Честное-пречестное слово, прода будет
(автор сокрушенно бьется головой о клавиатуру)
Есть небольшая проблема - с начала написания фика мироввоззрение автора менялось... потихонечку так... и доменялось до такого состояния, что сама идея фика перестала нравится   :cray:
Все, я поняла, что это дурно по отношению к сообществу и ушла собирать волю в кулак:)

Отредактировано morein (2009-10-28 00:09:21)

Прода... не бейте тапками за ТАКИЕ интервалы с продами...

**************************

Эти часы были самыми ужасными за последние… годы и годы. Ей вновь мерещился ОН. Было невыносимо, до парализующего ужаса, страшно. Ведь она знала: лишь шаг отделяет ее от былого сумасшествия, когда ОН мерещился ей в случайном прохожем, в звуке, в запахе. То были поистине ужасные полгода. Она была совершенно измучена борьбой с собой, но не могла перестать искать его – везде. Она и спать ложилась лишь тогда, когда ее полностью оставляли силы, и краткие часы разорванного сна были полны ЕГО присутствием, о котором Кристине говорили случайные предметы, обрывки мелодий, шаги в непроницаемом тумане. Проснувшись, она что-то делала, ела, разумно отвечала на вопросы, но ее рассудок изнемогал. Было очень страшно совершенно сойти с ума, но ей и в голову не приходило поделиться с кем-то своими переживаниями. Это было слишком лично… и слишком заслуженно. О, это было самое меньшее, что она заслуживала своим предательством! А посему она и не пыталась перестать мучиться, наоборот: сознательно вновь и вновь проворачивала нож в незаживающей ране. Кристина знала: она одна виновна в гибели человека, который долгие годы был для нее столь многим: невидимой опорой, защитником, учителем… ангелом-хранителем.

*************************************************************************************
Спустя месяц после драматических событий в Опере она робко поинтересовалась у мадам Жири, как ОН. И услышала – страшное:
- Все кончено, Кристина. Эрика больше нет.
- Значит, ОН - Эрик… Как нет? – она непонимающе вглядываясь в осунувшееся лицо приемной матери. Мадам Жири глубоко вздохнула и удивленно посмотрела на свои руки, судорожно вцепившиеся в юбку. Пальцы разжались. Разгладив ткань, она опустила руки на колени. И заставила себя сказать:
- Его совсем нет. Могила находится в одном из коридоров нижнего яруса. Если когда-нибудь захочешь, я объясню, где.
- Как? – спросила Кристина. Закашлялась, поднесла ладонь ко рту. И отчаянно сжала ее зубами, подавляя рыдание. Толпа ведь не нашла его. Или нашла? Или?
- Ты не должна винить себя. Он сам так хотел. Он сказал, что всем так будет только лучше.– поспешила сказать приемная мать.
Лицо Кристины приобрело неестественный белый цвет.
- То есть это самоубийство? – выдохнула она. – геенна огненная? Из-за меня?
Давным-давно Мадам Жири сама объясняла девочке, что убить себя – самое страшное, что может сделать человек. Будь проклят Эрик! Самоубийство! Нет, такого она ей не скажет.
- Нет, не самоубийство. Просто… он больше не хотел существовать. .
Кристина не помнила, сколько рыдала, уткнувшись в колени приемной матери. Мадам Жири гладила ее по голове и раз за разом повторяла, что она не виновата, что Он взрослый мужчина и Он выбирал сам. Разве вина Кристины, что он выбрал ее в качестве цели жизни? Мысленно мадам Жири обрушивала на Эрика поток всех известных ей ругательств. С чего он взял, что его смерть – то, чего Кристине не хватает для полного спокойствия? Рыдания Кристины просто разрывали ей сердце. Будь проклят Эрик! Она колебалась и была почти готова нарушить данное Эрику обещание, но тут рыдания Кристины стали тише и перешли в глубокие всхлипывания. Мадам Жири промолчала. Она не догадывалась, что Кристина перестала плакать вовсе не потому, что успокоилась. Просто слезы кончились, были исчерпаны до дна. Наступило неестественно отупение, которое она испытала лишь раз в жизни – в день похорон своего отца. Осталась одна мысль: скорее бы наступило завтра… Она не помнила, как добралась до постели, а очнулась десять дней спустя. В кресле у постели дремала ее приемная мать. Прикрытые глаза окружала синева… почти чернота, свидетельствовавшая о долгих бессонных ночах. Физически Кристина шла на поправку, горячка оставила ее. Но отголоски горячечного бреда – остались с ней, рефреном всему ее существованию – во сне и наяву – долгих полгода.

