканий злосчастный директор зачем-то сам полез в свои любимые развалины и, к сожалению, сломал себе шею, свалившись в какую-то яму. Инцидент признали несчастным случаем - судя по всему, так оно и было. Конечно, мсье Фирмен сразу же прекратил все работы. Театр до сих пор лежит в руинах.
- И ничего нового не найдено? – поинтересовался Холмс.
- Нет, в Париже – ничего. А про то, что случилось в Лондоне – вы теперь в курсе, мистер Холмс. Будут новости – заходите, не стесняйтесь. Вы ведь знаете, мы всегда вам рады.
С этими словами неунывающий инспектор откланялся, пожелав нам доброго здоровья, и мы с Холмсом остались наедине с загадкой парижского монстра, неожиданно переместившейся к нам на туманный Альбион.

Глава 3
После ухода инспектора Холмс вскочил с кресла и хмуро зашагал по комнате с трубкой в руке.
- Ватсон, как вы думаете, - обернулся он ко мне, - легко ли убить человека на Нортумберленд-авеню?
- Практически невозможно, - ответил я, - это очень людная и хорошо освещенная улица, кругом гостиницы, дорогие магазины… Нападавший ни  в коем случае не мог бы уйти незамеченным.
- А он ушел, - просто сказал Холмс. – Это первый вопрос. Второй вопрос – если убитый желал повидаться со мной и ради этого даже приехал в Англию – почему он не прислал мне ни письма, ни другого уведомления? Есть и третий вопрос…
- Кто убил мсье Фирмена?
- Это выяснится, когда мы найдем ответы на первые три вопроса. А третий вопрос – почему ни в Англии, ни во Франции никто не знает, что именно хотел сообщить мне мсье Фирмен?
- Может быть, французская полиция была не до конца откровенна со своими английскими коллегами?
- Вряд ли. Если бы им было что скрывать, они вообще не дали бы никакой информации, ограничившись какими-нибудь бюрократическими отписками. Плохо то, что прошло уже четыре недели… Впрочем, у нас еще есть шанс.
С этими словами Холмс резко обернулся ко мне, и я поразился внезапной перемене, произошедшей с моим другом – передо мной стоял совсем другой Холмс, такой, какого я привык видеть в деле. Глаза его горели, лицо выражало азарт и нетерпение.
- Ватсон, собирайтесь, - крикнул он мне, хватая шляпу и трость, - кажется, я знаю ответ на второй вопрос!
…Нортумберленд-авеню, расположенная в одном из самых фешенебельных районов Лондона, встретила нас настоящей иллюминацией – настолько ярко сияли витрины модных магазинов и дорогих ресторанов. Гостиница «Альберт», построенная всего десять лет назад, выделялась среди других огромным стеклянным крыльцом, выходящим на тротуар и накрывающим его широким прозрачным куполом. Под одной из колонок, поддерживающей это затейливое сооружение, маялся от безделья мальчишка-посыльный.
- Не подскажете ли, как нам пройти на почту? – учтиво обратился к нему мистер Холмс.
- Да вон она, в двух шагах, - юный курьер, явно отличающийся беспокойным нравом, оторвался от колонны и подскочил к краю тротуара, пустившись в пространные объяснения о местных достопримечательностях. - Видите дом на углу? Пройдете дальше – там будет булочная, потом мадам Фенье – дамские наряды, магазин Пирсона, около которого джентельмена убили и…
- Убили джентельмена? Ах да, помню-помню, в газетах писали… Какой-то француз… Уж не ваш ли постоялец?
- Да… Он, кстати, тоже на почту шел, - ухмыльнулся посыльный, явно обиженный пренебрежением Холмса к постояльцам его гостиницы, - с бооольшим таким конвертом. Вот не ходил бы сам – может и цел бы остался.
Метнув эту парфянскую стрелу, мальчишка отошел на исходные позиции у колонны, совершенно утратив интерес к разговору, не сулящему  практического вознаграждения.
Холмс вежливо кивнул, и мы прошествовали дальше.
- Ватсон, - обратился ко мне Холмс, когда мы отошли на значительное расстояние, - мои предположения подтвердились: мсье Фирмен все-таки написал мне письмо. Беда в том, что до почты он его не донес…
- Как? – удивился я. – Его убили для того, чтобы забрать это письмо?
- Его убили для того, чтобы я не узнал то, что он хотел мне рассказать, - жестко ответил Холмс. - Вот, кстати, и магазин Пирсона. Так-так, писчебумажные товары…
Магазин Пирсона оказался  весьма уютным заведением, торговавшим, помимо прочего, кипсеками и сувенирами. Вежливый молодой приказчик с безразличным лицом показал Холмсу несколько образцов конвертов и почтовой бумаги.
- Пожалуй, я возьму вот это, - выбрал Холмс. – Вы принимаете чеки? Я принципиально не ношу с собой наличных – в наше время это так опасно. Я слышал, что даже тут неподалеку недавно убили человека.
- Уверяю вас, сэр, это был единственный случай за всю мою службу, - успокоил нас продавец, - да и раньше никто не припомнит ничего подобного. Очень странная история, сэр.
- Одно не понимаю – как убийца мог скрыться? – не унимался Холмс. – На улице так светло, как же он убежал?
Продавец покачал головой, вежливо скрывая раздражение. Разговор явно был ему неприятен.
- Никто не видел убийцу, сэр. Бедный джентельмен спокойно шел по улице и вдруг упал. Я подумал, что ему сделалось дурно, а когда выбежал на улицу – смотрю, он лежит весь в крови с ножом в груди. Жуткое зрелище, сэр.
- Но если вы видели, как он упал – значит, видели и убийцу, - настаивал Холмс.
- Нет, сэр, не видел. И никто не видел. Я и полиции так сказал. Ваши покупки, сэр. Большое спасибо, сэр. Заходите еще.
Когда мы вышли из магазина, Холмс внимательно огляделся по сторонам и решительно зашагал в сторону почты.
Несмотря на купленные конверты, писем Холмс отправлять не стал, зато продиктовал служащему две каких-то весьма  длинных телеграммы, после чего мы отправились к себе на Бейкер-стрит. Признаюсь честно – дело о таинственном убийстве на людной улице произвело на меня немалое впечатление, и, боюсь, я сильно испортил вечер моему другу, одолевая его расспросами и предположениями. Увы, все мои попытки кончились ничем – Холмс решительно отказывался обсуждать историю призрачного убийства.
Утром следующего дня Холмс был по-прежнему задумчив и немногословен, но его настроение значительно улучшилось, когда за завтраком миссис Хадсон принесла ему какую-то телеграмму.
- Хорошие вести, Ватсон, - довольным тоном сообщил мой друг. – Помните, вчера я говорил вам, что нам надо получить ответ на три вопроса - и мы узнаем, кто убил мсье Фирмена? Ответ на второй вопрос мы получили еще вчера. Думаю, сегодня мы получим ответ на первый вопрос. Скоро нас навестит человек, который видел убийцу.
И точно – около полудня миссис Хадсон впустила к нам весьма необычного посетителя.
Это был пожилой коренастый человек с круглым добродушным лицом, заросшим густой рыжеватой щетиной.
- Мистер Холмс, - начал он с порога, - мне сказали, что вы ищете кэбмена, подвозившего месяц назад джентельмена на Нортумберленд-авеню?
- Да, и долго простоявшего на улице около писчебумажного магазина. Так это вы?
- Да, мистер Холмс. А… вознаграждение будет? Я как-никак, теряю рабочий день…
- Обязательно. Расскажите все по порядку.
- Ну, это был веселый такой французский джентельмен. Он все напевал на своем языке какие-то песенки…
- Стоп-стоп-стоп. Откуда вы знаете, что он француз?
- Ну… Он выглядел как француз. И говорил с таким акцентом… Верткий такой, чернявый… Пел все время, лопотал по-своему…
- Хорошо. Где вы его посадили в свой кэб?
- На Сент-Джон-Вуд-роуд, сэр. Он еще велел остановиться на Трафальгар-сквер и долго выбирал букет у цветочницы. Очень сердился, сэр. Все повторял: «Это для леди, мадам, для настоящей леди». В конце концов он купил огромный такой веник – розы, сэр, страшно даже подумать, сколько такой может стоить. Зато какой веселый он стал, этот француз. Представляете, цветочнице ручку поцеловал, такое вот дело.
- И он велел вам везти себя на Нортумберленд-авеню?
- Да, сэр, с самого начала велел. На Трафальгар-сквер мы просто по пути остановились. А там он велел стать у края тротуара и ждать.
- И долго вы ждали?
- Да часа полтора. Сначала он веселый был, все песенки напевал. Чудной такой. А потом видит – время идет, а леди все нет и нет, так и погрустнел малость. Аж дверь открыл, все выскочить норовит, букетом машет как только ему покажется, что она к нему идет. А леди все нет. Он даже мне говорит: «Что ж, дескать, такое, что ее все нет». А я ему: «Может, случилось чего. Подождите, мол». Мне ж за простой деньги идут. И тут он высунулся – и вдруг ко мне оборачивается: «Смотри, - говорит, - с человеком плохо». А я вижу – джентельмен на улице упал, и народ к нему бежит. И он к нему подскочил, прям с букетом с этим, а потом прибегает назад весь бледный. «Ой, - говорит, - у него нож в груди. Езжай отсюда, сейчас тут полиция будет». И букет прям на улицу бросил. Ну, я и поехал.
- И куда вы его привезли? Обратно в Сент-Джон-Вуд?
- Нет, на Черинг-Кросский вокзал.
Холмс поблагодарил кэбмена, еще раз расспросил его о внешности «французского джентельмена» и задал несколько незначительных вопросов. Кэбмен отвечал охотно, хотя чувствовалось, что он уже порядком подзабыл события того далекого вечера. В конце концов, получив вознаграждение, наш посетитель удалился, весьма довольный «джентельменами с Бейкер-стрит».
- Ну, Ватсон, - радостно спросил Холмс, возбужденно потирая руки, - вы поняли, как был убит мсье Фирмен?
- Думайте что хотите, Холмс – нет, не понял.
- Ну как же! Сопоставьте события: человек идет по улице, никто к нему не подходит – и вдруг он падает с ножом в груди. А впереди в нескольких шагах в кэбе сидит эксцентричный «французский джентельмен» и нелепо машет руками!
- Убийца, сидящий в кэбе, метнул в него нож?
- Правильно, Ватсон, - просиял Холмс. – Вообще-то я и раньше слышал о таких вещах - нечто подобное практикуется в Индии. Говорят, что еще и в Китае. Но чтоб в старой доброй Англии… У нашего убийцы весьма специфическое прошлое.
- Ну почему же, - возразил я. – В конце концов, номер с метанием ножей показывают в цирке, и никакой закон не запрещает кому угодно тренироваться на досуге. Просто надо иметь хороший навык и твердую руку.
- И крепкие нервы, Ватсон. Главное – крепкие нервы, - добавил Холмс. – Представьте себе, что на вас смотрят десятки людей, а вы на их глазах совершаете убийство – и никто ничего не замечает. А потом вы спокойно подходите к убитому и забираете письмо – и опять никто ничего не видит! Нет, Ватсон, убийца мсье Фирмена – очень опасный человек. И очень изобретательный. Признаться честно, сначала я предполагал, что убийца просто заколол мсье Фирмена, подойдя к нему вплотную, и быстро отошел, пока тот не упал. Но рассказ продавца заставил меня задуматься: если к убитому никто не приближался – значит, он был убит на расстоянии. Я дал телеграмму Лестрейду, и он подтвердил мои предположения – оказывается, еще один человек утверждал, что в момент убийства около мсье Фирмена никого не было. Но где мог спрятаться убийца? Он не мог идти навстречу жертве – на ходу трудно прицелиться, да и движение руки, пусть и молниеносное, могло быть замечено. Убийца однозначно должен был найти укромный уголок. Но поблизости не было ни тумб, ни подходящих выступов зданий, кроме того, человек, прячущийся подобным образом, неизбежно должен был обратить на себя внимание прохожих. По той же причине не подходят и окна – не говоря уж о том, что из окна мудрено нанести именно такой удар, от которого погиб мсье Фирмен. И тогда меня осенило – экипаж! Вы заметили, сколько экипажей стоят вдоль Нортумберленд-авеню? И  то обстоятельство, что в них кто-то сидит, совершенно не привлекает внимание – люди часто ожидают там своих друзей или родственников, зашедших в магазины. А то представление, которое разыграл наш ловкий убийца, позволяло ему все время высовываться из кэба, как бы высматривая свою таинственную даму. Пригодился и букет – не говоря уж о маскировке, убийца спрятал в нем письмо, которое ему удалось незаметно забрать в образовавшейся давке. И вот, поняв, что убийство было совершено из экипажа, я дал вторую телеграмму – на этот раз Хиггинсу, и он мобилизовал свою команду на поиск нужного кэба.
Я улыбнулся, вспомнив Хиггинса – предводителя отряда уличных мальчишек, время от времени выполняющего поручения Холмса.
- Но ведь у преступника мог быть и свой экипаж! – возразил я.
- Мог. Но он воспользовался кэбом. Да, Ватсон, можно сказать, что убийство мсье Фирмена полностью раскрыто, кроме одной небольшой подробности – мы не знаем, кто убийца.
- Но у нас есть его приметы!
- Эти приметы, Ватсон, подойдут к сотням, если не тысячам лондонцев. Кроме того, я уверен, что они - фальшивые. Импульсивный нрав и французский акцент имитировать совсем не сложно, а парик и фальшивые бакенбарды налепить и того легче. Итак, возвращаясь к нашему вчерашнему разговору о трех вопросах, можно смело сказать, что мы знаем ответы на первые два. А вот чтобы найти ответ на третий… Боюсь, Ватсон, нам придется совершить небольшое путешествие во Францию.

Глава 4
Франция встретила нас штормовым ветром. Поезд на Париж отходил через полчаса, и когда мы, полумертвые от усталости, очутились в теплом уютном купе, я возблагодарил Господа за то, что на свете есть такие чудные убежища от непогоды. Там, снаружи, бушевала стихия, за окном мелькали пейзажи, полускрытые пеленой дождя, одинокие домишки, луга, деревья, гнущиеся под ветром – а поезд, весело стуча колесами, нес нас в Париж, к новым приключениям. Я оторвался от окна и взглянул на Холмса – тот мирно спал, прислонившись к стенке купе, а что касается меня, то я долго не мог уснуть, представляя себе, какие сюрпризы ожидают нас в столице Франции.
Сюрпризы начались сразу на перроне. Не успели мы выйти из вагона, как нас окликнул какой-то мужчина, энергично пробирающийся через толпу.
- Бонжур, мсье Холмс! - весело поздоровался он с моим другом. – Счастлив приветствовать вас в своих угодьях!
- О, мсье де Виллар! - обрадовался Холмс. – Вот уж никак не ожидал, что комиссар парижской полиции явится встречать нас собственной персоной.
Комиссар вежливо улыбнулся. Это был высокий представительный мужчина лет сорока-сорока пяти, светловолосый, сероглазый, со спокойным умным лицом и приятными манерами, совершенно не похожий на полицейского.
- Знакомьтесь, Ватсон, - представил меня Холмс, - Франсуа де Виллар, лучший полицейский сыщик Франции и один из умнейших людей Европы. Кроме всего прочего – именно он вел дело Призрака Оперы.
- Мсье Холмс преувеличивает, - спокойно ответил комиссар, слегка прищурив глаза. – Мои заслуги не так уж велики, а что касается ума, то тот же Призрак оказался умнее… раз смог уйти от меня.
- Не расстраивайтесь, мсье, он и от лондонской полиции ушел... Если, конечно, это один и тот же человек.
Виллар пожал плечами.
- Трудно ловить черную кошку в темной комнате… Ну, мсье Холмс, вы – не Призрак, и от меня сегодня не уйдете. Сейчас я распоряжусь по поводу багажа и давайте продолжим наш разговор в более комфортных условиях.
Не слушая никаких возражений, мсье де Виллар отправил багаж в гостиницу, а нас самих повез к себе, на набережную Орфевр, где мы и водворились в его кабинете.
Кабинет комиссара оказался довольно тесным помещением, заваленным какими-то бумагами, зато располагался он на верхнем этаже, где никто нас не беспокоил.
Очутившись в своих владениях, комиссар не стал терять время и сразу приступил к делу:
- Садитесь, господа, – указал он нам на стулья и без всяких церемоний продолжил, обернувшись к моему другу, - ну, мсье Холмс, что вы думаете об убийстве Фирмена?
…Когда Холмс закончил свой рассказ, Виллар задумчиво покачал головой. Выражение лица у него было очень серьезно.
- Ну что ж, одной загадкой больше… - наконец сказал он, аккуратно кладя на стол карандаш, который до того вертел в руке. - Значит, вы все-таки не знаете, что хотел сообщить вам мсье Фирмен.
- Нет, - кивнул Холмс, - и буду благодарен, если вы просветите меня на сей счет.
Мсье де Виллар встал из-за стола и подошел к окну. Когда через минуту он повернулся к нам, было видно, что он принял какое-то решение.
- Мсье Холмс, - сказал он, усаживаясь в кресло. - Беда в том, что я – лицо официальное. И как официальное лицо – не могу делиться с вами сведениями, составляющими тайну следствия… Более того, как офицер полиции я должен бы настоятельно, - мсье де Виллар выразительно выделил это слово, - настоятельно посоветовать вам вернуться домой. Для вашей же безопасности.
- Но мы… - начал было Холмс.
- В то же время, - прежним ровным тоном продолжал де Виллар, - будучи официальным лицом, - он снова подчеркнул это выражение, - я не желаю препятствовать вашим… передвижениям по Парижу. Скажу больше – результаты ваших… передвижений будут весьма…ммм… интересны для меня. И запомните, мсье Холмс - вы, как и всякий, - в этом месте комиссар многозначительно кивнул, - всякий гость столицы Франции, можете рассчитывать на нашу защиту. Но полиция не всесильна, мсье Холмс... Подумайте над этим.
- Тут не о чем думать, - жестко ответил Холмс.
Комиссар спокойно кивнул и вынул из кармана красивый золотой хронометр.
- Что ж, господа, рабочий день закончился, - сообщил он нам, глядя на циферблат, - с делами мы покончили, и теперь можем просто поболтать. Нет, нет, конечно же, не здесь, мсье Ватсон. – Мсье де Виллар поднялся с кресла, излучая чисто французскую любезность. – Сейчас мы поедем ужинать. Вот там и поговорим: о прошлом, например… Да хоть о том же Призраке – чем не тема для застольной беседы?
- Пожалуй, - согласился Холмс.
…Ресторан, в который нас привез мсье де Виллар, оказался очень приятным немноголюдным заведением с хорошей кухней и уютной обстановкой, стилизованной под старину.
- Ну, мсье Холмс, - начал разговор де Виллар, разрезая жареного цыпленка, - я слышал, вас очень интересуют события трехлетней давности – пожар в Опера Популер и маньяк, называвший себя Призраком Оперы?
- Да, не скрою, - признался Холмс. – Что вы можете о нем сказать?
- Практически ничего, - пожал плечами де Виллар.
- И вы до сих пор не знаете имени этого человека?
- Нет, - просто ответил комиссар. – И это еще не самое странное. Как вы думаете, когда возникла легенда о Призраке? Я проверял – лет двадцать назад, никак не меньше. Мадемуазель Дайе призналась, что общалась с ним десять лет. Но видите ли в чем дело… Семь лет назад в театре был капитальный ремонт. И хотя по документам выходит, что нижний этаж подвала реконструкцией не затрагивался (что вдобавок подтвердил подрядчик), но я отыскал двух рабочих, участвовавших в укреплении фундамента. Так вот, мсье Холмс, они из любопытства лазили к подземному озеру и хорошо помнят пещеры, но не видели там никаких следов человеческого жилья.
- То есть вы хотите сказать, что подземное жилище – откровенная бутафория? – живо откликнулся Холмс.
- Не совсем, - покачал головой мсье Виллар. - Это очень прилично обставленные апартаменты, с кухней, ванной, отоплением – все в рабочем состоянии. Нет, там явно жили. Другое дело – как долго и насколько постоянно. Но вернемся к Призраку. Если он смог благоустроить и неплохо обставить свою пещеру, то логично было бы предположить, что он порядком примелькался местным торговцам. Ничуть не бывало! Казалось бы, такая колоритная личность должна была привлечь внимание – но никто его не помнит!
- Да, интересно, - заметил Холмс. – Мсье де Виллар, а из работников театра кто-нибудь по долгу службы посещал подвал?
- Только верхнюю часть. Ниже вход был закрыт железной дверью – пришлось ее ломать, чтобы проникнуть к Призраку.
- А виконт? Как ему удалось попасть в подвал?
- Через вентиляционную шахту. Ему, кстати, повезло – мог бы там и застрять.
- А Призрак?
- Призрак ходил каким-то тайным ходом… Впрочем, не каким-то – мы обнаружили несколько потайных коридоров, ведущих в его убежище. Предполагается, что один из таких ходов вел наружу – Призрак замуровал его, убегая из театра.
- Замуровал вход и исчез… А владелец театра погиб, когда захотел осмотреть подвал…
- Да, - вмешался я. – Но зачем Призраку убивать мсье Фирмена? Да еще через три года после пожара? Как вы думаете, мсье де Виллар, это и в самом деле работа Призрака?
- И да и нет, - загадочно ответил комиссар. – Скажу прямо – кинжал в бедного мсье Фирмена метнул не он.
- Почему?
- Потому, мсье Ватсон, что лондонский убийца мал ростом и худощав, а Призрак – здоровенный парень и росту в нем больше шести футов.
- Тогда какие у вас основания считать его причастным к делу? - осведомился Холмс.
- Ну, во-первых, за мсье Фирменом и в самом деле не числится никаких темных делишек, а во-вторых… Вы знаете, откуда покойный узнал ваше имя?
- Нет.
- От виконта де Шаньи. Фирмен зачем-то приезжал к нему за несколько дней до смерти, кстати, в первый раз после известных событий. Я расспрашивал виконта, это очень достойный молодой человек… Так вот, он сказал, что мсье Фирмен был чем-то сильно встревожен. Нет, мсье Холмс, ничего путного мсье Фирмен господину де Шаньи не сказал, но зачем-то спросил - не знает ли тот какого-нибудь надежного частного сыщика. Виконт назвал ваше имя.
- А откуда оно ему известно?
- Дело Монтиньи, - кратко ответил комиссар.
- А, поиски семейного клада, - кивнул Холмс.
- Да, - подтвердил комиссар. - Так вот, мсье Холмс, похоже, наш Призрак опять взялся за старое.
- Потребовал жалованье за три года?
- Да нет, театр ведь сгорел… Впрочем, вы скорее всего, правы – не представляю, что еще могло ему понадобиться от Фирмена, если не деньги. Как-никак, прошло немало времени, а жизнь в бегах весьма накладна - вот он и обратился, по привычке, к директорскому кошельку…
- Весьма неразумно с его стороны, - возразил Холмс. – Директора, сколько я помню, с самого начала отказались ему платить.
- Это до пожара, - усмехнулся де Виллар. – После пожара они, может быть, стали посговорчивей… А если серьезно, то предыдущий директор, мсье Лефевр, и в самом деле платил Призраку. И немалые суммы.
- Шантаж?
- Да, скорее всего… У директоров театров немало всяких… некрасивых тайн.
- Но с чего Призрак решил, что новые директора продолжат платить ему «жалованье»? Сколько я помню, он прислал письмо со своими требованиями в первый же день их директорства?
- Кто ж его знает? Может, надеялся на свою инфернальную репутацию. Недаром в тот день он едва не убил примадонну.
- Хм, я бы на месте директоров не стал бы содержать столь буйного призрака, а вызвал бы полицию.
- Видите ли, директора сначала все приняли за шутку. В артистической среде много шутников… А когда поняли, что дело серьезно – полицию все-таки вызвали.
- А что вы можете сказать о самих директорах?
- Об Андре и Фирмене? В-общем-то немного. Они вместе учились в лицее в Монпелье, Андре – сын кондитера, Фирмен – строительного подрядчика. Оба вложили свои капиталы в торговлю металлоломом и неплохо преуспели. Потом им вздумалось подняться на ступень выше, войти в высший свет – это была идея Андре. И тут им подвернулась Опера Популер, да еще и виконт-меценат… Нет, мсье Холмс, это обычные честные люди, не замешанные ни в чем противозаконном.
- А виконт? Как он попал в покровители театра?
- Их свел знакомый журналист. Мсье де Шаньи тогда было 26 лет, он недавно получил большое наследство и ожидал еще большего. Повторяю, это очень достойный молодой человек, но внезапное богатство несколько вскружило ему голову, и он весьма неосмотрительно ринулся прямо в гущу театральной жизни. Потом бедного виконта стали обвинять – мол, придуманный им план поимки Призрака привел к катастрофе – но ведь никто не предложил ничего лучшего. Да и, откровенно говоря, виконт был единственным, кто предпринял хоть что-то, чтобы обезвредить преступника.
- Я слышал, он женился на мадемуазель Дайе?
- Да, это было очень благородно с его стороны. Впрочем, виконтесса тоже не проста: ее отец – известный шведский скрипач и композитор. После него должен был остаться неплохой капитал, но никто до сих пор не знает, куда девались деньги. Так что мадемуазель Кристина с семи лет жила в интернате при театре. Она очень милая девушка, но слишком уж легковерна и романтична… Чем и воспользовался наш подопечный.
- А она и в самом деле сумела убежать от него – там, в подвале?
- Нет, - спокойно ответил мсье де Виллар. – К сожалению, в этом пункте наши влюбленные откровенно обманули полицию. Мы допросили слуг виконта – так вот, все они в один голос уверяют, что когда в ту ночь виконт привез несчастную мадемуазель, на ней было белое платье типа подвенечного. Но пропала-то она со сцены в испанском костюме! А в подвале, где жил Призрак, нашли восковой манекен с лицом мадемуазель Дайе, и рядом валялась фата с флердоранжем.
- Кстати… Мсье де Виллар, а нельзя ли посетить дом Призрака? – поинтересовался Холмс.
- Нет, это очень опасно. Здание вот-вот рухнет, подземные ходы обвалились… Вспомните судьбу покойного Андре! Да и смотреть там нечего: все, что не вынесли при разборе завалов - давно растащили мародеры.
- Кстати, насчет смерти мсье Андре – как вы думаете, насколько естественной она была?
- Обычный несчастный случай – больше там и быть нечему, - уверил нас мсье де Виллар. – Вернемся, однако же, к нашему Призраку.  Так вот, мсье Холмс, вы - умный человек, и, несомненно, поняли, на что я намекаю и какого рода помощи жду от вас. В Париже есть два человека, которые могут знать имя Призрака Оперы. Поговорите с ними. Поговорите с ними как частное лицо. Нет-нет, я вовсе не желаю, чтобы вы выдавали чьи-то тайны и нарушали профессиональную этику. Это лишнее - я и так все пойму. Я ведь тоже профессионал, мсье Холмс.
С этими словами комиссар де Виллар перевел разговор на другую тему, и в конце вечера мы расстались с ним в самом дружеском настроении.

Глава 5.
На следующее утро Холмс встал, против обыкновения, очень рано. Когда я зашел к нему в номер после завтрака, великий сыщик не только был уже на ногах, но и, как выяснилось, успел развести бурную деятельность.
- Доброе утро, Ватсон, - приветствовал он меня, - каковы ваши планы на сегодняшний день?
- Никаких, - признался я.
- У вас нет знакомых в городе? Не хотите ли нанести кому-нибудь визит?
- Нет, ни знакомых, ни визитов… Холмс, - немного подумав, спросил я, - этот вчерашний разговор с мсье де Вилларом… Он ведь просил вас поговорить с виконтом де Шаньи, так?
- Совершенно верно, Ватсон, - бодро ответил Холмс. – Комиссар де Виллар искренне предполагает, что со мной виконт будет куда откровеннее, чем с ним, и расскажет, кто такой наш Призрак Оперы… Вот только, боюсь, виконт и сам этого не знает. Но поговорить стоит, тут мсье де Виллар абсолютно прав. Час назад я отнес мсье де Шаньи письмо с просьбой о встрече. Пришлось ходить самому – в этом городе нельзя доверять даже посыльному.
- Холмс, - удивился я, - а откуда виконт может знать кто такой Призрак Оперы?
- Хм, тут сложный вопрос. Ватсон, что самое странное в этой истории?
- Тут все странно, - признался я. – Просто какой-то театр абсурда, простите за каламбур.
- Согласен. Но все-таки, на что, по-вашему, стоит обратить внимание?
- Ну… - задумался я, - во-первых, неуловимость Призрака.
- Так-так, - заинтересовался Холмс.
- Как он мог жить в театре столько лет? – продолжал я. - И почему он вообще жил в театре? Шантажировать мсье Лефевра можно и в более комфортных условиях. И потом - кто снабжал его едой и всем необходимым? И как ему удавалось избегать встреч с людьми?
- Каков же ваш вывод?
- Вывод тот, что у Призрака в театре был сообщник. И когда мы найдем его – мы найдем и убийцу мсье Фирмена.
- Один-ноль в вашу пользу, - удовлетворенно кивнул Холмс. – Несомненно, у Призрака был помощник, и, возможно, он и есть убийца… Кстати, взгляните на эту картинку, - Холмс протянул мне порядком пожелтевший листок плотной бумаги, - это портрет нашего Призрака. Со слов очевидцев, конечно, но, говорят, весьма узнаваемый.
Я развернул листок и невольно вздрогнул. С портрета на меня глядело действительно что-то жуткое, мало похожее на человеческое лицо.
- И полиция не могла отыскать этого человека? – невольно вырвалось у меня.
- Да, - кивнул Холмс. – А ведь на парижскую полицию работает целая армия информаторов, не говоря уже о добровольных «помощниках». Но Призрака они так и не нашли.
- Но почему вы считаете, что виконт может чем-то помочь нам?
- Потому что он и его жена – единственные, кто видел Призрака лицом к лицу. Фата и подвенечный наряд говорят о том, что Призрак затащил мадемуазель Дайе в свое жилище и явно не собирался никуда отпускать. Тем не менее, девушке удалось спастись – ее возлюбленный отыскал логово чудовища и потом… Потом случилось что-то, после чего никто и никогда не видел нашего Призрака. Ваши выводы, Ватсон?
- Виконт убил Призрака?
- Да, - кивнул Холмс. – И, не желая публичного расследования, скрыл этот факт от властей.
- Холмс, - задумался я, - и вы думаете, что виконт признается вам в этом?
- Да, особенно после трагедии с мсье Фирменом. Впрочем, с юридической точки зрения ему ничего не грозит – ведь он спасал девушку. Вопрос в том, расскажет ли виконт всю правду.
- Господи, что еще? – удивился я.
- Ватсон, а вас не удивляет, что он не ринулся в подвал вместе со всеми? Тогда, в порыве мщения, это было бы более чем естественно. Но виконт нашел другой, более короткий путь к дому Призрака, и оказался там раньше всех. Как вы думаете, почему?
- Не знаю, - подумав, признался я.
- Потому что кто-то указал ему этот путь. В ту трагическую ночь сообщник предал Призрака.
- И значит…
- Значит, виконт знает имя предателя. А вот назовет ли он нам его… Впрочем, мой дорогой Ватсон, - продолжил Холмс, - об том мы узнаем только в том случае, если мсье де Шаньи решит принять нас завтра утром. А вот сейчас, если вы не возражаете, мы нанесем визит совсем другому человеку.
- И кому же?
- Дирижеру, вернее, бывшему дирижеру Опера Популер – мсье Огюсту Рейеру. Вы готовы?
Разумеется, я был готов. Через пять минут наемный экипаж вез нас на улицу Гренель, где уже три года проживал на покое старый музыкант.
…Мсье Рейер оказался высоким седым джентельменом с приятной наружностью и несколько суетливыми манерами.
- Чем могу быть полезен, господа? – доброжелательно поинтересовался он после обычных приветствий.
- Мсье Рейер, - начал Холмс, - мы расследуем обстоятельства смерти несчастного мсье Фирмена…
- Да-да, вы писали в своем письме… Какая ужасная трагедия! Но я не понимаю…
- Мсье Рейер, мы не стали бы вас тревожить, но ваши показания чрезвычайно ценны для правосудия. Уверяю вас, дело очень серьезно – мсье Фирмена погубила та же сила, которая три года назад сожгла ваш театр.
- О! – мсье Рейеру явно было тягостно вспоминать эти события. – Вот вы о чем!
Старый дирижер помолчал несколько секунд, вспоминая прошлое, и спросил:
- Что же вы хотите узнать?
- Мсье Рейер, что вы думаете о Призраке Оперы?
- О Призраке Оперы? – удивился он. – Я знаю о нем не больше, чем все. Видел его два раза мельком – если, конечно, это был он… И в третий раз – на сцене в день пожара.
- И где вы его видели?
- О, я не уверен… Один раз, довольно давно, мне показалось, что кто-то идет по коридору, я открыл дверь, но там никого не было - только тень, мелькнувшая за поворотом. А в другой раз, на репетиции, я заметил как бы человеческую фигуру, стоящую в пустой ложе. Это было месяца за три до пожара. Он исчез, как только увидел, что я смотрю на него. Просто исчез.
- Скажите, а Призрак и вправду жил в театре двадцать лет?
К моему удивлению, мсье Рейер задумался.
- Видите ли… Слухи о том, что в театре есть призрак, ходили очень давно. Но все это было как-то… по-детски. Вещи мелкие пропадали – чаще всего их потом находили, иногда в очень странных местах. С костюмами вечно что-то случалось, особенно с париками. Падало иногда что-нибудь… Не более того. Проблемы начались года за три до пожара, когда Призрак стал преследовать нашу приму, мадам Карлотту.
- Расскажите о ней поподробнее.
- О мадам Гуадичелли? Так ее зовут на самом деле. Что тут можно сказать? У нее очень хороший голос, и считается, что очень скверный характер. На самом деле это не так. Она немного капризна, иногда взбалмошна, любит поклонение – но ведь все примы такие, иначе не выбились бы наверх: хорошего голоса в этом деле недостаточно… Я знаю мадам Гуадичелли восемнадцать лет – только не говорите ей об этом, она тщательно скрывает свой возраст – и могу сказать, что она ничуть не хуже других, даже лучше. В принципе, она совсем не зла. Смерть несчастного Пьянджи сильно подействовала на нее – до сих пор не понимаю, зачем Призраку надо было его убивать…
- А что вы можете рассказать о мсье Пьянджи?
- О, он старый друг мадам Карлотты! Откровенно говоря, если бы не это – не видать ему ролей как своих ушей... Они с синьорой, кажется, земляки – во всяком случае, знакомы очень давно.
- А что он был за человек?
- Да как вам сказать… Он слушался во всем мадам Карлотту. Впрочем, синьора Гуадичелли его очень любила. А так – человек как человек, в принципе, очень даже неплохой.
- Хорошо, а второй убитый, Жозеф Буке?
- Хмм… Тут совсем другое дело. Хоть и говорят, что о покойниках – либо хорошо, либо ничего, но прямо вам скажу, что на месте мсье Лефевра я давно бы его выгнал… Пьяница и бездельник, да еще, говорят, за хористками подглядывал… Убивать его, правда, не стоило. Говорят, он видел Призрака за несколько дней до смерти. Впрочем, вряд ли – врал, скорее всего, по старой привычке…
- Почему вы так считаете?
Мсье Рейер пожал плечами.
- Мсье, он часто нес всякую чушь. Сколько я знаю, тогда он в очередной раз пугал хористок рассказами «про Призрака». Бедняжки вопят, а он и рад стараться: «Как желтый пергамент его кожа, дыра зияет вместо носа…» И прочая глупость. Петлю где-то раздобыл и давай всех душить… понарошку, конечно. Мадам Жири как увидела - полдня его по театру гоняла!
- Мадам Жири?
- Ах да, наша балетмейстерша. Очень строгая дама, должен вам сказать – даже Призрак ее уважал. Сейчас она с дочерью живет где-то в Бельгии, где точно – не знаю… Дочь ее тоже танцовщица, училась в нашей школе. Не понимаю, что это взбрело в голову мсье де Виллару… Просто он не знает что такое театр!
- Простите?
- Ах да, вы ж не знаете… Мне даже как-то неловко говорить… Призрак часто подбрасывал мадам Жири свои эпистолы, и комиссар… Короче, он  подозревал ее в пособничестве. Глупость какая! Знали бы вы мадам Жири – кремень, а не женщина! А Призрак и мне письма подбрасывал – и что из этого?
- И что же он вам писал?
К моему удивлению, мсье Рейер отнесся к вопросу совершенно спокойно.
- Про мой оркестр… Призрак был хорошим музыкантом, этого не отнимешь. Кстати, его предложения всегда были очень дельные, я даже иногда им следовал.
- Хорошо, а что вы можете сказать про мадемуазель Дайе?
- Мадемуазель Дайе? – удивился старый музыкант. – Милая хорошая девушка, очень молоденькая, с приличными вокальными данными. Ничего более. Сейчас она замужем, думаю, что счастлива. Муж ее – виконт де Шаньи, очень любезный молодой человек.
- Я слышал, были разговоры о том, что театр сгорел отчасти и по их вине.
Мсье Рейер нахмурился и резко покачал головой.
- Мсье Холмс, с этим пожаром, действительно связано много… странного. Я и тогда говорил полиции, и сейчас повторю, что в зрительном зале не должно было случиться ничего подобного!
- Вот как! – удивился Холмс.
- Сами посудите. Во-первых, люстра. Да, она упала, но дело в том, что упасть она могла только в оркестровую яму, где ее легко бы потушили. Во-вторых, при отделке зрительного зала специально использовались огнеупорные материалы – не забудьте, театр уже два раза горел – и вся обивка пропитана особым составом. И пожарные говорили, что основное возгорание началось где-то в коридоре второго этажа: там - да, там могло загореться. Знаете что, - неожиданно добавил мсье Рейер, - поговорите с мадам Карлоттой. Она про пожар рассказывает такие чудеса! Не знаю - стоит ли верить, но мсье де Виллар к ней прислушивается, а это многого стоит.
- Обязательно, мсье Рейер. Думаю, это будет интересная беседа. Только вот что… Вы говорили, что театр уже горел. Скажите, когда это было в последний раз?
- Семь лет назад. Очень сильный был пожар. Думали, что театр уже не восстановить, но, на наше счастье, его купил мсье Лефевр.
- И сделал капитальный ремонт?
- Да, - кивнул Рейер, - мсье Лефевр был очень толковым директором. Он заново отстроил здание, улучшил акустику, обновил репертуар – и в результате имел весьма неплохие сборы.
- Ну что ж, спасибо, мсье Рейер, - вежливо поблагодарил Холмс, - вы нам очень помогли. Один единственный вопрос, последний – какого вы мнения о «Дон Жуане»?
- О Дон Жуане? – искренне удивился дирижер. – Ах да, вы имеете в виду оперу Призрака… Что вам сказать? Это весьма необычная музыка, но ведь и сам автор… Мда. Если вы хотите знать мое мнение о Призраке Оперы как о композиторе, то у него явный талант, пусть и несколько… неординарный.
- Спасибо, мсье Рейер, - поблагодарил Холмс, и мы откланялись.

