Название: Неизданный фрагмент из записок доктора Ватсона

Автор: Murkin

Рейтинг: G

Пейринг: Холмс/Ватсон

Основа: - фильм Шумахера

Жанр: POV

Размер: мини

Саммари: - Что вы думаете об этом, Ватсон? – спросил меня Холмс, когда виконт де Шаньи откланялся и  дверь за ним закрылась.

Диклеймер: честное слово – мне ничего не перепадет, а все права на персонажей даже не знаю у кого именно.

Маленькое предупреждение от автора: - знаю, что все туфта и шито белыми нитками. Но уж как-то оно само собой из души выпелось.

- Что вы думаете об этом, Ватсон? – спросил меня Холмс, когда виконт де Шаньи откланялся и  дверь за ним закрылась.
- Удивительнейшая история, Холмс, - ответил я, находясь под впечатлением странного рассказа молодого французского аристократа. – Даже не верится, что в наше время может происходить нечто подобное.
- Да, история необычная, - согласился Холмс. – Сцепление столь странных обстоятельств… Одна трагедия породила другую…
- О чем вы, Холмс? – удивился я. – Наоборот, все закончилось счастливо – мужество мадемуазель Дайе не только спасло жизнь ее будущему мужу, но и позволило ей самой выбраться из логова этого несчастного безумца, устроившего пожар в Опера Популер! Не можете же вы жалеть маньяка, пытавшегося таким диким образом добиться любви бедной девушки?
- Нет, мне его не жалко, - задумчиво ответил Холмс, откинувшись на высокую спинку кресла миссис Хадсон. – Я думаю о том, что привело его к такому странному существованию.
- Как что? – снова удивился я. – Детство, проведенное в цирке, где его показывали за плату как дьявольское отродье, унижения, побои... Вполне возможно, что несчастный ребенок, каждый день слушая что он – исчадие ада, да еще обладая столь жуткой внешностью - и впрямь возомнил, что по праву стоит вне человеческих законов. Прибавьте к этому жестокое обращение, доведшее несчастного до убийства, вспомните, что, выросши среди цыган, он совершенно не мог жить в обществе нормальных людей, что никто никогда не учил его ничему хорошему, в конце концов – он просто не слышал ни от кого ласкового слова! Как доктор я вам говорю…
- Да-да, дорогой Ватсон, - перебил меня Холмс, - как доктор вы все сказали правильно, вот только… Откуда виконт узнал такие подробности о детстве Призрака?
- Как откуда? – оторопел я. – От мадам Жири! Не хотите же вы сказать…
- Да, мадам Жири… - задумчиво протянул Холмс, машинально постукивая трубкой по подлокотнику кресла. – Ватсон, вы не находите ничего странного в ее рассказе?
- Странного? – задумался я. – Да, мне показалось странным, что она могла так долго скрывать беглеца в столь людном месте – и никто ничего не заметил. Ведь она должна была носить ему еду, воду… И так несколько лет!
- А вас не удивило, что она вообще предоставила ему это убежище? Представим, что девушка ее возраста, в котором романтические настроения превалируют над разумом, сочла справедливой смерть жестокого тюремщика  и даже не закричала и не убежала при виде убийства (судя по рассказу виконта, у мадам Жири железные нервы). Представим, что она не растерялась и, движимая добрыми побуждениями, помогла спастись несчастному мальчику, за которым гналась полиция. И что дальше? Ватсон, что бы вы сделали на ее месте?
- Попытался бы расспросить – есть ли у него семья, родители, друзья... Возможно, его похитили – тогда можно незаметно увезти его из Парижа, вернуть родным…
- А если он скажет, что ни друзей, ни семьи у него нет?
- Тогда можно обратиться к священнику. Сколько я знаю – католические священники обязаны хранить тайну исповеди?
- Да, а еще у юной балерины есть много знакомств  в театральной среде, среди которой легко скрыть кого угодно… Да хоть загримировать, в конце концов! Через месяц-другой страсти поутихнут, и наш беглец легко покинет Париж – один либо с какой-то бродячей труппой, но нас уверяют, что (скажем так) очень небогатая ученица балетной школы предпочитает несколько лет прятать незнакомого человека в театре, причем никто об этом не знает! Полноте, Ватсон!
- Но тогда… Зачем мадам Жири солгала виконту?
