Волшебная скрипка
Спальня выходила окнами в сад, который после прошедшего вчера снегопада напоминал сказочный лес. Ветви фруктовых деревьев и росшего среди них единственного дуба, на нижний и самый толстый сук которого летом вешали веревочные качели, сейчас были покрыты белой, сверкающей в свете взошедшей луны шубой. Сад затих, и его сладкую дрёму лишь изредка тревожило ленивое переругивание сорок, которых Густав днем кормил с крыльца.
Угомонился ветер, на время оставив свои отчаянные игры с флюгером: поднявший маленькую трубу жестяной музыкант теперь грустил в одиночестве, и его силуэт четко вырисовывался на фоне безоблачного неба. Несмотря на поздний час, в саду было светло, и весь мир окутало невидимое, но ощущаемое каждым живым существом дыхание Рождества.
Густав взобрался на стул и, прикоснувшись ладонями к морозному стеклу, пристально смотрел в окно. Он надеялся, что сумеет заметить среди деревьев белобородого старика верхом на ослике. Как только это случится, решил про себя мальчик, он тут же ляжет в постель и притворится спящим. Для верности он даже приплюснул к стеклу нос, но скоро недовольно отстранился: ноздри защипало от холода.
Ему так хотелось своими глазами увидеть, как волшебный дед проникает в его комнату! Папа с мамой говорят, что тот спускается по дымоходу. Если это правда, то как он туда помещается? Да еще и с мешком подарков? А еще сегодня в его комнате хорошо протопили камин, и Густав не на шутку беспокоился: не будет ли жарко Пер Ноэлю? И вдруг где-нибудь таится коварный уголек, который прожжет деду шубу, и тот, рассердившись, оставит Густава без подарка? А это было бы так скверно, потому что в этом году он загадал нечто особенное… Скрипку. Он хотел научиться играть на ней так же хорошо и красиво, как папа.
Тихо скрипнула дверь. И хотя Густав не видел вошедшего, он точно знал, кто это.
- Вот ты где! – послышался отцовский голос, в котором неуловимо, как взмах кошачьего хвоста, промелькнула ласковая усмешка. – Почему мой мальчик до сих пор не спит?
Большие теплые руки подхватили ребенка и подняли на воздух одним быстрым и осторожным движением. Через мгновение Густав прижался щекой к отцовскому плечу и обиженно засопел: ну почему взрослые никогда не дадут досмотреть до конца? Ведь он был уверен, что уж в этот раз точно удастся подкараулить Пер Ноэля и выяснить, как тот попадает в дом.
- Я смотрел в окно, - буркнул он.
Мальчик почувствовал, что отец улыбается.
- Я знаю, кого ты там высматривал.
- Кто тебе сказал? – Густав поднял голову и вопросительно заглянул в глаза отца, которые имели обыкновение несколько раз за день менять свой цвет от зеленовато-голубого к серому и наоборот. Вот сейчас они были похожи на кусочки яркой небесно-голубой глазури, которой мама часто покрывала кексы. И у самых зрачков - крошечные золотистые точки. А это значит, что у папы такое хорошее настроение, что лучше просто не бывает. Даже мама, когда видит его таким, сразу начинает улыбаться и произносит так смешно и ласково, нараспев: «Э-э-рик!»
- Я сам когда-то был таким же мальчиком, как ты, Густав. И точно так же ждал подарков и гадал, что же получу на Рождество. Но ни разу, ни разу мне не удалось увидеть, как подарок появляется в моей комнате.
- Да? Ни разу? – Мальчик был разочарован, но хотел это скрыть.
- Уверен, что ни один ребенок никогда не видел этого хитрющего старика. И знаешь, почему?
- Почему?
- Он ведь волшебник. Представь, если бы его могли видеть все. Исчезла бы тайна… Зато завтра, когда ты проснешься, тебя будет ждать сюрприз.
- Хочешь я скажу, что загадал? – спросил Густав и потерся носом об отцовский подбородок.
- Нет. – Папа покачал головой и сделал серьезное лицо, но его глаза отчего-то смеялись. – Пусть сегодня это будет только твой секрет. А завтра ты нам с мамой все расскажешь. Хорошо? – И, понизив голос, добавил: - Теперь давай-ка ложись в постель, пока сюда не пришел Пер Фуэтар. Он очень не любит непослушных детей.
Густав позволил себя уложить в кровать и еще какое-то время ворочался, устраиваясь поудобнее. В комнате было тепло и так тихо, что было слышно, как на каминной полке тикают часы, отсчитывающие минуты, оставшиеся до прихода праздника.
- Папа, расскажи мне сказку! – попросил мальчик, прикоснувшись к руке отца.