Отредактировано Murkin (2013-11-19 22:44:53)

2

Глава 6.
- Ватсон, что вы думаете о мсье Рейере? – спросил Холмс, когда мы ехали обратно в гостиницу.
- Почтенный пожилой джентельмен, - охотно ответил я, - всеми уважаемый и достойный человек.
- А его рассуждения? Показались они вам разумными?
- Несомненно, - подтвердил я.
- И все же… Этот почтенный джентельмен говорил о Призраке в каком-то странном тоне: не как об убийце и поджигателе, из-за которого к тому же разрушилась его карьера, а как об артисте, музыканте… в некотором роде – собрате по искусству. Он не верит, что Призрак мог хладнокровно сжечь театр и выстраивает версию, сильно противоречащую официальной. И только когда речь заходит об убийстве Пьянджи, в его голосе появляются твердые нотки. Но и тут он проявляет не гнев, а, скорее, удивление: Призрак не должен был убивать певца – он ведь тоже музыкант.
- Что вы, Холмс! Общеизвестно, что между артистами нет и быть не может никакой дружбы! – удивился я.
- Дружбы – да, но это не дружба. Скорее – некая солидарность, чувство принадлежности к определенному кругу, кругу избранных. Это весьма важный момент, Ватсон. Уверен, что Призрак жил в театре скорее из эстетических, чем из практических соображений.
- Может быть. Только это нисколько не приближает нас к разгадке.
- Вы уверены? Ну что ж, возможно, мы приблизимся к ней завтра. Выходите, Ватсон, мы приехали. И внутренний голос говорит мне, что нас уже ждут.
И точно – в холле гостиницы к нам подошел какой-то незнакомый человек и с поклоном передал Холмсу письмо в длинном голубоватом конверте. Холмс вскрыл конверт, пробежал глазами две короткие строчки и вежливо кивнул незнакомцу, после чего тот еще раз поклонился и быстро исчез.
- Все складывается благополучно, дорогой Ватсон, - сказал он мне, когда мы очутились в своем номере. – Виконт примет нас завтра утром. А сейчас… Я очень извиняюсь, но вам придется пообедать без меня. Встретимся в холле ровно в восемь. Будьте готовы – мы идем в театр.
С этими словами Холмс переоделся во фрак и исчез до вечера.
Ровно в восемь Холмс заехал за мной, и мы приятно провели вечер в Опера Лирик. Представление было великолепным – в тот вечер давали оперу молодого иностранного композитора, и даже я, с детства не отличавшийся художественным вкусом, был совершенно очарован – настолько красивая музыка, приятные голоса и старинные костюмы смогли преобразить незамысловатую историю о соперничестве двух актрис, положенную в основу сюжета. Столь явное совпадение с историей мадемуазель Дайе показалось мне весьма забавным, но Холмс, казалось, не придавал ему никакого значения, наслаждаясь чудесной музыкой. Зато когда спектакль кончился, меня ожидал небольшой сюрприз.
- Нет-нет, Ватсон, - остановил меня Холмс, когда я встал с кресла и собрался идти к выходу. – Мы не можем уйти, не засвидетельствовав свое почтение синьоре Гуадичелли!
- Как, разве она здесь?
- Здесь. Посмотрите в программку: Агнесса Лессаж – мадам Карлотта.
- Ах да, - удивился я, рассматривая скверно отпечатанный листок бумаги, - и она нас ждет?
- Ждет, Ватсон, пойдемте.
…Гримерная синьоры Гуадичелли, заваленная цветами и подарками, напоминала то ли райский сад, то ли растревоженный улей. Примадонна, все еще в театральном костюме, яростно металась по комнате, шумно распекая двух горничных, очевидно, имевших несчастье потерять что-то очень важное. Бедные девушки, под руководством толстой пожилой особы, очевидно, доверенного лица синьоры, бестолково суетились, поднимая драпировки и заглядывая под мебель.
- Мсье Холмс и мсье Ватсон, мадам, - доложила третья горничная, ничуть не удивляясь открывшемуся зрелищу.
- Поищите Бланшетт в коридоре, - скомандовала певица и обернулась к нам. – Входите, господа.
Горничные вышли, и в гримерной воцарилась тишина. Несколько секунд синьора Гуадичелли откровенно разглядывала нас, нисколько не скрывая живого интереса.
- Садитесь, господа, - наконец, предложила она, делая величественный жест рукой. Голос у знаменитой дивы был резкий и пронзительный, интонации капризные, но энергичное выражение умного смуглого лица и откровенная насмешка в темных живых глазах поневоле заставляли относиться к ней с уважением.
- Мадам… - начал Холмс.
- Мсье, не тратьте зря время, - резко перебила его певица. – Я получила ваше письмо и велела навести справки. Вы – знаменитый сыщик, расследуете убийство несчастного мсье Фирмен и уже успели побывать у мсье Рейер, который послал вас ко мне. Вы очень хорошо сделали, что пришли  – мне много есть что вам сказать.
Быстрая речь мадам Карлотты, ее ломаный французский, приправленный густым венецианским акцентом, плохо укладывались у меня в голове, но Холмс, очевидно, не испытывал никаких трудностей в понимании.
- Вы хотите ловить Призрак? – продолжала примадонна, насмешливо склонив голову набок. – Вы его не поймать. Слишком ловкий он парень. Жил в театре много лет, а мы его не видеть! Попробуйте, спрячьтесь в театре, посмотрю я на вас! А под конец всех обвел вокруг пальца – и директор…директора, и виконт и полиция!
- Мадам, - Холмсу с трудом удалось найти лазейку между быстрыми монологами пылкой итальянки, - мы действительно были у мсье Рейера, и он порекомендовал нам поговорить с вами.
- А, мсье Рейер! Он думает, что Призрак – дурной… глупый. Бегал по театру и душил всех подряд, потому что девчонка бросила его ради виконт. Ха! Он не верит, когда я говорю, что искать надо не там. Каждый видит свой выгода, вот где надо искать!
- Простите, мадам, мсье Рейер говорил нам, что у вас есть какая-то особая версия случившегося. Если вы не против…
- Еще как не против! – бесцеремонно прервала его примадонна. – Вы слушать… слушайте меня, я вам много расскажу! Версии! У всех есть версии! Сто, тысяча версии! У полиция есть версия! У директор! У мсье Рейер! У моей портнихи! А вот у меня – у меня есть факты! Но никто не желать их слышать!
С этими словами синьора Гуадичелли неожиданно развернулась и, не успели мы и глазом моргнуть, как она оказалась у маленького шкафчика в углу гримерной. Быстро откинув дверцу, певица схватила с полки  небольшую фотографию в золотой рамке. Это был портрет молодого мужчины – невысокого полноватого шатена с круглым добродушным лицом и веселыми темными глазами. Минуту она пристально смотрела на  него, и вдруг порывистым движением прижала портрет к груди. Когда синьора Гуадичелли подняла взгляд, я смутился, увидев, что в глазах знаменитой дивы стоят слезы.
- Бедный Бальдо, - наконец сказала певица, глядя куда-то мимо нас. – Не знаю, кто тебя убил… Только не тот, на кого все думают! Мсье Холмс, - обернулась она к моему другу, - послушайте меня. Я ничего не выдумываю, я точно знаю. Призрак, кто бы он ни был, не мог убить моего… Бальдо.
Ошеломленные этим заявлением, мы не знали, что ответить. Синьора Гуадичелли отвернулась и вытерла слезы. Когда она снова взглянула на нас, она выглядела как обычная женщина, которую постигло тяжкое горе.
- Расскажите все как есть, - мягко попросил Холмс.
Примадонна кивнула и снова села на диван.
- Зря мы вздумали искать Призрак, - вздохнула она. – Нельзя тревожить призрак… призраков. Он же не зря так зваться. Это все виконт, его план… дурной план. Зачем было ставить эту опера… «Дон Джованни»… Мы сами виноваты: Дон Джованни попал в ад, и нечего его оттуда звать. Он всем приносил горе: мужчин убивать, женщин делать несчастна… несчастными. Эта музык… Пусть бы осталась там, где ее Хозяин!
- Вам не нравилась опера Призрака?
- Не нравилась? Ха! Совсем не нравилась. Никак не нравилась. Это не музык. Это… боль в голове! И либретто неприличное – как такой можно ставить на сцене?
- Простите… - удивился Холмс.
- Да, неприличное, - синьора Гуадичелли сердито топнула ногой. – Вот бы мне тогда сообразить… Но я была так зла на Призрак! Бедный, бедный Бальдо…
Секунду она помолчала, опустив глаза, и вдруг снова подняла голову:
- Это была идиотска… идиотская идея! Призрак сделать бы умней, если бы не петь в опере, а дать допеть нам! Полиция бы нас арестовать, а театр закрыть… За неприличный зрелище… И девчонка осталась бы ему – зачем она виконт после такой позор? А мы еще глупей Призрак, раз взялись ему потакать!
Синьора Гуадичелли поморщилась и махнула рукой.
- А что, по вашему, должна была предпринять дирекция? – спокойно осведомился Холмс.
- Надо было просто выгнать девчонку. И Призрак уйти бы за ней. Мсье Рейер показывать вам его письма?
- Нет, - ответил Холмс. – Он угрожал вам?
- Жаль, что они сгореть, - фыркнула примадонна. – Угрожал? Да, пожалуй. Но это не главный. Там через слово – мадемуазель Дайе! Он просто бредить ею!
- А как по-вашему, мадемуазель Дайе - отвечала ему взаимностью?
- Ха! – фыркнула мадам Карлотта. – Какой там взаимность! Да она просто глупый девчонка! Она говорить, что он учил ее – себе на шея! Пришел виконт и фффью – только ее и видеть!
- Мадам Гуадичелли, а что вы вообще думаете о Призраке?
- Ничего! – неожиданно возмутилась примадонна. – Я не думать о нем! Три года все молчать, и всем было все равно, что он меня чуть не убить… А теперь – говорить! Все – говорить! Мсье Призрак – злодей! Мсье Призрак – убийца! Как все просто…
- Но вы не считаете его злодеем?
- Ох, мсье Холмс… - мадам Карлотта снова опустила голову и устало потерла виски. Лицо ее, разрозовевшееся было от возбуждения, снова осунулось и постарело. – Какая разница – злодей он или нет… Не там надо смотреть. Он мог быть злодей. Сколько угодно злодей. Но факты есть факты. Полгода я думала как все. Я его проклинать, каждый день, каждый час… Полгода после смерти Бальдо. Но вот однажды… Однажды я вспомнила. Что-то быть не так, но я не понимать – что… Но вот – как будто озарение. Этот запах…
- Какой запах? – насторожился Холмс.
- Запах за кулисами в день пожара. Когда-то давно… неважно когда, один молодой врач объяснил мне, что это такое, а я запомнила… Мсье Холмс, это был, - певица на секунду запнулась, - …хлороформ.

Глава 7.
Холмс распрямился в кресле. Выражение лица в тот момент у него было одновременно и серьезное и задумчивое – казалось, что он решает какую-то сложную задачу.
- Мадам, - обратился он к певице, - это очень важно. Вы уверены, что это был именно хлороформ?
- Да, - кивнула примадонна. – Это был хлороформ. Я… знаю этот запах.
- Простите, - вмешался я. – Но ведь в театре был пожар! Как вы могли что-то почувствовать?
- Нет, - покачала она головой, - пожар еще не было, хотя люстра уже упасть… упала. Он потом начался, может, кто-то опрокинуть лампу, или еще что… От люстры пожар быть не могло.
- То же говорит и мсье Рейер! – вырвалось у меня.
- Да, мсье Рейер был тогда в партер, когда упала люстра. Меня там уже не быть… не было. Я была за кулисы, - синьора Гуадичелли задержала дыхание, чтобы не зарыдать, - около Бальдо…
Зрелище было настолько тяжелым, что я отвел взгляд.
- Мадам, - наклонился к ней Холмс, - прошу вас – не плачьте. Я понимаю – вам тяжело. Но ради ваших друзей, ради синьора Пьянджи – возьмите себя в руки и расскажите нам, что происходило в тот вечер. Не упускайте никаких подробностей, даже самых несущественных. Поверьте: то, что вы нам сейчас скажете – очень важно, и возможно, именно ваши показания помогут нам поймать убийцу.
Примадонна молча кивнула, изо всех сил стараясь не впасть в истерику. Тяжело дыша, она подняла к груди стиснутые ладони и начала рассказывать хриплым, изменившимся голосом:
- Он ее написать, эту опера, а мы поставить… поставили. Они должны были петь – девчонка и Бальдо. Но Бальдо не вышел, вышел Призрак…
- Простите, а когда это случилось?
- Во втором действии.
- Что должно было происходить по сюжету?
- Он… дон Джованни пришел на свидание к Аминте…
- Мадемуазель Дайе?
- Да… И они поют, что страсть их взаимна и назад дороги нет…
- А перед этим Дон Жуан ненадолго уходит со сцены?
Синьора Гуадичелли молча кивнула и всхлипнула, прижав к губам платок. Но уже через секунду эта мужественная женщина пришла в себя и продолжила рассказ:
- Синьор Холмс, когда Призрак выйти на сцену, я смотреть на него из-за кулис. И все смотреть. Мы как окаменеть… окаменели, сама не пойму отчего. Если бы я тогда… Нет, не надо об этом думать. Никто тогда не думать ни о чем другом, только об этих двоих… наверху.
- Наверху? – удивился я.
- Да, там была такой лестница… Они поднялись наверх, на самый верх…  и смотреть друг на друга. И держать друг друга за руки, и он обнимал ее. Они как околдовать нас. Они так пели… А потом… Я не поняла. Я до сих пор не понимать. Эта девочка… Что у нее за душа? Она сня… сняла с него маску, и люстра упала,  все полетело… полетело в тартарары, и я очнулась. Я бросилась к Бальдо, а театр уже горел… Бальдо лежал весь черный, - синьора Гуадичелли снова отвернулась, - у него… у него на шее была веревка… а в ней… какая-то деревяшка!
- Мадам, - Холмс участливо тронул ее за руку, - если вам тяжело…
- Не надо, мсье Холмс, - покачала головой певица. – Сейчас я вам скажу кое-что, я и комиссару говорила… Эта деревяшка… мы ей подпирали дверь, чтоб не захлопывалась!
- Мадам, - спросил Холмс, - простите, что снова напоминаю вам… Синьор Пьянджи – были у него какие-нибудь враги?
- Нет. Бальдо был такой добрый, доверчивый… Если б не я, он всю жизнь был бы без гроша. Зачем было убивать такого человека?
- Мадам, верьте нам, мы сделаем все, чтобы найти убийцу… Как я понял, вы считаете, что в тот вечер Призрак лишь одурманил вашего друга, а задушил его кто-то другой?
- Да, синьор. Призрак не мог его убить – у него просто не было время, чтоб возиться с веревкой… И голос у него был такой… не запыхавшийся. А еще эта деревяшка. Он… кто убил… схватил первое, что показалось ему пригодно, он не принес ее с собой. А Призрак – зачем ему это? Он здоровый парень и мог бы – если б захотел - задушить любого голыми руками. Но зачем тогда хлороформ?
- Признаюсь, мадам, ваши рассуждения весьма логичны. Вы подозреваете кого-нибудь?
- Кого? Даже если Бальдо кому-то мешал… все равно никто не мог его убить. Все тогда стоять… стояли за кулисами – я сама видела много кого… пол-театра. И все видели всех… или считают, что видели.
- То есть вы думаете, что убийца – кто-то со стороны? Он незаметно проник в театр, охраняемый целой ротой жандармов, и задушил человека, пусть и совершенно беспомощного, почти на глазах у людей? Причем вы сами заметили, что к убийству он подготовился плохо и вынужден был пользоваться подручными средствами?
К моему величайшему удивлению, мадам Карлотта вовсе не обиделась на неоправданно резкий тон, которым Холмс высказал последнюю фразу. Наоборот, он странным образом помог ей прийти в себя.
- Не забывайте, мсье Холмс, - сказала она прежним звучным голосом, - что никто не знал заранее про Призрак. То есть что Призрак выйти на сцена, а …Бальдо будет лежать за кулисы… совсем сонный.
- То есть вы считаете, что убийце просто подвернулся удобный случай? Простите, мадам, я хотел сказать – удобный для убийства.
- Да. Но если это не Призрак, то я не представлять, что он тогда вообще делать за кулисы. Да еще с удавкой в руке. Получается, что он пришел убить моего Бальдо. Зачем?
- Трудно сказать. Вряд ли он убил его по ошибке, приняв за Призрака. Но ведь, сколько мне известно, синьор Пьянджи был не единственным, кого задушили в Опера Популер. Некий Жозеф Буке…
- О, это давнее дело, - равнодушно пожала плечами певица.
- Тем не менее между этими событиями могла быть какая-то связь. Что за человек был этот Буке?
- Отвратительный, - поморщилась мадам Карлотта. – Если не Призрак, его придушить бы кто другой.
- Вот как?
- Да. Старый дурень бегать за девчонками. А они смеяться ему в лицо и называть разными именами. Говорят, он сверлить дыры в стенах и смотреть в них. Может, кто застал его за этим и свернул ему шея?
- А вы не замечали, что он как-то выделял мадемуазель Дайе?
- Нет, не думаю. Она для него, - мадам Карлотта похлопала себя по талии, - слишком худенькая. Хотя с него все станется.
- Говорят, что он видел Призрака за несколько дней до смерти…
- Может, и видел, - согласилась певица. - Послушать его, так он Призрак на каждом шагу видел… Он им девчонок пугал, а бедняжки орать на всякие голоса, если им что вдруг померещиться.
- И все-таки это странный способ убийства – задушить человека, и, имея возможность представить все как самоубийство, бросить тело на всеобщее обозрение.
- Может быть, - легкомысленно пожала плечами синьора Гуадичелли, - только мсье Призрак вообще странный человек.
- М-да… - задумчиво согласился Холмс. – Мадам, как вы думаете – почему он жил в театре?
- Потому что ему нравилось там жить, - спокойно ответила примадонна. И в ответ на наши недоуменные взгляды пояснила:
- Синьор, театр – это судьба. Если человек может жить без театр –он уйдет из театр… Рано или поздно. А если он не может жить без театр – он останется там, даже призраком.
- То есть вы считаете, что Призрак раньше работал в Опера Популер?
- Ничего я не считать! – рассердилась синьора Гуадичелли. – Я уже вам сказать, что я о нем не думать!
- Хорошо, не будем о нем. Мадам Карлотта, а какого вы мнения о мсье Фирмене и вообще о директорах Опера Популер?
- Люди как люди. Заниматься бы лучше своим мусором, для всех было бы лучше, - фыркнула мадам Карлотта. - Мсье Холмс, - неожиданно спросила она, - почему вы не спрашиваете меня о главном?
- Простите, мадам?
- О том, как убийца проникнуть в театр.
Холмс распрямился в кресле и оценивающе взглянул на синьору Гуадичелли.
- Вот и синьор де Виллар не желать меня слушать, - горько констатировала примадонна. – А ведь есть одно-единственное объяснение…
- И какое же?
- Жандармы. Постороннего бы заметить… заметили, но он переодеться жандармом. Костюмерная… Она никогда толком не запираться, оттуда можно украсть чего угодно. А там есть настоящие жандармские мундиры… Были. Если он знал про облава… облаву, то мог прийти заранее и спрятаться. В той же костюмерной или еще где.
- Это вполне возможно, -  вежливо согласился Холмс и встал с явным намерением откланяться, - что ж, мадам, не смею больше отнимать ваше время… Вы нам очень помогли, - неожиданно совершенно другим тоном добавил он. – Спасибо вам.
- Мсье Холмс, - неожиданно спросила певица, - вы верите мне?
- Да, мадам, - искренне ответил мой друг.
- Вы… - начала было синьора Гуадичелли.
Внезапно она замолчала, задумчиво проведя рукой по волосам. Через секунду она подняла взгляд – на нас снова смотрела мадам Карлотта, примадонна знаменитой Опера Лирик.
- Прощайте, господа, - почти без акцента сказала она и величественно махнула рукой, отпуская нас.

Глава 8.
- Знаете, Холмс… - начал было я, как только мы вышли в коридор, но договорить не успел.
- Мсье! – прошелестел женский голос у нас за спиной.
Мы резко обернулись. Перед нами стояла та самая тучная особа с пучком на затылке, которая искала в гримерной мадам Карлотты таинственную Бланшетт.
- Мсье, – обратилась она к моему другу, - вы здесь по поводу смерти мсье Фирмена?
- Да, мадам, - сдержанно ответил он.
- Тогда идите за мной, - весьма бесцеремонно предложила незнакомка, и, схватив Холмса за руку, потащила нас куда-то прочь от гримерной синьоры Гуадичелли.
Порядком поплутав по хитросплетениям театральных коридоров, мы, наконец, очутились в какой-то тесной каморке, заваленной отрезами тканей, недошитыми костюмами и портновскими принадлежностями. Несмотря на весьма двусмысленное положение, в котором мы очутились, я живо ощутил всю комичность ситуации – надо было знать Холмса, чтобы понять, насколько чуждой была ему атмосфера театральной костюмерной. Я украдкой взглянул на моего друга и понял, что оказался прав. Тем временем наша проводница чувствовала себя здесь как рыба в воде: поколдовав над лампой, прибавила света и, суетливо освободив два стула, предложила нам сесть.
- Простите, тут немножко не прибрано… Мадам к утру нужен египетский костюм, вот я и тороплюсь – у меня ж еще рукава не наметаны... Опять мадам будет ругаться. Она вечно ругается, - вздохнула портниха, - и грозится меня выгнать. Да вот только не выгонит: где ж ей взять другую такую мастерицу - да чтоб капризы ее терпела? Ох, простите, - вспомнила она, - я так и не представилась! Моя фамилия - Болье… мадам Болье, если вам угодно. Может, вы считаете, что я веду себя странно…
«И в самом деле», - подумал я.
- …Но мне так жалко мсье Фирмена! – продолжила бедная женщина, усаживаясь в широкое удобное кресло. – Ведь это к вам он ездил в Лондон?
- Да, мадам.
- Я могла бы кое-что рассказать, но тут такое дело… Видите ли, - загадочно прошептала она, оглядываясь по сторонам, – я кое-что знаю.
Эта фраза была сказана с таким таинственным видом, что я с трудом удержался от улыбки. Однако, взглянув еще раз на круглую веснушчатую физиономию славной костюмерши, я почувствовал укор совести – добрая женщина искренне хотела нам что-то рассказать. А мы не желаем иметь с ней дела – только потому, что у нее такая смешная фигура, похожая на воздушный шарик, нелепая подпрыгивающая походка и жидкий пучок на макушке вместо модного пышного шиньона.
- Мадам, мы слушаем вас. Расскажите все как есть, - очень вежливо попросил Холмс.
- А вы обещаетесь хранить тайну? – поинтересовалась мадам Болье.
- Простите, но если ваши сведения относятся к личности убийцы…
- Нет-нет, что вы! – удивилась портниха. – Я ничего не знаю о мсье Призраке. Дело все в том… Дело все в том, что мадемуазель Кристина – вовсе не дочь мсье Дайе!
Признаюсь, я ожидал услышать что угодно, но только не это. Не знаю как Холмс, но я был настолько ошарашен, что просто тупо моргал, уставившись на бедную женщину. Сама портниха, выдержав подобающую паузу, видимо, решила, что достаточно заинтересовала нас таким вступлением и теперь самое время продолжить свой рассказ.
- Да-да, добрые господа, - начала мадам Болье, удобно устроившись в кресле и сложив руки на животе под передником, – мсье Фирмен был хорошим человеком. А убил его Призрак затем, чтоб тот не проболтался. И теперь про все это знают четыре человека - я, мадемуазель Кристина, ее муж и сам мсье Призрак.
Величайшая торжественность, с которой была сказана последняя фраза, вернула меня на землю. Мне сделалось так неловко, что я смущенно закашлялся, надеясь, что Холмс сможет как-то прекратить эту нелепую ситуацию - сама мадам Болье не находила в ней ничего нелепого.
- Да-да, - продолжила она, - все думают, что знают, отчего это мсье Призрак взбесился тогда, три года назад. Влюбился-то он в бедную мадемуазель Дайе, о которой до этого слыхом-то никто не слыхал – вот и начал народ душить. Ерунда все это. Что ему какая-то хористочка? Утащил бы к себе, никто бы и не заметил, хористки - они часто пропадают… Потом, правда, находятся, - добросовестно прибавила она, - через некоторое время. А мсье Призрак всех нас на уши поставил. С чего бы это? Так вот, господа, дело все в том, что ему непременно надо было на ней жениться, иначе никак. Почему, спрашиваете? А вот я вам сейчас расскажу.
И мадам Болье с важным видом покачала головой.
- Когда умирал бедный мсье Дайе… Когда ж это было? Ах да, тринадцать лет назад, надо же, как давно-то… Так вот, тринадцать лет назад я услышала такой разговор. Не подумайте, мсье, все вышло случайно! Как-то вечером мне надоело работать, и я вышла на крышу подышать свежим воздухом. Тогда еще был старый театр, он сгорел потом, так же как и новый… Опера Популер вообще не везет, три раза горел, и каждый раз – дотла... Так вот, забралась я в одно укромное местечко – там, думаю, меня не найдут. И вдруг вижу – выходят на крышу двое – дама и кавалер. Даму-то я знала, это была мадам Дайе, мать мадемуазель Кристины, а вот кавалер незнакомый. И мадам Дайе все плакала – как тут не плакать, когда муж вот-вот помрет? И вот она плачет, а кавалер ее утешает. И поняла я из их разговора, что не могут они понять, куда у мсье Дайе деньги подевались. И все какие деньги называют-то! Там – сорок тысяч, там – пятнадцать, там – десять… А она плачет – нет, говорит, не нашли ничего. Я, говорит, долго не проживу, и что будет с моей Кристиной? Пойду, говорит, к графу – он ведь отец и должен ей помочь. «Эге, - думаю, - вот в чем дело». Был такой граф, давно о нем слухи ходили... Граф де Таванн. Сам-то он - старик, страшно даже подумать сколько ему лет, а мадам Дайе – она ж такая красавица! Как сейчас вижу ее в мехах и круглой шляпке – тогда такие в моде были… Так вот, мсье Дайе умер – и ничегошеньки семье не оставил. И граф умер, и мадам Дайе – все в один год! А мадемуазель Кристина осталась сиротой и без гроша.
- И вот что я думаю, господа. А что, если граф о дочке все ж позаботился? У него два сына были, молодыми они умерли… бедняжки… и родни - никого. А народ говорил, что отец-де мадемуазель Кристине ренту оставил, но все под большим секретом, а денежки она получит, когда ей восемнадцать стукнет. Глупость какая-то – зачем такие дела в тайне делать. Да и жить надо на что-то. А я подумала и решила – нет дыма без огня. Может, граф ей что и оставил – ну, как бы это отец, а не он, чтоб люди чего не подумали. Понимаете? А денежки мсье Дайе бесследно пропали. Я так думаю – он их перед смертью своей родне в Швеции отдал, они ж там у него такие бедные. Вот.
Мадам Болье взяла в руки шитье и в очередной раз вздохнув, принялась за работу.
- А Призрак про это все знал. Он вообще про все знал. И когда мадемуазель Кристине возраст пришел – он и стал ее обхаживать. Думал – добром своего добьется. А тут виконт. И началась у них борьба, потому что мадемуазель Кристине уже семнадцать, вот-вот – и поздно будет. И Призрак решил ее силой взять, а мсье виконт – Призрака застрелить. Да только мсье Призрак умнее оказался. Говорят, он исчез из подвала, а перед этим ее в свадебное платье переодел. Значит – хотел с мадемуазель вместе исчезнуть, а потом жениться быстренько. Так почему ж он ее с собой не утащил? А вот почему, добрые господа. Виконт ему отступного дал – большие деньги, чтоб он ее в покое оставил. Вот Призрак и подумал – чего-де мне стараться, еще неизвестно как все обернется, а тут я хоть что-то получу. И отпустил мадемуазель Кристину. А мсье виконт женился и денежки при нем. Бедная мадемуазель Дайе! Теперь ей только молчать – уж больно нехорошо все это.
Рассказав эту странную историю, мадам Болье примолкла и снова вздохнула, покачав головой – ей явно было жалко бедную виконтессу. Опустив глаза, она снова принялась за шитье.
- Спасибо, мадам, - вежливо поблагодарил Холмс. – Ваш рассказ был очень интересен. Можно задать вам несколько вопросов?
- Конечно, мсье! – обрадовалась портниха, отрываясь от работы. Бедная женщина была явно довольна тем, что такие важные господа отнеслись с уважением к ее рассказу.
- Мадам, а почему вы считаете, что мсье Фирмен погиб оттого, что узнал эту историю?
- Да как же, мсье! На то он и Призрак, чтоб беречь свои тайны! – мадам Болье даже удивилась, что нам надо объяснять такие очевидные вещи. – Вот  и Буке он  убил – чтоб тот лишнего не болтал.
- Только за это?
- И чтоб другим неповадно. А то он все за Призраком гонялся!
- Вот как… Интересно… И зачем он это делал?
- Ой, мсье, да его не поймешь… А еще если он «под этим делом». Болтал много: что-то вроде того, что Призрак-де – его давний приятель, и что ему, Буке, отвалят кучу денег, если он его поймает. Наши ребята-обойщики все пытались его протрясти – всем ж интересно. Да только не вышло ничего. Он, Буке этот, хоть пьяный, хоть трезвый, только зубы скалил. Вот и досмеялся. Сам виноват – мне еще бабушка, Царствие ей Небесное, говорила, что призраков ни в коем случае сердить нельзя. «Ты, Августина, - говорит, - запомни: если что - возьми любой рабочий инструмент, хоть иголку, хоть стамеску, и им перекрестись – и любой призрак от тебя отстанет».
Услышав столь необычную инструкцию по изгнанию нечистой силы, я невольно улыбнулся, но Холмс спокойно продолжил допрос:
- А мсье Пьянджи? Он тоже что-то знал?
К моему удивлению, мадам Болье серьезно задумалась.
- Может быть, - наконец ответила она. – Он, мсье Бальдо то есть, такой странный стал перед смертью. По вечерам, бывало, уходил куда-то. Мадам тогда все фыркала на него, а надо было проследить – куда это он ходит.
Я случайно взглянул на Холмса и поразился выражению его лица – сейчас он был похож на гончую, напавшую на след.
- Скажите, а в каком настроении он возвращался после этих вечерних отлучек – веселый, грустный, озабоченный?
- Что вы, мсье! Веселехонький, довольный! Я все удивлялась как мадам это терпела.
- Как вы думаете – он с кем-то встречался?
- Ох, мсье, - простодушно ответила портниха, – не такой он был человек. Для него мадам была всем. Только вот за день до смерти он сказал мне что-то странное: «Ах, Августина, - говорит, - есть такие люди: думаешь – они далеко, а они вон, под боком, только руку протяни». Я потом все думала – о ком это он?
- Да, это и в самом деле странно… Мадам Болье, скажите – а кроме Буке - никто не пытался ловить Призрака?
- Что вы, мсье! – ужаснулась костюмерша. – Кто ж сам себе враг? Я так думаю, что и Буке-то его не особо искал. Так… дурачился больше. Да и как его поймаешь? Он же призрак!
- А подвал? Неужели никто не догадался искать его в подвале?
- Ох, мсье, сразу видно, что вы нездешний! – засмеялась мадам Болье. – На двери в подвал воооот такой замок висел.
- С внешней стороны?
- Конечно, мсье.
- А вентиляция?
- И по вентиляции не залезешь. Там же все решетками перекрыто – помню, старик Жером все ругался, что оттуда крысы лезут, а начальство его внутрь не пускает.
- Вы уверены, мадам? – встревожился Холмс. – А как же тогда мсье виконт попал в подвал?
- Ох, мсье, ума не приложу… Разве что… - мадам Болье всплеснула руками, внезапно что-то вспомнив, - разве что через люк на лестнице!
- Какой люк? – заинтересовался Холмс.
- Да в который мсье Призрак на маскараде провалился. Ой, мсье, что там было – на маскараде-то! И натерпелись же мы страху! А все мсье Призрак со своим черепом!
- С каким черепом?
- А вы не знаете? Ой, мсье, я так тогда испугалась! Представляете, бал в разгаре, все такие веселые, и вдруг – бух! Музыка смолкла – и Призрак стоит на лестнице: весь в красном и череп вместо лица. Кабы дело не за полночь – может мы что и сделали, а так… что греха таить - почитай, один мсье Призрак среди нас трезвый был. И злой такой – что, говорит, не ждали меня? Да кто ж его ждал-то? «А я вам, - говорит, - оперу написал!» И хлоп ею об пол – вся бумага разлетелась! «Петь в ней, - говорит, - будет мадам Карлотта, если, - говорит, - со страху голос не потеряет. И мсье Пьянджи, - говорит, - тоже будет петь». И смеется. «Ему, - говорит, - страх на пользу пойдет – может, похудеет. А то толст больно, - говорит, - любовников-то играть!» И саблю выхватил, тычет во всех. Тут я чуть в обморок не хлопнулась, от таких-то страстей – хорошо, Жан-Батист рядом был, поддержал. А Призрак все не унимается: «Директора, - говорит, - пусть мусором занимаются, нечего, - говорит, - им в искусство рыла свои совать». И тут как обернется, саблю свою убрал - и к мадемуазель Кристине. «Что ж ты, - говорит, - я тебя учил-учил, а ты от меня сбежала!» И хвать ее за шею: мы уж думали - придушит! А он кольцо у нее с цепочки сорвал – она кольцо так носила, которое ей виконт подарил. А он злой как черт, кольцо отнял и кричит: «Ты, мол, обручена со мной, нечего тебе виконтовы цацки носить!» И тут – бац! – и в люк провалился. Дымина такая оттуда пошла – ой, вы бы видели! А мадемуазель Кристина стоит – и вид у нее такой, будто самой провалиться хочется. И тут виконт подбежал – где-то он был все это время – и тоже в люк прыгнул. А люк-то – бац! – и захлопнулся. Ой, что тут было! Народ заметался, кричит – давай, мол, пол ломать, Призрака ловить, виконта искать! Да только пока кричали – виконт сам собой нашелся. Не орите, говорит, сбежал ваш Призрак. А люк мсье Фирмен на следующий день велел гвоздями забить, чтоб Призрак снова не вылез. Вот я сейчас и думаю – может, ребята поленились тогда с гвоздями возиться? Это может быть – становиться у мсье Призрака на пути никому не охота.
- Очень интересно… Мадам Болье, скажите… а не было ли такого случая, чтобы пропал кто-то из работников театра? Я хочу сказать - бесследно пропал?
- Нет, мсье. Вот и господин де Виллар меня об этом спрашивал. Нет, не было такого.
- Что ж, мадам Болье, благодарю вас за помощь, - мы встали, намереваясь попрощаться. – Ах да, - вспомнил Холмс, - скажите пожалуйста, кто такая эта Бланшетт, которую вы искали перед моим приходом?
- А, это обезьянка мадам, - охотно ответила портниха, - такая проказница! Мадам зря ее таскает в гримерку – она еще не привыкла к театру и все время убегает.
- Это чей-то подарок? – поинтересовался Холмс.
- Да, у мадам была маленькая собачка, она недавно померла, и вот один знакомый, - мадам Болье хихикнула, - подарил ей обезьянку. Мадам в ней души не чает.
Мы еще раз поблагодарили мадам Болье, и, наконец, покинули театр.

