Глава 12
Последний вздох

Анна сама открыла дверь. Приоткрыла, посмотрела на молодого человека на пороге, и так холодно, будто обожгла острым лезвием. Взгляд ее был таким, словно видит она не Мишу, а совсем незнакомого ей человека. Ни прежней нежности, ни любви. У Завражского аж мурашки по телу пошли. Как она могла измениться за это время, почему?
По всем правилам на ней должно было быть черное платье, вдова все-таки. Но к Мишиному удивлению на Анне было нарядное белое платье, будто у невесты.
- Уходи. – Сухо, хриплым голосом произнесла она, и было, уже хотела захлопнуть дверь, но Миша не позволил.
Нет, не время вот так вот неоднозначно расставаться. У него к Толстинской  имелось слишком много вопросов.
- Ты мне лгала! – Сказал он тоже хрипло. – Зачем?
- Умоляю, глупый, уходи! – Будто не своим голосом, непривычно низким и дрожащим, снова попросила Анна.
Дернула дверь, попыталась закрыть. Видно, желание ее, оставить Завражского на пороге, было слишком велико.
Но не тут-то было.
- Нет! – Решительно воскликнул тот, и вопреки всем своим принципам, толкнул створку, переступил через порог. - Зачем, Анна? – Не выдержав, и всхлипнув, спросил он.
И только теперь заметил, что она не одна. Из-за угла вышел высокий блондин в серой визитке, встал позади Анны, как-то по-свойски обнял ее, положив левую руку на шею, медленно вскинул правую, в которой что-то тускло блеснуло. Дуло Раст-Гассера уперлось Анне в висок, и Михаил Аркадьевич от этой картины задохнувшись, ахнул.
- Все-таки пришли? – Отвратительно сладким голосом поинтересовался Хведкевич. – А я ведь ждал вас, знал, что так оно и будет. Здравствуйте, дорогой Михаил Аркадьевич. Конечно же, вы не могли не придти. Мы вас ждали. Особенно Аннушка.
Аннушка!? Миша поморщился. Из уст этого человека ее имя звучало преотвратно, будто пропитанное ядом.
Анна стояла с прикрытыми веками, и глаз ее Миша не видел. Только опущенные длинные ресницы.
- Немедленно, - повысив голос, и стараясь, что он изменнически не дрогнул в самый ответственный момент, сказал Миша, - отпустите ее! Опустите оружие, и не смейте трогать женщину!
- Простите, не могу, - вздохнул Хведкевич, и сильнее упер Анне в висок  ствол револьвера. – Вы пришли поговорить, так?  Хотя, знаете, может, я и не стану вам препятствовать. Не хочу, чтобы вы считали меня бездушным монстром, я ведь всего лишь человек, такой же, как все. Хотите поговорить с Анной -  держу пари, у вас к ней много вопросов – ради бога. Я сейчас даже опущу оружие, и пущу ее к вам поближе. У вас ведь, кажется, страсть? Наверное, захотите обняться. Только мне понадобится кое-что уточнить. -  И из-за угла вышел на редкость несимпатичный человек  с сальной физиономией. Заметив Мишино недоумение, Хведкевич пояснил. – Это мой помощник, - и обратился к нему, - проверь-ка, не преподнесет ли нам  господин Завражский какого-нибудь сюрприза.
Мужчина подошел к  заробевшему Завражскому вплотную, и Михаил Аркадьевич рассмотрел у него в руке, как и у аптекаря, оружие. Все выходило совсем как-то не радужно. У Миши было чрезвычайно большое желание  шарахнуться назад, но он этого не сделал. Переборов постыдный страх, остался стоять на месте. Даже не пошевелился. Будь, что будет.
Малоприятный господин с глубоко посаженными глазами и решительно выпяченной  нижней челюстью, помахал у него перед носом стволом револьвера (видимо, тем самым пытался дать понять, что не нужно совершать лишних движений),  бесцеремонно обшарил карманы Мишиного костюма, затем облапил самого владельца костюма. Что тому жутко не понравилось.
- Вы с ума сошли? – Возмутился Миша. – Что вы делаете? Вы не имеете никакого права.
- Ничего, - ответил помощник Хведкевича. Но ответ этот предназначался не Мише, а блондину. – Ничего нет.
- Замечательно! – Широко улыбнулся Хведкевич, обнажив прямые белые зубы. -  Вы безоружны, чист, как младенец. Надо же, как непредусмотрительно, мой юный друг! – Покачал он головой. – Как я и предполагал, вы еще слишком зелены, от того глупы. Но вам простительно. Я ведь совсем забыл, вы шли сюда к Анне. Наверняка и не предполагали, что вам может понадобиться средство для обороны. А оно бы вам сейчас пригодилось, правда?
