Лейтиан

О нет, кстати говоря, по объему написанного текста это  еще не преде))  Мой первый фик, с которым я, собственно, и пришла на этот форум - вот он точно может соперничать с "Войной и Миром". Довольно объемная и долгоиграющая вещь   Кажется, там было три довольно обособленных друг от друг части. В которых у каждой был свой разный сюжет, и разные действующие главные лица. Ну, не считая ПО 

:sp:
Увы, 100% средств и сейчас-то нет
Вы верно подметили. И похоже, одна Вы Кстати говоря о прошлой главе, я думала, у читателей возникнет ни один вопрос, касающейся данной темы. Но это оказалось не так. Так что, это даже избавило меня от дальнейшего разъяснения щекотливых подробностей. 
Но если пока ничего не произошло, можно списать это на случай. Счастливый. Для кого-то из них двоих. =)

Это еще с какой стороны смотреть. Ведь его появление всегда можно спихнуть на супруга )) А это вовсе не облегчит положение ни одного, ни второй, если только, и правда, утяжелит страдания )) Т.к., боюсь, Кристину это только сильнее укоренит в ее беспомощьности.

Цирилла

Спасибо, хоть ты не требуешь экшена! Это не значит, что я против экшэна, но когда он не пишется, думаю, просто так направо и налево душить и убивать всех героев, которые вводились не для этих целей, просто ради недостачи экшэна абсолютно глупо.

layara

Их-то за что в психушку?!
Это ты так тактично намекаешь на то, что сдать в психушку здесь нужно не столько их, сколько автора? Нэ?!

Banshee

  &)))

Отредактировано Night (2006-07-20 12:34:57)

О, ну спасибо тебе. Так я и подумала. 
Вот только уж в психуше я писать ничего не буду. Позвольте тогда уж, если туда ссылаете,  измученному организму отдыхать.

А проды пока нет. Как где-то выше было мною указано, набитый когда-то запас почти иссяк, как и все в этом мире, что имеет особенность заканчиваться.
А что-то еще писать у Найт просто нет физических, а главное моральных сил.
ЗЫ: Тем более, в психушке, опять же, процедуры. Писать некогда.  :bleh:
:cray:

Вывешиваю оставшуюся проду. Увы, это все, что было и есть на данный момент из давних запасов, когда-то написанных.  Запас иссяк.
Но зато сама с чистой душой ухожу, наконец, в сосредоточенное чтение  фиков с пейрингом шиппером которого являюсь (др.фэндома), просто получать удовольствие!   :sp:

---------

III

Ты запоёшь свою тоску, летя во тьму один,
А я одна заплачу песню старую.
Какой беде из века в век обречены,
Какой нужде мы платим дань, прощаясь с милыми?
-
Will you until death does sever
Be upright to her forever

Will you ’til death be her rider
Her lover too, to stay inside her
-
...И никто не сможет эту боль принять.

Сама себе жертва и палач,
А горло сжимает тихий плач
Зачем от меня любовь ушла,
Зачем осталась я одна?..

**

Виконтесса этим утром не вышла к завтраку. Она лишь попросила у горничной чашку чая к себе в спальню, чтобы не выходить из комнаты. Раулю, видимо, пришлось завтракать одному.
Впрочем, это не расстраивало ее. Она уже давно перестала испытывать угрызения совести за такие проступки, которые в сравнении  с теми, что уже довлели над ней, казались совсем незначительными. Она перестала испытывать необходимость в присутствии мужа. И если раньше завтрак или обед в одиночестве, без супруга огорчал ее, то сейчас – ничуть.
Можно сказать, она даже наоборот – стремилась к одиночеству. Порою, она нарочно просыпала завтрак, сообщая служанке, что хотела бы еще немного полежать в постели, так как ее мучает мигрень, и чтобы та сообщила это виконту, когда он выйдет к завтраку в столовую, и не найдет за столом свою жену.

Виконтесса сидела за дамским столиком, устремив взгляд в зеркало. Густые волосы ее в беспорядке рассыпались по оголенным плечам, с которых сползла молочно-белая кружевная ночная сорочка, оголяя острое плечо. Периодически она вскидывала руку, подносила ее к лицу, касалась лба, терла пульсирующий тупой болью висок, затем вплетала тонкие пальцы в волосы, и замирала, словно, думая или вспоминая о чем-то важном и так недостающем ей теперь.
В дверь постучали. Резкий стук напугал Кристину. Она вздрогнула от неожиданности. Последнее время ее пугал каждый шорох, каждый звук. Она порывисто вздохнула, набирая в легкие воздух, и дала разрешение войти. Дверь отворилась, на пороге появилась горничная.
- Госпожа хозяйка, - робко произнесла девушка.
- Что тебе? – Бесцветно поинтересовалась Кристина, смотря на свое отражение в зеркале. На нее смотрела измученная женщина с бледной кожей, под глазами залегли темные тени. 
- Это… это вам. – Несмело произнесла девушка, делая несколько шагов вперед, и протягивая ей запечатанный конверт.
Щеки Кристины вспыхнули, она резко подалась вперед, но сию же секунду сникла, дабы не показать своей взволнованности. 
- Что это? От кого? – Протянула она руку к конверту. В сердце зародилась крошечная надежда.
От кого бы могло быть это письмо? Ей захотелось как можно скорее разорвать его и узнать. Но сердце ёкнуло, как только к ней в голову пришла мысль о том, что она не найдет внутри письма именно того, чего столь жаждет узнать.
- Увы, госпожа, я не знаю. Сказали только, что передать вам.
- Не знаешь, кто передал? – Продолжала осторожно, но настойчиво расспрашивать Кристина.
- Я не знаю, мадам. – Девушка снова виновато пожала плечами. – Какой-то незнакомый мальчишка.
- Ладно, иди.
Как только дверь за девушкой захлопнулась, Кристина поспешно разорвала конверт. Бумага не поддавалась, она едва не поранила пальцы об острую кромку.