*************************************************************************************
Это просто чудо, что ей удалось выкарабкаться и собрать себя воедино. Это действительно было ЧУДО. До сих пор она удивлялась стечению обстоятельств, приведших ее к исповедальне. Она и думать не могла, что может быть прощена, и совсем не собиралась исповедоваться но… В один поистине чудесный вечер она услышала слова о смертном грехе уныния и о том, что свое преступление (хотя священник назвал это мягче: «ошибка») нужно искупить служением ближним. Нет, она не выздоровела в одночасье, но она обрела силы бороться.
С тех пор жизнь ее стала меняться. Кристина твердо решила посвятить свою жизнь детям: больным, голодным, бездомным. Она разорвала помолвку с Раулем. Тот не удивился: он видел, что в последние месяцы она подавлена, но, конечно, не представлял истинной причины этой грусти. Впрочем, предположение, что во всем виноват «этот монстр» было совершенно верным. За месяцы затянувшейся помолвки Рауль перешел от любви и ревности к тоскливому состоянию «ну когда же это разрешится». За это же время его отношения с Мэг Жири перешли в крепкую и доверительную дружбу, которая могла стать (и в итоге стала) гораздо более прочной основой семьи, нежели сентиментальные детские воспоминания помноженные на юношеский восторг.
Словом, расторжение помолвки они втроем отпраздновали в шикарном ресторане, торжественно пообещав по возможности забыть последние месяцы и остаться искренними друзьями. У Кристины и Мэг это получилось вполне, отношения же Кристины с Раулем неизбежно охладели, но, все же, были скорее теплыми, чем неприязненными.
Работая в поте лица своего, и принося пусть не большую, но безусловную пользу ближним, Кристина постепенно исцелилась. Появились другие друзья, были открыты новые радости жизни, от чтения книг, которые она раньше сочла бы слишком заумными, до восхитительных пирожных, практически недоступных танцовщице.
И ведь – о самонадеянность! - она была уверенна, что больше никогда не окажется на грани безумия. Должно быть, она и не выздоравливала никогда, просто болезнь затаилась, не давая о себе знать, как, бывает, невидимо глазу тлеют потушенные угли, чтобы внезапно вспыхнуть новым пожаром.
Был третий час ночи. Кристина, обхватив себя руками, мерила шагами полутемную комнату. Не было ни малейшей надежды, что она сможет уснуть. Опять, опять, опять! Теперь она видит ЕГО в своем новом приятеле, господине Мецкере. А здесь, в своей комнате, она даже явственно чувствует едва уловимый запах ЕГО духов. Ей хотелось биться головой о стены. Ей хотелось рыдать, но она знала, что рыдания не помогут. Она остановилась перед зеркалом, из которого на нее смотрела растрепанная, напуганная, полуодетая, безвольная… дура в состоянии крайней паники. Это – она?!
Кристина глубоко вздохнула… и изо всех сил отвесила себе пощечину, и еще, и еще… Раз никто не может помочь, она сама приведет себя в чувство… Не смей, не смей, немедленно прекрати! Идиотка безмозглая! Хватит! Успокойся!
Кристина осознала, что кричит во весь голос. И добавила, почти шепотом, сурово глядя в зеркало:
- А теперь ты придешь в себя и ляжешь спать. И перестанешь…
В дверь настойчиво постучали, и Кристина подпрыгнула на месте, лишь потом услышав голоса хозяек, кричавшие: «что с вами, фроляйн»? и «откройте!».
Она поспешно отперла дверь, за которой обнаружились две наспех одетые старушки, старшая с фонарем в левой руке и кочергой в правой, младшая с метлой, судорожно сжимаемой обеими руками.
- С Вами все в порядке фроляйн? Такие крики… на вас напали грабители? – спросила старшая, Ханна.
Кристина отрицательно помотала головой, лихорадочно пытаясь придумать, чем объяснить это происшествие.
- Это просто сон… очень страшный, - нашлась она.
Кристине было невдомек, насколько заметно на ее щеках выделялись следы пощечин. Хозяйки переглянулись с большим сомнением, а затем довольно бесцеремонно протиснулись в полуоткрытую дверь.
- Простите, фроляйн Кристина, Вы кричали слишком громко… ночь на дворе…мы так испугались… ужас…
Во время этого монолога Ханна бесстрашно распахнула дверцы шкафа и убедилась, что он пуст, а ее сестра Альмут пошарила под кроватью рукояткой метлы.
- Простите, но Ваше поведение невежливо! – Возмутилась Кристина. – По какому праву вы?
- О, простите фроляйн, но нам надо будет как-то объяснить соседям… До сих пор репутация нашего дома была безупречна – одновременно произнесли старые девы.
Ханна с фонарем переместилась к окну вгляделась и торжествующе сказала:
- На подоконнике земля… откуда бы это, фройлян?
- А в комнате пахнет мужскими духами, - отметила Альмут, - дорогие наверное.
- Я всегда думала, что не может быть, чтобы такая девушка не имела поклонника, а ты, сестра… чему Вы удивляетесь, девица, думали, что сможете нас обмануть? – спросила она Кристину, глядевшую на них распахнутыми от изумления глазами.
- Вы… правда думаете, что здесь кто-то был? Чужой? И чувствуете запах? – схватив свечу, Кристина внимательно осмотрела подоконник. Действительно, земля… а ведь пыль вытирается два раза в неделю!
Восторженно глядя на старушек, она хихикнула и выговорила:
- я Вам так признательна… пожалуйста, милые дамы, все объяснения завтра, я буду спать. Нет-нет, криков больше не будет. Поговорим за завтраком… До утра… Довольно невежливо она под локоток выпроводила хозяек из комнаты, заперла дверь, привалилась к ней и начала смеяться. Какое счастье! Хотя бы это - не плод ее воображения. Однако, судя по всему, с завтрашнего дня ей придется срочно искать себе другую комнату.
Старушки по ту сторону двери сошлись во мнении, что их постоялица пристыженно рыдает, и удалились вниз, обсуждая невозможность дальнейшего проживания столь ветреной особы под их крышей.

Отредактировано morein (2010-08-14 01:12:34)