Он толкнул Анну в спину, и та сделала несколько шагов вперед. Подошла очень медленно, опустив голову, бессильно повесив руки, будто виноватая. Но вплотную  не приблизилась. Между ними осталось несколько шагов. Расстояние это сократил Миша, не хотелось, чтобы их разговор слышали посторонние уши. Но невоспитанный аптекарь со своим пособником стояли, как и прежде, на своих местах, нахально взирая на Анну с мальчишкой.
Лицо у Михаила Аркадьевича было несчастное, у Анны бледное холодное.
- Разговаривайте, разговаривайте. – Произнес Хведкевич, взвесив револьвер  у себя в руке. – Можете даже поцеловаться, поверьте, меня совершенно не смущают подобные лобызания. Но учтите оба, одно резкое движение и вы, Михаил Аркадьевич, и Анна у нас на мушке. Я стреляю столь метко, что вы и предположить себе не можете. Мой помощник тоже не промах.
Из чего стало ясно, поговорить Мише с Анной наедине не суждено. Придется так.
Он взял ее за плечи, легонько сжал.
- Я ведь столько раз просил тебя мне все рассказать. Почему ты молчала? Я мог помочь тебе, я бы нашел способ. Вдвоем мы бы справились. Почему ты мне про него не рассказала? Я люблю тебя, Анна, я бы все понял.
Анна качнулась вперед, и уткнулась лицом ему в грудь.
- Зачем ты сюда пришел? – Спросила она. – Мне уже не спастись, но ты должен жить. А теперь он тебя убьет. Он не отпустит тебя, милый. А я ничем не смогу ему помешать. И это убьет меня прежде, чем он сделает это сам. 
- Довольно! – Вмешался аптекарь. – Спектакль становится скучным. Я надеялся, ваша беседа будет куда более интересной. Жаль. 
- Что вы намерены делать? – Обратился к вооруженному собеседнику Миша, прижимая к себе Анну.
И тут ему подумалось совершенно ужасное – ведь этим вечером Андрей Сергеевич собирался отрядить полицейских в аптеку, чтобы арестовать ее хозяина. А Хведкевич здесь. Ничего не получится! Он снова спутал Яковлевскому все карты – из-за него  все пойдет кувырком, Хведкевича не возьмут, Анна в страшной опасности.
- Разумеется, устранить вас, как мешающее мне звено. Думаете, мне были не понятны ваши подозрения? Иди сюда, Анна. – Поманил вдову Хведкевич.
Та оттолкнула от себя Мишу, и сделала шаг назад, потом еще один.
- Почему ты позволяешь ему командовать собою, Анна? – Вскричал Миша.
За Анну ответил блондин.
- Влюбленные женщины, мой друг, такие бестолковые. Ими очень легко управлять. Они податливы в ваших руках как глина. Аннушка знает, что стоит ей воспротивиться, и пуля тут же настигнет свою жертву. Не ее, о нет. Вас, милый друг. 
- Поздно! Ваши старания напрасны. О вас известно полиции, и рано или поздно вас найдут, Григорий Яковлевич. Или… - Миша взглянул на стоящую рядом с аптекарем Анну, - может быть, вы предпочитаете, чтобы вас называли вашим настоящим именем?
Толстинская мутным взором окинула Хведкевича, но тот лишь крепче сжал ее горло, снова прикрывшись ею, даже несмотря на то, что Завражский оружия при себе не имел.
- Выходит, ваша дама сердца не знала о вас всей правды, - замечая, как изменилось Аннино лицо, произнес Миша. – Вы лгали ей, а это отнюдь не по-мужски, господин Хведкевич. Да, да, вы все-таки Хведкевич. Но не Григорий. Ведь так, Викентий Яковлевич? – Блондин лишь усмехнулся, жестом потребовав продолжения. - Григорием звали вашего брата близнеца.  Вы учились с ним в одном университете. Он на биологическом, а вы на экономическом факультете. Во время учебы вас поразила революционная лихорадка, и достигла своего апогея, вы уже были неизлечимы. Вас слишком глубоко затянуло в это болото. Григория Хведкевича же политика не интересовала вовсе, он был  эрудированным остроумным человеком, прирожденным  биологом и химиком. Окончил аптекарские курсы, посещал научное общество, занимался написанием статей. По всему было видно, что он захвачен только наукой. Но случилось страшное, постигшая вашу семью трагедия решила судьбы двух братьев. Григорий Хведкевич, юноша весьма строгих взглядов,  повздорил с вашим общим знакомым, обладателем не самой лучшей репутации в городе. Случилась дуэль. О приключившейся ссоре знали не так-то много людей. Вы, ваш брат, знакомый, и еще один ваш сокурсник. Собственно говоря, дуэль произошла у него и у вас на