- Интересный вопрос. Ватсон, а почему она вообще так радеет о нашем Призраке? Почему ее волнует его судьба, почему она помогает ему, защищает, прикрывает, даже рискуя собственным положением в театре, если он всего лишь случайный знакомый, пусть знакомство и состоялось при весьма трагических обстоятельствах? Почему сам Призрак так уверен в мадам Жири, хотя отлично знает, что она в курсе всех его проделок, в том числе и откровенно безобразных?
- Но, Холмс…
- Посмотрим с другой стороны. На попечении мадам Жири – несколько десятков молодых танцовщиц и хористок, она следит за их занятиями, поведением, времяпровождением – фактически заменяет им мать. Дирекция театра полностью доверяет ей – и недаром: строгость и твердые принципы у этой женщины сочетаются с добротой и хорошим воспитанием. Хорошим воспитанием, Ватсон! Слишком хорошим воспитанием для выпускницы балетной школы! И в то же время мадам Жири не только терпит в театре опасного безумца, но и заботится о его интересах. Заботится даже больше, чем сам Призрак! Как вы думаете, Ватсон - почему?
- Возможно, - неуверенно начал я, - у этой женщины – сильный материнский инстинкт… Когда-то она спасла несчастного, преследуемого законом мальчика, и ей до сих пор кажется, что она должна его защищать!
- Нет, Ватсон, нет. Можно, если хотите, усомниться в здравомыслии мадам Жири (хотя, по-моему, она очень умная женщина), но не стоит забывать, что она не только была в курсе романтических чувств нашего Призрака, но даже отчасти содействовала им! Согласитесь, это как-то плохо сочетается с вашей версией о том, что она считала его ребенком.
- Да, - согласился я. – Она не считала Призрака ребенком, но не забывайте – она считала его гением, то есть существом высшего порядка!
- Да, это несомненно. Но, Ватсон, не забывайте и о том, что она знала и о темной стороне нашего «гения»! И при этом не боялась ни за себя, ни за свою дочь, ни за мадемуазель Дайе, ни за других девушек! А ведь мадам Жири и в самом деле добра и сострадательна, а к мадемуазель Дайе относилась почти как к родной дочери. И при этом не видела ничего ужасного в том, что та подпала под власть темного проходимца, обманщика, убийцы и безумца!
- Но ведь в конце концов мадам Жири выдала тайну Призрака и указала виконту путь к его убежищу!
- Нет, Ватсон, - покачал головой Холмс, - все гораздо сложнее. Что на самом деле рассказала мадам Жири? Трогательную историю из своей молодости, не подтвержденную ничем, кроме ее слов. А путь к жилищу Призрака… Ватсон, да она направила виконта прямиком в ловушку!
- Но мадам Жири не могла знать…
- Могла, Ватсон. И наверняка – знала. Вспомните – она не пошла дальше первого подвального этажа, а главное – запретила идти туда своей дочери, велев задержать преследователей. Мадам Жири вообще много знала – и про тайный проход за зеркалом, и про зеркальную «комнату пыток», из которой  спасла виконта во время маскарада. Нет, Ватсон, мадам Жири не предавала Призрака!
- Тогда я ничего не понимаю, - признался я.
Холмс отложил трубку и задумался, глядя на пламя в камине.
- Ватсон, - наконец сказал он, - вы верите в то, что Призрак почти пятнадцать лет просидел у себя в подвале?
- Нет, - решительно ответил я. – Это противоречит человеческой природе. Пятнадцать недель – и то трудно провести в таком добровольном заточении.
- Да, - кивнул Холмс. – Впрочем, мадам Жири и не утверждала этого. Если виконт правильно передал нам ее слова, то она сказала что-то вроде: «В детстве он играл здесь, а теперь творит искусство». Между ребенком и тридцатилетним мужчиной – огромная, ничем не заполненная пропасть…
- Холмс, - робко начал я, задумавшись на мгновение, - а вам не кажется, что эта фраза про детские игры указывает на то, что мадам Жири познакомилась с Призраком гораздо раньше, чем она утверждает?
- Кажется, - согласился Холмс, энергично хлопнув ладонями по подлокотникам кресла. – Ватсон, как вы думаете, когда на самом деле Призрак поселился в театре?
Я слегка задумался.