Она вытащила из конверта лист бумаги. Ровным почерком там было написано лишь несколько фраз. Но и этого было уже достаточно! У нее учащенно забилось сердце. Она быстро прочла их, и прижала листок бумаги к груди. А через несколько минут виконтесса позвала горничную к себе, чтобы та помогла ей одеться.
- Ты куда-то едешь? – Удивленно спросил Рауль, замечая  парадное и строгое облачение своей жены.
На Кристине было закрытое с высоким воротничком черное платье и черная кружевная шляпка, лицо ее было бледным, глаза слегка опущены, она теребила в руках черные перчатки. «Именно так выглядят вдовы» - отчего-то пришла Раулю ужасная мысль. Он отогнал от себя случайные странные мысли.
- Так ты куда-то собралась?
Виконтесса вздохнула.
- В церковь. Хочу съездить в церковь. – Сухо ответила Кристина, кусая губы. – Устала, никуда не выезжая. Я ведь имею право помолиться? – Сурово сдвинула она брови.
- Разумеется. – Рассеянно согласился с ней супруг. – Разумеется. 
Она и правда хотела помолиться. Душа ее настолько отяжелела от укрываемых только ею грехов, что иногда Кристина ощущала, что сердце ее в любой момент может остановиться от этого непосильного груза.

У ворот перед церковью виконтесса отпустила своего извозчика, и он с неохотой, что-то бормоча себе под нос, погоняя лошадь, уехал.
Когда стук копыт и колес по мощенной камнем мостовой смолк, Кристина поспешно вошла в церковь. Сердце ее часто билось где-то у самого горла, ей того и казалось, что оно выпрыгнет из груди. В помещении было безлюдно. Женщина тревожно огляделась. То ли от волнения, то ли от тяжелого запаха цветов и аромата церковного масла  ее замутило, она приложила затянутую в черную перчатку руку к губам, и едва удержалась на ногах, дав себе несколько секунд, чтобы отдышаться.  Виконтесса подобрала юбку, и быстрым шагом, слыша лишь стук каблуков своих туфелек, кинулась к алтарю.
Будто обессилев, из последних сил, она опустилась на колени, утонув в зашелестевшей юбке, и сложив руки в молебном жесте, начала молиться.
Ей казалось, что уже никогда и никакими молитвами не искупить ей всех своих проступков, всех своих ошибок и грехов. От этого она начала читать молитву еще исступленнее, забыв все, что еще секунду назад было у нее за сердце.

Ее молитва была обращена не столько во спасение своей души, сколько на ограждение от бед и несчастий другого человека. И своего сына.
Ее прервал какой-то шум позади нее. По хорошо акустическому зало раздались глухие шаги, Виконтесса отвлеклась, украдкой обернулась. Она рассмотрела очертания фигуры какой-то дамы – пышная юбка со сборками темно-зеленого платья, тонкий стан, туго затянутый в жесткий корсет, будто ожидая озарения, она неспешно шла к алтарю подняв глаза куда-то вверх. Кристина разочарованно скривилась.

Виконтесса, понимая, что ее одиночество нарушено, опомнилась, распрямилась, и поднялась на ноги, еще раз осмотрелась, словно искала кого-то помимо дамы в зеленом платье. Грудь ее то поднималась, то опускалась, она учащенно дышала. Поблизости больше никого не было. Кристина безнадежно вздохнула, несколько секунд стояла не шевелясь, а потом направилась к выходу.
Неужели она так и не увидит его? Он должен быть где-то рядом.
Она вышла на улицу, прохладный сентябрьский ветер запутался в складках ее юбки, ткань облепила ноги. К Кристине подбежали откуда-то взявшиеся два чумазых нечесаных мальчонки в отрепьях, и начали что-то канючащим гнусавым голосом говорить, тянуть к ней руки.
На миг испугавшись,  Кристина шарахнулась, но потом, по-прежнему продолжая искать глазами кого-то, открыла ридикюль, достала деньги, и дала им несколько монет. Мальчишки наперебой завизжали, попробовали монеты на зуб, пряча их по карманам, потом снова начали что-то говорить. Но Кристина уже не обращала на них никакого внимания. Она, глядя по сторонам, отмахнулась от них, и быстрым шагом пошла прочь.

-

Новый порыв ветра едва не снес с ее головы шляпку, она выглядела растерянно и угрюмо. Последняя надежда ее таяла подобно облакам, раздуваемым порывистым ветром.