Глава 9.
- Ватсон, нам надо отдохнуть, - вздохнул Холмс, когда мы сели в фиакр. – Надеюсь, на сегодня сюрпризы закончились. Честное слово, еще одну версию я не выдержу.
- Рассказ мадам Болье показался вам неправдоподобным? – поинтересовался я.
- Ватсон, ну, сами посудите – представим, Призрак смог каким-то образом силой жениться на мадемуазель Дайе. Дальше что? Каким образом он смог бы удерживать ее при себе и, простите, получать злополучную ренту? Не забывайте, его ищет полиция. С такой примечательной внешностью самому ходить в банк невозможно, а мадемуазель Кристина, окажись она на воле, быстро сбежала бы от такого «супруга».
- Примечательная внешность, Холмс? – переспросил я. – А что, если никакой «примечательной внешности» не было?
Холмс удивленно поднял брови.
- Так, Ватсон, чувствую – у вас тоже есть версия. Хорошо, сейчас мы подъезжаем к нашей гостинице, там все и расскажете. Нет-нет, расскажите обязательно, я вовсе не устал, и мне будет очень интересно.
… Когда мы расположились в удобных креслах у камина в своем номере, Холмс еще раз настоятельно попросил меня поделиться своими соображениями. Чувствуя себя немного неловко, я, тем не менее, поддался уговорам.
- Честно говоря, Холмс, меня с самого начала смутило одно необычное обстоятельство…
- Какое же?
- Смерть Жозефа Буке. За что Призрак мог убить его?
- Интересный вопрос, - согласился Холмс. – А вы как думаете?
- Мне показалось странным, что до рассказов Буке об уродстве Призрака никто даже не подозревал.
- Он носил маску, – заметил Холмс.
- Да. А потом Буке стал рассказывать свои «страшилки». Вспомните – безносый череп, обтянутый сухой желтой кожей и все такое прочее – классическое описание ходячего мертвеца. Но настоящий Призрак выглядел совсем по-другому! Значит, Буке просто фантазировал!
- Да, - согласился Холмс.
- Вспомните, Холмс, что никто не видел лица Призрака до той злополучной ночи, когда сгорела Опера Популер! И никто не видел после! Вам не кажется это странным?
- Знаете, Ватсон, у Призрака, в общем-то, были весьма веские причины скрывать свое лицо - и до трагедии, и уж тем более – после. 
- Но не во время!
- Что-то я вас не понимаю. Поясните свою мысль.
- Холмс, он вышел на сцену только для того, чтобы показать свое уродство!
- Господи, Ватсон, что еще за фантазия? - изумился мой друг. – Кроме всего прочего, подумайте – ведь Призрак в тот день реально рисковал жизнью. Для чего?
- Не думаю, что риск был так уж велик, - возразил я. – Жандармы не стали бы стрелять, это слишком опасно. Зато все увидели, как выглядит Призрак, утащивший мадемуазель Дайе. Нос, правда, на месте – но все равно страшно!
- Вы хотите сказать, - медленно произнес Холмс, - что никакого урода на самом деле не было? Он появился один раз – на премьере «Дон Жуана», и исчез навсегда, превратившись в обычного человека? И в кого?
- Вот бы знать, - вздохнул я. – Может, мадам Карлотта права, и он когда-то работал в театре? Тогда понятно, зачем он носил маску.
- Ватсон, мне кажется, вы несколько увлеклись. Я просто уверен, что мсье де Виллар…
- Погодите, Холмс, - перебил я, - есть еще одна проблема. Зачем вообще мадемуазель Дайе сорвала с Призрака маску? Все и так поняли, что это не Пьянджи. Она сделала это, потому что узнала его – по голосу, по каким-то мелким признакам…
- А другие не узнали?
- Другие были далеко, Холмс, - возразил я. – А мадемуазель Дайе была в ярости. Человек, называвший себя Ангелом, оказался обманщиком – и вот она при всех срывает с него маску. И что же? Вместо знакомого лица бедная девушка видит перед собой какое-то жуткое месиво! И все вокруг видят то же самое!
- Ватсон, неужели вы думаете, что достаточно надеть маску, чтобы никто вас не узнал? Не говоря уже о том, что Призрак никак не мог предвидеть, что мадемуазель Дайе вздумается разоблачать его прямо на сцене.
- Он мог сам снять маску в нужный момент, - возразил я.
- Ватсон, я так и не понял главного – зачем нашему Призраку все эти сложности? Если мадам Болье права, и ему надо было жениться на мадемуазель Дайе, чтобы завладеть ее деньгами, то почему бы ему просто не начать ухаживать за ней? Девушка считает, что она бедна, одинока, ей нужна опора в жизни – и тут появляется некий поклонник, который желает на ней жениться…
- А может быть, Призрак и пытался так поступить, но мадемуазель Дайе его отвергла?
- Тогда зачем все эти голоса в стене? Согласитесь, это как-то странно - некто, отрекомендовавшись Ангелом Музыки, является к вам во плоти, да еще и с матримониальными намерениями.
- Ну… Возможно, Призрак рассчитывал на несколько ходов вперед. Смотрите: он женится на мадемуазель Дайе, а через некоторое время объявляет ее сумасшедшей, в доказательство чего приводит свидетельства о том, что она страдала галлюцинациями еще до замужества.
- Да, у вас на все есть ответ. Итак, Ватсон…
- Итак, Холмс – в театре по неизвестной причине проживает некий человек в маске. Случайно он узнает, что одна из хористок – богатая наследница. Пользуясь наивностью бедной девушки, он начинает морочить ей голову голосами, а сам тем временем пытается соблазнить ее, но получает отказ. Время не ждет, тем более, что на горизонте появляется молодой аристократ, и добыча может ускользнуть. Тогда он решает похитить свою жертву, но есть одна трудность - мадемуазель Дайе ни на минуту не остается одна. Значит, надо похитить ее на глазах у публики – удобней всего прямо на сцене…
- Что ж тут удобного? – удивился Холмс.
- А то, - возразил я, - что на сцене всегда есть люки. И сколько бы народу ни стояло рядом, никто не сможет вам помешать провалиться сквозь землю. Итак, девушку похитить можно – но вот как уйти от ответственности? Ответ прост - надо представить все так, что похитил ее кто-то другой. Но как это сделать? И тут на помощь Призраку приходит Буке с его фантазиями. Значит, говорите, Призрак – урод? Что ж – будет вам урод. И Призрак начинает бурную деятельность: душит Буке, который якобы видел его лицо, пишет провокационные письма, наводит панику на дирекцию и, в конце концов, выходит на сцену, где его как бы случайно «разоблачают». А дальше все идет по плану - мадемуазель Дайе похищена, театр сгорел, Призрак исчез - и никаких следов!
- Прекрасно, Ватсон, просто чудесно. И что дальше? Почему Призрак тащит мадемуазель к себе в подвал, вместо того, чтобы бежать из театра?
- Потому, Холмс... - торжественно провозгласил я, - что он хотел сделать свадебную фотографию!
- Вот оно что! - изумился Холмс. – А зачем?
- Чтобы шантажировать мадемуазель Дайе. С таким документом она не могла бы отрицать добровольность бракосочетания.
- Что ж, что-то в этом есть… - с улыбкой подтвердил мой друг, поднося сложенные ладони к подбородку.
- Знаете, Холмс, - продолжал я, несколько ободренный таким отзывом, - меня в свое время заинтересовала одна деталь… Помните, мсье де Виллар как-то сказал, что в доме Призрака нашли восковой манекен с лицом мадемуазель Дайе?
- Да, помню, - согласился Холмс.
- Так вот… Зачем он ему?
- Сложный вопрос. Чувства влюбленных – вне моего понимания…
- Чувства влюбленных тут ни при чем. Манекен нужен был ему для экспериментов с фотографией!
- Да что вы!
- Да, Холмс. Попытавшись сделать «свадебную фотографию» с восковым манекеном, Призрак понял, что ничего не выйдет – нужна живая девушка. Именно поэтому он и потащил мадемуазель Дайе в свое убежище.
- Что ж, очень убедительно… Продолжайте.
- Итак, Холмс, Призрак добрался до своего жилища. Запугав несчастную девушку, он добивается от нее полного повиновения. Теперь надо спешить с фотографией. Для этого он переодевает бедную мадемуазель Дайе в заранее приготовленный подвенечный наряд, но тут… Тут неожиданно на помощь ей приходит мсье де Шаньи. Он убивает Призрака…   или вот еще вариант – выкупает свою воздюбленную у похитителя…
- Это что ж получается – виконт носил миллионы в жилетном кармане? Или, по-вашему, он выписал Призраку чек?
- Необязательно платить деньгами, - возразил я. – Может быть, мсье де Шаньи отдал Призраку какую-нибудь очень ценную вещь. Так или иначе -Призрак соглашается, но условием сделки ставит полное молчание о том, что случилось в подвале – никто не должен знать о подлинном лице Призрака Оперы. И мсье де Шаньи, как честный человек, выполняет это условие. А что до полиции, то она ищет урода, сами понимаете - безуспешно.
- Ну и фантазия у вас, Ватсон, - изумился Холмс. – Недаром вы писатель.
- Да я не настаиваю, - засмеялся я. – Как вы правильно заметили, это всего лишь моя фантазия.
- Остается только спросить, куда делся фотоаппарат.
- Призрак собой унес… И по дороге выкинул, - быстро ответил я, не затрудняясь более правдоподобным ответом. – Ну, как вам моя версия?
- Она слишком сложна, - серьезно ответил Холмс. – Слишком сложна для человека с нормальным лицом. Поверьте мне – хладнокровный негодяй, движимый чисто меркантильными интересами, не стал бы заниматься такими глупостями - он без всяких затей похитил бы девушку, опередив виконта в этой свадебной гонке. А дальше все просто – мадемуазель Дайе, попав в руки отъявленного мерзавца, не могла бы долго сопротивляться и рано или поздно стала бы его женой… Как видите – схема проста и не требует никаких театральных эффектов.
- Не спорю, Холмс - возможно, это и был первоначальный план Призрака. Только вы забываете – с некоторых пор мадемуазель Дайе обрела влиятельного покровителя, который не оставил бы безнаказанным все это безобразие. Брак мог быть объявлен незаконным, а сам Призрак попал бы в очень щекотливое положение…
- Отчего же?
- Оттого, Холмс, что он совершил ошибку, которая могла его погубить – если вы помните, Призрак имел неосторожность появиться на маскараде. Пусть он был в маске, но по голосу-то его могли опознать!
- Ну и что? Ватсон, смотрите на вещи реально – некий господин пришел на публичное мероприятие, куда дозволено являться в любом костюме – даже в костюме Красной Смерти, и изображать из себя кого угодно – даже местного домового. И если потом этот самый господин (или очень похожий на него) женится на мадемуазель Дайе – чем докажешь, что он и есть тот самый Призрак, за которым гоняется полиция?
- По крайней мере, можно доказать, что он угрожал мадемуазель Дайе! Чем не основание для развода, раз согласие на брак было вырвано угрозами и насилием?
- Ну, если верить рассказу мадам Болье, то факты говорят скорее в пользу Призрака… Что, собственно говоря, вы считаете угрозами? Наш герой, явившись на маскарад, обвинил мадемуазель Дайе в неверности и заявил, что она была когда-то с ним помолвлена. Причем, заметьте, сама мадемуазель Дайе вроде как ничего и не отрицала и даже была сильно смущена такими упреками. Ну и кто бы после этого поверил ее рассказам о похищениях и прочих ужасах? Боюсь, Ватсон, ее просто сочли бы вздорной легкомысленной девицей, запутавшейся в своих поклонниках. Так стоило ли Призраку рисковать, выходя на сцену? Нет, боюсь, мы что-то не понимаем...
- Да, жалко, - с облегчением вздохнул я и встал с кресла. – Знаете, Холмс – а мне понравилась моя версия. Есть в ней некая приятная стройность…
- Не спорю, - кивнул мой друг. – У вас действительно незаурядный литературный талант. Но для расследования преступлений надо прежде всего иметь ясную голову, свободную от фантазий. К сожалению, вынужден сообщить вам, что ваша версия, скорей всего, построена на песке – никакого наследства нет и никогда не было: нисколько не сомневаюсь, что мсье де Виллар проверял этот слух, и раз уж он ничего не нашел, то и искать было нечего…
- Так что же – рассказ мадам Болье – сплошной вымысел?
- Нет, отчего же… Разговор на крыше, судя по всему – реальный факт. А вот какие выводы мадам Болье сделала из этого факта – это уже другое дело. Что ж, мой друг, не будем строго судить бедную женщину – сегодня вечером вы сами убедились как далеко нас могут завести порывы нашей фантазии… Пойдемте лучше спать: как я уже сказал – при расследовании преступлений надо иметь ясную голову.

Глава 10.
Наконец-то наступило долгожданное утро. За завтраком мой друг, и без того немногословный, упорно молчал, а когда я, переодевшись для визита, вышел из своей комнаты, то застал великого сыщика за весьма странным занятием – раздобыв где-то иллюстрированный словарь Ларусса, он с увлечением читал большую статью о приматах.
- Господи, Холмс, при чем тут обезьяны? – изумился я. – Или вы считаете, что в нашем деле замешан гигантский орангутанг, как у мистера По в «Убийстве на улице Морг»?
- Да нет, что вы, - засмеялся мой друг. – Орангутанг тут ни при чем - просто иногда бывает полезно почитать какой-нибудь справочник… Очень познавательно, знаете ли. Вы готовы? Тогда - вперед.
Несмотря на ранний час, у входа в гостиницу дежурил наемный экипаж, без всяких приключений доставивший нас к удивительно мрачному серому зданию с облупившимися колоннами. Крепкая кованая решетка, окружавшая жилище виконта, произвела на меня тягостное впечатление, и может быть, поэтому я с неприязнью глядел на фасад дома из окна кареты. «Неужели в этих мрачных стенах могут жить молодые жизнерадостные существа?» - невольно подумал я, кутаясь в плащ от утреннего холода. Холмс быстро оглядел улицу – в этот ранний час она была совершенно пустынна. Мы вышли из экипажа и без всяких проблем были пропущены в родовое гнездо знатного французского семейства.
- Виконт ждет вас, - с поклоном доложил слуга.
Через несколько минут мы уже стояли посреди ярко освещенной гостиной,  в убранстве которой явно чувствовалась женская рука. Обстановка дома, в противоположность мрачному чопорному фасаду, была вполне современной: мебель, обитая светлой тканью, пушистый бежевый ковер, золотистые гардины, подхваченные изящными шелковыми шнурами, цветы в жардиньерках, маленькая собачка, нежащаяся на коврике перед камином – все это навевало мысли о милой молодой хозяйке, истинной душе этого уютного гнездышка. На стене висел портрет молодой женщины, очевидно, самой виконтессы, и, глядя на него, я невольно представил мадемуазель Дайе посреди этой комнаты - мне даже почудилось, что я слышу ее голос. Внезапно одна из боковых дверей скрипнула, и в комнату быстрым шагом вошел хозяин дома.
При первом взгляде на виконта я был немало удивлен - настолько мои представления о внешности и манерах молодого французского аристократа оказались далеки от действительности. На поверку мсье де Шаньи оказался высоким красивым мужчиной спортивного телосложения, сероглазым и светловолосым. Простой утренний костюм, модная прическа и то немного наивное, и в то же время решительное выражение лица, свойственное открытым, честным людям, придавали его облику что-то английское, отчего я сразу же проникся симпатией к молодому человеку. Без всяких церемоний он подошел к нам и протянул руку для приветствия.
- Счастлив познакомиться с вами, мистер Холмс, - сказал он по-английски с едва заметным акцентом. – И с вами, доктор Ватсон.
Я вежливо поклонился.
- Ваши рассказы, - продолжал виконт, - очень популярны у нас во Франции… садитесь, господа… что касается меня, то я ваш давний поклонник. Да-да, не удивляйтесь – пусть я и не имел чести быть лично знакомым с мистером Холмсом, но тем не менее я знал о нем задолго до того, как вы, мистер Ватсон, взялись описывать его подвиги. Мой друг, барон Монтиньи…
- О, это старое дело, - вежливо перебил его Холмс, прерывая поток славословий. – Не будем ворошить эту историю, тем более, сколько я помню, кончилась она весьма трагически… К сожалению, господин виконт, с тех пор случилось немало других трагедий.
- Да, - кивнул виконт, и лицо его сразу помрачнело. – Вы правы. Мсье Фирмен убит, и я не должен забывать, что знакомству с вами я обязан этому прискорбному факту. Что ж, мистер Холмс - мсье Фирмен действительно посетил меня за несколько дней до смерти, и именно я порекомендовал ему обратиться к вам.
- Простите, господин виконт, не могли бы вы передать мне содержание вашего последнего разговора?
- Последнего разговора? Ах, да, вы же не в курсе… Я не видел мсье Фирмена с того знаменательного вечера, когда сгорела Опера Популер. Честно говоря, я очень удивился его визиту.
- Он был в обиде на вас?
- Нет, не думаю. Мсье Фирмен был вполне разумным человеком и понимал, что я никак не мог предотвратить трагедию… Впрочем, никто не предъявлял мне никаких обвинений, и предложение мсье Фирмена – лучшее тому доказательство.
- Какое предложение?
- Участвовать в восстановлении театра. Я предполагал, что мсье Фирмен давно оставил эту мысль, но оказалось, что это не так. Он предложил мне очень выгодные условия, но я отказался.
- И как он отреагировал на ваш отказ?
- Спокойно, я бы даже сказал – добродушно. Очевидно, я был не единственной его надеждой.
- Разговор на этом закончился?
- Нет, что вы! Мсье Фирмен был очень общительным человеком. Мы вспомнили прошлое, все эти ужасные подробности… Откровенно говоря, мне показалось, что он немного нервничает.
- Почему?
- Видите ли… Он поинтересовался, нет ли у меня каких вестей от Призрака.
- Вот как? Очень странно…
- Да, комиссар де Виллар тоже удивился… Увы, никаких вестей у меня нет и быть не может.
- А как отреагировал на ваш ответ мсье Фирмен?
- Знаете, мне показалось, что он обрадовался. Но может, мне только показалось – он вообще в тот день был в хорошем настроении.
- Так-так… Господин виконт, это очень важный вопрос - постарайтесь вспомнить, в какой момент он спросил вас про частного детектива?
- В самом конце беседы. Речь шла о страховых выплатах за театр – сколько я мог понять, он был недоволен их размером.
- Вот как? Мсье Фирмен к тому времени уже получил свои деньги?
- Не знаю, но думаю, что – да. Как-никак, прошло уже три года…
- Три года… - каким-то странным тоном сказал Холмс. – Три года… Скажите – вам не показался странным этот визит?
- В общем-то – да, - кивнул виконт. – Я подумал, что несчастный мсье Фирмен снова попал в переделку.
- И какого же рода эта… ммм… «переделка»? – спросил Холмс.
- Ну… - удивился наш собеседник. – Что-то вроде того, что Призрак объявился после трехлетнего отсутствия и снова встал вопрос о его «жалованье»…
- Думаю, в таком случае мсье Фирмен просто сообщил бы в полицию. Кроме того, театр сгорел, и совершенно непонятно, за что теперь требовать деньги.
Виконт слегка улыбнулся.
- Может, аванс? Театр ведь собрались восстанавливать?
- Интересная мысль, - кивнул Холмс. – Сколько я знаю, есть некий вид призрачных существ, которым интересны не люди, а здания. Привязавшись к какому-нибудь месту, они делают его «беспокойным». Вы думаете, Призрак Оперы – тот самый случай?
К моему удивлению, виконт горячо подхватил эту тему.
- Пожалуй, так. Но вообще-то, мистер Холмс, в этом деле много неясного. Зачем этот несчастный жил в театре? Да еще столько лет… Говорят - он прятался там от людей… Странная затея – прятаться в столь шумном месте. На что он жил, каким образом получал свое пресловутое жалованье? И за что ему платили?
- А вы как думаете?
Виконт пожал плечами:
- Если вас интересуют мои соображения, то скажу прямо – у меня их нет. Хотя… Мистер Холмс, теперь, конечно, доказать ничего нельзя, но мне кажется... Знаете, мне кажется, что смерть Жозефа Буке имеет к этому… какое-то отношение. Я вот сейчас думаю – а не мог ли Буке быть посредником? Передавать деньги? А потом… Даже не знаю… Потом он сделал что-то такое, за что Призрак свернул ему шею… Почему бы нет?
- Что ж, все может быть… Скажите, господин виконт, а что вы вообще думаете об этом человеке?
- О ком? О Призраке?
-  Да.
- Ну… - удивился наш собеседник. – Что я могу о нем думать? Опасный маньяк, вот и все.
- Согласен. Но даже у опасных маньяков есть некоторые… индивидуальные особенности. Поймите меня правильно – трудно искать человека, о котором практически ничего не известно.
- К сожалению, - развел руками мсье де Шаньи, - тут я вам не помощник. Мистер Холмс, в конце-то концов - я видел Призрака два раза в жизни. При всем желании…
- Все равно расскажите, нам интересна любая информация.
Виконт пожал плечами.
- Что ж, постараюсь вам помочь, хотя, откровенно говоря… Первый раз я видел его на маскараде, второй - в день пожара. Вот, в общем-то, и все.
- Не так уж и мало. Кстати, о маскараде… Господин виконт, я хотел бы уточнить некоторые детали.
- Да-да, конечно. Спрашивайте.
- Это правда, что Призрак вошел незамеченным?
- Да, было уже поздно, все были увлечены балом… или чем-то другим, я не знаю… Вдруг музыка смолкла, все обернулись - и увидели его на лестнице.
- Простите, - удивился Холмс, - а как же вы поняли, что это Призрак?
- Не знаю, - пожал плечами мсье де Шаньи. – Только это был он.
- И на лестнице, кроме него, никого не было?
- Нет, все были внизу, в зале…
- Любопытно. Господин виконт, попытайтесь вспомнить - о чем именно говорил Призрак?
- О, там была целая речь – к сожалению, я слышал только начало. Что-то о том, что он жив-здоров и намерен и дальше доводить всех до белого каления… Честно говоря, после такого вступления я тут же побежал за шпагой – очень жаль, что пришлось оставить ее в гардеробной, она бы мне очень пригодилась!
- Простите, но такие подробности очень важны. И что было дальше?
- Ну, когда я прибежал, Призрак успел уже всех обругать - я попал как раз к тому моменту, когда он отнял у мадемуазель Дайе мое кольцо. Вот, в общем-то, и все.
- А что было потом?
- Потом он исчез и все кончилось.
- Нет-нет, я имею в виду люк на лестнице – что случилось после того как вы туда прыгнули?
- Ничего особенного, - виконт слегка приподнял брови, - я провалился в подвал, но никого там не обнаружил. Призрак исчез, и я вернулся наверх.
- И вы не стали его искать?
- Зачем? - пожал плечами наш собеседник. – Я и так потратил на него слишком много времени…
- Хорошо. Скажите, господин виконт, а Призрак не пытался с вами связаться?
- Простите? – удивился виконт.
- Я имею в виду письма, - пояснил Холмс.
- Д-да, - после минутного колебания признался наш собеседник. – Я получил от него письмо. Одно-единственное.
- И что же было в этом письме?
- Мистер Холмс, - нахмурился виконт, – не хочу показаться невежливым, но я предпочел бы не отвечать на такие вопросы. Могу лишь сказать, что в письме не было ни угроз, ни оскорблений, и этот несчастный не открыл мне никакой тайны.
- Не смею настаивать… Один-единственный вопрос – письмо было получено до маскарада?
- Да. Сколько я могу судить, у него была мания писать письма – и не всегда такие вежливые, но после маскарада он вроде бы никому не писал.
-  Вот как? Это интересно… И как вы думаете – почему прекратилась эта… ээээ…переписка?
Виконт пожал плечами.
- Не знаю. Может, он решил перейти от слов к делу? Но вообще-то, мистер Холмс, с учетом того, что творилось у него в голове… Знаете, по-моему, искать логику в его поступках как минимум бессмысленно.
- Что ж, может вы и правы, господин виконт… Чего можно ждать от безумца? Но тогда логику стоит поискать в поступках его сообщника.

Отредактировано Murkin (2013-11-19 22:52:00)

3

Глава 11.
Не знаю, на какой эффект рассчитывал мой друг Холмс, но его последняя фраза, брошенная с элегантной небрежностью, несомненно, попала в цель. Несмотря на всю свою выдержку, виконт вздрогнул и изумленно уставился на собеседника.
- Как – сообщника? – переспросил он. – Разве у Призрака был сообщник?
- Да, - кивнул Холмс.
- Мистер Холмс, вы что-то путаете, - задумался виконт. – Я говорил с комиссаром полиции и он…
- Нет, господин виконт, факты говорят о том, что у Призрака был сообщник, и мсье де Виллар слишком умный человек, чтобы не понимать такой простой истины. Нет-нет, дорогой сэр, даже если комиссар и дал вам понять, что отрицает такую возможность - уверяю вас, он делал это исключительно в интересах следствия. Более того, я даже догадываюсь, кого он подозревает.
- Да нет же! – нахмурил брови виконт. – Кроме всего прочего, вы же знаете – маньяки всегда действуют в одиночку!
- Распространенное заблуждение, - покачал головой мой друг. – Уверяю вас, господин виконт - у большинства маньяков есть помощник… или помощники. Роль их может быть различна – одни завлекают жертву, другие помогают избавляться от улик, третьи спасают от преследования. И очень часто такой помощник… - Холмс на секунду запнулся, пристально глядя на молодого человека, - …женщина.
Виконт ничего не ответил, по-прежнему хмуро глядя на собеседника. Холмс многозначительно покачал головой.
- Да, господин де Шаньи, такое бывает, - изрек великий сыщик. – Слабый пол, если присмотреться, вовсе не такой уж и слабый…
Виконт по-прежнему молчал.
- Вы подозреваете какую-то женщину? – наконец спросил он.
- Видите ли… - пожал плечами Холмс, - я, в общем-то, никого не подозреваю… На данный момент у меня нет для этого никаких оснований. Но вот мсье де Виллар… - Холмс слегка развел руками, как бы извиняясь за коллегу, - боюсь, у него уже есть подозреваемый.
Мсье де Шаньи приоткрыл было рот, желая что-то сказать, но передумал.
- В принципе, - продолжил пытку Холмс, - сообщником Призрака мог быть кто угодно. С другой стороны – кто и по какой причине мог помогать полубезумному уроду, терроризирующему Опера Популер?
- Пожалуй – никто, - вымученно улыбнулся виконт.
- Что ж, господин виконт, попробуем поставить себя на место мсье де Виллара. Как должен рассуждать умный человек, анализируя эту ситуацию? – Холмс на секунду замолк, склонив голову набок. – Примерно вот как, - продолжил он. - «Что ни говори, но это какой-то очень странный союз. Мог ли он быть основан на дружбе? Нет. Пирамида лжи, выстроенная Призраком, держалась годами, и он слишком ловкий архитектор, чтобы основать свое здание на столь зыбком фундаменте, как простая симпатия. Тут либо страх – либо корысть. Кого же он мог запугать, не ставя себя под удар? Никого. Шантажировать – да, а вот заставить человека совершить нечто уголовно наказуемое – извините… Остается корысть. Мог Призрак обещать кому-либо что-либо - и так, чтобы ему поверили? Да, мог, потому что имел деньги и возможность влиять на дирекцию. И что же он мог предложить? Много чего… Деньги? Нет, не подходит – так и самому можно попасть в лапы шантажиста. Тогда что же? Не будем забывать, что дело происходит в театре. А чем можно соблазнить актера… или актрису? Ролями, славой, почетом. Но ведь в театре уже есть свои… как это называется?... а, примы! – так это, кажется, будет по-французски? Стоит к ним присмотреться. Так-так – последнее время с примадонной творится что-то неладное. Всякого рода досадные происшествия, письма, угрозы. Но после маскарада все прекратилось. Вот оно что… Похоже, сообщник отказался от сотрудничества. Почему? Тут два варианта – или за ним стали следить, или… Или во время маскарада случилось что-то, заставившее его пересмотреть свое отношение к Призраку. Не странно ли это?» Как вы думаете, это логичные рассуждения для полицейского комиссара? Или я не прав?
Виконт молчал, упрямо сжав зубы.
- А вот теперь, – спокойно продолжил Холмс, - вернемся к основному вопросу – кто же он такой, этот странный помощник нашего не менее странного злодея? Кем он был для Призрака? И почему их союз в конце концов завершился предательством? Как вы думаете, господин виконт?
- Никак, - пробурчал наш собеседник.
- Хорошо. Отвлечемся от комиссара: представим себе, что Призрак все-таки смог завербовать в театре некоего союзника. Что дальше? Как развивались их отношения? Ограничились ли они рамками деловых переговоров? Вряд ли. Вполне возможно, что вначале Призрак и в самом деле не испытывал никаких чувств к своему помощнику, считая его безвольной марионеткой, орудием в своих руках... Но время шло. Что чувствовал Призрак, каждый день общаясь с живым человеком? Не мог ли он… ну, скажем так, привыкнуть к нему? Более того, не почувствовал ли он к нему некоторого рода привязанность – до такой степени, что стал ревновать своего товарища, нет-нет, не обязательно к другому человеку – просто к внешнему миру? И не стало ли это причиной трагедии, разыгравшейся в Опера Популер? Что, если человек, помогавший Призраку, сам был обманут его искусной ложью, и лишь увидев своего друга на маскараде, понял, что много лет верой и правдой служил опасному безумцу? И не надо быть великим гением, чтобы понять…
- Замолчите! – виконт соскочил с кресла, покраснев от гнева.
- Успокойтесь, мсье де Шаньи, - Холмс тоже поднялся, сохранив, однако, ледяное спокойствие. Я последовал его примеру, приготовившись в случае чего защищать своего друга. – Поверьте, я действую в ваших интересах. То, что я сказал перед этим – всего лишь иллюстрация того, как вся эта история может выглядеть со стороны. Я хочу сказать – со стороны официальных властей. Комиссар де Виллар – умный человек, но и он, обдумав некоторые факты, может пойти по ложному пути. Что касается меня лично, то я ни секунды не верил в виновность… вашей супруги. Она не могла быть сообщницей Призрака – хотя бы потому, что это не она указала вам путь к его жилищу.
- Простите? – насторожился виконт. Гнев на его лице сменился смертельной бледностью.
- Мсье де Шаньи, - прямо спросил Холмс, - зачем вы нас обманываете? Факты говорят о том, что вы были в доме Призрака.
Виконт едва заметно вздрогнул и удивленно взглянул на Холмса. Тот встал и молча подошел к окну. Через секунду он обернулся.
- Мсье де Шаньи, - начал он, глядя прямо в глаза молодому человеку, - выслушайте меня. Не бойтесь, я не стану обвинять вас - тем более здесь, в вашем собственном доме… Более того, зная то, что я знаю теперь - у меня нет никакого права осуждать вас: вы поступили как честный человек, и на вашем месте я поступил бы так же. Поэтому я не буду хитрить, применяя к вам те методы, которыми мог бы воспользоваться мсье де Виллар – в отличие от него, у меня нет никаких обязательств перед правосудием. Но… Я прошу вас – задумайтесь! Смерть мсье Фирмена – всего лишь звено в цепи преступлений, ведущей свое начало три… да, почти три года назад. И от вас – и только от вас зависит, оборвется ли эта цепь. Это тяжелый выбор, господин виконт, и я, при всем моем опыте, ничем не могу помочь вам. Ваша совесть – единственный судья в этом деле.
Услышав эти резкие слова, виконт помрачнел и опустил голову.
- Мистер Холмс, - наконец сказал он, - признавая вашу правоту, я должен, однако же, сказать вам, что вы… Вы не до конца представляете себе обстоятельства этого дела. Если бы вы знали то, что знаю я, вы, может быть, по-другому посмотрели бы… на все это.
- Боюсь, мсье виконт, мне трудно понять причины, по которым вы скрываете эти обстоятельства… Если вы дали слово хранить тайну – это, конечно же, веский довод, но не забывайте, что в таком случае вы сами становитесь соучастником преступления… пусть и невольным. Подумайте – ваше молчание может стать причиной новых трагедий!
Чувствуя справедливость этих упреков, виконт отвернулся, мрачно глядя в окно. Нависла тяжелая тишина.
- Может быть, вы и правы, мсье Холмс, - повернулся он к нам. – Может быть, вы и правы… Это убийство… Зачем? Какая-то бессмысленная жестокость… Может, он просто «слетел с катушек», как говорят в народе? Мсье Холмс, я много думал – и до убийства и после него… Особенно после. Может быть, он действительно сошел с ума? Полностью и окончательно? От одиночества, от всей этой жизни? Господи, если б вы знали! Удивительно - до сих пор я считал, что все делаю правильно… А сейчас… Сейчас… Я… Нет, я не могу!
На виконта было просто тяжело смотреть. Погрузившись в свои мысли, он, казалось, совсем забыл о нас. Несколько секунд царило молчание.
- Мсье де Шаньи, - Холмс склонился над несчастным виконтом, - может быть, не все так плохо. Вы ведь считаете…мммм…Призрака убийцей мсье Фирмена?
Виконт очнулся и поднял на Холмса удивленный взгляд.
- Уверяю вас, это не так. Более того – рассказав правду, вы, возможно, снимете с него это обвинение, а может быть - и некоторые другие. Более чем уверен, то ваш рассказ скорее обелит Призрака, чем повредит ему.
Виконт был настолько изумлен, что, казалось, утратил дар речи. Он во все глаза смотрел на моего друга, очевидно, плохо соображая, что тот говорит, и в то же время понимая, что эта речь несет ему спасение.
- Простите, господа, - наконец сказал он, вставая, - я был так невежлив, что забыл о вас… Извините, я был несколько не в себе… Садитесь, пожалуйста. Так что вы говорите, мистер Холмс – значит, Призрак не убивал мсье Фирмена?
- Да, - кивнул Холмс.
- Слава Богу! – вздохнул виконт. – Если бы вы знали, какой груз вы с меня сейчас сняли!
- Мсье де Шаньи, но ведь убийца мсье Фирмена до сих пор на свободе, - напомнил Холмс. – И поймать его без вашей помощи нам будет весьма… затруднительно. Не исключено, что он пойдет еще на одно преступление.
- Но если убийца – не Призрак, то чем же я могу вам помочь? - удивился виконт.
- Расскажите о том, что произошло три года назад, - попросил Холмс. - И если мои подозрения подтвердятся – к концу недели убийца будет за решеткой.
Виконт на секунду задумался, глядя куда-то мимо нас, и тяжело вздохнул.
- Что ж, если это поможет делу… - развел он руками и начал свой рассказ.

