II Проклятый

Солнце клонилось к закату. Окрашенное в багрянец небо отражалось в спокойном море вместе с проявившейся половинкой луны. Граница между морской гладью и гладью небесной была почти неосязаема. В воде не отражался только огромный фрегат, казавшийся довольно старым. Все на нем действительно было обветшавшим, дерево – прогнившим, паруса – истрепанные суровыми штормами. Стекла иллюминаторов кормовой каюты были покрыты сетью мелких трещин. Там же, на корме, была прикреплена позеленевшая широкая полоса меди, на которой уже не были видны когда-то четкие буквы. Да и как бы ни именовался этот мрачный фрегат на самом деле, он имел сомнительную репутацию у моряков под названием «Летучий Голландец».

Самым странным было то, что на палубе не было ни души. Пустовали бак, ют, шканцы. И если бы даже кто осмелился спуститься в кают-компанию или кубрик, то обнаружил бы только пустоту и звенящую, пугающую тишину. Изредка в каком-то темном пыльном углу что-то тихо посвистывало и завывало, а у штурвала слышались тяжелые вздохи. За это «Летучий Голландец» и получил среди бывалых моряков статус корабля-призрака. А в самых дальних и мрачных закоулках трюма по углам валялись высохшие, ставшие скелетами тела несчастных смельчаков-матросов, отважившихся ступить на борт проклятого корабля в надежде постигнуть его тайны и пойманных намертво захлопнувшимся люком. Да и корабли, с которых были те матросы, недолго еще плавали после встречи с «Голландцем». Страшная месть фрегата, казавшегося одушевленным. Месть за его же ошибки из прошлого…

Тем временем солнце закатилось, небо потемнело, зажглись первые звезды. Из-за наплывшего облачка показалась луна, осеребрив море дорожкой отражения. А у штурвала фрегата едва заметно замерцало, и проявился слабый, едва заметный расплывчатый силуэт. Зависнув неподвижно, мерцающее облачко стало ярче, четче и приняло облик мужчины лет пятидесяти в старом камзоле, потертых сапогах и помятой треуголке, с растрепанной гривой, слегка тронутой сединой. Этот призрак, проведший на фрегате в своем незавидном положении не один десяток лет, оставался с виду таким же, как и в тот роковой день. День, который навсегда изменил его жизнь, если можно было так назвать то жалкое существование в качестве бледной тени, проявлявшейся только в лунном свете в ночь после очередной катастрофы, даже если проклятие его корабля не было причиной крушения…

«Голландец» неспешно шел по ветру. Полупрозрачное лицо тени приобрело грустно-задумчивое выражение, перед остановившимися на море глазами вставали картины прошлого. Его прошлого…

***

Он был уроженцем Голландии и при жизни носил имя Филиппа Ван дер Деккена. Детство он помнил смутно, то счастливое время, беззаботно проведенное за веселой возней в саду фамильного имения и шумными спорами с приятелями, нередко кончавшимися драками. Впрочем, он быстро повзрослел и посерьезнел, сохранив, однако, безрассудную храбрость и острый язык.

Окончив академию, он поступил на морскую службу. Будучи тогда отличным офицером, он быстро получал повышение за повышением и спустя несколько лет стал капитаном. За короткие, но частые промежутки между рейдами, он сблизился с одной хорошенькой девушкой. Однако, когда он наконец решился сделать ей предложение, его корабль должен был отправляться в длительное плавание. После недолго совещания влюбленная пара решила, что три года рейда станут отличной проверкой их чувств. Он сдержал свою клятву верности, но по возвращении обнаружил, что его возлюбленная уже два года как вышла за другого. Это толкнуло его на отчаянный шаг…