Он замечает фигуру женщины, чье лицо покрыто черной, словно траурной вуалью. Это она. Это Кристина.
Похоже, она, наконец, тоже замечает его в ближайшем от площади проулке. Женщина делает несколько несмелых шагов по направлению к нему. В спешке пересекает мостовую, едва не попав под лошадь, везущую какой-то экипаж. Возница крякает сквозь зубы, лошадь фыркает, останавливается в нескольких шагах от нее, женщина лишь прижимает к груди маленький ридикюль, темная фигура, находящаяся в ее поле зрения порывисто подается вперед, готовая кинуться к ней. Но женщина подает жест рукой, чтобы он оставался на месте. Она пересекает, наконец, мостовую, и бросается в проулок. С каждой секундой, с каждым шагом ее действия обретают уверенность и расторопность, и вот уже последний шаг, и она так близко к нему, что он может различить ее влажный взгляд под темной тканью вуали, у нее шевелятся губы, будто она что-то шепчет, грудь то поднимается, то опускается, она запыхалась от собственного волнения.
Она протягивает к нему руки и прижимается всем телом. Она слышит биение его сердца, а он угадывает ее движения, ее жесты, ее запах. От всего этого у него кружится голова, и растет желание.

- Здравствуй. – Прошептала, наконец, Кристина. Она ощутила, как он взял ее за руку, и крепко сжал. – Я думала, я боялась, что ты уже не появишься. Что ты оставил меня. – Голос ее дрогнул, и она воровато озирнулась, чтобы убедиться, не вызывают ли они интереса у прохожих.
Он заметил это, и потянул ее за руку, увлекая в безлюдный проулок. Кристина сразу же, не в силах сдерживаться, кинулась ему на грудь. Затем отстранилась, поспешно приподняла вуаль на своей шляпке, и он заметил, что она улыбается.
- Слава богу, ты здесь! – Задыхаясь, произнесла она. – Господи, я скучала! И думала, что уже не увижу тебя.
Говорила в эти мгновения только она. Он молчал. Но ему ничего и не надо было говорить. Она все чувствовала. Ей в ответ он крепко стиснул ее тонкий стан, и еще теснее прижал к себе. Этого было достаточно.
И столь желанными были эти мгновения для этих двух людей, столь долго ждали они этой встречи, что, если бы наблюдать со стороны, никто бы и не поверил, что эти пылко влюбленные друг в друга любовники раньше могли оттолкнуть друг друга навсегда, что женщина эта когда-то и в мыслях не могла представить, что будет так желать этого мужчину, а вовсе не другого, кого избрала, что когда-то она отвергла его, уверенная, что оставила его навеки.
Она глубоко вздохнула, и прикрыла веки, переводя дух.
- Ты давно здесь? Как ты нашел нас?
- Это несложно, Кристина. Не забывайся. – Наконец за все это время вымолвил он чуть хриплым голосом.
- Где ты остановился?
- В гостинице.
- Я не хочу отпускать тебя сейчас! – Пробормотала она. – Где это место, далеко отсюда? Мы можем отправиться туда. У меня есть несколько часов!
Он отрицательно качнул головой, наблюдая насколько она бессильна перед обстоятельствами, и ее тщетные попытки что-то изменить.
- Сейчас не получится, Кристина. – Твердо ответил он, приложив палец к ее губам, зная, что она попытается возразить.
Кристина взяла его за руку, и прижала к своей груди, будто желая показать ему, как сильно стучит ее сердце. Взгляд ее потух. Но она кивнула ему, покорно соглашаясь.
- Ты прав. Ну да, ну да… - Начала она, замешкавшись, и опуская глаза. – Ну, мы ведь найдем способы, найдем? Так ведь? Обязательно. Ты что-нибудь придумаешь!? Умоляю, только не приходи в дом Рауля. Там слишком много прислуги. Это еще опаснее. Мы не можем там видеться. Я не хочу, чтобы с тобою что-то произошло. Слышишь меня? – Поспешно говорила она. – Скажи, что мы найдем другой способ! Скажи, Эрик! Пообещай мне, иначе я сойду с ума от этого неведенья! Господи, как я боялась…   
- Обещаю. – Он отстранился от нее. – Подожди немного. Самую малость.
Он скучал, и не хотел отпускать ее сейчас не меньше, чем она.
- Знай, я всегда рядом с тобою!
- Будь осторожен, ради всего святого! – Всхлипнула она, понимая, что сегодня он оставит ее пустую и неутоленную, наедине со своей тоской и болью.
Прежде чем отпустить ее, он снова сжал ее запястье, Кристина, другой рукой опуская вуаль на шляпке, недоумевая, обернулась на него.
- Что? – Коротко выдохнула она, понимая, что если промедлит еще секунду, находясь с ним наедине, она не выдержит.
- Ты… правда, хочешь дальше продолжать этот фарс? Тебе нужно это?
- Как никогда. Ты сомневаешься?
Он промолчал.
- И это не фарс. – Произнесла она на прощание, и поспешно пошла прочь.