глазах. Оппонент Григория Хведкевича был тяжело ранен, а ваш брат убит. – Миша сделал паузу, перевел дух. – Однако вы, Викентий Яковлевич, без каких-либо колебаний сразу же решили воспользоваться сложившейся ситуацией. В университете ваши взгляды и преданность террору были известны, не сегодня, завтра вас могли арестовать. Именно поэтому, на следующий же день стало известно, что на дуэли погиб не Григорий Хведкевич, а вы – Викентий. Сокурсника вы подкупили, ваш общий знакомый  через два дня скончался от тяжелого ранения, поэтому, вашу тайну уже никто не мог выдать. Родителей к этому моменту у вас в живых не было, отличить вас был никто не в силах. С того момента началась ваша новая жизнь, вы стали Григорием Хведкевичем. Последний год в университете вы отучились кое-как. Вам было тяжело, понимаю. – Усмехнулся Миша, чтобы хоть как-то не показывать своего волнения. - Еще бы, такая непростая наука! Получив диплом брата, вы уже давно все решили. Это было замечательное прикрытие, вы разработали целый план, разыграли отличную партию. Революционно настроенный Викентий Хведкевич был мертв, а вы получили свободу действий.
Вы убийца, Викентий Яковлевич. И не единожды. А много раз. Кровь генерал-лейтенанта Толстинского на ваших руках. Впрочем, об этом чуть позже. Станислав Витковский, один из ваших лучших помощников в аптеке убит вами. В этом нет, и не может быть никаких сомнений. Открытая вами аптека была прикрытием. Чтобы она не вызывала подозрений, вы нашли простое решение –  нанимали только самых лучших работников, которые не нуждались в обучении или в  вашей помощи. Причина была проста – вы совершенно ничего не понимали в фармацевтике. Впервые заговорив с вами, я был в недоумении – откуда вы, человек, закончивший биологический факультет, столь вольно изъясняетесь не свойственными вам терминами? Я списал это на собственную мнительность. Зато, когда я все-таки решил проверить вас – выписав из статьи вашего брата несколько абзацев, и дав вам их прочесть, у меня не осталось сомнений. Глупо полагать, что человек, написавший когда-то статью, в которой излагал собственные мысли, не узнает свой собственный текст. Вы же его не только не узнали, вы даже не смогли его прочесть.
Витковский узнал вашу тайну. Вот истинная причина его убийства. Каким-то образом он понял, что вы не тот, за кого себя выдаете. Станислав не хотел всю жизнь провести у вас в прислужниках, у него была невеста, планы на жизнь, он хотел поехать заграницу – учиться. Вероятно, он стал вас шантажировать, потребовал денег. Сначала вы пошли у него на поводу, заплатили раз, второй. Но Витковскому этого было мало, и он продолжал требовать у вас плату за свое молчание, просить все больше и больше. Вам нужно было избавиться от него. Поэтому, однажды, в ночь дежурства Витковского вы подмешали сторожу в чай снотворного. Именно поэтому он не слышал никакого шума и проспал до самого утра. А сами, убедившись, что Семен Шебякин уснул, убили шантажиста. Что послужило орудием убийства – я не знаю. Вероятно, этот предмет до сих пор находится в аптеке. У вас было время, чтобы стереть с него кровь и поставить на место. Вы все  заранее взвесили. Убийство было совершено таким образом, что представлялось совершенной небывальщиной. Будто списано с страниц запутанного романа. Ночь, следов взлома в аптеке нет, сторож спит, ваш работник мертв, а из кассы пропали деньги. Подозрение могло пасть на очень узкий круг людей. Преимущественно из-за денег. Вам, как хозяину кража ни к чему. Вас вряд ли будут подозревать больше остальных. Зато глуповатого сторожа вполне могут посчитать виновным и наказать его.
- Браво! – Отозвался Хведкевич. – Вы заслужили аплодисменты, Михаил Аркадьевич. Какой интересный рассказ. Простите, что не могу вам похлопать, у меня заняты руки. Насколько я понял, про Толстинского вам тоже известно?
- В те годы генерал-лейтенант Толстинский служил в Одессе. И был совсем в другом звании. А вы были не одиноки, у вас в университете были соратники и соратницы. Целый кружок. В нем состояла  и ваша тогдашняя пассия. Когда кружок распустили, а участников арестовали, допрос этой девушки вел Толстинский. Только девица оказалась упрямая, преданная своим убеждениям, взяла, и разбила голову о каменную стену во время допроса, поняв, что ей грозит каторга. Скажите, господин Хведкевич, неужели можно столько лет вынашивать месть? Она не сожгла вам все нутро за эти годы? Это же чудовищно!
