Глава 7
Кристина слушала комиссара примерно с теми же эмоциями, что и весь собравшийся в комнате народ. Тот, впрочем, говорил недолго, что облегчало девушке задачу «вести себя как все». Все бы ничего, но уходя, комиссар увидел вбегающего в здание Шальве и, воспользовавшись возможностью загладить явно неблагоприятное впечатление, произведенное столь коротким отчетов, быстро сказал:
- А, вот идет следователь Шальве – если есть вопросы, то вы можете задать их ему!
После этих слов комиссар быстро ретировался. В коридоре, как он и ожидал, он столкнулся с Шальве, но то, что произошло дальше, было для него совершенно неожиданно:
- А, комиссар! Пройдемте в кабинет, мне нужно вам кое-что рассказать!
Если вспомнить, что в письме не было никаких угроз, то действия Эжена Шальве казались вполне логичными. Однако, идя к кабинету вместе с упирающимся комиссаром, Шальве вдруг вспомнил, что оставил письмо дома. Странно, что в его руках был девственно чистый конверт. Но чистый ли? Он с удивлением увидел, как на листе бумаги проступают следы какой-то надписи. Коридор был длинноват, поэтому надпись проявилась еще до того, как мужчины дошли до двери. Едва прочитав свежеобъявившуюся часть письма, Шальве застыл, как вкопанный.
«Вы же не думаете, месье, что я не предвидел варианта, при котором вы пойдете в участок? Или все так плохо, что полиция искренне считает меня, Призрака Оперы, идиотом?»
Все мурашки мира, казалось, прибежали к Шальве в ту страшную секунду, когда он осознал, на что способен пойти человек, которому уже нечего терять. Возможно, у старого человека слишком сильно разыгралось воображение от двух, в общем-то, нейтральных предложений… Но Эжен Шальве мгновенно представил, как в окно кабинета влетает человек в черном плаще и совершает два хладнокровных убийства (нет, это я не про Бэтмена). В итоге, наконец отвечая на вопросы явно встревоженного комиссара, Шальве проговорил:
- Я просто подумал… а что, если отстать от этого Призрака?
Заметив выражение лица комиссара, Эжен Шальве испугался и потащил начальника в кабинет, явно не желая получить выговор в коридоре. Что ж, ему повезло с тем, что тот не особенно сопротивлялся. Но в кабинете комиссар начал говорить сразу, Шальве даже не сразу успел закрыть дверь:
- Что вы несете, месье следователь? Вы захотели уйти в отставку на старости лет? Есть куда более нормальные способы для того, чтобы закончить карьеру, не вынуждайте меня делать из вас посмешище!
Переждав бурю со стороны начальства, Шальве преградил комиссару путь из кабинета и наконец заговорил:
- У меня есть теория, комиссар. Согласно этой теории, Призрак Оперы не выдержит забвения, которое не минует его лишь в том случае, если мы не оставим его в покое.
Последовательно и четко излагая комиссару свои мысли, Шальве быстро добился адекватной реакции начальства:
- Думаю, тебе стоит поговорить с мадемуазель Даае, я заметил ее здесь, когда уходил. Уходил я, между прочим, для того, чтобы дальше отвечал ты!
Хотя в кодексе, избранном Эженом Шальве как основой его жизни, был пункт «не злить начальника», он не сдержался:
- Как я могу отвечать без подготовки и в выходной?
Начальник же пожал плечами и, чувствуя за собой некоторую вину, направился за Кристиной.
Но ее в комнате уже не было…
Едва комиссар покинул комнату, Мег развернулась к подруге, лицо которой моментально стало напоминать зеркало, с которого стащили покрывало. Чисто и ярко оно отражает то, что стоит напротив него. Точно так же и Кристина – перед ней словно находился он, злой и страшный, в целом даже более ужасный, чем тогда, в подвале.
Мег, конечно, не была профессионалом в чтении мыслей по выражению лица, но то, что явно что-то не так, она не заметить просто не могла. Схватив подругу за руку, она немедленно вывела ее на улицу. Мадам Жири осталась в здании, даже не посмотрев вслед уходящей дочери и, видимо, задумавшись о чем-то своем.
Кристина тоже шла задумчиво, не обращая внимания на вопросы подруги. Ее не удивляла готовность, с которой Мег пыталась помочь. Сама Мег, кстати, сильно этому дивилась и даже думала, что в случае чего она сможет работать сестрой милосердия или сиделкой. И вроде нельзя сказать, что она простила Кристине ее скрытность и обман (с маской), но все же, все же…
- Мег, мне нужно побыть одной, иначе я не смогу собраться с мыслями.