Глава 12.
- Мистер Холмс, три года назад я впервые попал в Опера Популер – хотите верьте, хотите нет, но до этого я ни разу там не был. И в первый же день я увидел на сцене мадемуазель Дайе… Впрочем, вам, наверно, интересно как я стал покровителем театра? О, тут нет никакой тайны – мсье Лефевр (может, вам говорили, что он был весьма незаурядной личностью?) завлек меня в свои сети. Что ж, я был молод, доверчив, и ему не составило большого труда познакомиться со мной и заручиться обещанием посетить, как он выразился, «храм искусств» - и оказать ему некоторую поддержку. В тот же день он объявил о своей отставке и представил театру новых директоров. На вечер была объявлена премьера, и случилось так, что главную партию должна была петь Кристина.
- Можно сказать, что я знал ее с самого детства. Мы тогда жили в Нормандии, в имении моего отца – нет-нет, это вовсе не замок – просто красивый дом с большим садом… Одна из ферм пустовала – и вот однажды ее снял на лето знаменитый шведский скрипач. Его дочка, маленькое веселое создание, забегала к нам поиграть. Она очень смешила нас - молодые барышни, мои сестры, так любили ее, что всюду брали с собой, даже на танцевальные вечера. Ее нельзя было не любить. Мы задаривали крошку Лотти – так все звали Кристину - конфетами, и так смеялись, слушая ее рассказы о домовых, куклах, туфельках… об Ангеле Музыки, оберегающем маленьких детей… Если бы вы знали, мистер Холмс, как забавно она танцевала, когда кто-нибудь из нас усаживался за рояль! Ее обаяние… Оно проявлялось уже тогда – недаром, через десять лет увидев ее на сцене, я сразу вспомнил свою маленькую соседку!
- Но в тот вечер она была просто великолепна! Представляете, мистер Холмс, это была ее первая большая роль. Роль, вознесшая скромную хористку на вершину славы, потому что пела она прекрасно. Ее голос… О, Боже! – виконт провел ладонью по лбу, но быстро пришел в себя. – Ведь это он, он готовил ее к триумфу, и никто ничего не подозревал…
- Потом я узнал, что все вышло случайно. С примадонной что-то случилось, и ее роль отдали Кристине. Мистер Холмс, это был триумф! Весь зал стоя аплодировал ей, а я думал только о том, узнает ли она во мне своего давнего поклонника!
- Она узнала меня, мистер Холмс, и я почувствовал себя счастливейшим из смертных. Но в тот вечер… Впрочем, это неважно. Так или иначе, я стал бывать в театре каждый день, и мадемуазель Дайе в память о нашем давнем знакомстве не стала отвергать мою дружбу. Мы много говорили - о ней самой, о ее друзьях, о театре, и каждый раз я пытался понять, как она жила все эти годы - и каждый раз убеждался, что она – все та же крошка Лотти, самое чистое и невинное создание, которое только может быть на этой Земле. Густав Дайе умер, когда Кристине было семь лет, и ее отдали в балетную школу, где она и выросла, не зная ничего, кроме танцев и пения. Мадам Жири, директриса и балетмейстер, строго следила за своими воспитанницами – ее собственная дочь училась в той же школе. Бедная Кристина, сирота с кротким нравом, быстро стала всеобщей любимицей. Мадам Жири оказывала ей особое покровительство, считая очень талантливой… Все жалели ее, ласкали - и никто не принимал всерьез! Бедная девочка, я ведь, как и все, только рассмеялся, когда она сказала мне, что ей дает уроки пения сам Ангел Музыки!
Виконт закусил губу и отвернулся. Через минуту он продолжил:
- Никто не верил ей. Господи, как подумаю - в каком ужасе она жила! И только после того как погиб Буке… Тогда… Впрочем, тогда тоже никто ничего не понял. Но я! Думайте что хотите, мсье Холмс, но я не верил в Призрака Оперы до тех пор, пока тот не появился на маскараде собственной персоной!
- Мсье Холмс, сейчас, когда все известно, легко упрекать меня в скудоумии, но ведь тогда… Знаете, что-то в этой истории не так. Не пойму что именно, но у меня такое ощущение, что с какого-то момента все пошло неправильно. Тогда, на маскараде… Господи, зачем он все это затеял! Мсье Холмс, вы говорите, что Призрак – не убийца, но если бы вы были на том вечере, то сказали бы, что он - самоубийца! Всего несколько секунд отделяли его от мести разъяренной толпы, и кто знает, чем завершилась бы эта месть!
- Тогда, на маскараде, я впервые узнал, насколько опасен этот человек. Мистер Холмс, я до сих пор не могу понять, как он все это устроил. Представляете – бал в самом разгаре, вокруг нас – счастливые лица, влюбленные пары, музыка, смех… Я танцевал с Кристиной… с мадемуазель Дайе… как вдруг… Каким-то образом он оказался среди нас. Музыка смолкла, а он стоял на лестнице и усмехался. Потом я узнал, что в оркестровой яме погас свет, и музыканты не могли играть. Призрак сошел вниз, и у него была шпага, которую он тут же выхватил из ножен. А мы все стояли перед ним безоружные. Мсье Холмс, не представляю, чем он так подействовал на всех, но мы… Нет, не буду повторять то, что наговорил нам этот… этот человек. Вы наверняка и так все знаете. Как бы там ни было, в какой-то момент я очнулся и понял, что его надо обезвредить. Я кинулся за шпагой… И как оказалось – зря. Господи, в тот день я едва не потерял Кристину! Ведь она стояла совсем рядом, еще секунда – и он утащил бы ее с собой!
Даже сейчас воспоминания об этом вечере были крайне тягостны для виконта – не выдержав, он всхлипнул и закрыл лицо руками. Через секунду он пришел в себя и продолжил:
- Но он только сорвал с цепочки мое кольцо – кольцо, которое я подарил ей в тот вечер. Мистер Холмс, тогда, на маскараде, я предложил мадемуазель Дайе стать моей женой.
На минуту воцарилось молчание. Виконт, не отрываясь, смотрел на портрет над камином.
- Призрак прыгнул в люк, - обернулся он к нам. – Я прыгнул вслед за ним… и попал в очень странное место. Мсье Холмс, я до сих пор не понимаю, что это было. Внезапно я увидел себя со стороны. И Призрака. И не одного – сотни Призраков. Они кружились вокруг меня, сотни черепов с издевательскими усмешками, сотни скелетов в костюме Красной Смерти. Я отбивался как мог, пока не сообразил, что на меня никто не нападает, что это какой-то трюк с зеркалами. И тут Призрак исчез, а мимо моего лица просвистела петля!
Виконт снова замолк.
- Мистер Холмс, - признался он, - честно скажу – не знаю, как бы я выбрался из этой комнаты. Впрочем, меня стали бы искать… И, скорей всего, нашли бы… если, конечно, Призрак не предусмотрел на этот случай еще каких фокусов. Так или иначе, но я бросился искать выход, колотя по стенам этого странного помещения – представляете, я все еще надеялся его догнать. И вдруг… вдруг кто-то взял меня за руку. Я оглянулся… Мистер Холмс, я ожидал увидеть кого угодно, но только не ее. Только не ее… - виконт на секунду умолк, понурив голову. – Мистер Холмс, передо мной стояла… мадам Жири.
Честно скажу – я был так изумлен, что буквально утратил дар речи. Так значит, мсье де Виллар был прав, подозревая эту женщину? Но она и Призрак… Что общего может быть у этих двух людей? Я обернулся к моему другу, и с удивлением заметил, что эта новость поразила его ничуть не меньше, чем меня.
Тем временем виконт продолжал:
- Она вывела меня оттуда. Я умолял ее рассказать мне, что все это значит, но она молчала, и только перед дверью в зал сухо заметила, что мне надо вернуться на бал. И я послушался ее… В зале царила жуткая суматоха, но я быстро успокоил всех, сказав, что это все розыгрыш, что напугавший всех баламут бесследно исчез и искать его бесполезно… Не знаю, поверили ли мне, но в ту ночь я понял, что зря не верил моей невесте, и Призрак Оперы реально существует.
- Не знаю, мистер Холмс – может, кто-то сумел бы разрешить ситуацию умнее, чем я… Может быть. Только в тот момент действовать нужно было мне – и я сделал все, что мог. Проводив Кристину, я ринулся к мадам Жири, надеясь застать ее врасплох и любым способом – шантажом, мольбами, угрозами - выпытать тайну Призрака. Но когда я подошел к ее двери, я услышал то, отчего моя решимость сразу пропала. Я не поверил своим ушам – мадам Жири плакала… Тихо плакала, как обычная женщина…
- Я молча открыл дверь и вошел. Мадам Жири, все еще в маскарадном костюме, сидела на стуле и жалобно смотрела на меня снизу вверх. Я сел рядом и взял ее за руку. Я умолял ее рассказать, что происходит в театре, она все отрицала, говорила, что знает не больше других… В конце концов она сдалась, и я узнал историю Призрака.
Мсье де Шаньи снова на секунду замолчал, что-то мучительно переживая.
- Мистер Холмс, это была жуткая история. Началась она двадцать лет назад. Однажды юная балерина попала на представление бродячего цирка. Это был обычный грязный балаган, с зазывалами у входа, предлагающими посетителям чудеса Востока… И среди прочих чудес, публике обещали что-то необыкновенное, какое-то жуткое существо, получеловека-полудемона, которое называли… впрочем, неважно. И вот юная балерина, как и все, пошла посмотреть на это дьявольское отродье. От увиденного ей стало плохо: посреди цирка стояла настоящая клетка, как для диких зверей, и прямо на полу, на грязной соломе, лежал, скорчившись, мальчик лет четырнадцати. Все тело его покрыто было синяками и следами от ударов, а голова закрыта мешком с дырками для глаз. И вот сам хозяин цирка с палкой в руках зашел в клетку, и народ бросился к прутьям в предвкушении зрелища. Одним рывком он поднял за шкирку это жалкое существо и сорвал мешок с его лица. Толпа взвыла от восторга, выкрикивая что-то… о его родителях, и среди этого пьяного хохота одной только бедной девушке было жалко это изуродованное создание. Она смотрела как несчастный, скорчившись на полу, снова прячет свое лицо под грязной рогожей, и как хозяин напоследок бьет его палкой, и сердце ее разрывалось от отчаяния – ведь она ничем не могла помочь этому бедному цирковому уроду, обреченному потешать своим ничтожеством озверевшую толпу.
- Девушка задумалась, стоя у клетки, и не заметила, что публика начала расходиться. В конце концов, она осталась одна. Взглянув в последний раз на «дьявольское отродье», она направилась к выходу – и вдруг услышала за спиной какие-то хрипы. Она обернулась и увидела, что хозяин цирка корчится на полу, а несчастный урод затянул у него на шее веревочную удавку! От ужаса она не могла даже закричать – не то что сдвинуться с места. А убийца смотрел на нее сквозь прорези в своем мешке, и в глазах его было что-то такое, что она схватила его за руку, и они вместе выбежали из балагана. Так он попал в Опера Популер, и так стал Призраком Оперы.
- Несмотря на жуткую внешность, природа наградила этого человека многими талантами. Кто знает, как бы обернулась его судьба, если бы не это… если бы не его уродство. Но… Мсье Холмс, никакой разум не выдержит такой жизни. Рано или поздно это должно было случиться, и мадемуазель Дайе... Мадемуазель Дайе тут совсем ни при чем. Видит Бог, она и в самом деле верила в Ангела Музыки, а когда она поняла… Тогда было уже поздно.
Виконт тяжело вздохнул и снова взглянул на портрет.
- Мистер Холмс, - продолжил он после секундной паузы, - выслушав мадам Жири, я с ужасом осознал, что все мы давным-давно ходим по краю пропасти, и в любой момент этот несчастный может столкнуть нас туда. Что мне оставалось? Я должен был действовать, и действовать быстро. Не мог же я оставить мадемуазель Дайе в лапах опасного безумца… Мой план… Господи, это еще вопрос, кто был безумнее – я или Призрак! Сейчас-то я понимаю, что наша затея с самого начала была обречена на провал, что я неоправданно рисковал десятками, сотнями жизней, подверг смертельной опасности даже девушку, которую любил и хотел спасти! И, главное – все напрасно. Дело в том… дело в том, что он знал о нашем плане. Как, откуда – неважно, но он знал. Он сам сказал мне это – там, в подвалах. Мсье Холмс, - виконт понуро склонил голову, - признаюсь вам как на духу – мы решили, что он слишком опасен и… Короче, он должен был умереть. Он знал и это - и все равно вышел на сцену… Такой пустяк его не остановил.
- Мсье Холмс, может быть, вы подумаете, что я был излишне жесток… Наверное, это так. Влюбленные не видят ничего, кроме своей любви, а я был влюблен… И знал, что пока этот человек жив – он будет преследовать несчастную мадемуазель Дайе. Потому что Призрак тоже любил… И не хотел знать ничего, кроме своей любви…
- Кристина пыталась отговорить меня. Она-то понимала, что представляет собой этот… этот человек! Но я был слеп – и все закончилось катастрофой. Вы знаете, что случилось в тот вечер… А теперь, мистер Холмс, я расскажу вам о том, о чем знают только трое – я, Кристина и Призрак, если он все еще жив.

Глава 13.
С этими словами виконт встал и подошел к портрету. Посмотрев на него несколько секунд, как бы спрашивая разрешения, мсье де Шаньи резко обернулся, и когда он заговорил, голос его дрожал от волнения.
- Мистер Холмс, - начал он, - когда этот несчастный обрушил люстру и театр загорелся, я был в своей ложе. За спиной у меня стояли жандармы – они не смогли помешать Призраку похитить мою невесту… И тогда, глядя на обезумевшую толпу, сплошным потоком бегущую к выходу, я понял, что единственный, кто может спасти несчастную девушку – это я сам. Быстро спустившись по веревке, я увидел мадам Жири, бегущую вместе со всеми. Не знаю, как мне удалось пробиться к ней, но я сумел схватить ее за руку и выдернуть из толпы. «Где они?» - крикнул я ей в лицо. Мадам Жири, проявив в этой панике редкостное самообладание, сразу все поняла и быстро потащила меня в какой-то боковой коридор. Мы куда-то бежали - вверх и вниз по ступенькам, и вдруг перед нами оказалась маленькая потайная дверь, а за ней – каменная лестница, ведущая вниз. Мы стали спускаться – я и не думал, что подвалы такие глубокие - и вдруг на очередном повороте мадам Жири сказала, что дальше не пойдет. «Если хотите – идите», - сказала она, - «но знайте, что это очень опасно. Здесь я ни за что не ручаюсь». Я поблагодарил ее и ринулся вниз.
- Слова мадам Жири оказались пророческими - не прошло и минуты, как я оказался в ловушке: внезапно подо мной провалился пол, и с высоты семи футов я рухнул в ледяную воду. Но это было еще не все. Откуда-то сверху послышался металлический лязг – я поднял голову и с ужасом увидел, что прямо на меня падает тяжелая деревянная решетка.
- О, его жилище хорошо охранялось! И я должен был подумать об этом прежде чем пытаться проникнуть в его владенья… Но я не думал ни о чем,  мной владела одна мысль – спасти Кристину! И вот результат – Кристина погибнет по моей вине! Я вспомнил мадам Жири – она предупреждала меня! Мистер Холмс, вы не представляете, что я тогда пережил, в этом каменном мешке...
- Что мне было делать? Решетка намертво перекрыла вход в колодец. Чувствуя, что еще немного – и я замерзну в ледяной воде, я стал лихорадочно цепляться за камни вокруг себя, и вдруг… Вдруг решетка стала подниматься! Сейчас я думаю, что случайно привел в действие какой-то механизм, но тогда… Тогда это показалось мне каким-то чудом. Карабкаясь по стенкам колодца, я, наконец, выбрался наружу. Еле живой, шатаясь, побрел я дальше – и вдруг за поворотом услышал какие-то голоса. Это придало мне сил: я ринулся вперед и вскоре увидел их обоих – Кристину и Призрака. Они стояли друг против друга и о чем-то яростно спорили.
- Мистер Холмс, вы видели жилище Призрака? Нет? О, это и в самом деле очень странное место, до сих пор не понимаю как там можно жить… Представьте себе большую открытую пещеру, освещенную множеством свечей. И подземное озеро прямо у входа. Бррр… Впрочем, внутри довольно красиво – портьеры, канделябры, зеркала… Помню две огромные каменные статуи, поддерживающие свод, а на возвышении у стены – настоящий орган… Да, там было много интересного… Но все это я видел из-за решетки, огромной подъемной решетки, закрывающей вход в подземный дворец! Я стоял перед ней совершенно беспомощный, а тем временем Кристина… Кристина стояла перед Призраком в фате и свадебном платье!
- Мистер Холмс, не знаю, что там произошло между ними – Кристина никогда мне не говорила, а я не спрашивал. Одно могу сказать – вид у Призрака был не из приятных. Его лицо… Как сейчас вижу как он обернулся и посмотрел на меня. Это была даже не ненависть – наверно, в эту минуту я представлял для него все зло на Земле. Я видел как искривились его губы, как эта мерзкая ухмылка… «Здравствуйте, сударь! – сказал он мне, сдерживая ярость. – Как хорошо, что вы пришли! Мы без вас так скучали! Да, Кристина?» Кристина рванулась ко мне, но он грубо схватил ее, удерживая на месте, а по губам его блуждала все та же усмешка. «Беги, Рауль, беги!» - кричала она, а он улыбался. «Пусти ее! – кричал я, тряся решетку. – Что ты хочешь с ней сделать?» Он взглянул на меня – и отпустил девушку. Странный у него был взгляд, мистер Холмс… очень странный. Мне бы поостеречься, но урок с ледяной ловушкой ничему меня не научил...  «Уходи, Рауль, уходи!» - кричала Кристина. Господи, неужели она думала, что я смогу уйти, оставив ее в лапах этого чудовища? «Пусти меня к ней!» - кричал я. - «Неужели у тебя нет сердца?» Он поднял голову и снова взглянул на меня. «Не волнуйтесь, мсье - сказал он совершенно спокойно. – У меня есть сердце. И доказательство тому – то, что вы – оба – все еще живы. Проще было бы, если бы у меня его не было». «Тогда отпусти ее! – молил я. – Зачем ты ее мучаешь?»
Призрак резко обернулся. «Я? – заорал он. - Мучаю?» От гнева его лицо потемнело и стало еще отвратительней. «Ну конечно, я и забыл, что я жуткий злодей и замучил всех вас до полного изнеможения… Удовлетворите, однако ж, мое любопытство – что, по вашему, я с ней сделаю?» Не знаю, какого ответа он от меня ждал, но в тот момент я был совершенно не в состоянии что-то придумать. «Пусти меня к ней! - умолял я. - Открой решетку!» «Знаете, - сказал Призрак, внезапно успокоившись, - на вашем месте я бы дважды подумал. Опасно входить в дом, где вам не рады… Особенно если это дом чудовища. Вас, что, звали сюда? Подумайте: может, с моей стороны, и в самом деле гуманно держать вас за дверью?» Он снова усмехнулся. «Как ты думаешь, дорогая, - обратился он к Кристине, - стоит его пускать?» Кристина молчала. Он снова усмехнулся и повернулся ко мне.
«Вы так и не ответили, – продолжил он любезнейшим тоном, – что, по-вашему, такое чудище как я может сделать с мадемуазель Дайе? Испепелить? Сожрать с костями?» Он опять ухмыльнулся. «Или вы думаете, что я заставлю ее – мою бедную Кристину! - платить за ваши грехи? Нет, мсье. Может, я и монстр – кто знает? – но я даже волосу – слышите! - даже волосу не дам упасть с ее головы!»
Сила, заключенная в этих словах, потрясла меня до глубины души. Мистер Холмс, этот человек, каков бы он ни был - и в самом деле любил Кристину! И тем ужасней была ее участь. А я стоял перед решеткой и ничем не мог ей помочь!
«Хорошо же вы думаете о ближнем, мсье виконт… - продолжал издеваться Призрак. - Впрочем – чего еще от вас ждать, раз уж вы не постеснялись сделать из бедной девушки приманку, а потом - подставить ее под пули! Нет, мсье, здесь она в безопасности – куда больше, чем там, наверху».
«Прошу тебя, отпусти ее!» - просил я.
Призрак пожал плечами.
«Зачем, собственно? Чтобы вы и дальше продолжали ее мучить? Неужели вы всерьез полагаете, что я отдам вам мою Кристину - после всего, что вы с ней сделали? Да у меня душа разрывалась, видя как она страдала в последние три недели, пока шли эти проклятые репетиции! Нет, я слишком ее люблю - и не желаю, чтобы она снова дрожала от страха или жила в разладе с собственной душой – потому лишь, что вы не даете ей покоя!»
«Рауль, все бесполезно! Уходи!» - молила Кристина.
«Не понимаю – почему вы так упорствуете? – продолжал Призрак. – Неужели я так дурно влияю на мадемуазель Дайе, что ей опасно находиться в моем обществе? Смею заметить, что если кто и подбивал бедную девушку на плохие дела – так это вы, мсье виконт! Пока она слушалась своего Учителя – она была невинным ангелом, а стоило ей попасть в ваши руки – и кем она стала? Ах, речь не о том, что вы целовались с ней по углам – это я еще могу простить, но вы заставили ее сделать подлость - предать своего Учителя, а потом – мучиться всю жизнь. И кто после этого монстр – вы или я?»
Я молча слушал эту обличительную тираду. Кристина тоже молчала. Она стояла рядом с ним в этом белом платье, и, казалось, не дышала.
«Ну вот, теперь все молчат», - покачал головой Призрак. Я давно уже заметил за ним этот резкий переход от гнева к спокойствию. «Идите-ка домой, мсье виконт, а мы с Кристиной тут как-нибудь разберемся. Как видите – все не так уж и плохо… Правда, дорогая? Не такой уж я и монстр - рогов с когтями у меня нет, да и вообще, если приглядеться… Если уж очень приглядеться, то я самый обычный человек… и не такой плохой как вам кажется».
«Тогда пусти меня к ней!» - взмолился я.
«Знаете, господин виконт, мне кажется - вы немного рехнулись, - пожал плечами Призрак, - что за мания – врываться в чужие дома? Впрочем, если хотите войти - входите!» Он хлопнул в ладоши – и решетка начала подниматься вверх.
Я сделал шаг… Мистер Холмс, это был действительно роковой шаг. Не успел я глазом моргнуть – как на моей шее мгновенно затянулась петля. Я рванулся, но было поздно. Одним прыжком Призрак настиг меня, полузадушенного, схватил и привязал к решетке, которая не замедлила снова опуститься. И тут я снова увидел у него эту мерзкую усмешку.
«Ну что, - обернулся он к Кристине, - поставили мы на место твоего друга? Там он нам не помешает». «Убийца! – кричала Кристина. – Отпусти его!» «Еще чего! – фыркнул Призрак. – По хорошему, так его надо было еще утром связать, тогда бы мы хоть дуэт допели… Но твой друг, дорогая Кристина, даже эту радость мне испоганил. Придушу-ка я его, пока еще чего не удумал… Надо ж мне начать злодействовать – до сих пор я, признаюсь, несколько пренебрегал этой своей ипостасью». «Не смей!» – кричала Кристина, хватая его за руки. «Вот как? – ухмыльнулся Призрак. – Почему же, скажи на милость?» «Что ты молчишь?» - заорал Призрак, и лицо его снова потемнело. «Найди хоть одну причину, по которой я должен его пощадить! Говорят, что любовь изобретательна – придумай что-нибудь!» Кристина молчала – один Бог знает, чего ей стоили эти минуты. «Чем он лучше меня? – продолжал Призрак, разъяряясь все больше и больше. – Чем? Тем, что богат, знатен, что у него нормальное лицо, и никто не считает его чудовищем? Так, Кристина? Ты ведь не кричала на него, когда он хотел убить – меня? Не хватала его за руки? Да-да, я знаю, у тебя были сомнения – о, совсем немного! – ведь я учил тебя петь, дал тебе твой голос. А что я человек, что я не желаю умирать в угоду вашему спокойствию – об этом ты подумала? Да нет, куда там, когда перед тобой такой красавчик. А вот теперь, Кристина, слушай. Вон он – твой красавец, привязан к двери моего дома. И клянусь, я его придушу, придушу с наслаждением – он вор, он отнял у меня все, что я имел. Так и этого ему было мало – он преследовал меня, он проник в последнее мое убежище, чтобы украсть то, что у меня еще осталось! Что он заслужил за это? Смерти! И никто меня не осудит. Но у тебя, Кристина, есть последний шанс. Если ты любишь его, если ты действительно его любишь – ты проведешь эту ночь в моих объятьях. Клянусь, ты об этом не пожалеешь – я буду тебе хорошим мужем. Уж я-то тебя не предам».
«Нет! Нет!» – закричал я. – «Не слушай его, Кристина!» Мы кричали вместе – я и Призрак: он – что убьет меня, я – что согласен умереть... Я умолял ее, заклинал не губить себя, клялся, что не стану жить, если она ответит согласием. А Призрак клялся, что убьет меня, и что ей надо, наконец, сделать выбор – раз и навсегда. Но Кристина не слышала нас. Она молча смотрела прямо в лицо этому… этому человеку. И вдруг она отвернулась и посмотрела на меня. Боже, что это был за взгляд! Такого холодного, отрешенного взгляда я не видел ни у одного живого существа. Это длилось всего одно мгновенье – она отвернулась и больше не смотрела на меня, как будто меня тут не было.  «Кристина, стой!» - кричал я, с ужасом понимая, что сейчас произойдет непоправимое. Но она уже приняла решение.
Молча подойдя к Призраку, она протянула ему руку и сказала:
«Мсье, я согласна стать вашей женой».
Мы оба замолчали, а она продолжила, глядя ему прямо в глаза и не замечая ничего вокруг:
«Простите меня, я очень виновата перед вами. Теперь я понимаю, что Господь послал меня сюда, чтобы избавить вас от одиночества, а я этого не поняла. Я считала вас Ангелом, и испугалась, когда вы оказались человеком. Вы сделали меня тем, что я есть, а я даже не спросила вашего имени. Я и сейчас его не знаю. Но теперь я вас не оставлю. Кто бы вы ни были, какую бы жизнь не прожили – я теперь буду с вами, и вы не будете одиноки. А теперь, прошу вас, проявите милосердие к этому человеку, - она кивнула на меня, - вся его вина в том, что он любит меня. Вы ведь тоже любите меня? Тогда отпустите его! Что он вам? Ведь я проведу с вами всю свою жизнь – столько, сколько отмерено мне судьбой».
И здесь… Здесь, мсье Холмс, она потянулась к нему и… поцеловала. Вы, наверное, знаете, что за лицо было у этого… этого человека. Но она смотрела на него без страха, без отвращения, зная, что так будет каждый день.
Я не верил своим глазам. Они смотрели друг на друга, и вдруг… Вдруг Призрак заплакал, сжимая ее руки в своих. Мсье Холмс, я… Я никогда не думал, каково это – жить с таким лицом, но тут… Что ни говори, но судьба обошлась с ним жестоко. И тем не менее… Тем не менее он остался человеком.
Мсье Холмс, он отпустил нас. Нас обоих. Он дал нам лодку и попросил только об одном – молчать о том, что случилось в ту ночь в подземелье. Как видите - я не исполнил его просьбы.
Но этот человек… Все-таки, мсье Холмс, мне кажется, что мы неверно судим о нем. Поверьте мне, есть что-то такое, чего мы не понимаем.

4

Глава 14.
Когда мы вышли на улицу, был уже полдень. Я оглянулся – теперь особняк не казался мне таким уж мрачным. Яркое осеннее солнце, последний раз в этом году, золотило серые стены, придавая им уютный жилой вид, под ногами приятно шуршали сухие листья, и даже чугунные решетки, столь поразившие меня при первой встрече, выглядели теперь как легкое кружево. Я задумался, вспоминая тот странный рассказ, который нам довелось выслушать в этом доме.
- Ну, Ватсон, - Холмс радостно потер руки, - картина проясняется. Еще два-три штриха – и она будет полной!
- А по-моему, наоборот, все запуталось, - возразил я.
- Да нет, в общем-то, все ясно, - подытожил мой друг. – Помните - я говорил, что нам надо найти ответ на три вопроса? Так вот - сейчас у нас есть третий ответ!
- Может быть. Только это нисколько не приблизило нас к разгадке. Мы все равно не знаем главного – кто убил мсье Фирмена!
- Нет, почему же… Знаем. Но знать – это еще мало. Проблема в том… Чего вам, любезнейший?
Последний вопрос был адресован какому-то унылому тощему типу в сером пальто, внезапно вынырнувшему из-за выступа ограды. Я сунул руку в карман, нащупывая револьвер, но, к моему удивлению, незнакомец вежливо прикоснулся к потертой серой шляпе и продемонстрировал нам полицейский значок.
- Инспектор Гриссон, - хрипло отрекомендовалась серая личность. – Господа, кто из вас – Шерлок Холмс?
- Это я, - отозвался мой друг. – Что случилось?
- Следуйте за мной, - приказал незнакомец и, заметив наши колебания, пояснил, - мсье де Виллар велел привезти вас на место происшествия.
- Какого происшествия?
- Там увидите, - пообещал полицейский и высморкался в огромный клетчатый платок. У него явно был насморок – длинный нос покраснел, глаза слезились. Я посмотрел на его ветхие, разваливающиеся ботинки и мне стало жаль беднягу.
- Экипаж за углом, - закончил инспектор, аккуратно складывая платок.
- Погодите! Холмс, я еду с вами! – решительно заявил я.
- Мсье де Виллар ни о чем таком не говорил, - запротестовал наш собеседник.
- Мсье Гриссон, - мягко попросил Холмс, - ручаюсь вам – ничего плохого не случится. Что с того, что мой друг поедет со мной? Вы доставите нас на место, а всю ответственность я беру на себя.
- Ладно, - устало вздохнул инспектор. – Садитесь. Пусть комиссар сам вас выгонит, а я посмотрю… Любопытное будет зрелище…
За разговорами мы подошли к улице Фобур-Сент-Оноре, широкой и оживленной, где нас и ждал злополучный экипаж.
- Садитесь, - предложил Гриссон.
- Ватсон, - шепнул мне Холмс, - Ватсон, игра началась! Держите револьвер под рукой и будьте готовы стрелять!
Совершенно ошарашенный, я покосился на сутулую спину мсье Гриссона, устроившегося на облучке рядом с кучером. Холмс подтверждающее кивнул.
Тем временем мы обогнули Вандомскую площадь, быстро проехали улицу Пти-Шамп и неожиданно оказались на пляс Нувель, веселой шумной площади, в центре которой до сих пор чернели руины Опера Популер. За три года развалины успели приобрести весьма романтический вид: толстые кирпичные стены обросли мхом и травой, провалы, ведущие в подземелья, затянулись вьюнком, кое-где из развалин пробивались молодые березки… Вся эта печальная картина была закрыта от посторонних взглядов высокими деревянными щитами.
- Прррру! – кучер остановил экипаж около развалин.
- Входите, - приказал Гриссон, отодвигая один из щитов. – Живей, господа, не собирайте толпу!
Мы быстро юркнули в образовавшийся проход. Вблизи развалины выглядели еще печальнее. Приходилось все время смотреть под ноги – земля, густо усыпанная битым стеклом и осколками обгорелого кирпича, представляла собой серьезную опасность, тем более, что милосердная природа потрудилась скрыть бренные останки когда-то величественного здания буйно разросшейся сорной травой.
- Идите по дорожке, - посоветовал Гриссон. – Что, Фелисьен, комиссар все еще там? – обратился он к пожилому жандарму, охраняющему вход в подземелье.
- Так точно, - вытянулся служивый. – Тело еще не вынесли!
- Какое еще тело? – проворчал Гриссон, подозрительно глядя на часового.
- Мертвое тело неизвестного происхождения, - бодро оттарабанил жандарм. – Извольте сами взглянуть – мертвей не бывает!
- Ладно, - вздохнул инспектор, - пойдем с нами, посветишь господам.
- Никак нет, - отрапортовал жандарм, - приказано сторожить вход!
- Ну, приказано - так приказано, - согласился Гриссон. – Пойдемте.
И мы стали спускаться по узкой каменной лестнице.
- Погодите, ног не переломайте, - предупредил инспектор, зажигая масляный фонарь. Темнота вокруг нас немного рассеялась. – Тело они, видишь ли, нашли… - ворчал наш спутник, недовольно шаркая подошвами по стертым ступеньками.
Лестница скоро кончилась, и мы оказались в обширном подземном зале, полном какого-то непонятного хлама.
- А где же… - начал было я, но докончить не успел. Быстрым движением Холмс вырвал фонарь из рук инспектора и швырнул его на пол. На одно мгновенье мы оказались в кромешной тьме, но только на мгновенье: звон битого стекла слился с оглушающее громким звуком, а тьма озарилась вспышкой от выстрела.
Я отскочил в сторону и выхватил револьвер. На мгновенье мне пришла в голову мысль, что беспорядочная стрельба в этом каменном мешке может стоить нам всем жизни, но раздумывать было некогда – и я начал стрелять в направлении лестницы – туда, где стоял невидимый убийца.
Выпустив в него все пули из револьвера, я прижался к стене. Стояла мертвая тишина, только сердце бешено колотилось, стремясь выскочить из груди. В мозгу беспорядочно проносились видения – человек в жандармской форме, пистолет, падающий из ослабевшей руки, тело, безвольно оседающее на ступеньки каменной лестницы… Напряженный до предела слух уловил какой то шорох – я оглянулся и увидел, что игра еще не кончена: дальнем конце подвала мелькнул яркий свет. Я инстинктивно метнулся в сторону, успев ухватить углом глаза, что Холмс у противоположной стены тоже отскочил в темноту.
- Не волнуйтесь, господа, это мы, - радостно сообщил нам знакомый голос. Человек с фонарем подал знак кому-то невидимому, и в одно мгновенье подземный зал озарился десятками огней.
Я не мог поверить своим глазам – перед нами стоял мсье де Виллар, довольный как никогда, а из всех углов казалось бы, пустого зала лезли жандармы с фонарями.
Мсье де Виллар, весело насвистывая, подошел к подножью лестницы и деловито перевернул на спину изрешеченный пулями труп человека, одетого в жандармскую форму.
- Ну вот, - удовлетворенно кивнул комиссар, поднеся фонарь к тому, что когда-то было его головой. – Взгляните-ка, мсье Холмс.
Я подошел поближе и тут же отвернулся – обезображенное, перепачканное кровью лицо было мне абсолютно незнакомо.
- Он? – загадочно спросил комиссар, глядя на Холмса.
- Он, - спокойно кивнул мой друг.
- Ну, тогда пойдем наверх, - жизнерадостно заключил комиссар. – Уведите его, - приказал он жандармам, указывая на Гриссона. Лжеинспектор, белый как мел, но вроде бы совершенно невредимый, казалось, впал в ступор и тупо таращился на мертвое тело. Я отвернулся и вслед за комиссаром пошел наверх.
Очутившись на свежем воздухе, я, нимало не заботясь о новом костюме, купленном вчера в дорогом магазине, присел прямо на развалины, и несколько минут приходил в себя. Оглушенный стрельбой, я почти не слышал грохота экипажей, а сомнительной чистоты парижский воздух казался мне наполненным благоуханием после каменного мешка, пропитанного пороховой гарью.
Мсье де Виллар тихо разговаривал о чем-то с Холмсом, стоя недалеко от выхода и вполглаза наблюдая за суетой, творящейся у провала в подземелье. Наружу постепенно поднимались жандармы, четверо из них несли на носилках тело убийцы, еще двое вывели Гриссона, похоже, так и не пришедшего в себя после стрельбы. Чувства постепенно возвращались ко мне, звуки большого города становились все ясней. Я поднялся и подошел к Холмсу.
- Поздравляю, Ватсон, - приветствовал меня мой друг. – У вас хорошая реакция! Боюсь, именно она спасла всем нам жизнь…
- Не стоит преувеличивать, мсье Холмс, - мсье де Виллар просто светился от радости, - мы были наготове, а уж если за дело взялась французская полиция…
- Не сомневаюсь, - вежливо ответил Холмс, - вы, несомненно, отомстили бы за нас… Впрочем, что вышло – то вышло, и не стоит больше об этом.
- Золотые слова, мсье Холмс, - подтвердил комиссар. – А вот теперь вам стоит отдохнуть, а нам – поработать. Ну что ж – до завтра!
- До завтра, - кивнул Холмс.
Я тоже вежливо попрощался, и мы расстались.
… Всю дорогу до дома мы молчали. Холмс был погружен в свои мысли, а я просто не хотел говорить. Но после ужина ко мне вернулось хорошее настроение, и весь этот ужас со стрельбой в подземельях превратился в интересное приключение, подоплека которого до сих пор была мне неясна. И, сидя в удобном мягком кресле, я стал донимать Холмса просьбами объяснить мне случившееся.
- Первым делом, - начал Холмс, - я должен попросить прощения за то, что втянул вас в эту авантюру. Прямо скажу – мне и самому незачем было лезть в эту ловушку, и уж тем более – вовлекать друга в такое рискованное мероприятие. Честно говоря, мне до сих пор не по себе.
- Холмс! Неужели вы думаете, что я бросил бы вас в трудную минуту! – возмутился я. – Скажите – ведь эта, как вы выразились, «рискованная авантюра» была единственным способом вывести убийцу на чистую воду?
- Да, - согласился Холмс. – Я давно уже понял кто преступник, и разговор с виконтом только подтвердил мои подозрения. Но знать – это мало, а против него не было никаких улик. Единственное, что я мог предпринять – это запугать его настолько, чтобы он попытался избавиться от меня. Я думал, что особо не рискую – убийца наверняка следит за мной и знает, что я беседовал с комиссаром полиции - значит, вряд ли применит свой коронный номер с кинжалом. Но я никак не думал, что он подстроит ловушку так быстро – и так искусно… Да… Единственное, что он не предусмотрел – полицейский жетон.
- Как? Ведь у Гриссона был жетон!
- Да, простой. А у офицера полиции должен быть именной.
- И этот Гриссон…
- Нет-нет, он вовсе не злодей – скорей всего просто нанятый актер. Будь он сообщником убийцы, он ни за что не позволил бы вам сесть со мной в пролетку. Это кстати, вторая ошибка – по идее, негодяй должен был предусмотреть и такой вариант.
- Холмс, в конце-то концов, - рассердился я, - скажите наконец, кто он такой, наш убийца?
- Как кто? – удивился мой друг. – Это же очевидно. Убийца – бывший директор Опера Популер, мсье Лефевр.