- Вам не понять. Вы желторотик, юнец. Это больше, чем любовь. Это единство духа, мысли. Как бы поступили вы?
- О каком единстве духа может идти речь? Я бы не стал губить людей из-за своих болезненных воззрений. Вы одержимы! Что в студенческие годы, что сейчас – вас по-прежнему будоражит только запах крови.
- Я одержим переменами. Да! Но если ради этого нужно пожертвовать жизнями людей, что в этом такого? Мы ждали очень долго. Но это стоит того. Что значит время в идее такого масштаба? Здесь нельзя спешить, каменный прут на решетке, разделяющей нас с свободным миром, нужно точить медленно и упорно, прикладывая ни одну силу, много. И вы увидите, мы все-таки добьемся своего. Мы окажемся правыми. Кровь будет нам прощена. Помните, я говорил вам про Страшный суд?
- Это омерзительно, а вы не в себе! Не в вашем праве распоряжаться жизнью других. А Толстинский не был виноват в том, что ваша возлюбленная решила свою судьбу в пользу смерти. Она была такой же заблудшей душой, как и многие другие, как и вы.
- Прекратите нести чушь! Он был приспешником царя. Ему было плевать, как и многим другим, таким же холуям, на задыхающийся от несвободы народ! Вы ведь даже не знаете, как поступали с теми, кто состоял в кружке.
- И знать не хочу. Но что бы там ни было, это не дает вам право становиться вершащим суд.
Миша закусил губу. Разговор подошел к самой неприятной своей части.
- Ну что же вы замолчали? Начали говорить, уж договаривайте до самого конца. Вы не упомянули одну даму. Я не верю, что вы оставили эту часть истории непознанной.
- Не упомянул. Как бы я хотел, чтобы эта ужасная связь была ошибкой. Анна Шельберг. – С трудом произнес Миша, и перевел взгляд на Анну. – Дочь разорившегося и спившегося банкира. Он умер в полнейшей нищете, оставил троих детей. Двух дочерей и маленького больного сына. Старшая сестра не перенесла тягот заботы о сестре и мальчике, которому нужен определенный уход, и повесилась. Ведь так, Анна?
Анна молчала. Зато Хведкевич ответил за нее.
- Зато вторая оказалась более смышленой. Где еще могли ждать прехорошенькую девочку, как не в публичном доме.
Миша отвернулся, сжав кулаки.
- Полагаю, именно там вы и встретили ее?
- Представьте себе, да, – подтвердил Хведкевич.
- Вы забрали оттуда Анну, чтобы она помогала вам в ваших грязных делах?
- Это для вас они грязные. – Горячо возразил Хведкевич. - Поверьте, мои старания не пройдут незамеченными, они будут оценены. Аннушка была незаменимой помощницей. Знаете ли, женщина в мужских играх весьма действенная приманка. Хотя, здесь все зависит от дамы, конечно же, не всякая. А только такая, как Анна. Она тоже получала награду за свою работу – могла жить так, как ей угодно. Анна была необычной девочкой. Я сразу понял, что ей не место среди грязных шлюх. Готов держать пари, ради своего брата она стерпела бы все, что угодно. Даже в ущерб себе. Такой у нее характер. Но Анна была достойна большего, в ней было достоинство, ум, а главное, нечто необъяснимое, что делало ее властной над множеством мужских душ. Такой дар дается не всем женщинам, поверьте, Михаил Аркадьевич. Анна была не ограненным алмазом, нужно было ее отполировать, поработать над ее формой, и этот самородок смог бы принести невероятную пользу моему делу. Так я и сделал. Тем более у девочки было слабое место, ее было так легко к себе привязать. Братец-идиот, ради которого Аннушка и решилась на свое малосимпатичное занятие. 
- Он – это все, что у меня осталось, - впервые за долгое время молчания разомкнула уста Анна. Она смотрела на Мишу прямо, не отводя глаз. Но это не было оправдание. – Он нуждался в уходе и лекарствах. Он ничего не умел сам. Он таким родился, наша мать умерла в день, когда он появился на свет. Соседи говорили, что все это бессмысленно, что я зря трачу время и силы. Но я не могла, не могла оставить его умирать. Я не имела права!  Мне нужно было кормить и лечить его. А он – Анна обернулась на Хведкевича, - платил мне деньги.