В тот день, узнав печальное известие, он вернулся на фрегат мрачнее тучи. Команда, уважавшая своего сурового, но справедливого капитана, почуяла неладное. Заперевшись в каюте, он что-то сосредоточенно и угрюмо обдумывал. Поздним вечером, наконец, он вышел, с оглушительным треском захлопнув за собой дверь, обратив тем самым на себя внимание всей команды, собравшейся на верхней палубе. Слегка пошатываясь, он подошел к штурвалу и окинул матросов тяжелым, хмурым взглядом. По толпе пробежалась неуловимая волна шепота. Матросы удивлялись тому, что он капитана, обычно не пьющего, сильно несло ромом. Он оборвал разговоры револьверным выстрелом, швырнул вахтенному свернутый кусок черной ткани и отдал приказ поднять «Веселого Роджера»…

Спустя несколько лет он стал грозой морей, грабя и топя корабли, бесчинствуя в портах и предаваясь жутким развлечениям. Его фрегат нарекли «Летучим Голландцем» за стремительные кровопролитные налеты на военные и торговые суда. Суровой муштрой он добился того, что пираты в его команде были настоящими «чертями» - бесстрашными умельцами, управляющиеся с парусами в рекордные сроки, и отчаянными головорезами, никого не щадившими. Во время авралов, да и не только, матросы насвистывали разухабистые мотивчики, но чаще всего они дружно горланили особо полюбившуюся в те времена пиратам песню:

«Пятнадцать человек на сундук мертвеца,
Йо-хо-хо, и бутылка рому!
Пей, и дьявол тебя доведёт до конца.
Йо-хо-хо, и бутылка рому!

Их мучила жажда, в конце концов,
Йо-хо-хо, и бутылка рому!
Им стало казаться, что едят мертвецов.
Йо-хо-хо, и бутылка рому!

Что пьют их кровь и мослы их жуют.
Йо-хо-хо, и бутылка рому!
Вот тут-то и вынырнул чёрт Дэви Джонс.
Йо-хо-хо, и бутылка рому!

Он вынырнул с чёрным большим ключом,
Йо-хо-хо, и бутылка рому!
С ключом от каморки на дне морском.
Йо-хо-хо, и бутылка рому!

Таращил глаза, как лесная сова,
Йо-хо-хо, и бутылка рому!
И в хохоте жутком тряслась голова.
Йо-хо-хо, и бутылка рому!

Сказал он: «Теперь вы пойдёте со мной,
Йо-хо-хо, и бутылка рому!
Вас всех схороню я в пучине морской».
Йо-хо-хо, и бутылка рому!

И он потащил их в подводный свой дом,
Йо-хо-хо, и бутылка рому!
И запер в нём двери тем чёрным ключом.
Йо-хо-хо, и бутылка рому!»

Впрочем, дело дошло до того, что из-за безмерной жестокости, кровопролитнейших расправ, абордажей и битв, отчаянного безрассудства, жесткой дисциплины и умения забористо и цветисто сквернословить команда прозвала своего капитана Деви Джонсом. Однако за всем этим он скрывал непреодолимую жажду мстить всему миру снова и снова за свое разбившееся счастье. Каждое сражение приносило ему особенное удовлетворение. На всяческие невзгоды со стороны судьбы и жизни он не обращал, казалось, никакого внимания их внешней легкостью их преодолевал. Но однажды он превознес свои возможности слишком высоко…