Глава 15.
- Мсье Лефевр? – изумился я. – Он-то тут при чем?
- Очень даже при чем, - ответил Холмс. - Ватсон, несколько дней назад я спросил вас – что самое удивительное в истории Призрака? Вы сказали, что его незаметность. Да, это действительно странно, но физически, в общем-то, возможно. А вот меня, дорогой друг, с самого начала поразила сумма «гонорара» нашего Призрака. Двадцать тысяч – это большие деньги, больше половины всей прибыли от театра… пожалуй, даже три четверти. Что ж это за тайна, за сохранность которой платят столь высокое «жалованье»? Ладно, мсье Лефевр – лихой делец с темным прошлым, но почему Призрак требовал денег и от новых директоров? Причем требовал нагло, как свою собственность. Второй вопрос – каким образом Призрак ухитрялся всюду успевать? Представьте себе, Ватсон – человек прячется от людей, живет в подвале, окружил себя ловушками – и в то же время он в курсе всех событий, появляется где хочет, делает что хочет – и при этот никто его толком не видит, и он никого не боится! Ватсон, для этого недостаточно хорошо знать театр – надо, чтоб театр был спланирован специально для такого Призрака! Сравните объем работ, необходимых, чтобы оборудовать его знаменитую пещеру, ходы, потайные лестницы – все это не только нельзя сделать незаметно – это вообще можно построить только вместе с театром! Ну, так какой отсюда вывод?
- Не знаю, - подумав, ответил я.
- А вывод только один – Призрак был владельцем театра!
- Как? А мсье Лефевр?
- Мсье Лефевр был… скажем так - коммерческим директором, в обязанности которого входило то, что было невозможным для Призрака - являться на публике, посещать собрания, произносить речи, заключать договора, убеждать, очаровывать – короче, разыгрывать ежедневный рутинный спектакль «Директор театра». А чтобы мсье Лефевр не вышел из повиновения, у Призрака, очевидно, и в самом деле был на него некий компромат – причем вряд ли финансового содержания.
- Простите, Холмс, это просто глупо! Зачем жить в подвале, когда у тебя столько денег, что можно купить театр? Да и откуда у него деньги!
- Интересный вопрос. Точной уверенности у меня нет, но кое-какие догадки… Впрочем, поживем – увидим. А на вопрос «зачем жить в театре» хорошо ответила мадам Карлотта. Помните? «Если человек может жить без театра – он уйдет из него, если не может – останется там даже призраком». Призрак так любил Опера Популер, что согласен был жить где угодно, хоть в подвале (ну, скажем так… в комфортабельном подвале) – лишь бы не разлучаться со своим детищем. Поймите, ему надо было постоянно чувствовать его пульс, в некотором роде – жить его жизнью… Ну и – кто знает? - может быть, этому странному человеку доставляло некое мрачное удовольствие считать, что он-де – создание тьмы, загнанное злой судьбой под землю. Впрочем, по большому счету – так оно и было.
- Но Холмс, ему ведь нужно было иногда выходить на поверхность – питаться, покупать разные вещи… В конце концов, человек, каков бы он ни был, не может двадцать лет сидеть в подвале – надо ж как-то общаться с людьми… Да и Призрак, судя по рассказу виконта, что-то не тянет на затворника!
- А кто вам сказал, что Призрак двадцать лет жил в подвале? Мадам Жири? Ох, Ватсон, меньше верьте этой даме… Вот виконт поверил – и чуть не погиб в ледяной воде… Думаю, Призрак жил в подвале не больше трех лет – столько, сколько простояло новое здание Опера Популер. А все эти разговоры о том, что он-де обитал там с незапамятных времен – обычная болтовня. У нас в Англии тоже немало «домов с привидениями», ну и что? Не исключено, что именно старая театральная байка и натолкнула его на мысль стать Призраком Оперы, так же как детские фантазии мадемуазель Дайе надоумили его сделаться Ангелом Музыки… А что касается разного рода неудобств подземной жизни, то я просто уверен, что у Призрака было убежище где-то в городе – действительно, постоянно жить в подвале невозможно.
- Все равно, - возразил я, - надо где-то питаться, покупать себе белье, одежду…
- Насчет питания я обнаружил удивительную вещь. Видите ли, Ватсон, из всех служащих театра единственной, кого полиции не удалось допросить, была некая мадам Лупиан, содержательница театрального буфета. Сразу же после пожара она бесследно исчезла и обнаружилась только через год – далеко за океаном, в Новом Орлеане, где и по сей день содержит небольшой уютный ресторанчик… Что же касается одежды и всего прочего, то думаю, что человеку с прошлым Призрака доставать все это не составляло никакого труда.
- А какое у него, по-вашему, прошлое?
- Думаю, что весьма бурное. Меньше верьте мадам Жири – а лучше вообще не верьте.
- Кстати, насчет мадам Жири… Какова ее роль в этом деле? Судя по рассказу виконта…
- Хм, это весьма таинственная личность, - покачал головой Холмс, - и, честно говоря, мне она пока не по зубам. То, что с  Призраком ее связывают какие-то очень давние и очень сильные отношения – это очевидно… Но вот какого рода эти отношения… Да, пожалуй, тут я пас.
- Ладно, Холмс, предположим, что Призрак и в самом деле был владельцем Опера Популер. Тогда как же он мог допустить, что мсье Лефевр продал его театр?
- Ну, мсье Левефр был мошенником. Призрак держал его в узде, но в какой-то момент ослабил хватку, сосредоточившись на мадемуазель Дайе. Лефевр воспользовался этим и дал тягу, прихватив с собой деньги.
- Но… Почему же Призрак не стал его преследовать? И почему он не открыл правды новым директорам?
- Ватсон, Призрак был занят мадемуазель Дайе, а мсье Лефевр для него был просто негодяем, укравшим его деньги. В конце концов, с юридической точки зрения, он в любом случае оставался при своих, а финансовые потери несли господа Андре и Фирмен. Что касается его планов в отношении этих джентльменов, то я думаю, что он сначала хотел понять, что, собственно, произошло, и потому написал известное письмо с требованием жалованья. По реакции директоров он понял, что они даже не подозревали о его существовании. Не будь на свете мадемуазель Дайе, он, конечно же, объяснил бы им реальное положение вещей, и, скорее всего, они пришли бы к некому обоюдовыгодному соглашению. Не было бы никаких трагедий, Опера Популер не лежал бы в руинах, а два английских джентльмена мирно сидели бы в своей гостиной на Бейкер-стрит, жалуясь на скуку и отсутствие клиентов… Но, увы, Призрак был влюблен. Его возлюбленная должна была стать великой певицей – примадонной лучшего в мире театра, отмеченного присутствием  - подумайте! - самого Ангела Музыки! А тут вдруг судебные разбирательства.  Что ж делать, дорогой Ватсон, перспектива публичного скандала, этого ужаса нашего времени, заставляет самых честных людей закрывать глаза на многие преступления… И Призрак решил временно пожертвовать своими доходами, оставив объяснение с директорами на потом. Что было потом – всем известно.
- Но… Погодите! Если, по вашим словам, мсье Лефевр сбежал с чужими деньгами – зачем же он вернулся в Париж? Не проще ли было затаиться и переждать – хоть в той же Австралии?
- Вернулся? А он никуда и не уезжал. И уезжать не собирался. Ватсон, задачей Лефевра было не столько присвоить театр, сколько погубить Призрака!
- Но почему? Откуда такая ненависть?
- А вы вспомните про средства, которыми Призрак удерживал Лефевра на коротком поводке.
- Компромат?
- Да. Трудно сказать, что это было, но явно нечто серьезное. Настолько серьезное, что после обнародования этих сведений жизнь мсье Лефевра как минимум превратилась бы в сплошной кошмар. Не знаю, кто стал бы его преследовать – полиция или прежние сообщники, а может – те и другие… Не забывайте также опасность от самого Призрака – разделавшись с амурными делами, он, несомненно, стал бы разыскивать своего бывшего управляющего. Думаю, мсье Лефевр очень не хотел бы ощутить на шее его знаменитую удавку!
- Да… Но если Лефевр так боялся Призрака, то почему Призрак не боялся мсье Лефевра?
- То есть вы имеете в виду – почему Лефевр не убил Призрака? Ну, наш герой тоже не промах – думаю, он принял меры на сей счет. Поверьте, Ватсон, человек, столь умело скрывающийся от всего света, сумел бы продумать этот вопрос.
- Но отчего же эти сведения не всплыли до сих пор?
- Трудно сказать. Возможно, Призрак, переживший тяжелую личную драму, хотел забыть все, связанное с театром… Поймите – беглый директор был для него всего лишь мелким аферистом… А может, не все так просто, и наш подопечный имел на Лефевра какие-то свои виды? В любом случае, этот факт очень показателен.
- Чем же?
- Тем, что Призрак, скорее всего, жив до сих пор.
- Но если он жив – почему же он скрывается? Это было понятно сразу после трагедии, но сейчас, через три года…
- Что – через три года? – заинтересовался Холмс.
- Ну, можно было вернуться и все объяснить…
- Что объяснить? Кому?
- Ну… Полиции…
- Зачем? Ватсон, этот человек, несомненно испытавший на своем веку много бед и унижений, влачивший странное, эфемерное существование, какое-то время – совсем недолго - жил настоящей жизнью. Из ничего он создал целый мир – пусть не вполне реальный, но и не иллюзорный… Этот мир подчинялся малейшей его прихоти - и вдруг рухнул в одночасье. Театр сгорел, возлюбленная ушла с другим, а сам он остался тем, кем был - уродом и убийцей… Как вы думаете, Ватсон, очень ли ему хотелось возвращаться на пепелище?
- Согласен, - кивнул я. – Но все-таки… Прошло три года, а желание вернуть себе доброе имя… не говоря уже о деньгах…
- Деньги! Тут вы, мой друг, абсолютно правы! Пожелай Призрак вернуть свои деньги, мсье Фирмен, несомненно, был бы жив.

5

Глава 16.
Хотя за годы нашего знакомства, я, конечно же, привык к парадоксальному стилю мышления моего друга, но столь странный вывод привел меня в полнейшее изумление.
- Да-да, Ватсон, - кивнул Холмс, - как это ни прискорбно, но оба директора – и мсье Лефевр и мсье Фирмен погибли оттого, что не смогли поделить чужие деньги.
- Я… не понимаю вас, Холмс, - признался я.
- Я тоже долго ничего не понимал, - согласился мой друг, - пока в разговоре с виконтом не всплыло одно обстоятельство. Как вы думаете – почему мсье Фирмен был убит именно через три года после истории с Призраком? Почему не через год, не через два, не через десять?
- Не знаю, - задумался я. - Может быть, через три года должно было произойти какое-то событие?
- Да. Дело в том, Ватсон, что по французским законам страховая компания имеет право в сомнительных случаях задерживать выплаты на срок до трех лет.
- Вы хотите сказать, что мсье Лефевр каким-то образом претендовал на эти деньги?
- Да. Выждав три года – срок, за который мсье Фирмен точно должен был получить страховку, он просто-напросто рассказал несчастному директору всю правду о том, кому в действительности принадлежал его театр. И потребовал деньги за молчание. Но он не учел одного – компания отсрочила выплаты еще на полгода – в связи с загадочной гибелью мсье Андре.
- Все равно ничего не понимаю, - признался я. – Мсье Фирмен был честным человеком – почему же он не вывел негодяя на чистую воду? Он должен был обратиться в полицию, вот и все!
- Да, дорогой Ватсон, мсье Фирмен был честным человеком. И тем ужаснее было его положение. Подумайте, что было бы, сообщи он обо всем в полицию?
- Он потерял бы свои деньги, - сообразил я.
- И не только. Он потерял бы кое-что более ценное – репутацию!
- Но почему?
- А вы посмотрите на всю эту историю со стороны. Если отбросить всякого рода сантименты, то выходит нечто безобразное – мсье Фирмен, честный коммерсант, купил театр по фальшивым документам, а потом устроил настоящую охоту на его законного владельца!
Честно говоря, такой поворот событий был для меня откровенным шоком, но, подумав немного, я вынужден был согласиться с Холмсом.
- Ддда, - признался я, - история некрасивая. Но если мсье Фирмен не желал вмешивать в это дело полицию – то чего же он хотел от вас?
- Не понимаете?
- Нет.
- А между тем - это ж очевидно! Он хотел, чтобы я нашел Призрака!
- Господи, Холмс! – изумился я. – Зачем ему Призрак?
- Хмм… Ватсон, как вы думаете, зачем мсье Фирмен навестил перед смертью нашего друга виконта?
- Как – зачем? – удивился я. - Он хотел отстроить свой театр…
- Ерунда. Мсье Фирмен всегда был против этой идеи, а уж в свете подобных обстоятельств… Нет, нет и еще раз нет!
- Тогда… даже не знаю… Может, он хотел узнать ваш адрес?
- Зачем? – развел руками Холмс. – Дорогой друг, не забывайте - после триумфального успеха ваших рассказов на континенте наш адрес уже ни для кого не секрет. Впрочем, вы правы – мсье Фирмен действительно хотел узнать у виконта одну очень важную вещь.
- Какую же?
- Правда ли, что виконт убил Призрака.
- Господи, зачем это ему! Да и вряд ли он мог надеяться, что виконт…
- Он и не надеялся. Он просто хотел понять по реакции собеседника - жив Призрак или нет. Мсье де Шаньи, что ни говори – человек весьма пылкого нрава, и, несомненно, смутился бы, отвечая на вопрос, не получает ли он писем от покойника. Но виконт лишь слегка удивился, из чего мсье Фирмен сделал правильный вывод – Призрак жив! А если он жив – то его можно отыскать. Теперь вы понимаете, зачем несчастному директору понадобился частный детектив?
- Да, конечно… Но… Зачем ему все это?
- А вы подумайте – каким образом мсье Фирмен мог навсегда избавиться от шантажиста? Здравый смысл подсказал ему единственный верный путь – надо найти Призрака и вдвоем выступить против негодяя!
Признаться честно, я был совершенно ошарашен таким выводом.
- Дорогой Холмс, - возразил я, - но это же абсолютно невозможно!
- Почему? – поинтересовался мой друг.
- Потому что Призрака разыскивает полиция – за поджог и убийство!
- Дорогой друг, ну вы же знаете, насколько эфемерны эти обвинения! Доказательств нет, а свидетельства скорее в пользу Призрака. А уж если на его сторону встает сам мсье Фирмен… Хороший адвокат – и дело разваливается прямо на глазах!
- А Жозеф Буке?
- Жозеф Буке погиб при невыясненных обстоятельствах. Официально его смерть признана несчастным случаем – и точка. В любом случае улик против Призрака нет, а раз нет – то и дела нет. Итак, - продолжал Холмс, - мсье Фирмен решил отыскать Призрака Оперы и…
Меня внезапно осенило.
- Подождите, Холмс! - воскликнул я, прерывая его тираду. – Если ваши рассуждения верны, то мсье Лефевр был твердо уверен в том, что Призрак мертв. Как же он мог догадаться, что мсье Фирмен пришел к прямо противоположному выводу?
- А я не уверен, что он догадался. Думаю, дело было так – разузнав каким-то образом (скорее всего через слуг мсье Фирмена), о том, что его жертва собирается в Англию на встречу со знаменитым сыщиком, негодяй просто-напросто испугался, что мсье Фирмен попросит меня раздобыть на него какой-нибудь компромат. Очень хорошо понимая, чем это ему грозит, он предпочел убить своего несчастного коллегу – только для того, чтобы не привлекать внимания к своему имени.
- Ужасная жестокость, - поморщился я.
- Да, - кивнул Холмс. – Я думаю, к этому времени мсье Лефевр… как бы это сказать…был уже не совсем в своем уме. Такие нарочито театральные приемы характерны скорее для психически больного человека, чем для хладнокровного убийцы. Судя по всему, зародыши болезни сидели в нем давно, а постоянный страх окончательно помутили его и так нестойкий разум…
- Неужели мсье Лефевр так боялся Призрака?
- Да, похоже, что так. Но со временем страх поутих, и мсье Лефевр опять взялся за старое. Знаете, Ватсон, я просто уверен, что убедив себя в смерти Призрака, этот несчастный возомнил себя каким-нибудь неуловимым супергероем.
- Да, это бывает, - согласился я. – Знаете, Холмс, в моей практике был такой случай…
- Простите дорогой друг, но уже поздно, - Холмс поспешно поднялся с кресла, оглядываясь на часы, - а день сегодня, что ни говори…
- Холмс, последний вопрос! – взмолился я.
- Ну если последний – то ладно, - согласился мой друг.
- Если мсье Фирмен смог предположить, что Призрак жив, то почему такой вариант не пришел в голову Лефевру?
- Кто знает… Слишком уж разные они люди. Рискну предположить, что мсье Фирмен был, как вы выразились, деловым человеком, тогда как мсье Лефевр – всего-навсего авантюристом. И оттого взгляд на жизнь у них был совсем разный… Ветреная натура мсье Лефевра подсказывала ему, что если человек три года не приходит за своими деньгами – значит, этого человека уже нет в живых… А вот мсье Фирмен был в этом совсем даже не уверен. А теперь пойдем спать – завтра утром нас посетит комиссар, и, надеюсь, мы узнаем от него много интересного.

Глава 17.
Холмс немного ошибся – комиссар навестил нас около полудня. Свеженький как огурчик, мсье де Виллар вошел в наш номер, потирая руки и радостно улыбаясь.
- Ну что, господа, как самочувствие? – осведомился он. – Читали утренние газеты?
- Читали, - кивнул Холмс. – «Бывший директор Опера Популер застрелился на развалинах театра», - процитировал он. - Что ж, мсье де Виллар, поздравляю. По-моему, вы избрали правильную тактику.
- Надеюсь, - улыбнулся наш собеседник. – Официальная версия такова: мсье Лефевр предпочел застрелиться, желая избежать позора в связи с предстоящим арестом по обвинению в финансовых махинациях. В принципе, все не так уж далеко от истины.
- Да, можно сказать – где-то рядом, - согласился Холмс. – Итак, злодей повержен, справедливость восторжествовала, правосудие…. Кстати, насчет правосудия – надеюсь, вы не собираетесь прессовать беднягу Гриссона? Как, кстати, его настоящее имя?
- Гриссон. Не беспокойтесь, мсье Холмс, ничего страшного ему не грозит. Разве что окончательно рехнется, но тут уж полиция бессильна. Как говорят в народе – кто умом подвинулся, того и армия не спасет.
- Ну, не думаю, что все так страшно. И все-таки, как Лефевру удалось подбить беднягу на такую явную авантюру?
Комиссар спокойно пожал плечами.
- Видите ли, тут дело в самом мсье Лефевре. Что ни говори, но он был весьма…мммм…креативной личностью. Мы, конечно, присматриваемся к такой публике, тем более, что он и раньше был замешан в кой-каких скандальных историях… Видите ли, мсье Холмс, у этого человека была настоящая страсть к переодеваниям. Да не просто так, а с разными… как бы вам сказать… фантазиями…
- Фантазиями? – заинтересовался я, вспомнив вчерашний разговор.
- Да, доктор, фантазиями. Уж чего-чего, а с фантазией у мсье Лефевра был полный порядок! Нам, простым людям, такие вещи просто в голову не приходят, – мсье де Виллар слегка ухмыльнулся и покачал головой, - вот мы и удивляемся, когда компания праздных бездельников, вырядившись в кафтаны с треуголками, берет на абордаж сенную баржу!
- Вот как? – удивился Холмс. – Значит, мсье Лефевр еще и пират?
- Да, вроде того… Правда, хозяин баржи шутки не понял и заставил «джентельменов удачи» дорого заплатить за удовольствие… А еще был случай, когда мсье Лефевр устроил «птичий концерт» – нарядил гостей в накидки из перьев и рассадил на деревья - все бы ничего, если б не в общественном парке. Или вот еще – «первобытный пикник» - для пущего колорита все участники одеты дикарями. Скорее раздеты, чем одеты – особенно дамы… Ну и прочее в том же духе – я уж не говорю о таких невинных шалостях, как ночные шествия в балахонах, или, к примеру, скачки на верблюдах… Впрочем, занятие это не безопасное, и однажды мсье Лефевр попал в настоящий переплет, – мсье де Виллар снова усмехнулся и пояснил, - это когда он устроил похищение сабинянок.
- Вот как? – заинтересовался Холмс.
- Да… В результате полиции пришлось спасать похитителей… Так что эту историю я знаю, как говорится, из первых рук.
Рассказ явно доставлял комиссару большое удовольствие.
– Что касается мсье Лефевра, - продолжил мсье де Виллар, - то я, признаться, до сих пор не понимаю, как ему удалось уцелеть… Наши парижские сабинянки на поверку оказались сущими амазонками - а кто говорит, что и вакханками - и едва не растерзали похитителей. Самого Лефевра, как злодея и зачинщика, дамы хотели утопить – в бочке со стиркой! – так что мне пришлось сказать целую речь, призывая прекрасных карательниц отпустить несчастного грешника. Слава Богу, все кончилось хорошо - наши отважные амазонки нашли в себе силы проявить милость к побежденному противнику, так что мсье Лефевр вышел из этой переделки живой и боле-менее невредимый.
- А мсье Гриссон принимал участие в этих забавах? – поинтересовался Холмс.
- Вряд ли, -  покачал головой комиссар, - но слава, как известно, бежит впереди нас... Так или иначе, но когда Гриссон встретил на улице мсье Лефевра, которого не видел года три или четыре…
- А насколько случайной была эта встреча? – спросил я.
- Кто ж его знает… Важен результат. А результат, мсье Ватсон, таков – Лефевр пригласил Гриссона в пивную, и они разговорились…
Комиссар на минуту замолчал, раскуривая сигару.
- О чем, если не секрет? – осведомился Холмс.
- Теперь уже не секрет. Разговор по большей части касался приключений мсье Лефевра в Австралии, где, по его словам, он содержал то ли винную лавку, то ли ресторан, но в конце концов все равно разорился. Затем, опять же по его словам, бывший директор вернулся во Францию, где тихо-мирно прожил около двух месяцев в самом сердце Парижа, не встретив до сих пор никого из знакомых. И вот, увидев Гриссона…
- … он так обрадовался, - продолжил Холмс, передразнивая комиссара, - что тут же любезнейше предложил ему сыграть роль полицейского инспектора?
- Не совсем так, - тонко улыбнулся комиссар. – Сначала мсье Лефевр основательно  напоил своего дорогого друга, после чего разговор пошел по другому руслу. Стали вспоминать общих знакомых… Дошли и до Призрака.
- Угу, - проворчал Холмс, раскуривая трубку.
- Лефевр сообщил о нем кое-какие интересные сведения, показавшиеся Гриссону вполне правдоподобными. В общем и целом, сказал он, никакой тайны тут нет: Призрак, по его словам – простой рабочий, бывший каменщик, когда-то участвовавший в постройке театра. Случилось так, что при закладке фундамента произошел несчастный случай, в результате которого бедняга получил серьезные травмы, кроме всего прочего, обезобразившие его лицо. Не имея возможности работать по специальности и вообще вести хоть сколько-нибудь нормальное существование, он попросил у дирекции работу, дающую приют в стенах театра. Мсье Лефевр, сочувствуя такому несчастью, дал ему место смотрителя подвальных помещений: при строительстве театра пришлось заложить несколько плотин, за исправностью которых и следил наш Призрак - в его обязанности входил обход подвала и присмотр за подземными коммуникациями. Мсье Лефевр и в самом деле платил ему жалованье – конечно же, не двадцать тысяч, гораздо меньше… Четыреста франков. Он же велел запереть все двери, ведущие в подвал – просто из соображений безопасности. Что касается легенды о Призраке, то мсье Лефевр сам поддерживал ее – распускал слухи, подбрасывал письма, разговаривал через стену, ну и прочее в том же роде. Исключительно из озорства – как вы знаете, мсье Лефевр был великий озорник.
- Да, и не он один, - недовольно пробурчал Холмс.
- Ах, мсье Холмс, - засмеялся комиссар, - я ж предупреждал, что я – лицо официальное. И как официальное лицо – обязан давать публике удобоваримые разъяснения. А тут и придумывать ничего не надо – все придумано до нас!
Мсье де Виллар развел руками и еще раз искренне рассмеялся.
- Ну, остальное понятно, - закончил Холмс, - мсье Гриссон размяк, и Лефевр легко уговорил его принять участие в небольшом розыгрыше…
- Да, - кивнул комиссар. – Он сказал, что в Париж приехал знаменитый иностранный сыщик и он, Лефевр, хочет с ним встретиться, так сказать, в приватной обстановке. Затем он дал Гриссону полицейский жетон и научил что надо делать, чтобы завлечь вас к развалинам театра. Думаю, он просто забыл про мсье Ватсона – простите, доктор – раз не дал никаких указаний на сей счет. Что касается самого мсье Гриссона, то в случае успеха предприятия его участь, несомненно, была бы плачевна… - Комиссар пожал плечами. – Вот уж кому повезло – отделался легким испугом… Ну, может, не совсем легким, учитывая его теперяшнее состояние… Нас-то с вами этим не удивишь…
Мсье де Виллар поднялся и взял шляпу.
- Что ж, господа, не смею больше отнимать ваше время. Да и мне еще надо основательно потрудиться.
- Погодите! – воскликнул я. – Мсье де Виллар, но вы-то сами – как вы оказались в подвале?
- Все очень просто, мсье Ватсон, - улыбнулся комиссар. – Мы устроили там засаду!
Шерлок Холмс вынул трубку изо рта.
- Мсье де Виллар, - пояснил он, - выставил патрули в тех местах, где убийца мог бы устроить нам ловушку. В городе таких мест не так уж и много, а развалины Опера Популер – пожалуй, лучшее, что можно придумать.
- …А с учетом того, что мои агенты засекли мсье Лефевра, лазящего по развалинам в два часа ночи… - невинным тоном продолжил мсье де Виллар.
- А-яй-яй, как неосторожно с его стороны, - покачал головой Холмс.
- Все они такие, - подытожил комиссар. – Ваше счастье, что Лефевр не додумался выманить вас за город.
- Пожалуй, он переоценил наш интеллект, - недовольно пробурчал Холмс.
- Ну-ну-ну, не наговаривайте на себя, - засмеялся комиссар, - ставлю сто к одному, что у мсье Лефевра не было ни единого шанса.
- Да, пожалуй… Слишком плотно его обложили… - Холмс на секунду задумался, опустив голову. -  Скажите, а у того, другого человека – есть шанс? – неожиданно поинтересовался он.
- У него есть полгода, чтобы получить страховку, - спокойно ответил комиссар и взялся за шляпу.
- В добрый час, - искренне пожелал Холмс, и мы встали, чтобы проводить нашего гостя.
… - Ну, что скажете, Ватсон? - спросил Холмс, когда мы остались одни.
- Что тут сказать? – отозвался я. – Комиссар – очень умный человек.
- Да, умный – и расчетливый, - согласился Холмс. – Будь еще у него еще хоть капелька воображения, он, несомненно, нашел бы Призрака.
- Что ж делать, - вздохнул я. – К сожалению, история не терпит сослагательного наклонения… Время упущено, и, боюсь, мы так и не узнаем  кто такой наш Призрак и что с ним сталось после бегства из Парижа.
- Хмм… - Холмс неопределенно пожал плечами и взял со стола длинную черную трубку. – На сей счет у меня есть некоторые догадки…
- Вот как! – обрадовался я. – Вы знаете его имя?
- Нет… Конечно же, нет. Но я знаю, где он мог скрываться после бегства из театра.
- И где же?
Холмс чиркнул спичкой и раскурил свою трубку.
- Хммм, Ватсон… А что вы сами думаете по этому поводу?
- Ну… Тут трудно что-то сказать. Мы и в самом деле мало что знаем об этом человеке!
- Да. Но зато нам известны методы работы французской полиции. И это существенно сужает круг наших поисков!
- Простите, дорогой Холмс, но вы говорите какими-то загадками.
- Да нет, все просто… Ватсон, представьте, что вам надо спрятаться в огромном городе, причем у вас весьма заметная внешность, а объявления о вашем розыске висят на каждой стене. Что вы предпримете?
- Ну… Если у меня есть верные друзья…
- Представим, у вас есть верные друзья, и полиция ничего о них не знает. Они приютили вас, несмотря на опасность. Что дальше?
- Дальше? Мне надо пробыть у них до тех пор, пока не утихнет суматоха.
- Великолепно! И когда же она утихнет?
- Недели через две… Ну ладно, через месяц.
- Хорошо, пусть будет месяц, хотя, по правде говоря, этого мало. В чем главная опасность вашего положения?
- Хм… Если я уверен в своем друге и его семье... Слуги! – неожиданно осенило меня. – Меня могут выдать слуги! И еще – дети! Они могут случайно проболтаться.
- Представим, у вашего друга нет ни слуг, ни детей. Пусть он вообще живет один – тем не менее полиция очень быстро выйдет на ваш след. На вас просто-напросто донесут соседи.
- Но если я буду прятаться…
- Прячьтесь сколько хотите, проблема не в этом. Видите ли, дорогой Ватсон, работа французской полиции имеет свои особенности: она базируется не столько на системе осведомителей – это само собой, сколько на бдительности гражданского населения. Каждый человек, вне зависимости от общественного положения является объектом пристального внимания соседей, консьержек, слуг, прачек, продавцов в магазине – короче, всех тех, на кого в обычной обстановке мало кто из нас обращает внимание. Даже если вы засядете где-нибудь в кладовке без окон и дверей – вас все равно вычислят - просто-напросто потому, что вашему другу придется покупать двойной запас продуктов.
- Да, в самом деле… - согласился я. – А что если… Что если он затерялся среди толпы?
- Хм… Поясните свою мысль, - попросил Холмс.
- Ну… Он мог поселиться – с согласия хозяев или без - в каком-нибудь заведении с большим количеством постояльцев – тогда и перерасход продуктов был бы незаметен.
- А именно? Где?
- Скажем, в школе, гостинице, пансионе… на складе, в конце концов!
- Ватсон, все эти заведения совершенно непригодны для игры в прятки – хотя бы потому, что при них всегда есть наемные работники. Сохранить тайну в таких условиях практически невозможно.
- Ну, тогда остается только монастырь.
- Хммм... Неплохая мысль, но, по-моему - это не для Призрака. Кроме того, Ватсон, если бы Призрак и в самом деле поселился в монастыре, мсье де Виллар, несомненно, знал бы об этом… Да-да, не удивляйтесь – как я уже говорил, парижская полиция работает очень хорошо… Впрочем, вы правы, – Холмс неожиданно вскочил с кресла и зашагал по комнате. - Существует некоторый род пансиона, в котором постоянно меняются постояльцы… причем никто не знает их точное число… Думаю, там и скрывался наш Призрак.
- И… что же это? – изумленно спросил я.
Холмс очнулся от раздумий.
- Простите, дорогой друг, это всего лишь гипотеза.
- Но ее можно проверить?
- Думаю, что да, - кивнул Холмс. – Может быть… Впрочем, есть надежда. Надо поговорить с одним человеком - возможно, он знает настоящее имя Призрака.
- И кто же это?
- Органист Кентерберийского собора.
- Господи! – изумился я. – Холмс! Неужели Призрак – англичанин?
- Вряд ли, - пожал плечами Холмс. – Скорее всего, он француз… Ватсон, побудьте четыре дня без меня, погуляйте по городу… Мне надо съездить в Лондон.
- В добрый путь, - пожелал я. – Возвращайтесь с победой.

6

Глава 18.
Холмс действительно вернулся через четыре дня, и вид у него был весьма довольный.
- Узнали то, что хотели? – поинтересовался я.
- Узнал то, что мог, - загадочно ответил Холмс. – Если вы не возражаете, сегодня мы посетим человека, знающего еще больше.
- Кто же это?
- А… - Холмс неопределенно махнул рукой, - некий мсье Леру.
- Фамилия известная, - кивнул я.
- Да, в определенных кругах, - согласился Холмс. – Собирайтесь, Ватсон, нам еще полдня тащиться к Гран-Карьер – не самое приятное путешествие, скажу я вам…
Говоря про полдня, Холмс ничуть не ошибся. Когда скверная пролетка привезла нас к заставе Клиши, было уже пять часов вечера.
- Дальше не поеду, - заявил извозчик, с подозрением осматривая узкий безлюдный переулок.
- Спасибо, - поблагодарил Холмс, и мы спрыгнули прямо в грязь – цивилизация в виде мостовой все еще не дошла до этих Богом забытых мест.
Я огляделся вокруг. Ветхие домишки, обнесенные покосившимися деревянными заборами, придавали предместью странный, совершенно не городской вид – даже не верилось, что в нескольких кварталах отсюда кипит жизнь, толпы праздных зевак глазеют на сверкающие витрины, нарядные господа, выскакивая из лакированных экипажей, спешат в театры и дорогие рестораны, а в шумных, прокуренных подвальчиках до утра звучит звон бокалов и женский смех… Здесь нас ожидал совсем другой концерт – не успели мы пройти и нескольких шагов, как нас оглушил страшный гвалт, источником которого была довольно большая усадьба, огражденная крепким сплошным забором с огромными дубовыми воротами. Я сказал – гвалт, но на самом деле это была жуткая оглушающая какофония, составленная из криков и воя множества зверей – собачий лай сливался в ней с чьим-то мяуканьем, фырканьем, гоготом, рыканьем и самым отвратительным звуком, который только может быть на земле – хохотом степных гиен, так знакомым мне по прежней армейской жизни.
Тем не менее именно этот дом и был целью нашей поездки. Шерлок Холмс подошел к воротам и  постучал в них массивным железным кольцом, вделанным, по парижскому обычаю, на уровне человеческого роста. Нам пришлось ждать несколько минут, прежде чем мы услышали твердые спокойные шаги и голос человека, уговаривающего успокоиться этот Ноев ковчег.
- Зорра, не лай! Маринетта, ты-то что так разошлась? Уно, ты сдурел? А ну, марш на место! Сейчас, сейчас, добрые господа, сейчас я вам открою, только вот Беппо привяжу… Уно, кому сказал – на место! Что за неслух! На место, на место, сказал, а то в клетку посажу! Беда мне с вами… Сейчас, сейчас, вот уже открываю…
В воротах и в самом деле отворилась небольшая дверца, сквозь которую мы увидели фигуру пожилого коренастого мужчины лет пятидесяти-шестидесяти. Круглая добродушная физиономия, заросшая до самых глаз светлой кудрявой бородой, маленькие голубые глаза, фуражка, надвинутая на лоб, высокие кожаные сапоги – весь его облик являл настолько знакомую картину, что ошибиться было невозможно: перед нами стоял типичный конский барышник, фигура одинаковая как для Англии так и для Франции. У ног старика вилась маленькая гладкошерстная дворняжка, не смеющая лаять, но взирающая на нас с явными подозрением.
- Мсье Леру? – осведомился Холмс.
- Да, господа, - кивнул старик.
- Мы те самые англичане, о которых вам писал мсье Шерман, - пояснил мой друг, старательно подчеркивая неожиданно проступивший акцент. – Мы по поводу обезьянки… Маленькой обезьянки…
- А… - протянул старик, отступая от двери. – Входите.
Как только мы ступили во двор, концерт возобновился с прежней силой. Я невольно поморщился, но хозяин двумя-тремя окриками быстро усмирил своих подопечных. Я огляделся. Во дворе, застроенном какими-то бараками, росло несколько чахлых деревьев. На одном из них сидело, спустив хвост, какое-то непонятное большеглазое существо, похожее одновременно и на кошку и на обезьяну.
- Уно, не прыгай гостям на спину, - предупредил его мсье Леру. – Не бойтесь, - обернулся он к нам, - он совершенно безобиден. Я его с соски выкормил, когда он сиротой остался… Да. Проходите вот сюда, в дом… Мюше, паршивец, опять в ведро лазил? Сколько раз тебе говорить… Сюда, господа. Так что там насчет обезьянки?
- Видите ли, - начал Холмс, тщательно подбирая слова, - у одной богатой дамы пропала обезьянка, уистити – знаете такую породу?
- Знаю, - кивнул старик.
- Мы хотели бы ее найти. А так как нам сказали, что вы непревзойденный знаток в этом деле…
- В каком – обезьян воровать? – беззлобно поинтересовался мсье Леру.
- Нет-нет, - запротестовал Холмс, - ни в коем случае! Мы иностранцы и не всегда умеем сказать по-французски…
- А, так вы про Бланшетт! – неожиданно перебил нас старик, прерывая поток вежливых извинений. – Слышал, слышал. Левое ухо подранное и пятно белое на спине – так?
- Да, - обрадовался Холмс. – Мы заплатим…
- Триста франков, и ни сантимом меньше, - деловито подытожил хозяин этого странного дома. – И мне десять франков за труды.
- Да-да, конечно, - согласился Холмс. – Мсье Леру, - неожиданно сказал он совершенно другим тоном, перестав изображать английский акцент, - я пришел поговорить с вами вовсе не о Бланшетт. У меня есть новости… про человека, который вам очень дорог.
Мсье Леру ничего не ответил, безмятежно глядя на нас прозрачными голубыми глазами.
- Я имею в виду Эрика, - пояснил Холмс.
Старик не секунду задумался, сосредоточенно почесывая макушку.
- А, так вы про медведя! – наконец сообразил он. – Нет, господа, медведя мне префект держать запретил. «Ты как хочешь, - говорит, - дядюшка Антуан, но медведя в городе я тебе держать не дам. И львов не дам, потому как что медведь, что лев – животные опасные. И не говори мне, что у мсье Гиссара гепарды по дому бегают. Гепард – он типа как собака, вон в Персии у шаха – в каждом углу по гепарду, уж не знает куда их и девать, всем раздаривает. Видал я их – зверюга здоровенная, а мяучит как кошка и дамам ручки лижет, а твой медведь – он кусаться лишь горазд. Езжай в Венсенн и живи там со своим медведем, а в Париже порядок должно соблюдать, и точка». Так что вам в Венсенн надо, к мсье Ватто – у него там большой зверинец…
- Мсье Леру, - перебил его Холмс, - послушайте меня. Я не стану вас обманывать – я не знаю ни кто такой Эрик, ни кем он вам приходится. Знаю лишь, что три года назад он нашел приют в вашем доме. Нет-нет, не перебивайте меня. Поверьте, мы действительно англичане, и не работаем на полицию – ни на английскую, ни на французскую. А теперь – почитайте вот это, и потом вы решите сами, стоит ли нам доверять.
И он протянул старику газету четырехдневной давности.
Мсье Леру, ничему не удивляясь, поискал на буфете очки и, пристроив их на носу, обстоятельно прочитал газетную заметку, обведенную красным карандашом. Через несколько минут, сложив очки, он снова взглянул на нас – все тем же безмятежным взором прозрачных голубых глаз.
- А вот теперь, - начал Холмс, - я расскажу вам о том, как все было на самом деле.
… Когда он закончил, за окном уже начало смеркаться. Мсье Леру молча встал и зажег свечу.
- Вы верите мне? – спросил Холмс.
- Верю, мсье, - неожиданно спокойно ответил старик. – Такое не выдумаешь. Да и так… слухами земля полнится. Одно не пойму – что вам от меня надо-то?
- В общем-то – ничего, - вздохнул Холмс, поднимая шляпу. – Если вы ничего не желаете мне сказать…
Старик молчал, сложив руки на коленях.
- Скажите Эрику, что он может возвращаться в Париж. Все обвинения с него сняты, и, если он пожелает, то сможет взять деньги и возродить Опера Популер, - официальным тоном сообщил Холмс, кланяясь на прощание.
- Стойте, господа, - неожиданно сказал мсье Леру. – Не надо так спешить. Сядьте.