- За ночи?
- Сначала да. – Горько ответила она. Лицо у нее теперь было не холодное неприступное, как раньше, а искаженное страданием. – А потом он убедил меня, что мне не место там, где он меня встретил. Что я могу принести пользу. Отвез Герхарда в Цюрихский Институт. Мне же было все равно, я ведь уже пропала. А Гриша был добр ко мне. Я поняла, что жизнь моя, как у бабочки, будет короткой, и закончится однажды в один миг. Поэтому я решила ловить каждое мгновение. Сумасбродно, эгоистично. Ты можешь думать обо мне все, что угодно, я не могу тебе запретить.
- Так ты его любишь?
- Я была совсем девочкой, милый! Я любила его до тех пор, пока он не стал мне противен, пока мне не стала противна их идея. Ненормальные. Сумасшедшие! Жаждущие крови вампиры.
- Вот почему ты молчала. – Произнес Завражский с тоскливо ноющим сердцем. - Ты боялась, что с ним что-то случится? Ты боялась за него, так?
- Не за него.
- Ты верила ему? Этот человек и, правда, помогал твоему брату? Где доказательства?
- Первое время я ездила к Герхарду. Ему там было хорошо. А потом Гриша просто сообщал мне новости, он говорил мне, что мальчик идет на поправку.
- Вряд ли это так, Анна. Мне даже страшно предположить, что стало с твоим бедным братом. Этот человек способен вкладывать деньги только в свое безумное дело.
- Я прерву ваш милый разговор, – вмешался Хведкевич. – Аннушка, душа моя, ты понимаешь, что после таких откровений мне придется убить и тебя.
Затем обратился к Мише:
- Я знал, что вы непременно до всего докопаетесь. Был уверен почти с первой минуты нашего с вами знакомства. Должен признать, что у  вас слишком длинный нос, господин Завражский. И вы имеете склонность совать  его туда, куда вас не просят.
- И поэтому, вы решили меня убить? Карета, потерявшая управление, взъярившиеся лошади. Это ведь, было ваших рук дело. Кучер не терял управление. Так было задумано! Вы боялись!
Хведкевич щелкнул пальцами.
- Я ведь говорю, вы  чрезмерно сообразительный. Даже слишком. К сожалению, задумка провалилась. Вы остались живы. Весьма странно, но вам повезло. Что ж, было очень занятно послушать ваш рассказ, но все-таки придется вас убить. Куда предпочитаете пулю? В висок или в сердце? В сердце, конечно же, эффектнее. До безумия влюбленный в красавицу вдову юнец, не получив ее взаимности, совершил самоубийство прямо в парадной дома ее покойного мужа. Пальнул сначала в непокорную вдовицу, а потом убил себя. А?! Как вам такая пьеса? – Хведкевич неприятно рассмеялся.  – Но знаете, мне кажется, будет не совсем справедливо  оставить вас безнаказанным за то, что вы мне так сильно усложнили жизнь. Поэтому, первой со мною расплатится Аннушка. Жалко, конечно же, что придется с нею вот так расстаться, но думаю, что ее помощь мне больше не понадобится. – И вскинул руку с револьвером.
Ужаснее всего было, что Анна всему этому не противилась, обреченно стояла, будто перед палачом. Неужели ей было все равно?
А что, если аптекарь и правда, спустит курок?
От одной мысли об этом Мишу закорчило от ужаса, он забыл про вооруженного Хведкевича, про его угрозы, и бросился противнику прямо под ноги. Оружие все-таки успело изрыгнуть огнь прежде, чем Миша успел ударить по запястью Хведкевича. Но, слава Богу, выстрел пришелся ни в Анну, в сторону молодого человека. Тот исключительно ловко нырнул под пулю, и снова остался цел. Только щеку обдало жаром, но это ерунда. Оба, и Миша, и Хведкевич, рухнули на пол, покатились к лестнице. Анну злоумышленник, теряя равновесие, толкнул в сторону, прямо в объятия своего помощника.  Револьвер лязгнул об  половицы,  грохнул в стену, отлетев в дальний угол.
На полсекунды Миша отвел глаза от лица  своего недруга – взглянуть на Толстинскую, цела ли.
Цела. Она отчаянно пыталась высвободиться из хватки аптекарского помощника, который выкручивал ей руки. Но помочь любимой  Миша был не в силах. Смотреть в Аннину сторону долее секунды возможности не предоставлялось – на него обрушился крепкий кулак противника. От одного удара Миша уклонился, от второго не получилось – во рту стало солоно.
- Щенок! – Взвыл Хведкевич. – Голыми руками убью.