-

И все началось снова. Все решилось вовсе не в пользу романтической сказки, наполненной царственной величественностью и красотою.
Дорогая гостиница, в которой дама навещает с определенной периодичностью постояльца-мужчину, была бы слишком опасным ходом. Был риск, что Кристину могут случайно узнать. Ее супруга многие знали в городе, и не раз видели виконтессу с Раулем.
Увы, местом их встреч, их приютом стала  – небольшая душная квартирка в старом доме в полупустом отдаленном квартале города. Но это было единственное место их единения.
Два окна, занавешенные старой циновкой, сквозь которую пробивались тонкие струйки солнечного света, утопая на скрипучих пыльных половицах, острыми изломами цепляющиеся за немногочисленную мебель, большая двуспальная, правда, старая кровать, и одиноко красующийся в углу небольшой стол, а так же старый, почти разваливающийся шкаф, который наводил еще большее уныние, чем вся вместе взятая мебель в этой комнате.
Это все, что содержала в себе комната, хранящая слишком много секретов двух людей, которые приходили сюда, чтобы на короткий срок обрести друг друга, обрести любовь. Стены этой комнаты слишком много видели, слышали и знали. Но Кристина хотя бы за одно могла быть спокойна -  слава богу, что стены никогда не научатся говорить.
И лишь здесь, она могла отдаваться во власть своих наслаждений и чувств. Лишь здесь, не опасаясь, что их услышат, Кристина могла стонать от переполняющей ее страсти, биться в конвульсиях блаженства.

Она покидала его, скрепя сердце, не желая оставлять, и, тем не менее, пресытившаяся ласками и любовью, а возвращалась к нему все более пылкой и жадной до ласк и поцелуев. И как только она появлялась на пороге, он с жадностью и неистовостью оголодавшего зверя, стягивал с нее платье. То, с шелестом оседало к ее ногам, затем с яростью вытягивал из ее корсета неподдающиеся шнурки, она в нетерпении срывала с себя все маски кроткой добропорядочной дамы, и  с сумасбродством глупенькой маленькой девочки, коей уже давно не являлась, бросалась в омут его ласк, отдаваясь во власть его рук и губ. Они, забываясь, отдавались сумасшествию, захватившему их разум.

Она, словно искала в нем защиты. Как беззащитный напуганный ребенок, прижималась к его груди, он срывал с ее губ поцелуи, она лепетала что-то, забываясь от нежности и его тепла.
В их жадных взглядах, сухом пылком шепоте, судорожных движениях  не было ничего необычного, ничего зазорного. Но оба они в эти моменты отчетливо понимали, что в секунды их ненасытного единения не существует на этом свете их прошлого. Нет всего того, что было когда-то, нет их музыки, их страданий, их любви. Есть только две изголодавшихся тени, которые никак не могут найти покой, и вынуждены искать его таким неприглядным способом, чтобы хоть как-то утолить свою боль и тоску, зная, что через несколько часов все кончится. И каждый наденет свои привычные маски.
…До следующего раза.

Отредактировано smallangel (2009-03-30 20:43:54)

Собственно, называется, не прошло и года. Все потому, что дописать это нужно.    Если, конечно, читателю сие не осточертело ))

**

Виконтесса с тоскою взглянула на беззаботную птичку. Рауль подарил ей эту клетку с певчим жителем на какую-то дату или праздник. Вот только на какой именно – она уже толком не помнила.
Кристина любовалась крошечным подарком, с опаской взирающим на нее через тоненькие прутики клетки. Птичка, нахохлившись, сидела, забившись в угол. Лишь, когда она немного осмелела, и спустилась к кормушке, Кристина разглядела ее – на грудке, подобно  манишке, алело  яркое  красное пятнышко, как и на головке, будто шапочка– словно причудливый маскарадный наряд. Черный глазик-бусинка с любопытством  рассматривал хозяйку. Птичка  поворачивала свою крошечную головку в ее сторону таким образом, что ей казалось, пташка смотрит бочком.
Птичка пропела несколько дней. По солнечным утрам. А потом умолкла. Как хозяйка не пыталась задобрить ее – пташка больше не пела.
Кристина спрашивала у мужа, не больна ли она, не мало ли ей света– виконт ответил, что подарит ей другую птичку, а эту она  может выпустить, открыв затворку клетки. На что Кристина ответила, что птичка ей нравится, даже если не будет  петь.

Виконтесса знала, что они больше никогда не услышат её пение.
Открыть дверцу и позволить ей вылететь на свободу? Пташка, безусловно, погибнет. Она станет добычей более сильных и хищных птиц. Или попадет в лапы кровожадной кошки. Но, наверное, там под голубым небом она будет петь. Она сможет дышать полной грудью. Пусть даже жизнь ее будет коротка.
Кристина всякий раз, подходя к клетке, ощущала, как что-то сжимается в ее груди. Однажды Кристина поставила клетку на подоконник и открыла окно. Помедлив, с замиранием сердца, протянула руку к маленькой дверце, и  отворила ее, не сводя глаз с птички. И как только виконтесса отняла руку от клетки, та метнулась к открытой дверце, и тот час же выпорхнула на свободу, задорно и радостно чирикнув.
Несколько секунд Кристина смотрела ей в след. Теперь она будет петь… И может быть однажды утром у себя под окном она услышит ее трель.