Глава 19.
Мы поспешили воспользоваться приглашением и сели на жесткую деревянную лавку, покрытую двумя конскими попонами. Я оглянулся – за окном бродили какие-то неясные звериные силуэты, охранявшие дом лучше любого сторожа.
- Как вы меня нашли? – поинтересовался старик.
- Это долгая история, - вздохнул Холмс. – Отчасти – через страховую компанию, отчасти… через одного англичанина.
Мсье Леру кивнул, явно хорошо понимая моего приятеля. За окном совсем стемнело, слабое пламя свечи, колеблющееся на сквозняке, поочередно выхватывало из мрака наши лица, и я невольно подумал, что мы сейчас очень похожи на компанию заговорщиков, собравшихся на окраине Парижа для обсуждения каких-то темных дел. Наконец, мсье Леру встал и зажег большую керосиновую лампу.
В углу кто-то зашевелился. Я инстинктивно замер, готовый к любым неожиданностям, но мимо меня важно прошествовала всего-навсего большая пятнистая кошка. Не обращая внимания на гостей, она слегка потерлась о входной косяк и, ловко поддев дверь левой лапой, выскользнула в темноту.
- Генетта? – полюбопытствовал Холмс, провожая взглядом необычного зверька.
- Да, мсье, - кивнул хозяин. – Сейчас ее время. Не бойтесь, она совсем ручная, - успокоил он нас. – Так, разве что укусит иногда… А вообще-то - хороший зверь, только двери за собой не закрывает.
Словно в подтверждение этих слов, со двора потянуло вечерним холодом. Холмс встал и осторожно прикрыл дверь.
- Интересная тварь, - добавил мсье Леру, подкручивая фитиль, - вроде с виду-то и кошка, а на самом деле - собака… Значит, вы хотите найти Эрика?
Старик поставил лампу на стол и сел, по-прежнему спокойно глядя на нас своими ясными светлыми глазами.
- Да, - кивнул Холмс. – Мне кажется – мы имеем на это право.
- Пожалуй, что и так, - согласился мсье Леру. – И что ж вы хотите знать?
- Все, - сразу же признался Холмс.
Старик на секунду задумался.
- Что ж, добрые господа, - начал он, - похоже, вы меня не обманываете. Вот, значит, как все было? Ну и дела… Ладно, расскажу и я все как есть... Оно и к лучшему - парни вы задорные, голова работает - глядишь, до чего и сами докопаетесь. Только знать-то - это одно, а понимать - совсем другое. Вот и Эрик у меня - чудил-чудил, все хотел судьбу за хвост схватить - а толку? Нет, господа, что не твое - то не твое - и баста.
…Началось-то все давно, так давно, что и не упомню. Я ведь и мать его знал. Да, Мадлен Лотер - так она тогда звалась, дочь старого Лотера... Мне лет восемь было, совсем мальчишка, когда я попал к нему в цирк… Несчастье у нас случилось - отца моего жандармы застрелили. Он, господа, в лесу промышлял - я ведь родом из Савойи - Шаверон, деревушка близ Мутье, может слышали? Так вот, я оттуда. Как папашу к нам в дом принесли, мать разревелась - нас у нее четверо было, сейчас-то я один остался, а тогда - да, прокормить такую ораву это ж целое дело, господа. А я - старший... Ну, собрали мы пожитки - там и собирать-то было нечего - и спустились с гор вниз, в Ла-Мюр. Там тогда полк стоял, Третий Пикардийский, вот мать и стала стирать на солдат, а я все больше в конюшне вертелся. У меня, знаете ли, всегда стремление к зверью было - а к лошадям так особенно... Вот и Бабетта моя - верите ли, считать умеет - до двадцати, ну да что с кобылы взять... Зато все-все понимает. А до нее у меня Ганс был - так тот вообще только что не говорил. Жаль старый был, помер скоро - я ж его с живодерни выкупил, у немца одного - потому он и Ганс. А так - прям как человек заколдованный, мне даже казалось, что он умнее меня...
Ну, это сейчас, а тогда я, к слову сказать, балбес был - солдаты ко мне хорошо относились, я и домой забегал-то только чтоб поесть - там и спал, при конюшне. Мать все ругалась - в отца, говорит, ты, подлец, уродился, и кончишь так же. Другие дети матерям на радость - а ты на что? Девять лет парню, а пользы никакой, только блох домой таскаешь! Ругала-ругала она меня, только без толку - непутевый я был, куда уж там меня к месту пристроить... И Бог знает, что было бы, не возьми меня к себе мсье Лотер.
Он, Лотер-то старый, тогда уж почитай лет двадцать цирк держал, худо-бедно, а все хлеб людям. В Ла-Мюре он так, проездом оказался, сначала даже представление давать не хотел - все в Ньон спешил, на ярмарку. Там хорошая ярмарка, раз в два года, всякий вам скажет... А тут Бебе пропала - обезьянка такая маленькая, их еще мартышками зовут. Вправду сказать, это я ее украл, уж больно мне обезьянку хотелось.
Ну, мсье Лотер поднял крик, стали шарить по углам - и нашли Бебе, у меня на чердаке. Я, признаться, хотел научить ее в карты играть, в подкидного... Так нас и застали, за этим занятием. Ой, помню, мать меня скалкой отходила! Она ж сильная была - скалкой, да об стену... Народ разорался - выпороть-де меня надо, да на городской площади, префект тюрьмой грозится... А Бебе плачет и за меня цепляется. 
И вот тут мсье Лотер и говорит - не надо, дескать, его пороть, а то, не дай Бог, талант  загубите. Это ж в своем роде талант - со зверьми общаться. Отдайте, говорит, мне мальчишку, я из него человека сделаю. Тут мать смекнула, скалку бросила и говорит - берите. Все равно он в доме не работник, а к вам ему самая дорога. Так я и попал к мсье Лотеру.
Он, мсье Лотер то есть, был великий человек. Цирком управлять - это не каждому дано. А он почитай двадцать лет труппу содержал - и все всегда были им довольны. Он и капитал оставил - кто говорил, тридцать тысяч, кто - сорок, а Мадлен призналась, что восемь. Тоже неплохо, при нашей-то жизни. Мадлен - это дочь его, старого Лотера. Его еще звали - мсье Морис, только он этого не любил. Я и жену его застал, мадам Лотер - вот уж была красавица! Говорят, она в балетной школе училась, но что-то там такое случилось, что танцевать она не могла - может, после того, как Мадлен родила, я ж не знаю... Очень гордая она была, очень. Но я ей сразу понравился - уж не знаю почему. Может, она сына хотела, а родилась дочка... А может, еще чего, только стал я ей заместо сына. Он меня и грамоте учила, и письму и всякой вежливости, только ученик я был никакой - все больше со зверями. У меня в то время и номер уже свой вышел - со слоном. Был у нас такой слон - Алекс. Очень умный. Скажешь ему - Алекс, откуда ты родом? Из Китая? Он ушами трясет. Из Турции? Он снова "нет". Неужто из Индии? И тут он трубит - да так звучно, любо-дорого послушать. Хорошо, говорю, в Индии? А он хоботом такой круг над головой чертит – вот, дескать, как хорошо! А падишаха, говорю, видел? И тут он на коленки становится и головой так типа кланяется. А где, говорю, сейчас твой падишах? На троне сидит? Алекс - "нет". В саду гуляет? Алекс снова "нет". Неужто к нам приехал? И тут - раз! И Бебе к нему на спину прыгает, в индийском костюме, да с плюмажем - ну, чем не падишах? Только что падишахша. Ну да публике такие тонкости ни к чему, такой смех стоит, что затруби Алекс - не услышат. А уж мсье Лотер-то как рад - это и описать невозможно. Я еще несколько номеров поставил - с горностаями - было у нас два горностая, один потом сбежал... Потом с ученой собакой, с голубями - очень красивый номер, я его специально для Мадлен придумал - она танцевала, а голуби садились ей на плечи... да... Она очень хорошо танцевала - наверно, это у них в роду.
Ну, с этим номером и случилась у нас история. Мадлен - она старше меня, года на два, не больше, но мне-то - четырнадцать, а ей - шестнадцать, и она хозяйская дочка… А я ни пойми кто, подкидыш, без роду, без племени - как тут нос не задрать? И стала она меня "третировать" - так она это называла. Терпел я, терпел - уж больно не хотелось мадам Лотер обижать, да не вытерпел - когда она сказала, что голубям моим шею свернет - они ей видите ли, танцевать мешают - я развернулся и такую оплеуху ей влепил, что она на землю грохнулась. А потом как вскочит - и давай меня дубасить. Дрались мы с ней, почитай, недели две, а потом я говорю - провались ты со своими танцами, а я ухожу и голубей свои возьму - они мои, потому как мсье Морис мне жалованье за два месяца задержал. И тут она как расплачется - я не понял, а она вцепилась в меня и говорит - не уходи. "С чего бы это?" - говорю. А она отвечает - ты, дескать, ничего кроме своих голубей не видишь, а я человек и жить хочу. "А я - что?" - говорю, - "жить тебе мешаю?" Нет, отвечает - не мешаешь, но ведь ты тут - единственный, с кем можно поговорить. Ты, говорит, Антуан, такой добрый, а от других ничего, кроме глупостей, не дождешься. А зачем, говорю, ты со мной дралась? А что ж с тобой не драться, отвечает, если ты по-другому не понимаешь? И снова в плач.
Так я никуда и не ушел, и стали мы с Мадлен лучшими друзьями - только вот родителям ее это не понравилось. Мне мсье Морис ничего не сказал, и мадам Лотер тоже виду не подала, но вот однажды стояли мы в Льеже – хороший город, и сборы всегда богатые… так вот, прихожу я с купанья - жара страшная стояла, июль месяц… а мне и говорят - все, накрылся твой номер с голубями - Мадлен в школу пристроили, их тут пансионами называют. К слову сказать, мадам Лотер и до этого поговаривала, что дочку надо в этот, как его... пансион для ученья. А то растет, говорит, как гриб на болоте, манер хороших не знает. Она ж сама училась, мадам Лотер то есть, и всегда мечтала, чтоб и дочка была образованная. Образованной-то она стала, только счастья ей это не прибавило...
Ну, а потом пошли разные события. Мадам Лотер умерла. И мсье Морис тоже. А Мадлен манерам выучилась, и стал я ей не пара. Она всегда гордая была, а тут ей еще внушили, что отец ее дурным делом занимался, и стала она его стыдиться. «Побойся Бога», - говорю, - «грех это - разве ж, говорю, мсье Морис разбойник какой либо мошенник? Он что, говорю, кого обидел или чему дурному научил? Посмотри хоть на меня - разве ж я хуже других людей?» «Нет, Антуан», - говорит, - «ты не хуже, только я все же не в лесу живу и должна считаться с тем, что люди говорят. Неужели ты думаешь, что мне не стыдно, что я встречаюсь с тобой вот так, тайком? Но разве ж я виновата, что мир устроен так, а не иначе?»
Ну, что ты тут поделаешь? Видел я ее с тех пор всего два раза и вдруг узнаю, что она вышла замуж.
На свадьбу меня не пригласили, да я бы и не поехал. И вдруг через два года получаю письмо - срочно приезжай, дело есть. Что, думаю, за дело? Приезжаю - оказывается, Мадлен дочку родила и хочет, чтоб я крестным был. Тогда же я и с мужем ее познакомился - мсье Дюран был хороший человек, только вот прожил недолго... Дочку мы окрестили - потому-то она и Антуанетта - в честь моего святого.
Порадовался я за Мадлен, да, видать, сглазил. Умер ее муж, и осталась она вдовой с малым ребенком. Деньги какие-то он ей оставил, домишко в Льеже, еще кой-что, только ее как заклинило - хочу-де во Францию вернуться, опротивели мне тут все. "Зачем?" - говорю, - "Тебе что, плохо тут? Куда ты поедешь?" "Да куда угодно", - говорит, - "лишь бы меня там никто не знал". "Слушай, Мадлен",  - говорю, - "я пока еще здесь, и я тебя знаю. Что-то случилось. Что?" А она вдруг как заплачет! Я аж растерялся. "Антуан! - говорит, - ты добрый человек, ты и представить себе не можешь, что такое жить в этом городе. Восемь лет меня терпели из-за мужа. Он женился на мне, хотя мог взять девушку из достойной семьи - моя-то семья была недостойная! Меня простили бы, если бы у меня были деньги! Но он женился на мне по любви… И теперь они мне мстят - и мне и моей дочери!" "Мадлен! - говорю я. - Не слушай ты этих старых кошек. Выходи за меня замуж, и мы уедем вместе. Родни у меня никакой нет, а те, что есть тебе ничего не скажут. Я уже и место себе приискал - буду лошадей для армии закупать, дело выгодное, вот увидишь!" А она улыбнулась сквозь слезы и поцеловала меня прямо в губы. "Ах, Антуан, - говорит, - ты такой милый! Но я уезжаю - одна".
Взяла - и уехала. Все упрямство ее окаянное... Оно ее и сгубило. Бедная Мадлен...
Поселилась она в Руане - почему - не знаю, и прожила там целый год. И вдруг получаю от Антуанетты такое письмо: "Дорогой дядя (она всегда меня дядей называла, хотя мы с ней никакая не родня), приезжай к нам немедленно. Мама вышла замуж и мне очень страшно". Господи, думаю, что за дела-то? Бросил все и поехал в Руан. А там такая каша заварилась, что и не расхлебаешь!
Вышла моя Мадлен замуж. Где она его раздобыла, мужа такого - Бог весть. Д'Орбильи его звали, Жан-Огюст Д'Орбильи… Сам-то он был голодранец, ни гроша за душой, зато из какой семьи! Когда-то, давным-давно они были богаты, и владели всем вокруг, и денег у них было много, и нос они задирали выше всех, потому как их предки ходили в разные крестовые походы – вроде как даже с самим святым Людовиком. Только вот теперь от всего этого один Мадленин муж остался, да и тот пьяница. И хорошо б только пьяница… Видно здорово ей родственнички в Льеже насолили, коль она на такое дело решилась. Да, господа - уж на что я тертый калач, много всякого повидал, но такое осиное гнездо еще поискать надо. "Мадлен, говорю, что ты наделала?" А она смеется, и вид у нее такой странный. "Все равно, - говорит, - я теперь - госпожа д’Орбильи! И дети мои тоже будут д’Орбильи!". "Какие дети? - говорю. – Не доживешь ты до детей! Мадлен, ты в своем уме?" "В своем, - говорит. - Антуан, не все так плохо. Это лучшая семья в городе, не смотри что рубашки штопанные. Да и Жан-Огюст… Куда хуже него люди есть. Отец их разорил, его и сестру, вот он и бесится, не может смириться. Ничего, ему всего тридцать, справимся, с моими-то денежками". «Ох, Мадлен, говорю, не все деньги делают, он сейчас тебя бьет, а что потом будет?» «Ну и что, - говорит, - помру, а на могиле напишут - мадам д’Орбильи!»
Ну что ты тут поделаешь? Сам-то Жан-Огюст этот еще куда ни шло, коли управу на него найти, но у него еще сестра была, мадам Сибилла – вот уж, с позволения сказать, сущая ведьма. Не знаю - от рождения это или как... Замуж ее не взяли - да и какое там замуж - худющая, волосы седые, нечесанные, глаза горят! Ходит по дому, вся в сером, как привидение - и разговору только о своем роде, какой он древний да знатный! Говорят, она и зелья варила – чтоб людей изводить, но уж это не знаю… Болтали, что она и брата чем-то опоила – со злости, что он на Мадлен на моей женился – он-то думал – у нее денег миллионы, а оказалось – не так много, чтоб им замок свой выкупить!
Я только и смог уговорить Мадлен Антуанетту подальше отослать. К двоюродной тетке в Париж ее отправили, к мадам Курье - та к ней хорошо относилась, да. Был я у них несколько раз, новости разные узнавал. Только новости все были плохие - бил муж мою Мадлен, и горькую пил. И вдруг узнаю – помирает он. Я приехал – а его уже и похоронили… Говорят, Сибилла его извела, только ерунда все это – зачем ей родного брата травить? А Мадлен стоит – вся черная, кожа да кости, с позволения сказать – одна тень от человека осталась. Не стал я ей ничего высказывать, чего уж там – сама все давно поняла. Обнял я ее и говорю: «Собирайся, Мадлен, поедем к нам. Жена у меня добрая, слова тебе не скажет, да и Антуанетта может с нами жить». Я ж перед этим с женой переговорил: «Что, - говорю, - скажешь, Жанн-Мари, если к нам сестра моя с дочкой переедет?» А она отвечает: «Конечно, дорогой, пусть живут сколько хотят».
Только вот Мадлен – эх, дурная башка! - не пожелала. «Антуан! – говорит, - я ж ребеночка ношу. Не возись ты со мной: вот рожу – и помру». «И думать не смей! - отвечаю, - когда роды?» «Через три месяца». «Вот через три месяца я приеду – и чтоб здорова была!» «Хорошо, Антуан, - говорит, - буду».
Обманула она меня – роды раньше случились. И когда я приехал – сказали мне, что ребеночек умер. Мальчик.

Глава 20.
Только вот опять, господа, она меня обманула – живой он родился. И все это время жив был. Назвали его Эрик-Александр, и в крестные взяли каких-то забулдыг, только чтоб люди не знали. Гордая она была, Мадлен, очень гордая…
Я все потом думал – откуда это у Эрика такая штука с лицом? Может, то, что он по смерти отца родился? Да и Мадлен моя шибко тогда изводилась… А может, и Сибилла ей что дала, чтоб она ребеночка-то скинула? С нее станется, с ведьмы этой…
Не уехала никуда моя Мадлен. Вот и жена мне говорит: «Не поедет она, Антуан, сил у нее не осталось, чтобы жить». Уж потом я узнал, что еще одна причина была – сына-то она повитухе отдала и от людей скрыла, но приходила к нему часто, навещала. Эрик мне потом рассказывал, что она ему маску дала, чтоб лица его не видеть – и велела носить всю жизнь. Бог ей судья, моей Мадлен…
Восемь лет прошло, и она умерла. Одно-единственное и сбылось из того, чего она хотела: на могиле написали – «мадам д’Орбильи»… Я ее и хоронил, я и за памятник заплатил, а куда ее деньги девались - это уж я не знаю…
А вот у Антуанетты судьба сложилась по другому. Тетка в ней души не чаяла и наследство свое завещала – небольшое, но жить можно. А перед смертью она ее в балетную школу пристроила – она, мадам Курье то есть, сама была когда-то балериной, вот и племянницу пустила по этой части. Там Антуанетта и мужа себе нашла, мсье Жири – он тоже в театре работал, декорации рисовал.
И вот однажды – она еще в школе училась - прибегает ко мне моя крестница вся красная, растрепанная какая-то, и говорит: «Дядя Антуан, как хорошо, что ты в Париже! Ты мне не поможешь?» «Помогу, говорю, только что случилось?» «Я, говорит, парнишку одного подобрала – не возьмешь его себе?» «Стоп, - говорю, - девочка. Что значит – подобрала?» Она мне и рассказала. Пошла-де в цирк с подругами, захотелось им, видите ли, говорящую собаку посмотреть – девкам замуж пора, а им все говорящих собак подавай - и увидели там парнишку одного, хозяин его в клетке держал. «Зачем, - говорю, - держал?» «Откуда я, - говорит, - знаю?» «Стоп-стоп-стоп, а вы, случаем, не у Бенито ли были? У него три месяца назад какой-то урод пропал». «Да, да, - говорит, - у него. Сволочь, - говорит, - твой Бенито». «Да я и не спорю. Вы что, украли мальчишку?» «Ну да, - говорит. – Я после представления спряталась, а когда все ушли – ключ со стены сняла и клетку открыла». «И куда ж ты его дела?» «Мальчишку-то? Да в подвале у нас живет». «Что, прям в театре?» «Да, - говорит, - прям в театре». Ну, велел я ей его привести.
Привела она ко мне своего приятеля. А тот, как меня увидел – раз, из руки у нее вырвался – и деру. Догнал я его, он вырывается, кусается – сущий чертенок – на вид лет десяти, а силища – что твой слон. «Тихо, тихо, не вертись, - говорю, - незачем вертеться. Тебя как зовут?» А он смотрит на меня, подобрался весь, глаза горят, того гляди – вцепится. «Эрик, - говорит Антуанетта, - скажи дяде Антуану как тебя зовут». Он молчит. А тут Жанн-Мари подошла. «Эрик, - говорит, - не бойся. Мы с Антуанеттой одна семья, и в обиду тебя не дадим. Ты ведь веришь Антуанетте?» Жанн-Мари – она сама в цирке выросла, уж ее-то страшной рожей не удивишь. «Ну так как тебя зовут?» - спрашиваю. А он эдак сквозь зубы: «Никак». «Быть того не может, - говорю, - даже у зверей имена есть. Вот Ранетка – на ней мадам Воллар, наша наездница, скачет, а это Саблотта, куница – ты знаешь что такое куница? – по ночам она мышей ловит, а днем у меня через обруч прыгает. А там – видишь? – черный лис, его зовут Адвокат. Значит, и тебя должны как-то звать». Он взглянул на меня, хватку ослабил и говорит: «Эрик меня зовут». «Что ж, - говорю, - хорошо». Поужинали мы все вместе, спать легли, час прошел, другой. «Ну, думаю – время». И в самом деле, чуть не опоздал – гляжу, Эрик ботинки-то снял (Жанн-Мари ему одежонку какую-то приискала) – и к выходу. «Эрик, - говорю ему этак строго, - что ж ты так, не попрощавшись?» А он смотрит на меня, мордашку задрал и говорит: «Все равно я убегу». «Эрик, - говорю, - так нельзя. Чтобы бегать, - говорю, - соображение надо иметь». «А что это такое?» «Ну вот, например – куда ты побежишь?» «На волю побегу». «И куда ж это?» Молчит. Дай, думаю, с другого бока зайду. «Ты, - говорю, - Антуанетте веришь?» «Нет». «Почему?» «Она меня предала. Сказала, что к хорошим людям отведет, а привела обратно в цирк». «Так она и не говорила, куда тебя отведет, она сказала – к кому, к хорошим людям». «А я не хочу в цирк». «А куда ты хочешь?» «Обратно в театр. Там музыка». «А ты музыку любишь?» «Да, я на скрипке умею. Вот вырасту – и стану лучшим скрипачом в мире». «Так еще вырасти надо. А вырасти можно только у хороших людей. Так что все правильно Антуанетта сделала». Тут он задумался, глядит на меня, глазенками сверкает. «А что, говорит, я буду у вас делать?» «Сначала, - говорю, - мне помогать будешь, а потом посмотрим к чему у тебя таланты». «А в клетку не запрете?» «Нет, - говорю, - зачем? Я ж не балбес какой, чтоб в клетку тебя сажать». «А меня сажали». «Знаю, - говорю, - наслышан про твои дела. Только ты вокруг себя-то оглянись, направо-налево посмотри. Ты что думаешь - у меня, кроме тебя показывать, что ль, некого?»
Так он у нас и остался. Я ему и документы выправил – на свое имя, и по закону он – как бы там ни было - Леру Эрик Александр.
Он, в общем-то неплохой был паренек – до тех пор пока  все по нему делалось. А если что не так – сущим дьяволенком становился, и с каждым годом все хуже и хуже. Отходил, правда, быстро. Справедливость тоже любил, дрался часто. Два таланта у него было – музыка и фокусы. Я не препятствовал – и то и другое – дело денежное. «Учись, - говорю, - учеба – первое дело. Вот мсье Тартини (это фокусник тогда был такой знаменитый) – у него и контракт годовой на три тысячи, и в сезон на ярмарках до семисот франков зарабатывает. Да и в маске выступать можно». «Ерунда, - говорит, - дядя Антуан. И Тартини ваш – придурок. Я, - говорит, - весь репертуар его наизусть знаю, жалкое фиглярство, вот оно что». Так мы и пререкались, пока Эрик себе учителя по нраву не нашел. Мсье Александр - может, слышали о таком? Так Эрик и его превзошел – потом, конечно, когда повзрослел, а тогда ему лет пятнадцать было, когда все случилось…
Мы в Париже стояли, когда Антуанетта замуж собралась. У меня тогда дочка померла, Сесиль, пяти лет не прожила - так что я к Антуанетте еще больше привязался. Она меня часто навещала. И вот однажды жена моя вышла, а она и говорит: «Дядя Антуан, мы сейчас одни?» «Одни, - говорю, - девочка, а что такое?» «Дядя Антуан, я должна тебе кое в чем признаться». И рассказала она мне про Эрика – что жив он остался, и что мать его спрятала, и знали про все это лишь три души – повитуха, которая его у себя держала, да мадам Курье, да сама Мадлен. А как Мадлен-то умерла, тетка письмо от нее получила – забери-де Эрика, не дай пропасть невинной душе – и деньги ей переслала, какие остались. Мадам Курье – она добрая была, поехала. Только вот опоздала она – Сибилла парнишку к себе забрала. То ли сбежал он от нее, то ли она и в самом деле его продала – не знаю, врать не буду. Эрик говорил, что это она его к Бенито отвела – там, мол, такому отродью самое место - ну да он много чего говорил, всему верить нельзя. А мадам Курье вернулась в Париж несолоно хлебавши. Тогда-то Антуанетта и узнала, что у нее брат есть – она ж его ни разу не видела. Может, потому и ходила говорящих собак смотреть, что его хотела найти – она же добрая девочка, моя Антуанетта. Вот Господь-то ей и помог…
«Ой, девочка, - говорю, - что ж ты наделала? Зачем ты все скрывала?» И тут она как разревется! «Дядя Антуан, я так испугалась! Я была такая дура! Боялась, что меня не возьмут замуж, и я умру старой девой! И мне было стыдно перед подругами! А потом – как бы я ему сказала?»
И тут вдруг – раз – и дверь нараспашку. И Эрик стоит на пороге, весь белый от злости – он тогда так бесился, что я уж несколько раз его головой в бочку с водой окунал, чтоб поостыл малость. «Вы… - говорит, - вы… Вы меня все это время обманывали!» Повернулся – и был таков. Две недели я его искал – да так и не нашел. Кого ни спрашивал – никто его не видел. Так с концами и исчез.
Десять лет прошло… нет, больше – двенадцать! – нашелся наш Эрик. Сижу как-то у себя дома – как жена умерла, я тут и поселился, бродячую жизнь забросил – и вдруг он входит. «Здравствуй, говорит, дядюшка Антуан!» «Здравствуй, - говорю, - коль не шутишь! Ну и где ты был?» «Ой, - говорит, - дядюшка, много где я был – весь мир, почитай, объехал, в Персии – и то побывал». «И как тебе, - говорю, - персияне?» «Фи! – говорит. – Нашли, дядюшка, о ком спрашивать - пустейшие существа, даже думать о них не хочу». «Узнаю, - говорю, - моего Эрика. Все мы – пустейшие существа и думать про нас не стоит». «Ну, не все, не все… - гляжу, тон потихоньку сбавил, - вот вы, дядя, к таким не относитесь, еще кое-кто…» Ну, думаю, Эрик не изменился.
Вырос, он, конечно, здорово – ну да он всегда был высоким. И вообще – молодец молодцом, говорит по-ученому, одет хорошо и, видать, при деньгах.
Проговорили мы с ним всю ночь. Он тогда с гастролями по Франции ездил, большие деньги зарабатывал, а хотел еще больше. «Вот, - говорит, - дядя Антуан, мсье Беллахини за выступление две тысячи запросил. А у меня такой номер не выйдет, потому как имя подкачало – чего можно добиться с фамилией Леру?» «А чем тебе, - говорю, - мое имя не нравится? Многие честные люди его носят. Вот я, например, или отец мой – его, правда, за браконьерство расстреляли, зато пока жив  был – каждый Божий день в трудах праведных проводил – то силки проверит, то зайчика подстрелит, то леснику в зад солью пальнет... Братец опять-таки мой – тоже Леру, только Жан-Матье – трактир в Бют-Шомоне содержит… сыночка единственного, Гастона, на адвоката выучил. Только он, балбес, все больше в газеты пишет – ну да это его дело. Нет, Леру – фамилия порядочная». «Да я и не говорю, что непорядочная… Просто как-то не звучит. И вообще, - говорит, - это мой долг – возродить семейное имя». «Это у вас, - говорю, - семейная дурь – с именем своим носиться. Отец твой, Царствие ему Небесное, спился из-за этого, да и матушка твоя раньше времени в гроб сошла… Чего возрождать-то? Двое вас осталось на всем белом свете – ты да тетушка твоя, не к ночи будь помянута. Ее, правда, на улицу не выпускают – и правильно делают. Сбрендила, говорят… Сбрендить-то она давно сбрендила, еще когда твой дедушка, добрейшей души человек, все свое добро на скачках спустил…» Смотрю - нахохлился. «Хватит, - говорит, - дядя, я и сам все знаю не хуже тебя». «Откуда, - говорю, - такие познания?» «Да Антуанетту протряс… Только все равно Д'Орбильи звучит лучше, хоть ты тресни!» «Ну, - говорю, - на вкус и цвет – товарищей нет. Что делать-то будешь?» «В Руан, - говорит, - поеду, документы новые выправлять». Ну, что ты тут сделаешь? И поехал.
Вернулся он через две недели – настроение боевое, глаза горят. «Ну, - говорю, - какие новости?» «Ну что, - говорит, - тетушку навестил – почитай лет двадцать не виделись». «И как она?» Он смеется: «Ой, дядя Антуан, золото моя тетка. Уж на что я привык, что меня разными словами называют, но тут такого наслышался – вовек не забуду!» Сибилла – она могла, она такая - не гляди, что из благородных. Она и меня разными словами называла, только я Эрику не сказал.
И тут он меня огорошил. «Раз, - говорит, - родная семья не желает иметь со мной дело – надо, чтобы меня кто-нибудь усыновил». «Это еще, - говорю, – что такое?» Ну, он мне и пояснил, что хочет воспользоваться чужим именем. Такое часто бывает – уйдет человек на покой, а имя свое  кому-нибудь в аренду сдаст – чтоб, значит, не пропадало. Вот Эрик и нашел подходящего человека, в Англию куда-то к нему ездил, мсье Меллер, если кто не знает – был в свое время такой  фокусник, большие сборы делал – я-то его не видел, но слышал – большая была знаменитость. Вот Эрик-то у него имя и перекупил… А потом он с гастролями уехал – почитай, что по всему миру – и не видел я его целых два года.
И вот – является, дверь нараспашку и рожа недовольная. А я-то знаю, что недовольным ему быть не с чего – турне по восьми странам и сборы шикарные. Ну, думаю, что-то случилось.
«Как дела, - говорю, - Эрик? Откуда ты к нам такой веселый?» «Из России, - говорит, - дядюшка». «Ну, тогда не пойму, чего это у тебя рожа кислая – народ там хороший, а уж вашего-то брата так и вовсе обожают и на руках носить готовы. Я б на твоем месте там и поселился». «Ой, - говорит, - дядюшка, всех денег не заработаешь». «А если не секрет, - говорю, - зачем тебе деньги?» «Секрет, - отвечает, - но тебе - скажу. Я хочу купить театр». «Благое дело, - говорю. – Тем более сейчас и мода такая пошла – театры себе заводить. Вот ты, к примеру – чем ты хуже мсье Робер-Удена? А у него есть свой театр. Так что давай, дерзай. Может, Бог даст, и нос ему утрешь». Тут Эрик скривился весь, как от зубной боли, и говорит: «Нет, дядюшка, это ремесло я заброшу. Так если, изредка, для собственного удовольствия… Нет, у меня другая мысль» «Какая же?» – говорю. «А вот помнишь - была в свое время такая хорошенькая музыкальная шкатулочка, ладная такая вещичка на пляс Нувель?» Я аж присвистнул от удивления. «Неужто, - говорю, - Опера Популер?». «Да, - отвечает. – Опера Популер. Чудесный маленький театрик». «Эрик, - говорю ему этак серьезно, - выбрось эту затею из головы. Во-первых, он сгорел дотла, ты в него все свои деньги ухлопаешь, а во-вторых – как ты думаешь им управлять?» «Это, - говорит, - я уже продумал. Есть у меня отличный заместитель, он и будет вертеться. А я только так – общий надсмотр и все такое».
«Эрик, - говорю, - добром это не кончится. Поверь моему опыту - охмурит тебя какая-нибудь актриса». «Ничего, - смеется, - не охмурит, я к этому стойкий».
И сделал все по своему – купил Опера Популер и отстроил заново.