Охотно верилось. Только Миша был вовсе не намерен  за бесценок отдавать свою жизнь. Стремительно разогнувшись, он вскочил на ноги – нужно было дотянуться до оружия, от которого его отделяли каких-то два или три прыжка.
Но не тут-то было. Хведкевич оказался сильным и ловким противником. Схватил его за ворот, что ткань затрещала, швырнул мальчишку в сторону, а сам метнулся к револьверу. Завражский повалился на какую-то большую вазу, украшающую один из углов  дома генерал-лейтенанта, осторожно заворочался, силясь встать.
В этот миг Анна что-то пронзительно выкрикнула, Миша увидел, что она все-таки вырвалась из рук своего невольника (тот лежал ничком в нескольких шагах от нее, но, кажется, был жив), и толкнула Завражскому под ноги оружие.
Аптекарь в это мгновение уже настиг свой сиротливо лежащий в углу Раст-Гассер, нагнулся, поднял.
Миша тоже бросился поднимать с пола посверкивающее вороной сталью оружие, дрожащими пальцами схватился за шершавую рукоятку.
Нельзя было  позволить Хведкевичу выстрелить. Нужно  выбить оружие у него из руки. Выстрелить в плечо, например, или попасть в сухожилие. Но времени на прицел совсем не было. Доля секунды. А очки Миша потерял еще в момент драки. Только к его удивлению, в них не было никакой нужды. Видел он преотлично. Теперь не промазать бы, и чтобы рука не дрогнула. Без практики особо не постреляешь, оружие штука привередливая, не всяким рукам годная. Эх, будто в воду глядел Андрей Сергеевич. Вот бы еще и ученик ему попался сметливый и даровитый.
Анна глаз не отводила от своего любовника. Только не Миши, а сбрендившего от своих политических воззрений Хведкевича. У Миши в груди шевельнулась колючая, будто ощетинившийся еж, ревность. Но не до лирики сейчас было, и не до сердечных терзаний. Хведкевич вкинул руку. Сочно ухнуло два раза с обеих сторон. С разницей в несколько секунд. От этого уши у Михаила Аркадьевича заложило. Даже еще не успел спустить курок, как Анна, стоявшая все это время в стороне, кинулась к нему, ахнула, и так и осталась стоять, прильнув всем телом, только слегка вздрогнула, брови в удивлении поползли вверх. Нашла время для ласк!
Хведкевич захрипел, забулькал, поднес руку к брызгающему кровью горлу,  качнулся, и начал заваливаться на бок. Темная жидкость стремительно заливала его белый воротничок, жилетку и пиджак.
Миша разжал пальцы, выбросил револьвер, будто тот жег ему кожу, отшвырнув подальше.
Что аптекарь кончается, сомнений не было. Он нервно дергал побледневшими губами, тряс головой, захлебываясь кровью.
Убил!
И наверняка Завражский пришел бы в ужас от мысли о совершенном им убийстве, но Анна в его руках внезапно начала оседать. Миша придержал ее, и увидел слева под грудью на белом нарядном платье, растекающееся красное пятно.
- Аня!? – Вскричал он, сразу же позабыв об умирающем Хведкевиче. - Надо срочно врача!
Анна растянула губы в слабой улыбке.
- Стой! Не надо. Уже не надо. – Он подхватил ее, аккуратно усадил на пол, прислонив спиной к стене. Сам присел на корточки рядом. - Просто побудь со мною. Бабочка умирает легко, когда ее день заканчивается. Мой закончился. Я хотела полюбить достойного человека. Гриша был гнилым и пустым. Но мне повезло, я встретила тебя.  Не надо, Миша, не жалей. – Придавлено попросила Анна. –  Обещай, что не будешь горевать. Оно того не стоит, любовь моя. Я получила то, что заслужила. Так лучше для всех. Так должно быть. Теперь выхода уже не было. Тебе ведь  все равно пришлось бы  все рассказать полиции – а я не хочу, чтобы меня судили, и на каторгу не хочу. Ты не смог бы этого допустить, я знаю. Но и умалчивать не стал бы. Ты не такой. Стал бы мучиться, терзать себя.
Миша на миг сомкнул веки. Глаза разъедала соленая влага.
- Как бы ты стал жить после? И всему виной была бы я. А теперь все решено. Я умру, а ты живи, Миша. Я хочу, чтобы ты жил. Я бы не пережила, если бы тебя не стало. А так, теперь мне будет хорошо.
Голос ее дрожал, а глаза были сухими. Анна совсем не плакала. И Мише почему-то подумалось, что эта женщина плакать вообще не умеет.
- Я бы могла быть с тобою счастлива, Миша, а вот ты со мною – нет. Я люблю тебя. Я поняла это однажды, поняла, что пропала. Мой бедный мальчик, я причинила тебе боль. Я знала, что так будет. Но я не хотела этого, клянусь. Ты лучшее, что было у меня в жизни. – И замолчала. 