Мег уязвленно посмотрела на подругу, но та явно не была настроена на непонимание. Кивнув в знак прощания, Кристина пошла в направлении, которое, как помнила Мег, вело в сторону кладбища. Решив, что подруга будет придерживаться этого направления и дальше, Мег вернулась в участок и столкнулась с выходящей оттуда матерью:
- Мама, все уже закончилось?
- Где Кристина? – вместо ответа спросила мадам Жири.
- Пошла на кладбище, - неуверенно пробормотала Мег.
Мадам Жири тут же развернулась, возвращаясь в здание. Если бы Мег знала, что мать пошла докладывать об этом следователю и комиссару, она бы непременно исправилась и сказала «пошла в сторону кладбища», но… В общем, служители закона, получив информацию, тут же сели в карету и покатили на кладбище, не думая, что Кристина могла пойти куда-либо еще.
Инстинктивно направившись к кладбищу, Кристина забыла, что он может достать ее и там. Но услужливая память довольно скоро заставила девушку в растерянности остановиться на перекрестке. Ей так нужно было разобраться в собственных мыслях! Однако, вокруг не было ни одного человека, который бы мог ей помочь. Возможные любители оперы не узнавали в потерянной и отстраненной девушке юную, пропавшую всего несколько дней назад, диву. Тут надо бы Кристине осадить свои мысли, вспомнить, что все было не раз пересказано в газетах, но от настолько запутавшегося человека трудно ожидать рассудительности:
*Dream Theater - Wither*
So I wither
And render myself helpless
I give in
And everything is clear
I break down
And let the story guide me
Где, где Призрак, когда он так необходим?
Что ж, внимание к себе Кристина определенно привлекла – прохожие удивленно оглядывались на девушку, запевшую посреди толпы, на перекрестке важных дорог. В ее руках не было ничего, куда можно было бы опустить монету, да и нельзя вообще было уверенно сказать, что певица была бедна. Но все же, случись это несколькими столетиями ранее, к Кристине, возможно, кто-то и подошел бы. А теперь все лишь поднимали взгляд и уходили, стыдясь даже больше, чем сама девушка.
Видя, что никто не в силах преодолеть себя и подойти к ней, Кристина заплакала. Она могла рыдать, как ребенок, но у нее не хватало сил, слезы лились беззвучно. Понимая, что на плачущую девушку тем более внимания никто не обратит, она побежала туда, где было меньше народу. И надо же было так случиться – эта дорога привела ее к Нотр-Дам. Тут она могла ничего не бояться и снова идти в ту же исповедальню. На ее счастье, священник там был все тот же. Увидев Кристину, он сразу пригласил ее на исповедь, понимая по одному ее виду, что случилось что-то еще.
- Простите, святой отец, мое поведение в прошлый раз… - начала Кристина.
- … не оскорбило Господа, - прервал ее священник. – Говорите же, дитя мое.
Почувствовав ту же легкость, что и ранее, Кристина излила свою душу. Однако, заканчивая, она не смогла сформулировать ни одного вопроса, как бы священник ее не ободрял. Казалось, возникшая стройность мышления исключала все вопросы. Это было не так, Кристина не знала, что ей делать – но четкие вопросы не приходили ей на ум.
В итоге Кристине пришлось уйти, уступая исповедальню другим, так и не задав ни единого вопроса. За стенами Нотр-Дам ничего не изменилось, она медленно ступала по улицам, надеясь на то, что все еще может что-то сообразить, но все было тщетно. Сама исповедь оказалась бесполезной. Идя по вечернему мрачному Парижу, она уже не была такой смелой, но слова в какой-то момент перестали удерживаться, вылетая наружу:
*Dream Theater - Disappear*
Turn
I'll turn this slowly 'round
Burn
Burn to feel alive again
She
She'd want me to move on
See me
This place I still belong
Give chase
To find more than I have found
And face
This time now on my own
Меньше всего думая о том, чтобы пойти в холодный и пустой дом, где она жила, Кристина снова направилась к развалинам Оперы. Идти надо было недолго, но когда девушка оказалась на месте, она бессильно упала на какой-то большой камень, не желая больше ничего. А на этот раз рядом не оказалось никого из тех, кто мог ей помочь…
Никогда Рауль не чувствовал такой ненависти ко всем де Диаланам, которая пылала в нем сейчас. Это было на руку несдержанной красавице Одетт, на ненависть к которой у Рауля не оставалось уже никаких сил. Их, проще говоря, хватало только на легкую обиду, которая для такой девушки, как Одетт, помехой не являлась. Она успешно вытесняла из его мыслей Кристину, покоряя его абсолютной беззаботностью и уверенностью в себе.