Глава 21.
Он часто тогда ко мне приходил. И такой был счастливый – все рассказывал мне, как строительство идет. Он и план нарисовал, по которому все построили, вплоть до дверей и всяких там сидений. Кучу денег он туда вбухал, особенно фундамент дорого ему обошелся – какую-то речку пришлось перепрудить, чтобы его углубить. Тогда-то ему и пришла в голову мысль построить себе дом под землей – «буду, - говорит, - здесь отдыхать, когда меня все достанут». А так у него кабинет был наверху, с потайным выходом – и наружу и в директорскую – он мастер был на такие дела.
Ну вот, построили театр – и представление первое дали. Эрик и меня пригласил – ложу отдельную дал, все чин-чинарем. У него и своя ложа была, он мне ее показывал – там так все было устроено, что зайди туда человек – а его снаружи-то и не видно. Еще много было в театре разных хитростей – он мне про них рассказывал… И сначала все было хорошо.
Но вот смотрю – через полгода пыл у него малость поостыл, и стал мой Эрик каким-то дерганым. Спрашивал я его много раз – что такое? Он молчит. Ну ладно, думаю, войдет в колею.
И действительно – вошел. Смотрю – повеселел он как-то, размягчел вроде даже. Ой, думаю, не к добру это. И вот однажды спросил я его в лоб: «Отчего-де, парнишка, ты такой благостный ходишь?» А он мне и отвечает: «Ты не представляешь, дядя Антуан – я сделался ангелом». «Это, - говорю, - бывает. Вот и Сесиль моя, бедняжка, тоже теперь ангелом стала… Только она-то, - говорю, - померла, а вот ты – вроде как бы и живой!» «Ах, - говорит, - дядюшка, ничего-то вы не понимаете. Я стал ангелом для маленькой девочки и прихожу к ней каждый вечер». «Эрик! – говорю ему как можно строже. - Это ты брось, до добра такие вещи не доводят. Сколько ей лет?» «Четырнадцать». «Тем более, - говорю. – Сейчас ей четырнадцать, и она еще дурочка, а через два года ей будет шестнадцать, и она начнет в парней глазами стрелять. И вообще, Эрик, тебе давно пора жениться. Вон у старого Кольмара дочка на выданье, и у мсье Ватто племянница, а у Морена – так даже две, и мадам Мишонне все второй раз замуж норовит – а ей всего двадцать восемь, и капитал имеется». Он аж перекривился. «Фу, - говорит, - дядя Антуан, что ты мне все уродин каких-то сватаешь?» «Эрик,- говорю, - запомни – красота в женщине – не главное. Вот помнишь мою Жанн-Мари?» «Конечно, - говорит, - я помню тетю Жанну». «Так вот – красавица она была?» А он и отвечает без раздумий: «Да, конечно». «А я, - говорю, - женился на ней, потому что у нее доброе сердце». Я-то помню, что у Жанн-Мари лицо было плоское как блин и все в веснушках, но сердце у нее и впрямь было золотое. «Ну, дядя, - говорит, - поживем – увидим».
И все было тихо аж два года.
Он часто мне рассказывал про эту девочку. Видеть-то она его не видела – Эрик все так устроил, что мог с ней говорить, а она даже и не понимала где он есть. Вроде как сиротой она была и жила при театре, училась на балерину, как когда-то Антуанетта… Вот Эрик ее и пожалел. Талант говорит, у нее, только учиться надо. Она и училась – отчего бы не учиться? Вот только вышло все это ему боком, потому как такие вещи завсегда боком выходят.
Как я говорил – так и случилось: стало ей семнадцать лет - и завела она себе кавалера. Ну, Эрик, понятно, этого не потерпел – схватил ее в охапку и уволок к себе в подвал. Что там у них было – до сих пор не пойму, только прибежал он ко мне весь белый и сам не в себе. «Эрик, - говорю, - что случилось?» А он слова связать не может, за голову схватился и завыл как зверь. «Да, - думаю, - серьезные дела-то». Пришел он в себя наконец и заговорил – больше путался, чем по делу, я уж потом все связал. Он девочку эту хотел вразумить, и для того явился ей во плоти – в маске, конечно, куда ж без нее… Запудрил мозги, что он-де – Ангел, она и пошла за ним в его берлогу. А дальше – черт его знает - то ли она очухалась, то ли он сам как-то не так себя поставил – короче, скинула она с него маску-то. Дальше Эрик что-то непонятно говорил – то ли он ее прибил, то ли сама она упала – ну, нехорошо там что-то вышло. Испугалась она, бедняжка – да что там говорить, любой шарахнется, коль вот так, перед фактом… А он плачет. «Она, - говорит, - маску мне мою швырнула и отвернулась». «А ты, - говорю, - чего ожидал? Ты б с ней хоть поговорил заранее, объяснил, что ли, ситуацию – небось, оно полегче бы все прошло». «Ах, дядя, - говорит, - я ж не думал ей лицо свое показывать!» «Ну и дурак, - отвечаю, - сколько можно бедной девушке мозги пудрить?» Тут он снова завыл. «Ну, - думаю, - беда». Любовь, господа, она и так-то не сахар, а для Эрика – так и вовсе отрава. «Ну а дальше-то, - говорю, - что?» «Дядя Антуан, я не смог этого вынести. Ты бы видел как она на меня смотрела! Пусть я… урод - будем называть все своими именами! Так вот: пусть я урод - но нельзя же так, я ведь все-таки человек!» «Эрик, - говорю, - какая разница, урод ты или не урод. Дальше-то что?» «Я ее отпустил. Дядя Антуан, я не мог там оставаться. Ты бы видел ее глаза! Нет, я не смог этого выдержать. Я ее отпустил».
«А вот здесь, - говорю, - Эрик, ты поступил необдуманно. Ну что такое – испугалась? Я вон тоже испугался, когда у меня лев из клетки вырвался… Так что – я его оставил на свободе бегать? Нет, собрал ребят, и мы его снова в клетку загнали. Вот и ты – раз уж все так случилось – не надо было ее отпускать. Подержал бы у себя с недельку – она бы и попривыкла, и тебя бояться бы перестала. Ты ж не зверь – небось, не обидел бы бедную девушку?» «Ах, дядя, - отвечает, - ну что вы такое говорите? Что вы вообще в этом понимаете? Всю жизнь, всю свою жизнь я из кожи вон лез, чтобы никто не посмел сказать, что я…» «Ну что – ты…? Эрик, кого ты хочешь обмануть?» «Дядя Антуан, прошу вас – не надо! Пожалейте меня… Да, да, я все понимаю – я кретин, настоящий кретин – плюс к тому, что урод! Хорошая смесь, как раз для любви! Но эта девочка… Что она видела от меня, кроме добра? Но когда она посмотрела на меня… Дядя, так не смотрят на человека, даже на урода! Дядя Антуан, ну скажите хоть вы – неужели так трудно понять, что я – человек? Что я желаю ей добра, что я вовсе не исчадие ада, даже если и живу под землей? Неужели, глядя на меня, так трудно поверить, что я могу… могу любить кого-то, и это никому не принесет никакого вреда?» Ну, что тут скажешь? Так бы я его живо вразумил – он и раньше всякую чушь нес, чего уж там, было дело… Но тут - вижу – плохо ему, по-настоящему плохо. «Эрик, - говорю, - ты все это близко к сердцу не принимай. Сам посуди - что должна была подумать бедная девочка? Ты ж себя Ангелом называл, а тут – бац! – и что-то совсем не ангельское… Поневоле мозги в другую сторону перекосит. Это временно, вот увидишь». «Дядя, ну объясните вы мне – за что мне все это? Почему я не могу жить так как все люди? Почему? Я что – в чем-то виноват? В чем? Почему я не могу выйти на улицу, смотреть людям в глаза, почему я должен бояться, что они увидят меня даже в маске, я уж не говорю - без маски? В конце-то концов - почему я, с моими деньгами, должен разыгрывать привидение в своем собственном доме? И ладно бы только это! Дядя Антуан, ну почему, почему эта девочка… почему она… Нет, все равно вы ничего не поймете!» «Эрик, - говорю, - послушай меня. Не буду врать, что все хорошо, но пока еще все поправимо. Попытайся с ней встретиться – если она добрая, то ей самой сейчас стыдно, а если нет – зачем она тебе нужна?» Он вздохнул, рукой по лицу провел: «Ладно, - говорит, - дядя, посмотрим». Встал он весь такой несчастный, посмотрел на меня и говорит: «Неинтересно мне знать - есть у нее совесть или нет. По-другому все решится. Коли захочет судьба – она будет моей. И я сделаю все, чтобы она стала моей!» С тем и вышел. Упрямый он был, Эрик… Ох, упрямый!

Глава 22.
Упрямство его и сгубило. Сколько раз я ему говорил: «Доведет тебя Эрик, вся эта секретность до беды. Чего ты боишься? Явись пару раз в директорской – хоть в маске, хоть без - наведи там шороху. Кулаком по столу – раз! – и все шелковые сделаются. И Лефевра своего прогони – чего ты в него так вцепился? Тоже мне – сокровище какое! Сам же говорил, что на нем пробы ставить негде, да и вообще – дегтярную бочку не отмоешь. И подвал свой забей – неровен час, заразу какую там подхватишь. Ты ж нормальный парень, чего дурью-то маяться? Ну, коситься будут. Что тут поделаешь? Покосятся-покосятся – и перестанут. Ко всему люди привыкают, поверь мне – не первый год живу».
Говорить-то я ему говорил, только все напрасно. Он, может, и сам уже устал от такой жизни – как-никак, а три года по подвалам кого хошь измотают - да вот упрямство это несчастное! Не мог он от своего отступиться, вот и проиграл…
А тут еще несчастья всякие пошли, одно за другим. Сначала директор сбежал, Лефевр этот окаянный. Ох, господа, поганец он был, сущий поганец! Эрик по нему особо-то и не страдал: «Этого придурка, - говорит, - все равно рано или поздно найдут, и без моей помощи – погорит на какой-нибудь афере. А театр по закону мой, так что пусть Андре с Ришаром порезвятся – когда еще им такая возможность предоставится». Зря он так, конечно, но кто же знал… Девочку свою он хотел вернуть, а все остальное ему было неважно.
Я вот сейчас думаю – а мог ли он ее тогда в самом деле вернуть? Наверно, мог. Терпения бы ему побольше… Она, я так понимаю, не злая была, просто испугалась, вот и все. Даже не лица его испугалась – просто как-то все необычно было, не по-людски… Он все Ангела из себя представлял – а зря. С Ангелом, господа, каждый рад подружиться, а вот с Эриком… Эрика любить было надо. А как его полюбишь, когда он с тобой вот так, через стенку говорит? Этак и я бы его не понял, не то что эта девочка. Страдал он очень, но пересилить себя не смог. Видно, не судьба… А жаль. Он, если с ним по-хорошему, совсем другим человеком становился, я-то знаю…
Ну а дальше еще хуже пошло. До этого все было так, цветочки… А тут человек насмерть убился. Буке его звали... да, кажется – Буке… Испугались все очень - да вы знаете, наверное эту историю! Тогда не стали возиться, списали все на несчастный случай. Дескать, бегал этот Буке по верхотуре с веревкой на шее, поскользнулся и упал. Поскользнуться-то он и в самом деле поскользнулся, только вот с веревкой-то… неладно получилось.
Я вам все это говорю, господа, чтоб вы поняли: Эрик – он такой был, скорый на расправу. Не то чтоб я его оправдывал, но и обвинять-то его, в сущности, не в чем. Прибежал он ко мне в тот день – злой как черт, сперва даже говорить не мог, все шипел… «Нечего, - говорю, - шипеть. Зубы разожми, да скажи по-человечески – что там еще приключилось?» Он и рассказал.
Случайно все вышло, звезды как-то не так сложились. Хотя, прямо скажем, оба хороши. Буке с чего-то шпионить за ним вздумал – тоже мне, нашел занятие, других что ль дел нет? Ну, Эрик его и застукал. Да нет, не подумайте, убивать он его не хотел… Так, проучить малость, чтоб впредь неповадно. Да вот вышло все неладно - Эрик парень сильный, на колосники его загнал, прям во время спектакля, и петлю на шею кинул. Не надо было так делать – сколько раз я ему говорил – поосторожнее, мол, с удавкой, далеко ли до греха? А он только смеялся – чем еще, говорит, людей вразумлять? А Буке-то – взял да и поскользнулся! И тю-тю – дошутился Эрик! Нельзя с такими вещами играть, это я вам точно говорю…
Вот с Буке-то все и началось.
Первым делом – девица. Испугалась она его, думала – он Буке задушил, чтоб всем досадить. Но уж это неправда – зачем ему такие вещи вытворять – в своем-то театре? Только она-то ничего этого не знала, и Эрик тоже ничего ей не сказал.
Да, нехорошо все вышло. Пока он девочку эту вразумлял – кавалер ее стал за ним гоняться. Откуда он только взялся? Сидел бы тихо – себе же лучше! Эрик тоже хорош – бегал ко мне каждый день – злой-презлой, и такую чушь нес, что я на него даже кричал иногда. Я все боялся, что его с катушек сорвет, такой он был… разогретый. Прибежит ко мне – я его малость остужу, а на следующий день он – глядь! - новую дурость учудит. Откуда у него что бралось – ума не приложу, он, в общем-то умный был парень. Любовь его подкосила, любовь любого ума-разума лишит…
Так вот, насчет разума. От любви-то, может, и рехнешься, а вот если его, ума, изначально не было – так это совсем, братцы, беда. Вот и виконт этот ненормальный что удумал – Эрика поймать. Дурее, господа, ничего в жизни не слыхал – а уж я-то по свету поездил – дай Бог! «Эрик, - говорю, - как они тебя ловить-то думают? Неужто, прости Господи, подвал штурмовать будут?» «Нет, дядюшка, тут повеселей затея. Вот что виконт придумал – поставят они мою оперу, Кристина петь будет – ну и я, ясно дело, на премьеру притащусь. Я ж совсем чокнутый, что тут говорить. И вот тут они меня поймают, рученьки белые скрутят и уволокут прямиком в Санте. А их, наверное – сразу в Бисетр». «Эрик, - говорю, - кончай ты эту уголовщину. Поверь мне – добром все это не кончится!» «Нет, - говорит, - пусть дойдут до конца. Я ихние разговоры каждый день слушаю – Бог даст, возненавижу ее. Сердце кровью обливается, что они обо мне говорят – страшнее монстра на всем белом свете не сыщешь!» «Ну и зачем ты это все слушаешь? Зачем ты себя растравляешь? Ну, не любит тебя эта девочка, что теперь делать? Плюнь на все, и постарайся ее забыть». «Нет, дядя, - говорит, - я должен быть в курсе их проделок. Они-то думают, что в часовне их никто не слышит!» Там в подвале часовня была – Эрик ее построил, чтоб хоть какая нравственность в театре привилась. «Да как же, говорю, они могут думать, что ты их не слышишь? Ты же с девочкой этой в часовне разговаривал?» «Ха, - говорит, - они думают, что я сдох со злости. Или просто другого места не нашли, где бы им поворковать. Недолго вам, голубки, веселиться!» «Эрик, - говорю, - ты что-то удумал». «Да не я – это они удумали. Застрелить меня, коль поймать не удастся». Ну, тут уж у меня терпение лопнуло. «Эрик, - говорю, - иди в полицию. Или я сам пойду. Говорю тебе – добром это не кончится». «Нет, дядя, - говорит, - ни поймать меня, ни убить им не удастся. И план ихний идиотский виконт может себе засунуть куда хочет. По другому все случится – как я хочу». «И что ж ты, - говорю, - хочешь?» «А пусть они мою оперу поставят – и слушают ее до конца. А в последнем действии я – раз! – и Кристину украду, прям со сцены!» «Как это?» - говорю. «Да есть способы». «Эрик, - говорю, - не надо девушку красть. Во-первых, это плохо. Во-вторых – уголовно наказуемо. А в третьих – зачем это тебе, если она тебя не любит?» «А я, - говорит, - дядюшка, обдумал ваши слова насчет льва и клетки. Пусть поживет у меня – может, образумится». «Эрик, - говорю, - не делай этого. Прошу тебя. Ну чего ты в самом деле, как павиан какой?» «Павианы, - говорит, - дядюшка - наши ближайшие родственники». Ну и как с ним спорить?
Я уж потом узнал, что дело еще серьезней было. Знал бы я, что они его к смерти приговорили и в самом деле стрелять собираются – в тот же день бы в полицию пошел, не раздумывая. Да вот только не знал я ничего этого.
Мне бы, по-хорошему, надо было на спектакль пойти, только я вот что подумал – если Эрик взаправду ту девицу украдет, так ее ж, небось, искать станут – ну, и зачем мне светиться? Нет, думаю, пусть Эрик сам дурит – все равно ко мне жаловаться прибежит, не денется никуда.
Зря я так, только кто ж знал-то? А так – может, и пожара бы не было? Хотя – нет, ничем бы я тут не помог.
Ну вот, господа, рассказ мой к концу идет. Наступил наконец тот вечер, когда Эрикову оперу должны были ставить. Я, признаться, на улицу вышел, послушать, что народ говорит – да не утерпел, съездил на пляс Нувель. Смотрю – вроде все тихо, театр стоит, публика съезжается… И домой поехал. Ну его, думаю, лучше спать пораньше лягу – все равно раньше чем через неделю Эрика ждать не стоит. Пока он там со своей Кристиной разберется… Все равно ко мне прибежит, вот тогда и посмотрим.
Но это я так думал, а вышло все совсем по-другому.
Сижу я у себя, и вдруг в три часа ночи – стук в дверь. Открываю – стоит передо мной Эрик. И уж на что я его знал как облупленного, но таким я его еще не видел - даже сказать не могу как он выглядел. С меня весь сон сошел, как рукой сняло: вижу – стоит на пороге и не двигается. Схватил я его в охапку и к себе затащил – он, бедняга, шага сделать не мог, ума не приложу как он до меня добрался. «Эрик, - говорю, - как ты?» Он голову поднял и говорит: «Хорошо, дядя, очень хорошо». И упал – прям на ту скамейку, где вы сейчас сидите. Испугался я очень. Сел рядом и спрашивать ничего не стал – обнял его голову и заплакал. Смотрю – он вроде как очнулся, смотрит на меня. «Эрик, - говорю, - все живы?» «Все, - говорит, - дядя. Не бойся – все живы. И я не умру. Сейчас - да, мне плохо, но я это вынесу. Я много чего могу вынести, ты же знаешь». «Эрик, - говорю, - ты не ранен?» «Нет, - говорит, - дядюшка, не так, как ты думаешь. Дай мне приют на одну ночь, а утром я чего-нибудь придумаю». А я вижу – смотрит он себе под ноги, и взгляд - пустой-пустой… «Эрик, - говорю, не умирай. Ты меня сильно расстроишь. Мать твою я не уберег, а теперь и ты еще на тот свет просишься. Не дело это: раз уж себя не жалко – пожалей хоть меня-то!» «Дядя Антуан, ты такой добрый, ты всех любишь. Даже меня, хотя любить меня трудно… да и не за что. Спасибо тебе». И вдруг голову поднял: «Поговори со мной».
А меня и упрашивать не надо. Испугался я за него, да и как тут не бояться – вижу, он как утопающий за соломинку, за меня цепляется. «Эрик, - говорю, - что у вас там случилось?» «Дядя Антуан, все хорошо. Завтра я выйду и… И чего-нибудь придумаю. Это трудно – жить без нее, но я обязан. После всего, что случилось – я должен жить. Я не могу умереть – просто так, ни за что ни про что». «Эрик, - говорю, - ты все-таки поговорил с ней?» «Да. Она… Я поговорил с ней – там, у себя». «Так что ж – ты увел ее со сцены, как обещал?» «Да. Нет… Мы… Дядя Антуан, не мучайте меня!» «Ладно, Эрик, - говорю, - это не главное. Скажи честно – за тобой никто не гонится?» «Нет. Не должны». «Уже хорошо. Где сейчас эта девочка?» «Она? Я не знаю… После того, как она уплыла… с виконтом, на лодке…» «Господи! – говорю. – Еще и виконт! Ты что, и его к себе затащил?» «Ой, дядя, все так сложно… Нет, он сам ко мне пришел, своими ногами…» «И ушел – своими?» «Да… наверно… Я дал им лодку, а дальше – не знаю… Нет, он должен быть живой. Не может быть, чтоб он сильно пострадал…» «Пострадал? – спрашиваю. – Отчего?» «Ну… Я хотел его повесить…» «Час от часу не легче. Эрик, но ты же его… это самое… не повесил?» «Почти. Почти повесил… Я ей сказал – или ты будешь со мной, или я его повешу». «И она согласилась?» «Да. Она его любила. И я ее любил. Я даже не думал, что способен так любить. Знаешь, ты был прав - я не мог причинить ей никакого вреда, хотя она меня так обидела. Но она – она согласилась быть моей. Я знаю – она стала бы моей, душой и телом. Забыла бы его, ради него самого, и жила бы только для меня. Знаешь, дядя, она поклялась мне, что я не буду одинок… И поцеловала меня. Честное слово! И ей не было страшно… или противно. Клянусь вам, дядя, это так!» «Эрик, - говорю, - тебя послушаешь, так ей с этого поцелуя прям  поплохеть должно!» «Ах, дядя, не обманывайте меня! Я же знаю кто я такой! И никакие слова, никакие дела… никакие деньги - ничего тут не изменят! Любая мразь с парижского дна – и та выше меня, потому что у нее есть право называться человеком, а у меня – нет!» «Эрик, не говори так. Во всяком случае, при мне. Для меня ты, сам знаешь, почти как сын - и вдруг такие разговоры. Неужели ты меня совсем не любишь?» «Люблю, дядя». «Тогда зачем ты меня так огорчаешь?» «Ах, дядя, ну вы же знаете, что я – неблагодарная свинья!»
«Этот вопрос, - говорю, - если хочешь, мы потом обсудим, а теперь вот что скажи – она в самом деле согласилась выйти за тебя замуж?» «Да, дядя. Она смотрела на меня, и я видел, что она меня не обманывает. А ведь она так часто меня обманывала, а под конец дошла до того, что хотела меня погубить. И если бы я ее не любил, я бы тоже ее погубил. Но когда она меня поцеловала и сказала, что теперь я не одинок… Нет, дядя, я и в самом деле был бы чудовищем, если бы позволил ей разделить со мной этот ад». «Ну-ну, Эрик, - говорю, - не преувеличивай. Почему сразу – ад?» «А что же?» «Нет, Эрик, семейная жизнь вовсе не ад. И вообще – кто тебе это сказал? Врет он все, поверь моему слову. Вот я, например, женился очень удачно. Да и Жанн-Мари вроде не жаловалась – так, разве что, иногда… по большим праздникам…» «Это когда вы, дядюшка, домой на карачках приползали?» «Ну да», - говорю - а сам рад-радехонек, что он вроде как отвлекся.
И в самом деле, смотрю – он как-то задумался.
«Дядя Антуан, - говорит, - когда тетя Жанна умерла… Почему вы тогда не женились?» «Ну это, - говорю, - не так просто ответить. Сейчас даже не знаю, что и сказать – это подумать надо». «Ну, а все-таки?» «Эрик, - говорю, - я – это я. Я жизнь свою прожил, а вот тебе – жить да жить. Может, я чего и делал неправильно – все может быть, только вот сейчас-то ничего уже не поправишь. А тут ты еще меня так огорчаешь!»
«Ну вот, - говорит, - и вам я не угодил… Ах, дядюшка, вот уж кого не хочу огорчать – так это вас! Вы, может быть, единственный, кто любил меня… таким как я есть. Только вам и без меня есть кого любить – у вас Уно есть, Маринетта… А вот я – один на всем белом свете… Ах, дядя, простите! Я, уже говорил, что я - неблагодарная свинья… Но и вы меня поймите. Вы очень хороший человек, очень добрый, но даже в вашем сердце я – не на первом месте! И Антуанетта – да, она смелая девочка, она даст изрезать себя на куски, чтобы защитить меня – но я же помню, как она когда-то умоляла меня не показываться на глаза ее дочери! Дядя Антуан! Вот вы – вы же были женаты, были счастливы, и тетя Жанна любила вас больше всех на свете… И я хотел того же! Всего-навсего. Быть первым в сердце бедной девочки, сироты без всякого будущего, заменить ей мать, отца, мужа, любовника – стать Ангелом, ведущим ее по жизни…» «Эрик, - говорю, - намерения у тебя были хорошие, кто же спорит… Только нельзя жить в мире, которого нет. Она, эта девочка, не виновата». «Да, - говорит, - дядя. Я один во всем виноват».
«Нет, - говорю, - никто не виноват. Пойдем спать, Эрик, утро вечера мудренее». «Пойдем, - говорит, - дядя».

7

Глава 23.
Не знаю - спал ли он в ту ночь, но лежал он тихо. Я-то не спал – куда там! Всю ночь о нем думал, о театре, о девчонке об этой. Что добром бы все это не кончилось - это ясно, слава Богу – все живы остались. И вот лежу я так, голову ломаю - думаю, что теперь нам делать, и вдруг - гляжу, Эрик поднялся. «Ты чего?» - говорю. «Рассвет, дядюшка». «Ну и что?» «Мне домой пора». «Куда - домой?» «В театр». «Эрик, ты что, - говорю, - сдурел? Там, небось, в каждой щели по жандарму!» «Ну и что? – говорит. – Что мне ваши жандармы?»
«Эрик, - говорю, - ты что, в самом деле себя призраком возомнил? Тогда иди: там тебя мигом вылечат». Смотрю – задумался. «А что, собственно, дядя, вы имеете в виду?» «Как что, - говорю, - схватят тебя и посадят!» «За что?» «А ты думаешь – не за что? Кто, - говорю, - девицу украл? Кто хахаля ее чуть было не повесил? Нет, Эрик, мой тебе совет – сиди дома!» «Вот я и иду домой! Там, небось, такой раздрай после вчерашнего…» «Эрик, - говорю, - послушай меня. Не надо туда ходить. Единственное, чего ты добьешься, так это того, что тебя посадят. Нужно это тебе?» «Ну и что же делать?» «Сиди тут. Я сам пойду – разведаю как там и что. Обещаешь сидеть смирно?» Задумался. «Ладно, - говорит, - дядя. Обещаю».
Ну, оделся я и вышел.
Прихожу – Эрик весь как на иголках. «Ну, - спрашивает, - как там?» «Плохо, - говорю, - Эрик, очень плохо. Сгорел твой театр».
Он аж весь побелел. «Как, - говорит, - сгорел?» «А вот так. Сгорел. Дотла. Говорят - ты и поджег». «Как – я?» «Ну, это тебе лучше знать. Ты там люстру ненароком на пол не ронял?» Тут он как вскочит, глаза безумные – и к выходу. Я его за руку схватил: «Стой, - говорю, - Эрик. Это еще не все». Он обернулся – лицо белое-белое… «Господи, - говорит, - что еще?» «Там, - говорю, - в развалинах…это самое… труп нашли». «Чей???» «Итальянца твоего, красавца неописуемого, как его там… Пьянджи». Тут он как завопит: «О, Господи!!!» - и за голову схватился. – «Как я не подумал! Конечно… Пожар! А он… Он же задохнулся!» «Эрик, - говорю, - он не задохнулся. Его петлей задушили».
Хорошо тут скамейка была, на нее он и рухнул. «Кто?» - говорит. «Что – кто?» «Кто его задушил?» «Откуда я знаю! Говорят, что ты».
Гляжу – он смотрит на меня – и не понимает. «Дядя, - говорит, - ты меня не обманываешь?» «Мне, - говорю, - Эрик, делать больше нечего, только тебя обманывать». Смотрю – начало до него доходить. «Дядя, - говорит, - это не я». «Вижу, что не ты. Тогда – кто?» «Не знаю…» «А кто должен знать? Думай! Может, у него какие враги были?» «Да не было у него никаких врагов…» «Ну, не скажи, итальянец все-таки… Может, он в политику ввязался?» «Какая, дядя, политика! Посреди спектакля… Господи, бедная Карлотта! Нет, это свои…» «Да? А кто там у вас мастер с петлей обращаться?» «Да при чем тут петля! Он совсем сонный был - я ему перед выходом хлороформу дал понюхать, чтоб не мешал». «Вот оно что», - думаю. А я все гадал – что за притча такая Соломонова? «Да, - говорю, - Эрик, наделал ты дел! Давай теперь соображай - кто у вас в театре главный лиходей?»
Думали мы, думали, да так ни до чего и не додумались. Всех перебрали, вплоть до полотеров. Лефевра этого окаянного – и то помянули. «А он, - говорю, - не мог?» Эрик думал-думал… «Нет, - говорит, - дядя, не похоже. Да что с него взять – он мошенник, но убийство… Нет, на убийство он не способен. Да и зачем ему это?» Знать бы заранее, кто на что способен… Да…
Ну вот, тут уж и Эрику стало понятно, что надо на дно залечь – и лучше всего у меня. Не легко ему это далось, ой как не легко - я-то знаю… Очень уж он тосковал. И по девочке этой и по театру…
Да и мне несладко пришлось - я тогда почти и не спал, все боялся одного его оставить, с мыслями-то такими… Целыми днями с ним занимался, все расспрашивал - как он жил, где был, что видел. Он мне много чего рассказал – и про Индию, и про Китай… И про Америку… А особенно про Персию.
Они там чудные такие, персияне-то эти. Падишах ихний – он сейчас, говорят, малость рехнулся - Эрика на службу к себе нанял, чтоб тот ему дворец новый построил - да не просто так, а со всякими кунштюками. Больно уж он, падишах этот, за жизнь свою опасался – и хотел, чтоб никто не знал, где он ночует, в какой комнате. Эрик и постарался: не дворец вышел - просто чудо! Только кончилось все плохо. Как достроил он эту махину, так шах и приказал его задушить: это у них обычай такой, чуть что – сразу удавка. Вот и пришлось Эрику бежать – еле выбрался из этой Персии, со всякими приключениями… Друг один его выручил, тоже персиянин…
Он еще много чего интересного рассказал – и про шаха, и вообще… про жизнь. Там, в Персии, он и с Лефевром познакомился. Как, где – Бог его знает… Вроде как он тоже у шаха работал, а может – и не работал… От долгов, небось, поганец, бегал. Эрик говорил – он чем только не занимался, одно время даже труппу цирковую содержал, но это давно было, еще до Персии… А потом – то ли погорел он, то ли прогорел… может, хуже дело было… Что там говорить - зря Эрик с ним связался. Да…
Так мы с ним и говорили, день за днем. Постепенно, понемногу - он и рассказал мне всю свою жизнь, сначала нехотя, а потом даже и сам разговорился – может, чтоб от другого от чего отвлечься… Только заметил я одну странность: что ни спросишь – про все готов рассказать, но как дело до последних гастролей - так он сразу и умолкает. Сколько я ни бился – ничего из него не вытянул. Что там с ним в России случилось – Бог весть, а ведь интересно. «Э, нет, - думаю, - голубь, ты меня еще не знаешь. Я ж с тебя не слезу, пока всю правду не вытрясу. Погоди у меня!»
И вот как-то раз сидим мы с ним здесь на кухне, тоже вечер был, небо звездное – я ему и говорю: «Ну что, Эрик, хорошо тебе у меня?» «Хорошо, дядя». «Как тебе, - говорю, - полегче стало?» «Легче-то, - говорит, - не легче – этот крест мне до конца жизни нести. Но я привыкну. Я так решил – значит, так и будет». «Вот это-то, - говорю, - и плохо!» «Почему?» «Эрик, нельзя все брать на себя». «А кто ж за меня мою жизнь проживет?» «А где сказано, что по жизни ты должен идти один?» «Там же, где меня такой рожей снабдили!» «Эрик, - говорю ему этак строго, - не кощунствуй. Не с таким еще несчастьем люди жили. А вся твоя дурь – от одиночества». «Ну да, - говорит, – точно – от него». «Да, от него. Послушай, что я тебе скажу – беда в том, что одинокий человек много думает». «А что ему еще остается?» «Погоди. А раз он думает – значит, о чем-то и мечтает. А мечтать – вредно!» «Это еще почему?» «А потому, Эрик, что человек мечтает не только о том – что будет, а о том – как оно будет. А по-нашему никогда не бывает!». «Что-то я, дядя, вас не понимаю. При чем тут мои мечты? Что, по-вашему, мечтай я о другом, все по-другому бы вышло? Как, каким образом?» «А уж это тебе лучше знать». «Да не знаю я ничего!  И вообще не понимаю – о чем это вы. Что было – то было… Жаль, конечно, но ничего уж тут не поделаешь». «Эрик, - говорю, - так ли это?» Он удивился: «Дядя, вы сегодня какой-то уж больно загадочный». «Эрик, - говорю, - это ты у нас загадочный. А уж как из России вернулся, так и вовсе удержу нет. Все, кончай темнить! Что там с тобой сделали?»
Смотрю – подобрался весь, в лице переменился - всю дурь как рукой сняло. «Да чего вы пристали! Не было ничего - что за бред!» «Эрик, - говорю, - не ври дяде Антуану. Кишка тонка обмануть старого лиса. Ты что там, даму какую обаял?» «Ну да, - говорит, - обаял! И с дитем бросил, подлый соблазнитель!» «Про дите, - говорю, - перебор. Хотя… Откровенно говоря, от тебя всего можно ожидать. Ну так как оно все вышло?» А он уперся: «Дядя, ну что вы несете? Мало мне горя, так у вас еще таинственные незнакомки стаями… Да еще с дитями». «Опять врешь, - говорю, - дама одна, вот насчет детей – тут я не уверен… Хочешь, я тебе сам все расскажу?» «Это что, - говорит, - сеанс практической магии?» «А тут и магии никакой не нужно, у тебя все на лбу написано. Вот что я тебе скажу - не дорос ты еще врать дяде Антуану. Она тебя случайно увидела – так?» «Ну, пусть будет так». «Она испугалась. Небось, в обморок упала, а ты стал ее в чувство приводить». «Ну и фантазия у вас, дядюшка!» «Угу, значит, оно так и было. Она очнулась и стала оправдываться». «Ну-ну…» «Значит, она - благовоспитанная особа. Уже хорошо. Ей стало стыдно, и на следующий день она пришла к тебе с визитом. Она актриса?» «С чего это вы так решили?» «Потому что она пришла к тебе одна». «Вот как?» «Да, иначе все этим бы и кончилось». «И бедное дитя не появилось бы на свет… Кстати, дядюшка – это девочка или мальчик? Я бы предпочел девочку. Хотя, если принять во внимание наследственность…» «Она мило оправдывалась, и вы хорошо поговорили. Потом вы еще встречались несколько раз – на людях… Нет, Эрик, она не актриса». «Уже хорошо!» «Актриса бы тебя быстро забыла… Но встречались вы в театре – больше просто негде. Так что какое-то отношение она к театру имеет…» «Ох, дядя…» «Постепенно вы разговорились. Эрик, ты ее куда-нибудь приглашал?» «Вам-то какое дело?» «Значит – приглашал… Все было так невинно, она смеялась, и ты удивлялся, что она совсем тебя не боится». «Ладно, дядя… Ты прав – все так и было…» «Эрик, она вдова?» «Да». «И, небось, с тяжелой судьбой?» «Ну… да… Муж ее был актер». «Ага, тогда все понятно. И лет ей было где-то под тридцать, и тебе она очень нравилась». «Двадцать восемь. А насчет нравилась…» «Все понятно. Но тебе было с ней легко и приятно. И вот в один день…» «Дядя, прошу вас – не надо об этом!» «Да я и не буду… Эрик, напиши ей!» «Да что писать? Она, небось, замуж вышла…» «Ага, значит, она еще и не страшненькая. Прям самому захотелось жениться. Пиши, Эрик, пиши!»
Не знаю – сразу он ей написал или подумал малость, только через полтора месяца пришло к нам письмо. Что там было – не знаю, я его сразу Эрику отдал. Прочитал он его, посмотрел на меня… «Ну что, - говорю, - вышла она замуж?» Он улыбнулся – в первый раз как у меня поселился – и ответил: «Выйдет». «А дите, - говорю, - будет?» «Я, - говорит, - постараюсь».
В ту же ночь он исчез - и с тех пор я больше о нем ничего не слышал.
Ну все, господа, мой рассказ закончен, и теперь вы все знаете не хуже меня… Да… Не ищите Эрика, не нужно это. Если надо – он сам вас найдет… А теперь вам домой пора.
Мсье Леру посмотрел в окно и любезно предложил:
- Ночь на дворе, давайте я вас провожу. Подождите минутку, мы еще мадемуазель Дюбуа захватим. Нет, не бойтесь – она нам не помешает. Ей все равно прогуляться надо, так что возьмем ее - чисто для компании.