- Сказку? Мне казалось, сегодня мама тебе прочла не одну сказку и сейчас наверняка думает, что ты уже спишь. Разве ты не хочешь, чтобы поскорее наступил завтрашний день? – начал Эрик, уже зная, что его отговорка – только начало очередной совместной с сыном игры, пролог увлекательной и интересной обоим беседы.
Густав, названный в честь деда-музыканта, унаследовал от него не только имя, но и порывистый темперамент, страсть ко всему новому и неизведанному. Он слушал любые истории с жадностью, требуя еще и еще, и в его больших и темных, как у матери, глазах вспыхивали искры удовольствия.
- Ну пожалуйста!
- Хорошо. - Эрик сдался. – Какую историю ты хотел бы услышать сегодня?
- Я могу выбрать?
- Конечно. – Он улыбнулся ноткам возбуждения, проскользнувшим в голосе сына. Господи, как же Густав похож на него самого в детстве! И этот восторг, и воображение, способное в одно мгновение нарисовать перед мысленным взором целый мир с диковинными существами, и тяга ко всему таинственному, и любовь к загадкам… Как странно и остро, до покалывания в сердце, ощущать несомненное сходство с ним и в который раз со счастливой гордостью удивляться, что этот чудесный фантазер - твой сын, в котором одновременно смешались все тревоги и чаяния, опасения и надежда, и любовь, такая огромная, что может уместиться только в маленьком и невинном детском сердце. - Разумеется, ты можешь выбрать. О чем ты хочешь, чтобы я рассказал?
Карие глаза, такие темные, словно в них нет и не было зрачков, округлились, и Густав заговорщицки прошептал:
- О тебе.
- Обо мне? – Эрик усмехнулся. – Боюсь, малыш, моя жизнь не такая интересная, как ты думаешь.
- А я думаю, что она похожа на сказку, - убежденным тоном произнес ребенок…
- Кхм… Что?! – Эрик даже закашлялся от неожиданности. Уж на что, а на сказку его прошлая жизнь была похожа в последнюю очередь.
- Я говорил с мамой, просил ее рассказать о том, каким ты был раньше, а она ответила, что сама не знает. Но ведь такого не может быть! Она запретила мне спрашивать у тебя, а я не понимаю, почему… Тебе неприятно вспоминать?
Эрик молча погладил сына по мягким, сильно вьющимся на концах волосам, подумав о том, что иногда, вот как сейчас, проницательность Густава его пугает. Мальчик слишком глубоко чувствует других людей, даже таких закрытых, как его собственный отец, с воспоминаний которого до сих пор не сняты все замки и покровы.
Если бы ты знал, малыш, насколько ты прав! Как неприятно и больно вспоминать жизнь, в которой слишком долго не было никаких чудес…
- Значит, ты хочешь сказку?
- О тебе, - уточнил ребенок.
- Нет, Густав. Давай-ка я лучше расскажу тебе сказку об одном мальчике.
- Он похож на тебя?
- Возможно. Немножко.
- А мне будет страшно? – Густав блеснул глазами и поежился, на всякий случай натянув одело до подбородка, словно наделся при подходящей возможности юркнуть под него и укрыться от своих страхов.
Эрик улыбнулся.
- Вряд ли моя история испугает того, кто тайком от мамы лазал на заброшенный и пыльный чердак флигеля, где много паутины и пахнет мышами…
- Откуда ты знаешь? – Густав выдал себя с головой и тут же смущенно ойкнул.
- Мне положено все знать, ведь я твой отец.
- А мама?
- Я ей ничего не рассказал, чтобы не тревожить. Но все-таки в следующий раз, когда надумаешь что-нибудь подобное, скажи мне. Я составлю тебе компанию. И мама не будет волноваться. Договорились?
- Договорились! – Ребенок довольно улыбнулся, решив, что утром расскажет отцу о том, какие интересные и необычные вещи он нашел на чердаке. Какие-то гипсовые головы, старые рисунки, обрывки картин и полотен, а лучше всего была старинная шкатулка с обезьянкой на крышке, которая в лапках сжимала медные тарелки.
- А теперь сказку и – спать.
- Угу.
- Итак, слушай… - Эрик прикрыл глаза, воскрешая в памяти яркие картины его короткого детства. – В одном королевстве, далеко-далеко отсюда, в городе на берегу теплого южного моря жила-была семья. Отец был очень уважаемым человеком, а мать – самой красивой женщиной в городе, которая, к сожалению, часто и подолгу болела: у нее было слабое сердце. И у них был сын… Он любил играть в густом саду с большой собакой, которая была его единственным другом…
- Этот мальчик был такой, как ты? – вдруг спросил Густав, который, судя по всему, пытался в меру сил соотнести рассказ с реальными воспоминаниями отца.