А сможет ли она разогнуть прутья своей клетки? Проклятые обременяющие путы! Как знать, думала бы так сейчас виконтесса, никогда больше не увидевшись с ним, никогда, после того рокового вечера, когда она, раздираемая гневом, жалостью, страхом, сомнениями, и раздавленная собственным бессилием перед человеческой болью, выбиралась бок о бок со своим будущим мужем на поверхность, прочь из душных сырых, кишащих крысами подземелий?
Уже через несколько месяцев своей супружеской жизни она поняла, что ошиблась в своих чувствах. Нет, Рауль был безмерно ей дорог, но всякий раз, смотря на него, в его светлые глаза, обводя взглядом черты его лица, она невольно сравнивала его с кем-то другим. И внутренний голос говорил ей – это обман, это не он… не тот!
Она как могла, гнала от себя подобные мысли. Она не могла признать, что все мечты и надежды ее разрушены, что она… совершила самую страшную и непростительную ошибку в своей жизни. Она не могла поверить, что человек, которого она боготворила, и считала ангелом, последователем ее отца, возжелал не только ее голос, но и потребовал от нее ответного чувства, такого же сильного и невероятного, как его, что все это время, захлестнутый слепой страстью, он стремился поработить ее волю во имя своей любви. Что он боготворил ее, возвел на пьедестал божества, принося чудовищные человеческие жертвы. Тот, кем она дорожила и восхищалась, оказался совсем не таким, каким рисовало его образ воображение юной девушки, и не могла признаться даже самой себе, что все его проступки, недостатки и несовершенства… куда сильнее влекут ее, чем вся благородность ее мужа! 

А теперь она чувствовала себя в его руках такой защищенной, такой любимой, такой хрупкой. Он нуждался в ней так же сильно, как и она в нем. Лишь в его объятиях она забывалась. Забывалась так, как забываются в туманном мороке в предрассветную пору, она теряла ощущение времени, она пьянела от страсти, она забывала о муже, который в последнее время стал для нее больше обузой и препятствием, нежели счастьем, она забывала о собственном сыне, который в те моменты чаще был либо с няньками, либо мирно спал, она желала забыть о самой себе, если б это было возможно.
Но вместе с этим, она понимала - не будет ничего. Темнота. Одна темнота. Закрытые окна, закрытые двери, обрывки минутного счастья, сокрытые от глаз других встречи, и темнота, темнота… И больше ничего! Из нее никогда не будет выхода. 