В тот день было ровно пятнадцать лет, как он стал пиратом. Пятнадцать лет, как он потерял веру в чистоту любви и веру в людей. Настроение у него было хуже некуда, к тому же за бортом разыгрался сильный шторм. Шквальный ветер трепал флаг и спущенные паруса, волны перекатывались через палубу. Буря настигла «Голландца» по жестокой иронии судьбы у мыса Доброй Надежды. Несмотря на шквал, обозленный капитан отдал приказ идти на всех парусах. Его старпом попытался возразить, но даже не успел договорить. Сабля вышла из спины, и тело упало, заливая кровью палубу. Он окинул презрительным взглядом собравшуюся команду, как бы говоря «Что, неужели найдутся еще смельчаки?», и повторил приказ. Еще двое матросов бросились было вперед, говоря, что тогда корабль, ведомый ветром, разобьется о прибрежные скалы. Он лишь разрядил два пистоля с еще более презрительным выражением лица, дико расхохотался и разразился гневной тирадой с множеством «изысканных» морских ругательств о том, что такому «великому» фрегату как «Летучий Голландец», прославившегося также исключительной быстроходностью, «легкий дождик» и «слабый ветришко» не помешают пройти «такой пустячок» как «какой-то мыс» и что он, «будь он проклят», пройдет его любой ценой, хотя бы «отдав душу», чтобы не посрамить честь корабля. В тот момент, когда он промолвил последнее слово перед притихшей командой, сильнейший порыв ветра сорвал «Веселого Роджера», густые тучи озарила молния, вспыхнул висевший у дверей капитанской каюты фонарь, и невесть откуда взявшийся голос громогласно поведал, что довольно жесткому капитану бесчинствовать в морях, что в тот день он уже погубил троих безвинных, хотевших спасти не только свои жизни, что последствия шторма не станут гибельными для команды, но капитан, превознесший себя выше всего допустимого, понесет заслуженную кару, определенную им самим. На это обезумевший пират рассмеялся еще сильнее и ехидно крикнул, что все это лишь пустые разговоры. После маленькой паузы, голос, ставший внезапно мягким и женским, спокойно спросил: «Ты мне не веришь?». Капитан безмолвно замер. Меж тем, голос поведал ему, что та из-за которой он кардинально изменил свою жизнь, была выдана замуж по расчету и, в конце концов, не выдержав жизни без любви и навечной разлуки с любимым, спустя месяц после его возвращения из рейда наложила на себя руки. Когда стихло последнее слово, полыхнула молния, ослепив всех. Вновь обретя способность видеть, он обнаружил, что непогода стихла, команда в безопасности добирается до берега, а сам он принял облик жалкой тени, неразлучной со своим последним пристанищем – кораблем…

***

Вместо эпилога

Темное ночное небо по-прежнему оставалось чистым. Вокруг лунной дорожки на поверхности серебрились звезды. «Голландец» по-прежнему неспешно плыл куда-то, ведомый ветром. Не управляемый никем, кроме стихии, корабль бороздил морские просторы вот уже сорок лет. А в ту ночь фрегат стал таким же призраком, как и его капитан, разве что более материальным. Ранее бывшее пиратским, судно играло теперь другую роль – что-то вроде контролера океана. Идя по зову тех сил, что обратили его сорок лет назад, «Голландец» искал суда, на которых или были слишком жестоки, или предавались чрезмерной праздности, или нарушали свой долг. Если на корабле была честная команда, то ему ничего не угрожало. Но если же нет, «Голландец», ставший вестником карающего, приносил с собой бурю и стирал такой корабль с лица земли…

Тень на палубе по-прежнему оставалась у штурвала. Там же, где и в ту ночь. Для него это был особый день. Пятьдесят пять лет, как он стал пиратом, и сорок – привидением. Сорок лет у штурвала, не имея возможности перемещаться. Ему иногда казалось, что он, если можно так сказать, живет одной жизнью, а его корабль – сам по себе, совсем другой, что, впрочем, так и было. За все это время, проведенное в размышлениях, он много думал о том дне, о том голосе и о тех речах, которые этот голос вел. Он уже давно сожалел о содеянном, осмыслив тогдашнюю пропасть между ним и правым и делом, но не к кому было обратиться и уже ничего нельзя было изменить. Он сам выбрал себе подобную участь…

Горизонт посветлел, до восхода оставалось совсем немного времени. Корабль все так же плыл, но тень капитана у штурвала начала медленно бледнеть и растворяться в утреннем тумане, пока не исчезла совсем. Но хотя пропала его тень, он сам все еще был там, у штурвала, не в силах сдвинуться с места, пусть и невидимый, но видящий, пусть и неслышимый, но слышащий. Он сам выбрал себе подобную участь. Навсегда. Корабль будет плыть вдаль, исполняя свой долг, а он, искупая свою вину, будет неразрывно идти за ним, вслед за «Голландцем»…

26.06.2012 – 14.07.2012, 00:30

Отредактировано Skata (2012-07-17 13:14:41)