- Примерно за три года до катастрофы. Помните, виконт говорил, что Карлотта жаловалась, что последние три года в театре постоянно происходят какие-то странные инциденты.
- Браво, Ватсон! – восхитился Холмс. – Да, ваше предположение весьма правдоподобно. Конечно, Призрак некоторое время мог скрываться, ничем не показывая своего существования, но, учитывая характер нашего героя, а также его непонятную неприязнь к синьоре Гуадичелли (проявившуюся, заметьте, задолго до того, как он вошел в контакт с мадемуазель Дайе) - пожалуй, я склонен согласиться с вами.
- Подождите, Холмс, - вконец запутался я, - но ведь мадемуазель Дайе утверждала, что слышала Ангела Музыки с тех пор, как поселилась в театре!
- Вряд ли. Нет, я не думаю, что мадемуазель Дайе солгала, но давайте рассмотрим реальное положение дел. У нас есть семилетний ребенок, недавно потерявший отца, единственного близкого человека. Представьте себе мысли одинокой сиротки, живущей в закрытой школе, среди чужих людей… Как медик, вы должны знать, что дети, оказавшись в такой ситуации, часто придумывают себе воображаемого друга, так что совсем не удивительно, что маленькой девочке стало казаться, что она слышит Ангела - посланника любимого отца, обещавшего оберегать ее на этом свете.  Добавьте к этому артистический темперамент, ежедневные занятия музыкой, сам фантастический дух театра – и вот мадемуазель Дайе, даже повзрослев, искренне считает, что ежедневно общается с Ангелом, бездумно принимая свои фантазии за реальность. Знаете, Ватсон, как это ни странно, но мне кажется, что наш Призрак… не так уж и плох, и первоначально его чувства к мадемуазель Кристине были близки к родительским.
- Ну уж вы скажете, Холмс, - возмутился я.
- Да, я думаю, что когда он начал общаться в часовне с молоденькой балериной, у него вовсе не было в планах обмануть ее, воспользовавшись детской верой в обещание отца. Скорее он хотел помочь, поддержать такую же одинокую душу. Ну и, конечно же, врожденный артистизм не дал ему пройти мимо красивой сказки. И вот, услышав в очередной раз, как простодушная девочка рассказывает отцу про его Ангела, Призрак в конце концов решил сам стать этим Ангелом, поделившись с ней искрой своего дарования. Вот только он не учел того, что девочка повзрослеет, а сам он – далеко не Ангел, а живой человек.
- Слишком живой, - сухо заметил я. - Не забывайте, Холмс, что он душил людей удавками и превратил добропорядочный музыкальный театр в какой-то жуткий смертельный аттракцион.
- Да, вы правы, Ватсон… Кстати, насчет удавок. Как вы думаете, Ватсон, почему Призрак убил Буке?
- Возможно, Буке выследил его и стал преследовать…
- Хммм, - Холмс с сомнением покачал головой, - и только-то? Нет, нашего Призрака голыми руками не возьмешь. В лучшем случае он воспользовался бы одним из своих хитроумных приспособлений – и Буке рассказывал бы всем желающим, что Призрак, как и полагается, исчез у него на глазах; в худшем… В худшем случае Буке ничего бы не рассказывал, навеки сгинув в одной из ловушек. А тут – Призрак бросает труп прямо на сцену, даже не потрудившись снять удавку. Причем заметьте – перед этим  громко обозначив свое присутствие.
- Может, он хотел напугать мадемуазель Дайе? Или директоров театра?
- Зачем? Он и так озадачил их проделкой с мадам Карлоттой. Что еще нужно? Дирекция напугана, спектакль сорван, примадонна опозорена, мадемуазель Кристина – на первых ролях… По-моему, результат ошеломляющий, и вовсе незачем подкреплять его уверенностью, что в театре орудует форменный маньяк! А что касается мадемуазель Дайе – должен сказать, что Призрак легко нашел бы способ держать бедную девушку в постоянном страхе, не вызывая при этом отвращения.
- Но тогда в убийстве Буке вообще нет никакого смысла!
- И тем не менее он мертв… И погиб от той самой волшебной петли, про которую (вспомните, Ватсон) он знал задолго до трагедии!
- А ведь и в самом деле, - ошеломленно прошептал я, - Буке был первым, кто заговорил о пенджабском лассо… Откуда он мог о нем знать?