-

- Ты никогда не соглашался со мною. Все, что я предлагаю, ты начинаешь оспаривать. И лишь потому, что тебе не нравится мой подход к делам! Ты всегда избираешь какие-то неприемлемые варианты, называя их хорошими идеями. Была бы твоя воля, ты бы до сих пор занимался этим глупым покровительством какого-то мышатника, это проклятого  театра! Отцу бы не понравились твои  мальчишеские выходки, Рауль. Достаточно уже одной глупости, которую ты совершил несколько лет назад. Твоей свадьбы! – Граф говорил громко, почти кричал, и хриплый  голос его отчего-то больше походил на лай. - Ты даже тогда не задумывался, какой ущерб репутация твоей невесты может принести семье! Это будет чудо, если твоего сыну, наследнику де Шаньи не будут напоминать в будущем, что его мать лишь оперная певичка с ужасной репутацией…
- Прекрати! Не смей так называть Кристину! Это здесь не при чем!
- Ты никогда не был похож на отца. – Вздохнул Филипп.
Но, в какой-то мере, он был прав. Рауль никогда не был копией своего отца ни внешне, ни по характеру. В отличии от Филиппа. И он всегда стремился во всем казаться в глазах отца лучшим. Может быть, по причине опасения, что отец никогда не простит ему того, что он не может дать их роду наследника, может еще по какой-то причине. Но Рауль прекрасно помнил, каким потрясением стала для Филиппа смерть отца. Человека, на которого он всегда ровнялся.
- Ты считаешь меня недостойным советчиком в делах, Рауль? – Откашлявшись, и, наконец, переведя тему, спросил Филипп.
- Я просто хочу вести дела самостоятельно! – Воспротивился Рауль. – Филипп, ты мой брат, но это не дает тебе права контролировать мой каждый шаг. Я не ребенок! Почему мы должны вести дела вместе? Почему ты не позволяешь мне самому принять решения?
Филипп вздохнул, и поджал тонкие бескровные губы.
- Потому что, в таком случае, боюсь, ты можешь довести свои, а в том числе и наши дела до полной катастрофы.
Рауль задохнулся волной возмущения, накрывшей его с головой.
- Боже, какие глупости! – Возмутился виконт. – Я устал от постоянного давления. Я не прошу слишком многого.
Граф, было, хотел что-то ответить, но Рауль опередил его:
- Кристина? – Выдохнул он.
На пороге тускло освещенного кабинета стояла виконтесса. Рауль уныло посмотрел на супругу, и кажется, в глазах у него промелькнула надежда, будто Кристина олицетворяла избавление его от бесконечных упреков брата.
Граф, стоявший посредине кабинета своего брата,  с недовольным видом обернулся. Было совершенно понятно, Кристину он видеть не рад.  На лице его читалось возмущение. Он с презрительной усмешкой окинул с головы до ног молодую хозяйку.
- Виконтесса. – Кивнул он, и сделал несколько шагов в сторону.
Кристина прошла в кабинет.
- Я помешала? Я просто хотела…
- Вовсе нет! – Поспешно произнес Рауль. – Филипп и так собирался уходить.
Граф закатил глаза.
- Мое почтение, Кристина, - затем с неохотой кивнул ей, и, развернувшись на каблуках, вышел.
Рауль вздохнул полной грудью, и откинулся на спинку кресла.
- Все хорошо? – Поинтересовалась вкрадчиво Кристина у супруга.
- Да.
- Вы разговаривали на повышенных тонах. – Объяснила Кристина. – Что-то произошло?
- Нет.
- Ты не устал? Может быть, тебе стоит отдохнуть? Съездить куда-нибудь… - Она опустилась в кресло, расположенное напротив стола, за которым сидел ее супруг, юбка ее шелкового платья зашуршала. Кристина села, не касаясь спинки, на краешек, начала, будто в волнении, заламывать пальцы.
- Да нет, нет. Все хорошо. Пустяки. Ты что-то хотела, дорогая?
- Рауль… - Кристина сделала паузу. – Знаешь…
Несколько раз вот так она приходила к нему в кабинет, когда он был занят делами, садилась напротив него, складывая на коленях дрожащие от волнения руки, заговаривала с ним, как примерная супруга, спрашивала что-то, интересовалась. Но она приходила сюда, чтобы сказать о самом главном. Чтобы… признаться. Ей казалось, что, будто, если она откроет перед ним свою грешную душу, он ее поймет. Она не надеялась, что простит. Вряд ли все это можно было простить. Но она хотела верить в разумность и чуткость своего супруга. Он не станет держать ее при себе силой, если она расскажет ему о своей неверности, что она уже давно не та Кристина, которую он полюбил когда-то.  Расскажет, что сердце ее болит без другого мужчины, а она больше не может быть своему супругу добропорядочной и преданной супругой.
И все-таки, у нее не хватало сил и смелости. Она потом корила себя за трусость, но она ничего не могла поделать с собою.
Всякий раз, как она набирала полные легкие воздуха, чтобы признаться супругу во всем, ее словно что-то толкало изнутри, сердце вздрагивало, а горло сдавливал спазм.
- Что? – Рауль поднял на нее отвлеченный взгляд.
Кристина моргнула.
- Вы о чем-то спорили? – Сию же секунду поменяла она тему разговора. Правда, Рауль этого не заметил.
- С Филиппом? Да нет. То есть… Ну, просто у него немного иной взгляд на вещи.
Кристина вздохнула. Совсем не удивительно, что Рауль не сходится во взглядах со своим братом. Они очень разные, а Филипп  был рожден самолюбивым тираном, его сложно разуверить и убедить в верности своих взглядов.
Кристина стиснула зубы. Она вспомнила, какое давление испытывала после рождения сына. Казалось, вся семья Рауля указывала ей, насколько дурна она как мать, и что если она сама будет воспитывать его, из мальчика ничего хорошего не выйдет.
- Филипп считает, что я недостаточно хорошо веду дела.
- От чего же?
- Я понимаю, отец всегда хотел, чтобы наша фамилия процветала и дальше. И свято верил в это. Понимаешь, у отца хорошо шли дела, у него было немало компаньонов. Да, он был постоянно занят. Но он не любил сидеть на месте. Он считал своим долгом, заниматься делами семьи. Он считал, что различные сделки и контракты лишь укрепят наше состояние и обеспечат еще больше наш не малоизвестный род. Филипп очень похож на отца. Смерть отца стала для Филиппа ударом. Он перенял его стремление – быть лучшим. Он слишком фанатичен во всем, что касается благополучия нашей семьи. Я думаю, таким образом он компенсирует… - Он замолчал. Кристина, натянувшись, словно струна, сидела напротив, не отводя взгляд от мужа. Рауль искусственно покашлял. - После кончины папы Филипп остался за старшего. Я понимаю, ему сложно. На его плечи легло немало обязанностей. А я никогда не понимал – к чему эта суета. Он начинает выходить из себя, когда я его не поддерживаю.
- Но ты не обязан делать то, что тебе не нравится, и то, чего требует он.  – Произнесла машинально Кристина, и вдруг замолчала, понимая, что это вырвалось у нее совершено случайно. Заботливо, нежно, тепло, совсем как раньше, когда они были добрыми друзьями, и он был ей дорог.
- Я привык. Филипп хорошо смыслит в предпринимательстве, я не спорю. Но я… у меня совсем другие представления на этот счет. Мы не похожи.
Он, будто видя в ней необходимого близкого человека, способного без осуждения выслушать, ничего не утаивая, открывал перед ней свою душу, свои страхи и опасения. Сердце Кристины сжалось. Он нуждается в ней. Наверное, он и впрямь видит в ней близкого единственного человека, как в старые годы, когда они были маленькими детьми, и делились самым сокровенным. Она была уверена – Рауль больше никому не смог бы рассказывать то, что с унылым уставшим и опустошенным видом рассказывает сейчас ей. 