- Что?
- Он тоже носил маску?
- Да, малыш. Он тоже носил маску… Но это не так важно…
«Нет, это важно. Это чертовски важно! - подумал он про себя. – Когда-нибудь, если ты захочешь, Густав, я расскажу тебе всю правду о себе и о том, зачем была нужна маска. Ты станешь старше и тогда ты сможешь понять своего отца, а сейчас я не смею нарушать покой твоей души призраками прошлого».
- Так… На чем я остановился? Ах, да… Этот мальчик часто играл с собакой в саду. Родители очень любили его. Отец занимался его образованием, подбирал нужные книги. Еще он купил сыну маленького пони, чтобы ребенок научился ездить верхом… А мама выучила мальчика игре на фортепьяно и скрипке. Она была талантливой исполнительницей, а ее сын оказался тоже способен к музыке, у него это очень хорошо получалось… Наверное, лучше всего остального. Он любил занятия и даже немного сочинял сам. В общем, он был хорошим ребенком, хотя и не всегда послушным, потому что не прочь был пошалить.
- Он совсем как я, - прошептал Густав, устремив немигающий взгляд в темноту. – А что было потом? Почему-то во всех сказках, которые я слышал, все хорошее быстро заканчивалось. Здесь тоже было так?
- Здесь тоже было так, – эхом отозвался Эрик и не сразу продолжил повествование. Он не ожидал, что наполовину стертые временем воспоминания принесут с собой боль.
- Как в сказке о Золушке?
Каким-то шестым чувством он понял, что именно Густав имеет в виду.
- Да, как в той сказке. У мальчика умерла мама. Такое, увы, случается в жизни, и с этим ничего нельзя поделать. – Он увидел, как сын закусил губу, очевидно, примеряя на себя чужую судьбу. – Может, не стоит рассказывать дальше? Я вижу, моя сказка тебя расстроила.
Тот отрицательно замотал головой. Но на щеках вспыхнул румянец, выдавая волнение.
- Нет, я хочу услышать все до конца!
- Хорошо. – Эрик перевел дыхание, ругая себя за то, что поддался уговорам сына. Но спустя несколько минут все же продолжил: – Бог забрал маму мальчика на небеса, а отец не очень долго оставался один и женился на другой женщине, у которой тоже был сын, почти ровесник его ребенка…
О, Эрик прекрасно помнил злобное исчадие ада, возненавидевшее его с того момента, как узнало, что под маской нового родственника скрывается обезображенное с рождения лицо. Помнил все каверзы и издевательства, которые чинил над ним тайком тот, кого называли его новым братом. И мачеха никогда не пыталась остановить зарвавшееся чудовище, хотя была прекрасно осведомлена о вражде детей и жестоких проделках собственного сына.
- …Дети не поладили друг с другом. Сын мачехи был сильнее, старше и часто обижал своего сводного брата. Ему не нравилось, что тот сильно отличался от него, носил маску и любил музыку. И однажды мальчик, не выдержав, убежал из дома. Он не хотел возвращаться обратно, хотя его искали, конечно, и поэтому стал скитаться. Он попадал к разным людям, хорошим и плохим, пока, наконец, не очутился среди цыган, у которых научился многим фокусам и забавным трюкам. Но где бы он ни оказывался, он не расставался со скрипкой матери, которую забрал с собой из дома. – Эрик ненадолго замолчал, вспоминая. - И знаешь, малыш, его скрипка оказалась волшебной.
- Волшебной? – Густав даже приподнялся на локте от изумления. В его широко распахнутых глазах Эрик прочел неверие и… восторг.
- Настоящей волшебной скрипкой, - подтвердил Эрик. – Мальчик заметил, что скрипка успокаивала его, когда все было плохо, словно ласково говорила матушкиным голосом: «Не волнуйся. Твоя беда – еще не беда». Когда он играл на ней, люди не могли пошевелиться и слушали, как зачарованные, а некоторые из них потом плакали и клялись, что видели, как светятся струны. Она рассказывала мальчику разные истории, совсем как я – тебе, и тогда он стал превращать их в мелодии. Скрипка пела только в его руках, и её голос с каждым днем становился все красивее и сильнее, и мальчика тогда тоже стали называть волшебником… Он много путешествовал по свету, но всегда возил с собой заветный футляр. И он согласился бы голодать и отдал бы последнее, но никогда не продал бы скрипку, ведь она стала его самым близким другом.