- Трудно сказать, Ватсон - здесь мы вступаем в область догадок. Можно предположить только то, что Буке раньше каким-то образом был знаком с нашим Призраком и узнал его, увидев (скорей всего, случайно) в театре. И, несомненно, решил извлечь из этого пользу для себя…
- А может, он, наоборот, хотел его разоблачить?
- Вряд ли.  Зачем тогда бегать по колосникам, если можно обратиться прямо в полицию? Все-таки человек, в совершенстве владеющий пенджабским лассо – весьма опасный противник. А Буке не только не боялся, но наоборот, вел себя весьма развязно - мадам Жири даже пришлось выгонять его из спальни хористок. Кстати, заметьте, Ватсон – мадам Жири тоже знала про волшебную петлю.
- Но Холмс, - возразил я, - она и должна была знать! Вспомните историю с цирком – Призрак уже тогда пользовался петлей!
Холмс задумчиво покачал головой.
- Ватсон, мы уже говорили о том, что в рассказе мадам Жири много несообразностей. Откуда мы знаем, что она не выдумала историю с убийством от начала до конца?
- Но зачем?
- Чтобы предостеречь виконта. Внушить ему мысль, что Призрак не остановится перед убийством, что чужая жизнь для него – сущий пустяк, и он не задумываясь уберет любого, вставшего у него на пути.
- А разве это не так?
- Не совсем, Ватсон. Конечно, понятие о ценности человеческой жизни у Призрака весьма примитивно (недаром же он нашпиговал театр своими ловушками), но представлять его как хладнокровного убийцу тоже было бы неверно. Смотрите, что получается. Мадам Жири утверждает, что Призрак, будучи еще в весьма нежном возрасте, убил цыгана – задушил его веревкой. Кстати, Ватсон, не пенджабским лассо, а веревкой – бросать лассо сквозь прутья клетки весьма проблематично, не говоря уже о том, что надо иметь соответствующий навык. Как вы считаете – смог бы ребенок одолеть здорового взрослого мужчину?
- Тот мог быть пьян, - заметил я.
- Мертвецки? Сразу после представления? Сомнительно. Думаю, все было куда проще: мадам Жири, почувствовав жалость к несчастному ребенку, намеренно осталась после преставления. Затем, когда публика разошлась, а циркачи пошли спать (или, если угодно – пьянствовать), она тихо проскользнула к нему и убедила довериться ей. Думаю, это было нетрудно. Затем она открыла клетку (как именно, мы уже, пожалуй, никогда не узнаем, но думаю, что ключ висел где-то неподалеку) – и птичка выпорхнула на свободу. Кстати, Ватсон, как вы думаете, почему Призрак сидел в клетке?
- Наверное, пытался сбежать.
- Да, скорее всего. Теперь перейдем к Буке. Каким-то образом тот смог связаться с Призраком и разъяснил ему свои намерения. Встречаться в подвале он с ним по понятным причинам не захотел и назначил решительное объяснение наверху во время представления – так ему показалось безопаснее. И вот посреди спектакля Призрак громко объявляет, что он здесь. Буке идет за ним (по замыслу Призрака – в очередную ловушку), но в последний момент чего-то пугается и пытается убежать. Это совсем не входит в планы Призрака, рассчитывающего на «несчастный случай», и ему не остается ничего другого, как применить свою любимую «волшебную петлю». Но, задушив Буке, он даже не пытается инсценировать самоубийство: одно дело – заманить шантажиста в ловушку, и совсем другое – убить его своими руками. Единственное желание Призрака в тот момент – избавиться от трупа, потому он, не раздумывая, бросает его вниз прямо с петлей, вызывая ужас мадемуазель Кристины, решившей, что у Призрака, как говорится, «поехала крыша» от любви к ней. В конечном итоге, надо сказать, так оно и случилось.
- То есть вы хотите сказать, Холмс, что Призрак убивал только из самозащиты?
- Скажем так – не стоит считать его законченным маньяком. Тут скорее другое. Видите ли, Ватсон, жизненный опыт научил Призрака воспринимать внешний мир, как бы он ни был привлекателен для него,  как враждебную среду, к которой можно и нужно применять «предупредительные меры». Этот мир, частью которого была и мадемуазель Дайе, всегда отторгал его – так почему ж он должен играть по правилам, придуманным теми, для кого он – всего-навсего жалкий изгой? Кроме того, Ватсон, не забывайте, что наш Призрак – натура артистическая (порой даже чересчур), и, как всякий артист, он склонен воспринимать мир несколько… неадекватно.