Она почувствовала себя ужасно, возненавидев за все. Он не заслужил такого предательства. Она сейчас должна смотреть ему в глаза, на самом деле, скрывая страшную правду.
- Филипп, просто он… чрезмерно властен. – Сделав паузу, ответил Рауль.
- Да,  и он всегда стремился воспитывать нашего сына. – Не сдержалась Кристина. Но через секунду сразу же пожалела о сказанном.
Рауль нахмурил брови.
- Ты о том, что Филипп предлагал отдать Шарля в кадетское училище?
- Да.
- Но он будущий мужчина. Все через это проходят, кроме того, это не плохое решение, Кристина…
- Но я не хочу, чтобы мой сын… чтобы…
- Кристина, это нормально. А какое будущее ты предпочла бы для нашего сына?
- Он бы мог, он бы мог… - начала задыхаться Кристина, - заниматься музыкой, рисовать… Все, что угодно. Это же… прекрасно, Рауль. Я не хочу, чтобы наш сын… - «Был таким же, как Филипп» - закончила фразу про себя Кристина, едва сдержавшись, чтобы не сделать это вслух.
- Господи, Кристина! – Скривился виконт. – Чудовищные желания. Я понимаю, ты всячески оберегаешь мальчика. Но здесь Филипп и, правда, был прав, когда говорил, что он не должен цепляться за материнскую юбку. Ты же понимаешь, что он будущий наследник, он должен вырасти достойным мужчиной. Мужчиной!
- То есть, человек, который смыслит в музыке, рисует или делает еще что-то в этом роде – не мужчина? – Воскликнула Кристина, подавшись вперед.
Рауль не понял ее столь внезапной смены тона и настроения.
- Кристина, я этого не говорил. Но это больше подходит девушкам. Это так не… по-мужски. Не пристало мужчинам заниматься этим. В этом нет самого основного – воли, выдержки, смелости. Это прививается  военной службой. 
- Шарль еще совсем крошечный. Я хочу, чтобы его жизнь была безоблачной.
- Кристина, милая, я все понимаю, но ты тоже должна понимать, что порою, твои материнские порывы лишь мешают трезво взглянуть на ситуацию.
Кристина оскорбилась.
- Я не плохая мать! – Вдруг воскликнула она, будто желая доказать это не столько Раулю, сколько себе. – Я не плохая мать, Рауль! Не такая! Хотя, понимаю, твой брат не раз убеждал тебя в обратном. Конечно же, простая безродная девочка, выросшая в театре не может быть достойной матерью вашего наследника! – Сорвалась Кристина, произнеся это с явным сарказмом.
Наверное, она могла бы вынести все. Но только не то, что брат ее мужа всякий раз, когда был наедине с виконтом, подчеркивая дурную репутацию супруги своего брата, называл ее ужасной матерью. Кристине были не важны оскорбления в свой адрес, она знала, ни мать Рауля, ни граф не были рады видеть ее в своей семье. Они принял ее с прохладой, натянуто улыбались при встрече с ней, но когда Кристина покидала комнату, всякий раз сыпали в ее адрес массу обвинений и упреков. Старая графиня называла ее вертушкой и прохвосткой, ищущей лишь наживы через ее сына, граф убеждал, что она будет дурно влиять на маленького наследника, и ее дурные манеры никогда не искоренить. Единственное, чего Кристина была не в силах вынести – это упреков, касающихся ее и ее ребенка. За сына, казалось, она могла, подобно медведице, вцепиться в глотки обидчикам, растерзывая их на куски. Никто и никогда не праве называть ее никчемной матерью! Маленький Шарль – это самое дорогое сокровище, которое она обрела, находясь в браке с Раулем. Несчастный мальчик! Он обречен на страдания, и только! Ему не будет счастья в этой семье, где нет ни любви, ни счастья, ни понимания. Ее удручало то, что к нему относятся лишь как к будущему наследнику, источнику дальнейшего возможного процветания их рода. Кристина чувствовала за собою самую большую вину. Это она виновата в страданиях мальчика! Больше никто! Она ответственна за его будущее! 
- Нет, что ты! Конечно же, нет!
Кристина понурила голову. Рауль поднялся со своего кресла, подошел к ней, встав позади, и положил руки ей на плечи, легонько сжав их.
- Знаешь, мне кажется, тебе не хватает дочки. Нам не хватает девочки! Чудесной, красивой девочки, такой же красивой, как ее мама!
Кристина судорожно вздохнула, закашлялась. Рауль одухотворенно начал рассказывать ей о дочери позабыв обо всех сложностях, которые тревожили его рассудок еще несколько минут назад.
- Мне кажется, это было бы чудесно, если бы у нас была еще и дочка. Ты могла бы проводить все время с ней, рассказывать сказки про принцев и принцесс, учить вышивать, всяким женским премудростям, наряжать ее… Это же чудесно, да? И, кажется, важно для матерей.
Рауль погладил Кристину по волосам. Она незаметно отстранилась от его руки. 
- Не зря же говорят, что мальчики – будущее отцов, а девочки – отрада матерей! Я бы был рад, если бы у нас была еще и дочка.
Кристина потерла висок.
- Рауль, ты… винишь меня в том, что я потеряла нашего второго ребенка? В том, что все это закончилось… трагедией?
- Нет, что ты! – Он обошел кресло, в котором она сидела, взял ее за руки, и помог подняться. Притянул к себе. Поцеловал ей руку.
Их взгляды находились на одном уровне. Кристине почему-то непроизвольно сжалась под его взором.
- Ты не считаешь меня виноватой? –  Взволнованным тоном спросила она.
Она даже не разу не сожалела, что так получилось, что, по сути, во всем случившемся была лишь ее вина. Наверное, ее сердце стало слишком твердым.
- Никогда! Что ты такое говоришь.
Кристина молча кивнула ему, затем опустила взгляд, чтобы не встречаться с супругом глазами.
- Кстати, я хотел еще кое-что тебе рассказать. Но если тебе не понравится эта идея, я целиком и полностью соглашусь с тобою!
- О чем речь?
- Скоро зимние праздники. Филипп предложил устроить прием. Я хотел посоветоваться с тобою.
- Ради всего святого, - устало вздохнула виконтесса. – Я ничего не понимаю. Расскажи.
- Кристина, ну понимаешь, это не будет обычный прием.
Виконтесса нахмурилась. Рауль снова взял ее за руки.
- Маскарад. Но если ты не считаешь это хорошей идеей, - осторожно поинтересовался виконт. – Кристина, я просто хочу знать твое мнение.
Он никогда не решился спрашивать, свежи ли еще в ее памяти те моменты, которые произошли несколько лет назад, помнит ли она все то, так или иначе повлияло на их жизнь. Рауль ни разу не заговаривал с ней об этом после свадьбы. Он не хотел возвращать Кристину в прошлое. После того, как она оправилась после трагедии, случившейся в Опере, он опасался напоминать ей обо всех ужасах, которые коснулись бедняжки Кристины. Он не знал, и не желал знать, как дальше разворачивались события в Опере, который несколько лет была домом для его супруги, что стало с его ужасным обитателем. Кажется, о нем так и не было ничего известно, его так и не нашли. Это, должно быть, уже забылось. Как знать, может, и человека этого нет в живых. Но главное, чтобы ничего из этого прошлого не тревожило Кристину!
- А в чем дело?
- Кристина, - осторожно начал Рауль, - ну понимаешь, маскарад, маски… маски, Кристина. – Он кинул на нее многозначительный взгляд.
Кристина засмеялась, покачав головой, развеивая все опасения супруга.
- Все в порядке, Рауль. Думаю, лучше сделать так, как считаешь нужным.
Ее супруг лучезарно улыбнулся.
- Можешь завтра же вызвать любую, самую лучшую портниху. И обсудить с ней маскарадные костюмы. Полагаю, это тебя развлечет.