- Правильно, - прошептал Густав. – Это же мамина скрипка… я бы тоже никогда… - Он запнулся и резко сжал в ладони уголок одеяла. Его плечи напряглись, и Эрик догадался, что сын подумал том, что было бы, если бы он сам вдруг оказался на месте героя рассказа и остался сиротой.
- И вот однажды мальчик очутился в далекой-предалекой стране. Там все было иначе. Другие дома, другой воздух, обычаи, даже люди там поклонялись совсем другому богу. Его позвали во дворец к тамошнему королю. Тогда и пришла настоящая беда, но мальчик об этом не догадывался. Властитель был очень богат и жесток. Он знал, что скрипка, принадлежавшая мальчику, была волшебной и могла творить чудеса. Посулил горы золота и драгоценных камней в обмен на нее, но мальчик не согласился. И тогда король приказал напоить его колдовским зельем, вызывающим забвение. Одурманенный чарами, музыкант забыл про все на свете. Скрипку похитили и принесли к правителю. Но ни он сам, ни один из его придворных не смог извлечь из нее ни звука, ведь она слушалась только своего хозяина. Страшно разгневался тогда злой король. Он приказал сбросить мальчика вместе со скрипкой с самой высокой скалы, и стражники выполнили его приказ. Но произошло чудо. Мальчик спасся, хотя и попал прямо под землю. Чары не пускали его обратно к солнцу и людям. Но скрипка помогла ему выжить в кромешном мраке… Шло время... Мальчик вырос и стал мужчиной. Целыми днями он водил смычком по волшебным струнам, и его музыка была полна безысходности и тоски. А звуки, устремляясь вверх, проникали сквозь толщу земли и камней в надежде на то, что однажды чья-нибудь восприимчивая душа услышит их и поможет музыканту вновь вернуться к людям…
- Что было дальше?
- Он много лет прожил один, скрытый под землей. Но однажды, - рассказчик сделал паузу, вспоминая день встречи с будущей женой, - когда он совсем отчаялся снять заклятие, его музыку услышала девушка. Она была сиротой и очень бедна, но ее доброе сердце было так же прекрасно, как и ее лицо. Она стала приходить и слушать музыку, а потом решилась заговорить с музыкантом. И её не испугал голос, ответивший ей из-под земли. Она верила, что тот, кто способен создать столь дивную музыку, не может быть злым и опасным. Еще не видя его, она привязалась к нему. И вот наступил день, когда чары развеялись...
- Расскажи мне, как это случилось! – почти потребовал Густав, которого все еще не отпускало внутреннее напряжение.
- Всё очень просто, мой дорогой. Девушка полюбила музыканта и тем разрушила колдовство.
- Насовсем?
- Насовсем. Они поженились, и через год после венчания у них родился сын.
- Он тоже носил маску? – внезапно спросил Густав.
- Нет. Ему она была не нужна.
- А скрипка?
- Скрипка перешла по наследству к их ребенку. И он стал играть на ней, когда немного подрос.
- Он тоже стал волшебником?
- Разумеется. Это у них семейное. – Эрик улыбнулся своим мыслям, а потом наклонился над сыном и легко поцеловал его в лоб. – Вот и вся история. А теперь поворачивайся-ка на бок.
- Я люблю тебя, папочка…
- А я - тебя. Засыпай. Сегодня самая чудесная ночь в году. И самая волшебная.
Он накрыл сына одеялом и некоторое время стоял у изножья кровати, наблюдая за тем, как подрагивают длинные ресницы засыпающего Густава, подарившего им с Кристиной уже почти шесть лет чуда.
Его рождение было словно обретением бессмертия, осознанием того, что кто-то более совершенный продолжит начатое тобой и в свое время даст возможность появиться новым жизням, и поэтому твой путь не оборвется, не затеряется в пространстве, а продлится до скончания времен, дерзнув измерить вечность… И ради возможности испытать это чувство Эрик был готов тысячу раз заново пережить все самые трагические моменты жизни, которые некогда хотел стереть из памяти, как проклятие. Может быть, именно прежние несчастья были его личным искуплением? А рождение Густава – награда за то, что не сломался и вынес все удары судьбы?
Под утро он вновь заглянул в спальню сына. Убедившись, что мальчик погружен в крепкий предрассветный сон, Эрик на цыпочках прошел к камину. С тихим шелестом в новый сапожок, оставленный Густавом в ожидании подарка от Пер Ноэля, посыпались конфеты, орехи в золотой фольге, серебряные монетки. Затем на столик перед камином тихо легла изящная маленькая скрипка-четвертушка, которая должна была оказаться Густаву как раз впору: отцовская для него была еще слишком велика.
Но всему свое время.
В конце концов, у каждого волшебника свои игрушки.
Fin
Отредактировано Nemon (2010-12-30 03:29:18)
.
