***
На этом сбившийся ее рассказ прервали всхлипы и судорожные вздохи.
Предвосхищая развитие истерики, я протянул ей хрустальный бокал, наполненный прохладой покоя ледников.
Женские слезы, увы, один из необходимых, хотя и тягостных атрибутов сопутствующих психоанализу.
Что же, можно начинать формировать общую картину. В редуцированном состоянии сна бессознательное подавляемое всплывает и мы, наконец-то, последуем по «королевской дороге сновидений». Жаль, что в то же время включился механизм сопротивления - психика субъекта защищается второй линей обороны.
Я не говорила, не говорила никому, и не скажу, не скажу ему.. мелочь, глупая мелочь, стыдно признаться, это же такая мелочь – и страшно признаться, вдруг это на самом деле верхушка айсберга, который бороздит просторы океана, где над поверхностью воды.. опять, опять, опять… я не могу быть рядом с ней, не могу смотреть на нее, не могу даже и подумать о ней…не могу.. я стараюсь бороться с собой – и слава человеческому разуму, хотя в разуме ли дело? и в человек ли тому причиной? – что есть так много заменителей ее, что можно прожить без нее, нет, конечно, не совсем без нее, это же просто самообман, глупый, но удачный самообман…просто самообман, если это не похоже на нее – значит это не она, если это не выглядит как она – точь-в-точь как она – значит это не она, и если вкус как у нее – значит это тем более не она… Но к чему самообман, к чему эти уговоры, к чему этот такой старательный и безотчетный бег от нее – если она рано или поздно просто встречает тебя там, куда ты бежала в такой жажде – какая словесная ирония! – в такой жажде спасения…
Как сказать.. как объяснить.. как поведать.. как дать понять…
Я боюсь ее звука.
Я страшусь ее вида.
Я даже не решаюсь отведать ее вкуса.
Я боюсь воды.
Привычно поднеся пациентке успокоительной воды, я начал было раздумывать над направлением дальнейшего движения, как вдруг случилось для меня почти необъяснимое…
Когда ее тонкая рука в кружевной митенке резко откинула вуаль – словно поднялся занавес над немало занимавшей меня сценой ее скрытой до поры до времени жизни.
Впиваясь взглядом в лицо анализанта, ловя все то невысказанное, но очень важное, что она пока таила от меня, и, возможно, от себя самой, я проследил дорожки слез на ее фарфоровых щеках, вверх, вплоть до длинных слипшихся копьями ресниц, бледные губы с трагически опущенными уголками, излом бровей, классические черты лица …
Пока все было как всегда и тут…
О, мой бог!
Она вскинула на меня глаза…
С большим трудом, едва переводя дыхание, я пытался утишить бурю, что вскипела в моей груди.
Мужчина нехотя уступил место эскулапу.
Впору самому становится объектом - собственным анализантом.
Какие иллюзии, сны, сказки…
Причем здесь они?
Совсем не о том она вела речи, укутывая себя в ложь, словно в огромное снежное одеяло, вымораживая себя и все вокруг.
В глазах же этой женщины горел дьявольский огонь страстной, и, увы, совершенно неудовлетворенной натуры.
Пламя выжигало и ее самое и всю опавшую шелуху слов и объяснений.
Мы имеем дело с яростной сублимацией сексуального?
Вглядываясь в изображение ее солидного и такого обычного супруга, что столь явственно глядело на меня из ее раскрытого ридикюля, я понимал, насколько пациентке было трудно с ним.
Внезапно меня посетила мысль о костре инквизиции, что ждал бы ее всего каких-то пару веков назад, лишь за один этот огненный взгляд, воронкой затягивающий в омут страстей мужские, даже много испытавшие и изведавшие сердца.
Удивляясь причудливому ходу ассоциаций, я вновь обратился к успокоившейся пациентке:
- Можно считать, мадам, предварительную подготовку завершенной.
Со следующего сеанса начнется настоящая работа.
Больше вы не будете сидеть напротив меня, словно посетитель обычного врача или юриста.
Наиболее комфортно и спокойно во время проведения всестороннего анализа пациенты чувствуют себя расслабленно лежа на кушетке.
Ничьи сторонние взгляды не тревожат их.
Слова льются свободно и легко.
Вместо меня вас будет сопровождать в путешествии в собственном познании лишь мой голос...
Голос и вы сами…
Я почти переходил к гипнозу, когда в мерной тишине, не прерываемой даже тиканьем часов в гостиной, странно упали ее слова:
- Я уже была прежде в такой ситуации.
Довольно долго…
Почти всю жизнь…
Особенно в тишине ночи.
Ночь… Летом мне легче, летом ее почти нет, летом она не успевает втиснуться между закатом и рассветом… если бы было возможно, я бы ехала по миру – вперед, вперед за ускользающим днем, ловить его последние часы, и даже минуты – лишь бы никогда, никогда больше не видеть ночи… Но кто мне даст это сделать? Кто разрешит? Кто поймет?
И я остаюсь на месте. И я жду ее – раньше с ужасом, потом – со страхом, теперь уже – со спокойным принятием – она же все равно придет и не спросит моего желания… просто придет и расположится, как хозяйка – да и почему, собственно, как…она и есть хозяйка.. хозяйка этого мира, кто мы такие, по сравнению с ней – мотыльки, чьи жизни столько коротки, хрупки, незаметны и ничтожны? – придет и расположится в моем доме, в моей комнате, во мне…
Нет.. нет, нет… не надо.. это была плохая идея.. это была глупая, плохая идея… Нет…
Часы.. вы говорите, что это тикают часы…счастливые… вам кажется, что это часы.. Но разве вы не слышите? Разве вы не можете отличить сухое, безопасное тиканье от этого? Разве вы не слышите? Разве вы не понимаете?
Это капает вода!
Так она капает в темноте, глубоко внизу, под землей, там, где ее никто не видит – а кто видит, то поверьте, поверьте, в ту минуту думает совсем о другом, чем наблюдать за падающими каплями. Но он не знает, и даже не и не догадывается, что потом, через годы и расстояния именно эти капли и будут преследовать его – весь его век…весь… и я даже боюсь подумать…не смею и помыслить.. вдруг эти капли будут преследовать меня и там.. там… потом… в вечном сне, без пробуждения?
Капля рождается где-то наверху – вы не поверите, но у низа тоже есть верх, вы не поверите, потому что не видели – но я, я, я, я-то видела! – она рождается там, в темноте и тишине, а потом падает вниз, звездочкой, звездочкой, на которую не стоит, нельзя загадывать желание – падает в такую же темноту и тишину, но уже ту, из которой нет и не может быть возврата.
И я подхожу к этой темноте – и вглядываюсь в нее. И темнота возвращает мне мое лицо. Искаженное, в неверной ряби от вновь и вновь падающих капель – никто бы не узнал его, но я-то, я-то знаю, что это оно, оно, мое лицо, и сейчас, невообразимо искаженное, потерявшее все человеческие черты – оно все еще мое, нет, нет, оно еще более мое, чем когда-либо...
Отредактировано Hand$ome (2011-06-06 09:02:34)
Читаю, представляю, ух... Так и видятся темные сырые подвалы... Написано красиво, очень. appl Жду следующего сеанса, ой, то есть, кусочка)