- И вы находите это нормальным?
- Нет. Но  также не нахожу нормальными и те условия, в которых был вынужден жить этот несчастный человек.
- Но неужели для него не было никакого другого выхода, кроме как вести эфемерное существование и постоянно прятаться от людей?
- Я думаю, Ватсон, он достаточно долго пытался доказать – и себе и другим - что это не так. Что ни говори, но наш Призрак – очень сильный человек, и не в его правилах сдаваться без боя. Как вы думаете, Ватсон, что с ним стало после того, как мадам Жири спасла его из клетки?
- Трудно сказать, Холмс. Но судя по тем специфическим навыкам, которые он демонстрировал в Опера Популер, надо думать, он все-таки продолжил свою цирковую карьеру. Хотя, несомненно, в другом амплуа, - подумав, добавил я .
- В каком же, Ватсон?
- Может - иллюзиониста? Эта страсть к внезапным появлениям, исчезновениям, люкам, зеркалам, разного рода механическим устройствам… Кстати, сам жанр позволяет выступать в маске.
- Неплохо, Ватсон, неплохо. Несомненно, добрая мадам Жири тоже подумала об этом. В сущности, это одна из немногих профессий, где можно, не вызывая лишних вопросов, работать с закрытым лицом.
Несколько минут мы молчали. Я встал и подошел у окну. Сейчас, в пол-первого ночи, Бейкер-стрит была совершенно пустынна. Одинокий фонарь бросал на мостовую тусклое размытое пятно.
- Холмс, - тихо спросил я, - а что было потом?
Прежде чем ответить, Холмс аккуратно выбил трубку о каминную решетку.
- Этого мы не знаем, и, думаю, теперь уже никогда не узнаем. Призрак - очень талантливый человек, и, надобно сказать, таланты свои он довел до совершенства… И среди них немало опасных…
- К примеру, то же пенджабское лассо, - вставил я.
- Да, и оно тоже, - согласился Холмс. – Подумайте, Ватсон, всю жизнь он боролся за то, чтобы люди первым делом видели в нем человека, личность (и человека интересного, личность неординарную) – но все напрасно. Он был достаточно умен для того, чтобы понимать, что без маски – он прежде всего урод, любить которого, что бы он там ни мнил о себе и как бы не был хорош в других отношениях – никто не будет. Не знаю, Ватсон, но думаю, только гордость мешала ему пасть окончательно и превратиться в вульгарного монстра. В конце концов мадемуазель Кристина лишила его даже этого, и наш Призрак все-таки превратился в чудовище.
- Но она же его и спасла, - возразил я.
- Да, - совершенно серьезно согласился Холмс, - у мадемуазель Дайе тоже много талантов.
Я отошел от окна и сел в кресло.
- Знаете, Холмс… Вот вы говорите, что Призрака никто и не любил, и даже не мог полюбить, пусть так. Но мне кажется, что он все-таки вызывал очень теплые чувства, даже у своих врагов – вспомните, мсье де Шаньи отзывался о нем не только без ненависти, но даже с некоторой теплотой, и уж во всяком случае – с сочувствием. И мадемуазель Дайе – мне кажется, она испытывала к нему некоторое… притяжение, несмотря на то, что видела его лицо. И мадам Жири – вы сами говорили, что она заботилась о нем куда больше, чем он сам!
Холмс повернулся в кресле и внимательно посмотрел на меня.
- Ватсон, - наконец тихо спросил он, - сколько лет мадам Жири?
- Судя по рассказу виконта – около 40, может чуть больше. Не забывайте, у нее семнадцатилетняя дочь!
- А Призраку – около 30… Я думаю, Ватсон, отношения между Призраком и директрисой балетной школы Опера Популер гораздо ближе, чем это кажется!
- Не хотите же вы сказать, Холмс… - от возмущения я даже вскочил в кресле.
- Нет, Ватсон, - рассмеялся Холмс, - я вовсе не хочу сказать, что их отношения выходили за рамки дозволенного – во-первых, мадам Жири содействовала роману Призрака с мадемуазель Дайе, а во-вторых – не забывайте, что она совершенно не опасалась за свою дочь. Нет, между ними была связь совершенно другого рода.
- Но это значит…. – ошеломленно прошептал я.
- Да, Ватсон, это значит, что мадам Жири была близкой родственницей нашего Призрака, судя по всему – родной сестрой.
- Как? И все эти рассказы про цыган…