Однако виконт этого не осознавал, слушая речь Людовика де Диалана, пространно объясняющего ему, как им удалось отхватить приличный кусок его состояния. Эти объяснения сводились к завещанию матери, которое якобы было утеряно, и обнаружили его де Диаланы, убираясь у себя в доме, примерно полтора месяца назад. Оформляя все документы, они все забегались и забыли уведомить Рауля, что третья часть его состояния должна уйти к ним.
Некоторое мошенничество было видно даже ребенку, но Рауля больше беспокоила не третья часть наследства, а требование, якобы оставленное в завещании – всегда помогать де Диаланам, что бы они ни делали. Эта весьма пространная формулировка превращала довольно богатого виконта в чуть ли не обычного человека, идущего по лезвию ножа. Разбирательства в суде превращались в весьма долгие процессы без всякой гарантии выгоды. Надо отдать родственникам должное – они мастерски его облапошили. Настолько мастерски, что у Рауля не было ни сил, ни особого желания с ними спорить.
Единственным, что теперь могло помочь ему в Париже, было его положение в обществе. И, разумеется, при женитьбе на Кристине оно явно подвергалось серьезным испытаниям на прочность. В любом случае им теперь нужно было лишь ждать, а именно этого Рауль боялся, понимая, что в случае промедлений с его стороны последуют действия с другой.
- Мне нужен телеграф, - пробормотал Рауль, когда дядя спросил его, чем он теперь может ему помочь.
Эдит тут же вызвалась его отвести. Они с Раулем медленно шли по городку. Рауль выглядел потерянным, Эдит же так и порывало что-то сказать. Дойдя до телеграфной станции, она не выдержала, встала перед Раулем и сказала:
- Есть еще кое-что, о чем папа тебе не сказал.
Виконт удивленно посмотрел на кузину, не представляя себе, что еще могли сделать с ним дорогие родственники.
- Твое положение будет гораздо лучше, если ты женишься на Одетт и увезешь ее в Париж. Мы в большом долгу перед ее семьей, и ты – наш единственный способ оплатить долг.
Не успел Рауль разгневаться по-настоящему, как Эдит добавила:
- Она, кстати, дочь довольно состоятельных людей, положение в провинциальном обществе у нее есть, по мне, так это всяко лучше какой-то безродной оперной певички…
Услышав слова «безродная оперная певичка», Рауль оттолкнул кузину так, что та упала на землю и решительно зашел в телеграфную станцию. Поднимаясь и отряхиваясь от земли и пыли, Эдит понимала, что своего она добилась и кузен принял ее слова к сведению. Не чувствуя на него никакой злости, она быстро пошла домой одна, не дожидаясь Рауля.
Тот же, ворвавшись на станцию, застыл перед телеграфистом, не зная, что и сказать в телеграмме. Он опустился на шаткий стул, обдумывая самые разные конструкции слов. Наконец, он подошел и продиктовал:
«Кристина вынужден сообщить разрыве помолвки ты свободна делать что угодно подробнее когда буду Париже если будет нужно тчк Рауль»
Едва отправив телеграмму, он пожалел, что высказался именно так, но решил, что пока не станет действовать дальше и решительно вышел на улицу. Направившись к поместью де Диаланов, он попробовал убедить себя в том, что все не так плохо. Увидев родственников и Одетт на улице, он даже улыбнулся – в чем-то самоубеждение сработало неплохо. По крайней мере, ненависть больше не застилала его глаза, давая судить обо всем более-менее объективно.
Обескураженный отсутствием Кристины следователь, поспешно оставленный комиссаром на растерзание вопросами работников Оперы, выходил из участка с непреодолимым желанием вновь посетить развалины театра для того, чтобы хотя бы попытаться еще что-то там поискать. Он твердо решил все-таки встретиться с Призраком, но сидеть сейчас в бездействии не мог. Решив исполнить свое желание, он, однако, вспомнил, что оставил письмо дома, и изменил план действий.
Тем временем на письме, которое на самом деле было у Евгении, тоже проступила фраза «Вы же не думаете?..», которую девушка увидела, случайно взяв письмо в руки. Света фонарей вполне хватало для того, чтобы разобрать слова. Опасаясь за отца, Евгения мгновенно побежала домой, надеясь найти там отца.
А Призрак, не думая, что Кристина могла куда-то уйти, направился к ее дому.
Так девушка осталась лежать на холодном камне, никто не подходил к ней и не пытался ей помочь, особенно те, у кого был повод что-то подобное сделать… Видя в этом некоторую волю судьбы, Кристина уснула.
Очнулась она в больнице.
____
:dn:
Отредактировано Via Diva (2012-12-11 02:46:03)