Миша, сжимая ее руку, смотрел, как увеличивается пятно на ее груди. Анна сидела неподвижно, из горла ее вырывались короткие хрипы, но она дышала, все еще дышала, и это было главное. Такая как Анна не могла и не должна умирать.
Даже сейчас, с бледным, словно маска, лицом, она была невероятно красива.
- Зачем ты это сделала? – Анна не ответила, только вздохнула и поджала синеющие губы, пытаясь улыбнуться. - Все будет хорошо, слышишь? -  Сказал Миша, и от этой неубедительной лжи сделалось мерзко.
Анна кивнула,  будто соглашаясь. Да, все будет хорошо. Обязательно.
А Миша закрыл лицо руками, и плечи его начали конвульсивно подрагивать. Можно было подумать, что он рыдает, но нет, он не плакал. Его колотил озноб. Так безжалостно, что зубы стучали друг о друга.
- Милый мой… - погладила его по голове Анна, и захлебнулась недоговоренной фразой.
В груди у Миши что-то вспыхнуло, такой безудержной страшной болью, будто сердце лопнуло и кровь волной вот-вот, как у Хведкевича, хлынет горлом наружу. Но ничего такого не произошло. Его замутило, бросило в жар, перед глазами пошли красные круги, и он провалился в вязкую душную темноту.
- Михаил Аркадьевич! Вы слышите меня? – Откуда-то донесся знакомый голос.
Миша приоткрыл тяжелые веки, и увидел перед собою лица Яковлевского и Аркадия Аполлоновича.
Первый шлепал его по лицу, пытаясь привести в чувство, второй же прикладывал к щеке платок.
- Миша, очнись, – просил отец.
Но очнуться Миша никак не мог. Слишком ужасным был этот сон.
Он замычал, и снова прикрыл глаза.
- Что с ним? – Взволнованно спросил Аркадий Аполлонович. – Он ранен? Михаил, во что ты ввязался, черт побери?
- Он жив, - ответил Яковлевский, проверяя своему питомцу пульс. Быстро ощупал Мише руки, ноги, проверил, не сломаны ли ребра. – И цел. Но все-таки нужен врач. Он едва дышит. Подозреваю, что это шок. Приподнимите ему голову, а-то он задохнется.   
Андрей Сергеевич встал на ноги,  огляделся, пока отец приводил Мишу в чувства и стирал со щеки кровь.
- Ну, надо же, - вдруг сокрушенно вздохнул коллежский советник. – Наповал. Прямо в артерию. – Это он о Хведкевиче, догадался Миша, и застонал от ужаса. – А вот этот жив. – Снова слышался голос Андрея Сергеевича. - Забирайте-ка его, ребятки. Думаю, нам будет о чем с ним потолковать.
До слуха Завражского донесся глухой топот нескольких пар сапог, какая-то возня.
Это они уводят того самого несимпатичного типа, снова сообразил Миша. Открывать глаза и возвращаться в эту комнату, где вязко пахло кровью, не хотелось. Все было понятно и так.
Анна.
Что с Анной?
Она больше не дышала.
Миша не столько понял это или увидел, сколько почувствовал. Ее сердце больше не билось.
И его сердце от этой мысли подщемило так, что Миша завыл. В голос.
- Давайте вынесем его на улицу, там больше воздуха. – Взволнованно попросил Аркадий Аполлонович, пытаясь поднять сына на ноги.
Умелые руки Андрея Сергеевича подхватили Мишу под мышки, поставили на ноги, но тот обмяк, словно нетрезвый.   
Его усадили в полицейскую пролетку, Аркадий Аполлонович сел рядом, видимо, не желая оставлять сына после всего случившегося, и извозчик тронул с места.
Лошадь неслась во весь опор. Голова Михаила Аркадьевича моталась из стороны в сторону, откинувшись на спинку, он выглядел совсем дурно. Проносящихся мимо зданий и людей он не видел. Веки его были прикрыты.
Сначала было больно. Когда чьи-то руки подхватили его под мышки, поставили на ватные ноги, заботливо ощупали – не сломано ли чего, болело ушибленное плечо, звенело в ушах, а щека горела.
Но потом время вдруг замедлило свой ход, перестало течь вовсе, он покачнулся, и его, придерживая на ногах, поволокли куда-то.
Куда, кто – было все равно. Ничто больше не имело значения. Одеревеневшее тело было чужим, кровь, которую еще несколько часов назад гнало шалое обезумевшее сердце по жилам, застыла, стала льдом.
Не открывать глаз. Никогда.
Не видеть этого мира больше.
Ни синего неба. Ни зеленой травы. Ни проклятого, все так же ярко светящего солнца.
Это был конец. Она не дышала. Ее больше не было.