- А вот здесь трудно что-либо сказать… Я, пожалуй, склонен верить мадам Жири – уж слишком много боли было в ее рассказе – вспомните, она чувствовалась даже в пересказе виконта. Да и зачем ей было сочинять столь сложную историю? Проще было бы объяснить все какой-нибудь случайностью. Кроме того, Ватсон – вспомните поведение самого Призрака – даже виконт заметил, что снятие маски ассоциировалось у него не только с неудобствами, связанными с отталкивающей внешностью, но и с унижением. Наш герой, конечно, обладает весьма буйным нравом, но его реакция после того, как мадемуазель Дайе впервые сняла с него маску, переходит все границы разумного. Если он любил несчастную девушку – то должен же был понимать, что рано или поздно придется показать ей свое лицо! Нет, Ватсон, в тот момент перед ним ожили кошмарные воспоминания из детства, когда его уродство выставляли на потеху толпе, и ярость настолько затмила его рассудок, что он выместил ее на ни в чем не повинной мадемуазель Дайе. Кстати, Ватсон, вы заметили, что это был единственный раз, когда он обошелся с ней сколько-нибудь грубо?
- Погодите, Холмс. Давайте вернемся к мадам Жири. Пусть она и была балериной, но, как вы заметили, для выпускницы балетной школы у нее слишком хорошее воспитание. Что ни говорите, но она явно родом из приличной семьи. Как же тогда ее брат мог оказаться у цыган?
- Сложный вопрос, Ватсон. Тут есть несколько вариантов. Он, к примеру, мог сбежать из дома, его также могли и похитить, но тогда родные стали бы его искать, а найти ребенка с такой своеобразной внешностью весьма нетрудно. А родные у него были – помните, Призрак рассказывал мадемуазель Кристине про свою мать? Я склонен думать, что его семья пережила какую-то катастрофу – возможно, родители умерли, а родственники не пожелали заботиться о сиротах. Недаром же его сестра была вынуждена стать танцовщицей!
- Но в таком случае она сама позаботилась бы о брате! По всем расчетам получается, что ей на тот момент было не менее 16-17 лет, и судя по тому, что нам о ней известно, она вряд ли бросила бы бедного ребенка на произвол судьбы!
- Справедливо, Ватсон. Мадам Жири, несомненно, взяла бы на себя заботу о нем… если бы не была уверена, что он хорошо пристроен. Знаете, что я думаю, Ватсон? Вполне возможно, что мадам Жири до встречи в цирке никогда не видела своего брата.
- То есть как это, Холмс?
- Видите ли, Ватсон, рождение такого ребенка стало настоящей катастрофой для семьи. Бедный мальчик, вместо того, чтобы стать гордостью и надеждой своих родителей, стал для них обузой, вызывающей в лучшем случае жалость, уродом, которому придется всю жизнь скрывать свое лицо, чтобы не внушать людям ужас и отвращение.  Ватсон, представьте себе на мгновение  трагедию этих людей, размеренное существование которых  было навсегда перечеркнуто рождением, казалось бы, долгожданного сына…  Кроме всего прочего, они не могли не понимать, что их старшая дочь вряд ли сможет составить приличную партию в родном городе, и я считаю вполне вероятным, что ее отправили подальше от брата, к родным или в пансион.
- Дорогой Холмс, тут у вас явное противоречие: если она никогда его не видела, то не смогла бы узнать в цирке!
- Вы правы - может, она его и не узнала... Но в клетке было еще кое-что, что она могла бы узнать. Вспомните, Ватсон - маленькая игрушечная обезьянка, которую держал в руках несчастный ребенок! Обезьянка, которую когда-то давно она сама сшила и послала ему в подарок. Подумайте, Ватсон, что пережила бедная девушка, когда поняла, что это «дьявольское отродье», над которым глумится озверевшая хохочущая толпа – ее собственная плоть и кровь, сын ее родителей…
Я представил себе эту сцену и невольно вздрогнул. Несколько минут мы молчали.
- Ладно, Ватсон, - наконец сказал Холмс, решительно отложив в сторону набитую трубку, - уже поздно. Нам надо выспаться – утром  я ожидаю клиента, дело которого, я думаю, очень заинтересует вас. Хотите ознакомиться?
И он протянул мне письмо, пришедшее с вечерней почтой.

Отредактировано smallangel (2011-11-08 17:08:23)