Глава 24.
Мсье Леру был прав - общество очаровательной мадемуазель Дюбуа – молодой бенгальской тигрицы – оказалось для нас не только приятным, но и полезным: подозрительные тени, мелькавшие вдоль ветхих деревянных заборов, почтительно растворялись в темноте, заслышав ее грозное ворчание.
Наконец, мы вышли к Авеню Маркаде, хорошо освещенной широкой улице.
- Ну что ж, господа, - вежливо обратился к нам мсье Леру, - пора прощаться. Дальше я идти не могу – боюсь, нас с мадемуазель неправильно поймут. Рита, попрощайся с господами!
Мадемуазель Дюбуа бросила на нас весьма таинственный взор и потерлась щекой о штаны своего хозяина.
- Стесняется, - пояснил мсье Леру. – А так – она хорошая девочка, да, Рита?
Мадемуазель Рита согласно зарычала, давая понять, что пора уже заканчивать подзатянувшееся прощание.
- Ну вот, а что касается Бланшетт, - как ни в чем ни бывало продолжал мсье Леру, - то ее сегодня же утром доставят к мадам Карлотте. Насчет денег мы уговорились – не забудьте, господа, тем более, что плата вполне себе божеская… И помните, что я вам сказал насчет Эрика – не стоит его искать, право дело – не стоит. Всего хорошего!
С этими словами мсье Леру вежливо поклонился и вместе со своей спутницей растаял в темноте переулка.
Мы шли молча.
- Холмс, - наконец сказал я. – Как вы думаете – он был с нами откровенен?
- И да, и нет, – не раздумывая ответил Холмс. – Несомненно, мсье Леру куда лучше осведомлен о состоянии дел Призрака… И теперяшнем  его местопребывании… Впрочем, в главном он прав – нам, пожалуй, не стоит искать Эрика!
- Но в основном его история правдива?
- В основном она поддается проверке… Кроме разве что трагедии с Буке – но тут уж нам не остается ничего другого, придется верить на слово!
- Холмс, - помолчав, сказал я, - в этой истории мне непонятен один момент.
- Какой? – поинтересовался мой друг.
- Если верить мсье Леру, то убийство Пьянджи – дело рук Лефевра… Но - зачем? Это же бессмысленно!
- Хммм… Нет, - покачал головой Холмс. - В общем-то, тут все ясно. Вспомните - бедный итальянец отличался редкостным простодушием. И второе - незадолго до смерти он ходил на какие-то странные свидания… Кто-то же должен был снабжать мсье Лефевра последними новостями!
- Вот как! – удивился я. – Значит, синьор Пьянджи…
- Нет, Ватсон, нет… Я более чем уверен, что несчастный певец так ничего и не понял. Собственно, поэтому Лефевр его и убил…
Я недоверчиво покачал головой.
- Да, - продолжал Холмс, - для этого веселого, доброго человека переодевание его бывшего босса было всего лишь забавным маскарадом. Если мсье Лефевр так скучает по театру, то почему бы не обсудить с ним последние новости? Особенно если за бутылкой вина и вдали от синьоры Гуадичелли?
Я задумался.
- Хорошо, пусть так. Но на что, в сущности, мог надеяться этот мерзавец?
- Как – на что?
- Ну, не мог же он знать заранее, что виконт и мадемуазель Дайе… ээээ.. воспылают друг к другу нежными чувствами?
- Почему же нет? Думаю, он это предполагал.
- Как?!
- Ну скажем так – не то чтобы предполагал, но надеялся. Знаете, дорогой Ватсон, я думаю, что мсье де Шаньи стал меценатом… как бы это сказать… далеко не случайно!
- То есть?
- То есть мсье Лефевр знал про домик в Нормандии…
- Откуда?!
- Откуда он мог знать? Интересный вопрос. Скорее всего - просто навел справки о прошлом мадемуазель Дайе. А так как событий в ее жизни было, в общем-то, немного, то история двенадцатилетней давности показалась мсье Лефевру достаточно подходящей для его грязных дел... А может быть… Может быть, Призрак был не единственным, кто подслушивал мадемуазель Дайе в театральной часовне!
- Простите, но это просто глупо. Надеяться, что богатый молодой аристократ вспомнит шестилетнюю девочку…
- А почему бы не наоборот – молодая девушка, попавшая в беду, попросит помощи у молодого богатого аристократа, можно сказать – друга детства?
- Ну и что?
- А то, что Призрак ревнив. И он убьет нашего красивого, молодого и богатого аристократа.
- Ну, знаете ли… Не факт.
- А если не убьет, то можно, так сказать, ускорить процесс - убить самому и свалить на Призрака… Да, похоже бедный виконт просто чудом остался в живых - слава Богу, он об этом даже не подозревает! Впрочем, это всего лишь предположения…
Несколько минут мы шли молча.
- Ладно, Ватсон, забудем об этом. Так или иначе, но наши дела в Париже почти закончены. Нанесем прощальный визит мадам Карлотте – и в путь!
- Жаль, - честно ответил я. – Впрочем, все хорошее когда-нибудь заканчивается!
- Надеюсь, эта ночь кончится для нас в теплой постели… Смотрите, я был прав – пустой фиакр!
…Проснувшись рано утром, я стал готовиться к отъезду – предстоящий визит не казался мне чем-то важным.
Холмс спустился к завтраку как всегда бодрый и чисто выбритый.
- Я узнавал – обезьянка доставлена на квартиру синьоры Гуадичелли около часа назад, - сообщил великий сыщик, с аппетитом поедая свежие круассаны.
- Очень хорошо, - спокойно ответил я. – Есть некая гарантия, что синьора будет в хорошем настроении.
- Да, - кивнул Холмс. – Надеюсь, мадемуазель Бланшетт поможет нам в одном маленьком деле.
Ровно в полдень мы стояли у большого красивого дома на улице Дофин, где мадам Карлотта занимала чудесную уютную квартирку.
- О, мсье Холмс! Мсье Ватсон! Приветствую вас! – певица явно пребывала в самом радужном настроении. – Благодарю за помощь – моя милая Бланшетт… Это ваших рук дело?
- Мадам, от вас ничего не утаишь, - галантно поклонился Холмс.
- Садитесь, садитесь, - предложила синьора. – Ну как, нашли вы Призрак?
- Мы оставили его в царстве духов, - таинственно ответил Холмс.
Глаза синьоры Гуадичелли как-то странно сверкнули.
- И правильно сделать, - кивнула она. – Пусть там и оставаться.
Холмс серьезно посмотрел на примадонну, которая ответила ему столь же серьезным взглядом. Молчание продолжалось несколько секунд.
- Мадам, - наконец сказал Холмс, - мы оказали вам кое-какую услугу. Вы в курсе последних новостей?
- Да, - жестко ответила Карлотта. – Я говорила с мсье де Виллар. Но этот Лефевр! Это правда, что он хотел вас убить?
- Да, что-то в этом роде, - признался Холмс.
- Какой негодяй! – возмутилась примадонна.
- Да, - согласился Холмс, - он действительно негодяй. Мсье де Виллар рассказал вам…?
- О Бальдо?
Синьора Гуадичелли бросила на нас быстрый взгляд и печально потупилась.
- Да, – кивнул Холмс. - Мсье Лефевр задушил его, чтобы тот не выдал его тайны.
- Неужели только из-за этого? – вырвалось у Карлотты.
- Только из-за этого. Мсье Лефевр пользовался добротой и наивностью вашего друга, чтобы узнавать от него театральные новости. Они встречались в небольшом кабачке у заставы Нейи.
Мадам Карлотта опустила голову.
- Да, - призналась она, - я знать об этом. Я думать, он встречаться с женщина и однажды… - она пожала плечами, - я пошла за ним. Но это был мужчина, и я успокоилась. Я не узнала мсье Лефевр.
- Его трудно было узнать, - успокоил ее Холмс. – Он умел менять свою внешность.
- Да, наверное… Я подумала – тут политик… политика… глупый итальянский политика… И когда Бальдо задушили, я испугалась. Я подумать… подумала, что Бальдо по глупости влез не в свой дело… Он был хороший патриот, но его так легко было обмануть!
- И поэтому вы решили молчать о своих отношениях с Призраком? – поинтересовался Холмс.
Как ни владела собой синьора Гуадичичелли, но в эту минуту она явно смутилась.
- Что? – пролепетала она. – О чем вы, синьор? Какие отношения?
- Не бойтесь, - успокоил ее Холмс. – Я готов доказать, что вы не участвовали в его проделках. Но, дорогая синьора, глупо отрицать, что вы знали его куда ближе, чем другие!
- Что вы хотите сказать? – гордо выпрямилась примадонна.
- Ничего, - пожал плечами Холмс. – Просто, зная характер Призрака, я предположил, что он не мог остаться равнодушным к вашему искусству. А раз так, то он, скорее всего, попытался вступить с вами в контакт. Нет-нет, мадам – я уверен, что все было вполне невинно – цветы, письма, разговоры через стену... А вот зная ваш характер…
Холмс смущенно развел руками.
- И что же? – поинтересовалась мадам Карлотта.
– Простите, мадам, говоря о вашем характере, я имел в виду вашу смелость, предприимчивость, упорство… и, несомненно, трезвость суждений… Так вот, я уверен, что вы не удовольствовались таким знаками внимания со стороны Призрака и предприняли некие шаги для дальнейшего сближения!
Не знаю, на что рассчитывал мой друг, но эффект от его слов был поистине поразителен. Синьора Гуадичелли изумленно взирала на Холмса, от удивления даже чуть-чуть приоткрыв рот.
- Нет, синьор, - наконец очень мягко сказала она, - вы ошибаетесь. Вы совсем не так представлять нас с Призрак. Если хотите, я вам кое-что покажу.  Это не тайна, и незачем хранить секреты.
С этими словами примадонна встала и подошла к большому зеркальному шкафу. Вынув оттуда изящную деревянную шкатулочку, она зажгла лампу и, не раздумывая, вывалила на стол содержимое маленького хранилища. Это оказались клочки пожелтевшей бумаги – буквы, вырезанные из какой-то старой газеты.
- Вот и весь наш переписка, - пожала плечами синьора Гуадичелли. – Если не считать перепиской его письма с угрозы.
Мадам Карлотта снова села и взглянула на нас с лукавой улыбкой.
- Это не то, что вы ждать, господа?
- Совсем не то, - признался Холмс. – Простите, мадам, я неверно судил о вас.
- Да что вы! – рассмеялась Карлотта.
- И все же, поверьте,  я никогда не считал вас сообщницей Призрака… А теперь - приношу вам свои извинения.
С этими словами мой друг встал, явно смущенный и расстроенный.
- И что же, вы вот так и уйдете? - удивилась певица.
- Да, мадам. Еще раз прошу вас простить меня… А теперь позвольте нам откланяться!
- Ну зачем же так? – снова улыбнулась примадонна. – Ведь вам, я думаю, интересно, что значить эти буквы? Останьтесь, и вы это узнать… узнаете.

Глава 25.
Вежливо поклонившись, мы снова сели.
- Тут нет никакой тайна, - повторила мадам Карлотта. – И если бы вы прямо спросить, я бы вам прямо сказала. А так… Все было куда проще.
…Семь лет назад я осталась без работа. Контракт кончиться, а с новым было непросто. Я могла бы хорошо устроиться, но у меня был Бальдо… Я везде настаивать, что могу работать только с Бальдо, и вот тут всегда начинались проблемы… Через полгода я прийти в отчаяние и хотела уехать обратно в Италия. И вдруг меня найти мсье Лефевр. Мы подписать контракт и дать первое представление. Я пела Амаранту в «Прекрасной мельничихе» - это хорошая опера, я ее очень любить… Жаль, что ее мало ставят. Там есть одна такая ария… Ах, нет, не сегодня! Вам это не интересно… Так вот, после спектакль я нашла у себя в гримерной много букетов – один другой лучше, но один я запомнить особо. Это был обычный букет, даже скромный, но среди цветов я найти музыкальное приветствие. И когда я пропеть его… Представляете, меня осыпать дождь из лепестков! Я засмеяться и подумать, что это придумать мсье Лефевр. Но когда я рассказала об этом горничной, она сказать, что это Призрак. Я стала расспрашивать и мне сказать, что в театре есть призрак, и он жить там с незапамятных времен.
Я подумать, что это ерунда, но вскоре заметить, что в моей гримерной кто-то бывать в мое отсутствие. Я видеть, что вещи брать и двигать. Я стала чувствовать, что кто-то смотрит за мной. Ничего не пропадать и не появляться, но он всегда давал мне понять, доволен он или нет. Если все было хорошо, он вешать на зеркало лавровый веночек – один и тот же. Я его выкидывать, а он снова появляться… А однажды он нарисовал сердечки на обоях! Я так смеялась!
Но когда ему что не нравиться… Он мог порвать мой партитура, привязать бутылка к стулу, даже насыпать соли в мой кофе! О, он был просто невыносим! Но я на него не сердилась. Я знала, что он не призрак – я в это не верить, да и Перетта – она чувствовала его своим нюхом и волновалась, когда он приходить.
Я все думать – кто он? И как он проникать ко мне в гримерку? И вот однажды… Не стоило этого делать, но меня одолело любопытство. Однажды я не вытерпела и вечером перед уходом… Я просто насыпала муки на пол, чтобы он оставил свои следы.
Даже сейчас, вспоминая эту свою проделку, мадам Карлотта вздохнула и сокрушенно покачала головой.
- Утром, когда я вернуться, - продолжила синьора Гуадичелли, - пол был чисто выметен, а в углу валялся веник, разорванный на клочки. Я очень испугаться, но он ничего мне больше не сделать.
И вот тогда я стала искать. Я залезть в архив, я спрашивать у людей, я добыть план театра – и вот тут мне повезло. На плане стояло имя архитектора, и я знать это имя. И тогда мне все стало ясно.
Певица устало вздохнула и снова покачала головой.
- На плане было написано – Рокко Спаланцани. А я знать семью Спаланцани. Это была необычный семья. Отец Рокко был великий ученый, он написал книгу – не знаю, о чем… А мать была моя лучшая подруга – мы познакомиться в Неаполь - она, как и я, пела в «Сан-Карло»… Я знать и Рокко – он был их единственный ребенок. Тогда ему было десять лет и он меня очень любил – я играла с ним, пела ему, ведь он был милым маленьким мальчиком и звал меня «тетя Карлотта»… А потом он вырос и повзрослел.
Говорят, он стал совсем невыносим – у него всегда был плохой характер. Но со мной он хорошо ладил. Ему дали образование, учили – думали, что это поможет. Но он не стал ни артистом, ни ученым как хотеть его родители. В конце концов он связаться… связался с тайным обществом и сбежал из дома. Они готовить революция, делать бомбы и все такое… Полиция искать его, но он пропасть. Говорят, он успеть бежать во Франция. Я тоже уехать во Франция. И вдруг я нахожу здесь моего Рокко! Но я все равно не могла понять, что он делать в театре и почему жить как призрак. И тогда я придумать вот что.
- Поздним вечером я осталась совсем одна после большой премьера. Все ушли, я отпустила горничная и стала ждать. Я знала, что он придет. Я ждала час, два… Мне было так страшно! Но я смотреть в зеркало и думать о Рокко. Вдруг я услышала какой-то вздох. Перетта заволновалась, и я поняла, что он здесь. «Рокко, - спросила я, - это ты?» Ответом было молчание. Я поднялась с кресла. «Рокко, почему ты не хочешь поговорить со мной? Это я, тетя Карлотта!» Но он опять не ответил. «Рокко, скажи что-нибудь!» - в отчаянии крикнула я. И тут… Вы не поверите – непонятно откуда раздался жуткий, нечеловеческий смех, от которого мне стало плохо, и в тот же миг все свечи в моей комнате погасли, как будто их задуло какое-то ледяное дыхание. Я была в таком ужасе, что выскочила в дверь и бросилась бежать, не разбирая дороги. Очнулась я уже на улице, и я до сих пор не знаю, что обо мне подумал ночной сторож, выпустивший меня из театра…
- Я так испугалась, что решила забыть обо всем. Если Рокко нравится быть призраком, то что в этом такого ужасного? Я только хотела знать, что с ним все в порядке. И тогда я сделала еще одну неправильную вещь. Я наняла одного человека… Не надо было это делать! Но я любила Рокко и хотела узнать почему он стал призрак.
- Этот человек пришел через две недели, и то, что я узнала, поразило меня еще больше. Я получила большой пакет с бумаги и прочитала их все по три раза. Мне стало настолько не по себе, что я заплакала. И любой бы заплакал. Дело в том… Дело в том, что в этих бумагах говорилось, что моего Рокко уже три года как нет среди живых.
Примадонна тяжело вздохнула и поставила на стол шкатулку, которую до этого вертела в руках.
- Да, господа, это правда - он умер в двадцать восемь лет от чахотка. Я видеть его могилу на кладбище Пер-Лашез.
- Но если Рокко умер… Я не знала, что и думать. С такими чувствами я поехать в театр. И когда я войти в своя гримерная, то первое, что я увидеть - эти буквы на столе. Я подошла и прочитала. А там было всего три слова, и я поняла, что он видит меня насквозь. Потому что эти слова были – «Не ищи меня». Можете думать что хотите, но я упасть в обморок.
- Когда я очнулась, меня обуял такой страх, что я три дня толком не могла прийти в себя. Я велела собрать эти буквы, вырезанные из газеты. Не знаю почему, но мне казалось, что это улика. Глупо, конечно, в полиция мне сказали бы, что я сама эти буквы и вырезать… Да я и не собиралась никуда их носить.
- Наконец я поправилась и смогла снова петь. Но с тех пор что-то изменилось. Не могу сказать точно, но я чувствовать, что Призрак стал совсем другим. Он перестал оказывать мне внимание. Он исчез, и я его не понимать - что с ним.
- Я много думать о Призрак и в конце концов решила, что Рокко жив. Он объявил себя мертвым и прячется. От кого? Опять тут какая-то политика… Но почему он не хочет говорить со мной? Этого я не могла понять.
- Так прошло какое-то время. И вдруг началась вся эта история с девчонка. Все случилось так быстро… Я получила письмо от Призрак, где он говорил, что мне надо уйти из театр. Я сначала даже не поняла и решила, что его написал виконт. Но это был не он – он хороший мальчик. Глупый – но хороший. А потом письма пошли одно за другим.
- Я совсем потерять голову. Я не понимать, что творится. Потом был этот ужасный спектакль, когда на нас свалился Буке… Фу! Не люблю это вспоминать! Мы тогда слышать голос Призрак, но никто не придать этому значения. Бог весть, чей это быть голос! А потом виконт придумать свой план…
- Мсье Холмс, я и впрямь была тогда зла на Призрак. Но я не дала бы его убить. Сначала я хотела предупредить его – написать письмо или еще как… Но потом я подумать, что он и так все знать – виконт обсуждать свой план во всех углах. И вот началась эта опера…
- Я думала – мы споем, а Призрак не придет. Но вот он вышел – вместо моего Бальдо. Синьор Холмс, я стоять в полном оцепенении… Я опять ничего не понимать! Потому что… Потому что это был не Рокко! Его рост, его фигура, но – не его голос! А когда она сорвала с него маску… Синьор Холмс, кто это был?
- Это был Призрак Оперы, - серьезно ответил Холмс. – Человек, который построил Опера Популер. Он жил там, потому что театр был его домом… Дорогая синьора, прошу вас - не требуйте от меня других объяснений.
- Да, - согласилась примадонна. – Других и не надо. И так все ясно. Я не стала говорить полиция про Призрак.
- Что ж, может быть, вы поступили правильно.
Мы с Холмсом наконец поднялись, собираясь раскланяться.
- До встречи, господа, - синьора Гуадичелли любезно проводила нас к входной двери, - спасибо за Бланшетт.
- И вам спасибо, - искренне поблагодарил Холмс.
… - Ну вот, Ватсон, теперь у нас есть решение той последней загадки, над которой сейчас, без сомнения, бьется мсье де Виллар.
Холмс был доволен как никогда. Мы шли по Рю-де-ла Пэ, разглядывая по пути витрины магазинов.
- И что же это за загадка?  - поинтересовался я.
- Видите ли, Ватсон, мсье де Виллар – очень толковый сыщик. А раз так, то он должен был обратить внимание на одно обстоятельство. Внешность Призрака должна быть описана в его документах, однако никто и никогда этих документов в глаза не видел. Призрак при желании мог нелегально пересекать границу Франции – это не так сложно как принято думать. Но вот устроиться в Париже без вида на жительство практически невозможно. А ему, не забывайте, нужно было еще оформлять разрешение на работу, когда он давал представления в столице. Так что в ближайшем окружении Призрака должен быть некий двойник – человек, похожий на него ростом и фигурой, но с нормальным лицом.
- Это и был Рокко Спаланцани?
- Да.
- Но тогда Призрак сильно рисковал!
- Почему? Вовсе необязательно, что их отношения были такими уж… деловыми. Вполне возможно, что их связывала дружба или похожее чувство – не забывайте, что Рокко тоже из артистической семьи…
- Ну и что?
- Видите ли, Ватсон, в этой среде красота и уродство не имеют особого значения… Кроме того, вы как врач, должны знать, что у чахоточных больных часто формируется свой, совершенно особый взгляд на мир.
- Да, - согласился я, - такое бывает.
- В некотором роде, - продолжал Холмс, - Рокко Спаланцани был так же одинок, как и Призрак.  Одного отторгло от общества уродство, другого – скверный характер и политические преследования… Вполне возможно, их объединило общее несчастье. Кто знает, где и при каких условиях им суждено было познакомиться!
- Холмс, мне кажется – вы немножко фантазируете…
- Возможно. Но не забывайте, что Рокко умер в бедности – долгая мучительная болезнь, скромная могилка на Пер-Лашез и полное забвение достаточно подтверждают эту, как вы говорите, фантазию, тогда как Призрак к тому времени был достаточно богат, чтобы купить театр в центре Парижа. Одно это уже говорит о том, что Призрак доверял своему «двойнику»… Так что, может быть, я и прав, и в их отношениях меркантильный интерес не играл такой уж большой роли…
- Может быть. В принципе, сейчас это и не интересно.
- Да. В деле об убийстве мсье Фирмена поставлена последняя точка. Вы уже приготовились к отъезду? Не забудьте – поезд на Гавр отходит в семь двадцать!

8

Глава 26.
- И все-таки, Холмс, как вам удалось выйти на мсье Леру? – поинтересовался я, глядя в окно поезда.
Скромные английские пейзажи, так разительно отличающиеся от экспрессивной нормандской природы, казалось, настроили моего друга на мечтательный лад. Всю дорогу он молчал, наслаждаясь видом мирных полей и лугов, и только когда мы подъехали к Лондону, я заметил у него на лице прежнее энергичное выражение.
- Все очень просто, - обернулся ко мне Холмс. – С самого начала наших поисков меня не оставляла мысль о том, что что-то подобное уже было. Эта непостижимая ловкость, эти театральные эффекты, зеркала, трюки, ловушки – все говорило о профессиональном фокуснике. А мысль о маске как непременном атрибуте этой профессии еще больше укрепила меня в моих подозрениях. И в то же время эта страсть к музыке… У Призрака действительно был незаурядный музыкальный талант: и как исполнителя – недаром мадемуазель Дайе приняла его за Ангела, и как композитора – мсье де Виллар любезно предоставил мне отрывок его оперы, сохранившийся у одного из оркестрантов. То и другое должно быть как-то связано, но я все никак не понимал – каким образом… И вдруг я вспомнил – мсье Меллер! Музыкант и фокусник, создавший неповторимое шоу! Его имя гремело лет пятнадцать назад, когда неожиданно в разгаре карьеры он решил оставить сцену.
- Да-да, я что-то припоминаю, - признался я.
- Вот она, людская слава! – засмеялся Холмс. – А ведь у этого человека была поистине мировая известность! Но он предпочел ей другую стезю. Будучи по-настоящему верующим человеком, он решил оставить столь суетное занятие и благодаря своим талантам занял место главного органиста Кентерберийского собора, в коем звании пребывает до сих пор – и очень счастлив.
- Но Холмс, какое отношение…
- Самое прямое. Успех, достигнутый в артистической среде, имеет ряд побочных эффектов, главный из которых – появление всевозможных самозванцев, паразитирующих на известном имени. Большинство из них – просто ничтожные фигляры, но есть и талантливые артисты, часто действующие на законном основании. Видите ли, Ватсон, представители этой профессии зачастую не имеют собственных детей – постоянные разъезды, бытовая неустроенность и - что там греха таить! - весьма свободные нравы не способствуют семейной жизни; поэтому они нередко усыновляют какого-нибудь достойного молодого артиста или просто передают ему свое имя – вполне официально, по контракту, со всеми вытекающими последствиями. Так вот, я проверял – у мсье Меллера (он, кстати, чистокровный англичанин) около двенадцати лет назад неожиданно появился «сын и продолжатель семейных традиций», имевший огромный успех у публики. Карьера его продолжалась недолго – он тоже внезапно покинул сцену, на этот раз по неизвестной причине.
Я навестил Меллера-старшего и расспросил его об этой таинственной личности. Мсье Меллер оказался очаровательным пожилым джентельменом,  честным и прямодушным. В общем и целом история оказалась такова – двенадцать лет назад к нему обратился некий молодой человек, француз. Он предлагал хорошие деньги в обмен на официальное право пользования его именем. Сначала мсье Меллер категорически отказался – он отрекся от своей артистической карьеры, а деньги как таковые на тот момент его не интересовали. Но молодой человек так настаивал на встрече, что мсье Меллер решил все-таки его принять. Единственное, что насторожило почтенного органиста – посетитель предупредил, что придет в маске – правда, он заранее просил прощения за такую вольность и обещал, что все объяснит в ходе визита.
Так оно и вышло. Молодой человек представился – его звали Эрик Леру (мистер Меллер видел его документы, так что имя, судя по всему, настоящее). В целом, рассказ посетителя свелся к следующему. Будучи единственным сыном вполне обеспеченных родителей, мсье Леру в двадцать два года получил тяжелую травму, в результате которой лицо его оказалось обезображено до такой степени, что он вынужден был скрывать его под маской. Убедившись, что после этого несчастья все карьерные пути, достойные молодого человека его происхождения и образования, оказались перед ним закрыты, бедняга впал в отчаяние, от которого его спасала только музыка – он был хорошим музыкантом, играл на нескольких инструментах и даже несколько раз замещал в театральном оркестре своего приятеля-скрипача. Кто-то из друзей, озабоченных его состоянием, предложил ему также освоить иллюзионное искусство, демонстрируя которое, он мог бы выступать в маске на благотворительных вечерах и, таким образом, хоть изредка бывать в обществе. Имея много свободного времени и искреннее желание преуспеть, он быстро освоил это дело и вскоре действительно дал несколько бесплатных представлений.
К ужасу его семьи, дело этим не ограничилось. Недостатки некоторых популярных иллюзионных номеров привели молодого человека к мысли о необходимости усовершенствования этого искусства. Будучи весьма деятельной натурой и имея определенные технические познания (в свое время он учился на архитектора), мсье Леру придумал несколько совершенно оригинальных номеров, не имеющих аналогов у других иллюзионистов. Так или иначе, но это увлечение настолько захватило его, что он в конце концов решил стать профессиональным фокусником и ездить по миру, выступая в маске и никому не открывая своего лица.
Несмотря на сопротивление родных, он осуществил это желание. Единственное условие, которое он всегда свято соблюдал – никогда не выступать под своим именем - привело его к необходимости соблюдать определенную конспирацию. Не желая никаких скандалов, он выступал исключительно за границей, много путешествовал, в том числе и в довольно экзотических местах, все время совершенствовал свою технику, и наконец, стал, как он сам говорил, настоящим профессионалом. Кроме того, за время своих странствий он накопил небольшой капитал, достаточный, чтобы жить без забот.
Все эти обстоятельства привели мсье Леру к мысли вернуться во Францию, дать там несколько больших выступлений и, закрепив свой успех, отправиться с гастролями по Европе. После этого мсье Леру намеревался оставить сцену и посвятить себя осуществлению некоторых архитектурных проектов, давно уже засевших в его воображении.
Выслушав этот рассказ, мистер Меллер крепко задумался. Будучи весьма наблюдательным человеком, он заметил в истории, рассказанной мсье Леру, ряд несообразностей. Первое, что его насторожило – несоответствие происхождения  молодого человека его речи и манере держаться – как выразился сам мистер Меллер, он мог бы поклясться, что мсье Леру гораздо больше профессионал, чем он хочет показать. Грубо говоря - мистер Меллер не сомневался, что молодой человек вырос скорее в артистической, чем в буржуазной среде. И тем подозрительнее показалась ему история про изуродованное лицо - как это ни странно, но мистер Меллер ни на секунду не усомнился в ее правдивости. Он даже не попросил молодого человека снять маску - это просто не пришло ему в голову.
Не зная, как выйти из затруднительной ситуации, мистер Меллер попросил посетителя показать какие-нибудь образчики своего искусства. Увиденное его поразило – мсье Леру и впрямь оказался профессионалом очень высокого класса. Это несколько успокоило старого фокусника – по своему опыту он знал, сколько сил и времени необходимо для достижения такого мастерства, и это было некой гарантией - профессионалы такого уровня обычно не занимаются посторонними - а тем более подозрительными - делами.
Что касается музыкальной части дела, то посетитель и тут удивил мистера Меллера. Он сам предложил провести испытание и дать ему тему для импровизации. Результат был настолько удовлетворительным, что мистер Меллер отбросил все сомнения и согласился подписать контракт – в конце концов, сочетание таких талантов встречается не часто.
Таким образом все остались довольны. Мистер Меллер следил за успехами своего «потомка», а когда тот неожиданно сошел со сцены, он решил, что его артистическая карьера закончена и теперь стоит ждать известий о грандиозных архитектурных событиях. Дождавшись вместо этого моего визита, старый органист был сильно удивлен и шокирован, но некоторые разъяснения, данные ему мною, вернули достойному джентельмену прежнее  спокойствие духа.
Покончив с Англией, я вернулся во Францию - здесь мне предстоял куда более трудный бой. Первое наступление было сделано на страховую компанию. Надобно сказать, держались они крепко, и лишь обещание открытой публикации всех скандальных аспектов этой истории смогло сломить их стойкий дух. Впрочем, ничего нового они мне не сказали – говорил больше я, а мсье Шаден и мсье Тома только подтверждали мои предположения, изредка поясняя кое-какие моменты.
Все было как я и предполагал – страховая компания была в курсе истинного положения дел с правом собственности на театр, и когда случилась катастрофа, они просто не знали что делать. Желая избежать скандала – впрочем, практически неизбежного - владельцы компании решили тянуть с выплатами до последнего, надеясь, что за три года что-нибудь да произойдет. Трагическая смерть мсье Андре дала им возможность еще чуть-чуть увеличить отсрочку платежей, что, как известно, и привело к печальному исходу… Впрочем, их вины тут нет.
Второй визит оказался практически безрезультатными. Нотариус Шанмеле, ведущий дела чуть ли не всей парижской богемы, оказался настолько прожженным старым лисом, грязным и скользким, что мне почти ничего не удалось из него вытянуть. В конце концов, ничего не добившись, я предоставил его мсье де Виллару, имеющему законные основания трепать старого мошенника. Впрочем, я уверен, что он и тут сумел подготовить себе пути отступления – сделка Призрака с Лефевром наверняка была оформлена у другого поверенного, где-нибудь в провинции, у старенького адвоката, которого, может быть, уже и нет в живых… И достойнейший мсье Шанмеле может делать вид, что он ничего не знал... Так или иначе – сейчас это дело мсье де Виллара.
Ну вот и все. Последнее, о чем стоит рассказать, чтобы история была полной – это то, что в Лондоне я имел разговор с нашим старым знакомым – очаровательным мистером Шерманом. Помните старого чучельника? Вы встречались с ним, когда мы расследовали дело Джонатана Смолла. Так вот, я попросил нашего друга навести справки о содержателях зверинцев в Париже и его окрестностях. А когда я увидел в этом списке имя Антуана Леру, я понял, что наше расследование близится к концу.
Ах да, еще. Простите, забыл… Вы помните рассказ  мадам Болье о таинственном графе? Так вот, мсье де Виллар просветил меня на сей счет. Граф де Таванн действительно существовал и даже имел некое отношение к нашей  истории - но совсем не так, как полагала славная портниха. Все очень просто. Оказывается, граф – отец мсье Дайе. Это не тайна – матерью «шведского скрипача» была французская актриса, впоследствии вышедшая замуж за известного импресарио…
- Надо же! – удивился я. – Действительно, мсье Дайе мало похож на шведа!
- Да. Впрочем, граф всегда помогал своему сыну… Что касается наследства покойного аристократа, то все получили его законные родственники, в числе которых – заметьте! – и мсье де Шаньи. Да, пути судьбы бывают иногда весьма и весьма прихотливы… Ага, вот и вокзал. Ватсон, мы приехали!

Эпилог.
Когда неторопливый лондонский кэб подвез нас к заветной двери дома 221-б на Бейкер-стрит, я испытал такую радость, что не вышел, а почти выпрыгнул из кареты. Холмс, посмеиваясь, вылез вслед за мной.
К нашему удивлению, дверь открыла молоденькая служанка.
- Здравствуйте, Бетти, - поприветствовал я нашу давнюю знакомую. – Что случилось? Где миссис Хадсон?
- О! – обрадовалась Бетти, приседая в благодарном реверансе. – Здравствуйте! Миссис Хадсон ушла. И попросила меня посидеть тут - на случай чего. Мне так страшно одной!
- Что ж тут страшного? Миссис Хадсон скоро вернется?
- Не знаю…
- В наше отсутствие ничего не произошло? Как здоровье мисс Перкинс? Про ваше не спрашиваю – и так видно, что все в порядке.
- Спасибо, все хорошо…
- А рыжая Молли? Как поживает моя пациентка? Надеюсь, больше не ест всякую гадость?
Бледное личико бедной Бетти порозовело от нежности.
- Нет-нет, спасибо. Все хорошо. Вчера она поймала двух мышей – так мисс Перкинс велела их отнять и выкинуть!
- Бетти, - вмешался Холмс, - как только придет почтальон, отнесите мне наверх мою почту.
- Хорошо, сэр, - опять присела Бетти.
Вслед за Холмсом я поднялся наверх и едва успел открыть дверь, когда снизу раздался дикий визг. Мигом выскочив на лестницу, я увидел дрожащую Бетти, в ужасе забившуюся в самый дальний угол холла.
- Что случилось? – крикнул я.
Холмс уже стоял около девушки, пытаясь привести ее в чувство.
- Ттттам, - пальчик Бетти дрожал, указывая на груду писем, вывалившуюся на пол из почтовой щели. – Ттттам… Череп!
Я подобрал с полу письмо, запечатанное большой красной печатью в виде черепа.
- Бетти, ну как так можно! Это же всего-навсего кусок сургуча! Вы же взрослая девушка!
- Да? – Бетти перестала дрожать, и только слегка всхлипывала.
- Да! – твердо сказал я, и, прочитав имя Холмса на конверте, передал ему письмо.
Холмс внимательно осмотрел послание и аккуратно вскрыл его, обрезав край ножом для бумаги. Из конверта вывалились два листка глянцевой розовой бумаги с непонятными цветными надписями.
- Что это? – удивился я.
- По-моему, это билеты в театр, - спокойно ответил Холмс.
- И что это за театр? – еще больше удивился я.
- Сейчас посмотрим, - пообещал Холмс и взял с полки какой-то справочник. Пролистав несколько страниц, он поставил его обратно на место.
- Мариинский театр, - сообщил великий сыщик, и, видя мое недоумение, пояснил, - Ватсон, это в Санкт-Петербурге.

9

Ну, вроде бы все. Длинновато, но так уж получилось. Прошу не бить.

10

Murkin, о твой супер-мега-кроссовер! А что ж ты мне сразу его название не сказала, такое симпатичное? Он бы и на битву пошел под таким названием...
Кстати, ты текст оттуда забрала, отредактированный?

11

Прости, Мышка, что долго не отвечала - волею судеб пришлось на недельку уйти в безинтернетное пространство. Этот вариант - не отредактированный (отредактированный, каюсь, просто лень было качать). А вот на сайт (если сочтешь нужным) надо положить конечный вариант. Еще раз спасибо  :).

12

Это ЗДОРОВО!  :give:  appl  appl  appl  Пока не дочитала до конца, но очень приятно читать про расследование и следить за неожиданными поворотами сюжета! :)

13

Пока не дочитала до конца

Безумству храбрых поем мы славу!  appl  Впрочем, там под конец хеппи-энд, так что - держитесь! :)
P.S. Бедная Полевая Мышка, ей же пришлось все это бетить...

14

Перечитывала заново - в очередной раз пришла в восторг от дядюшки Леру. Он такой прикольный, что хочется записаться в его фан-клуб:-)
Насчёт роялей, на мой взгляд их 2:  то как антуанетта внезапно нашла брата и как холмс догадался искать фокусника (''где-то я это все уже видел: фокусы, музыка... Так это ж мсье меллер!). И пара моментов, которые я не смогла понять: откуда мадлен собиралась возвращаться во францию, куда и почему пропадала обезьянка и как лефевр рассчитывал получить страховку за театр. Но, повторюсь,это все мелочи, фик - просто чудо.
:wub:


Вы здесь » Наш Призрачный форум » Законченные фики с низким рейтингом » Еще одна рукопись с чердака дома на Бейкер-стрит