Отредактировано smallangel (2009-05-08 21:28:09)

Daisy

Ох, и правда, надежда умирает последней.
Но я не думаю, что можно выжить при ранении в сердце. Анна и так проявила небывалую живучесть. Она разговаривала, сохраняла здравость ума и жила какое-то время, можно сказать, против всех правил.  :sp:  Это не каждый организм может в силу своих физических данных.

Ну, он ведь жив. Разве это плохо? 

Violet,

Ну почему же, скажу. =)
В эпилоге будет действие, спустя несколько дней после указанных в развязке событий, и даже вовсе не лет. Этот роман по действиям не рассчитан на несколько лет, он краткосрочный.   

Товарищи, нет, мне все-таки интересно, ну что же такое хэппи-энд?  Что вы хотели бы увидеть в эпилоге, что Миша с Анной поженились? 

Вот и я о том же.    Видимо, это смазало всю развязку. Гы.
Я прям не знала, что и думать, плохо это или хорошо))
Хотя, я думаю, наверное, все в равных долях. А там уже каждый выбирает, на что больше обращать внимание. 

Отредактировано Night (2009-05-15 23:48:29)

Angel de la musica, мне нравятся размышления)) Люблю на ситуацию с разных сторон смотреть.

Это конечно, Эрику тоже было непросто. Это я здесь конкретно о ФР-ом Эрике. А-то, если брать за основу любого Эрика, книжного или фильмовского, то получится несостыковка.    У тех не было сыновей Миш)))
Ну, в общем, и ФР-овскому тоже было тяжко. С детства. Но... наверное, все-таки, срабатывает факт того. что Эрик и миша люди разные. И у них у каждого степень, так сказать, тяжести судьбы своя.
Но Эрик был некрасив. И он знал это. А точнее, был в этом уверен - может быть, даже более уверен сам, чем те, кто его окружал. Полюбил Кристину. Но ситуация сложилась так, что она осталась с другим.
После всех этих событий он изменился. И внешне.  Да и внутренне. Изменилась его жизненная позиция и смысл. Только, за все это время ни одной женщины, кроме Кристины, он полюбить и принять не смог. А может, просто не хотел.
Но на самом деле, жизнь Кристины сложилась совсем не так, как могла бы, да и чувства ее были обращены именно к Эрику. В общем, две половинки одного целого (а они таковыми и являлись) все-таки воссоединились.

А Мишина половинка умерла. Ее нет. Хотя герой молод и внешне вполне хорош собой.
Но если у Эрика было наоборот, и он  в чем-то мог утерять надежду, то здесь может быть еще грустнее. В чем (или ком) Мишин смысл?
(кстати, не прослеживаете схожесть? По идее ФРовского Эрика предали две женщины - мать, а потом Кристина. Кристина, правда, потом вернулась. Что-то мне подсказывает, что у Миши такая же уверенность).
Конечно же, я совершенно согласна, что время лечит. И все приходит в норму. Что бы ни было. Такова жизнь.
Мммм... но я как автор, если начну развивать тему дальше, начну безбожно спойлерить. а этого, наверное, делать не надо.
Кстати, сюда, как дополнение к ответу могу сказать - можно заглянуть в ФР, на то место, где впервые было упоминание о Мише. Там многое сказано буквально в одной фразе.  Я ведь, мерзкое существо)) И ни один герой мой не произносит каких-то слов просто так))

Да, вот кстати, что еще - Эрик и Миша все-таки кое в чем могут быть схожи.  Ведь у Эрика была возможность -  плюнуть на Кристину и уже "завести" себе женщину. Или две. Или пять. Или вообще менять, как перчатки. Да любой способ мог избрать - не отягощать себя обязательствами, или жениться. Он не сделал этого почему-то.    Где гарантия, что МА не передалось отвратительное свойство однолюбства?
Впрочем, эпилога еще не было))

Кстати, а может быть, я и не права, и у него все будет иначе. И не будет никакого несчасться)) Всякое может быть))) Женится на Кетти. 

Отредактировано Night (2009-05-16 00:30:05)

Angel de la musica, ощущаю себя страшным монстром))  :sp:
Нет, нет, ну я ведь не такая))))

Мм, а вот этого я не говорила.  Я сказала, ситуации похожи, но не сказала, что пойдет от обратного))
А что, если когда-нибудь вернется не Кристина, а Эрик?  Но где гарантия, что от этого будет лучше, а не хуже?
Нет, нет, это я просто рассуждаю)) Не утыверждаю)))

В ФР.
Но тогда, когда Миши еще не было. Даже в планах, собственно говоря. Но про него было упомянуто. Главу точно сейчас не назову, просто потому что не помню навскидку. 

Согласна. Интересно, а есть ли надежда у Миши? Или Надежда? 

Нет, нет, я совершенно мирное и безобидное существо)) 

А не жирно?  :sp:  Ничего не слипнется?))

"До". 

Нет, все-таки слипнется)))))

Счастливый герой, все равно, что сытый художник)))