-

Кристина сидела в неглубоком кресле, наблюдая, как в лучах полуденного солнца, пробивающихся сквозь занавешенное окно и заливающих комнату, лениво плавают крошечные пылинки. Половицы заскрипели. Она подняла затуманенный взгляд.
- Ты меня напугал.
- О чем ты думала? – Спросил Эрик.
- Так. Ни о чем. – Пожала она плечами. – Совсем ни о чем. 
- Я уже давно хотел кое-что тебе показать.
- Любопытно. Что?

Кристина приняла из его рук довольно внушительную стопку листов. Нотную бумагу. Он, будто бы в ожидании, поддернув штанины брюк,  присел перед ней, подняв на нее глаза. Кристина, вспыхнув,  просмотрела несколько листов. Она будто вернулась в прошлое, снова касаясь его музыки. Ее взгляд озарился радостью.
- Ты снова пишешь?! – Воскликнула она.
- Да. Для тебя. Ради тебя.
- Это значит, - она снова опустила глаза, просматривая листы, которые шелестели у нее в руках. Она переворачивала бумагу аккуратно и с трепетом, будто в ней хранилось сосредоточение чего-то священного, чего-то принадлежавшего только им двоим. – Это значит, что ты сможешь отослать свои работы куда-нибудь, в какое-нибудь известное музыкальное издание. Кто знает, кто знает, какое будущее ждет их! Может, кто-нибудь заинтересуется тем, что ты пишешь. Я уверена, уверена, заинтересуются… – Она снова подняла голову, посмотрела на него, и, вскинув руку,  погладила его щеку.
- Нет, я не собирался…
- Почему?
- Пока не собирался. – Поправил себя он. – Если честно, я не хочу больше делать свои работы достоянием публики. Мне вовсе не хочется.
- Но почему? Они достойны, чтобы люди знали о них. Эрик, ты…  мастер! Твоим работам нет равных!
Он едва заметно покачал в отрицании головой, улыбнувшись одним уголком губ, будто дивясь ее словам.
- Я хочу, чтобы ты продолжал сочинять дальше!
- Знаешь, - он поморщился, - мне сложно было снова сесть за сочинение. Всякий раз, после того вечера, когда я брал перо, когда начинал записывать простейшую мелодию, приходящую мне в голову, мне казалось, эти ноты коленным железом выжигают на моем сердце, или пишутся на листах бумаги не чернилам, а кровью, струящейся из моих ран…
Кристина резко подалась вперед, взяла его лицо в свои руки, поцеловала его в щеку, и прижалась лбом к его лбу. Его кожа была горячая, будто пылала огнем. А может, Кристине показалось это оттого, что ее кожа была холоднее льда.
- Господи, господи, замолчи! – Прошептала она, плотно смыкая веки, что в глазах ее заплясали огненные вспышки, ресницы намокли от слез. – Замолчи, умоляю тебя! 
Она соскользнула на пол с ветхого кресла, в котором сидела, и, путаясь в складках юбки своего платья, встала на колени подле него, по-прежнему не выпуская из своих объятий его лицо. Он коснулся рукой ее волос, тяжелые пряди, не туго собранные у нее на затылке выбились из прически, и каскадом упали ей на спину, рассыпались по плечам. 
- Замолчи! Замолчи! – Продолжала она повторять, задыхаясь от душащих ее слез. – Ничего не говори, прошу тебя! Это я виновата! Это я виновата во всем! Господи, ты не представляешь, как я хочу все вернуть назад, вернуться в тот вечер… Я хочу снова слышать твой голос! Я хочу снова слушать твою, нашу музыку!
- А я не хочу. – Спокойно ответил он. – Я бы не пережил всего этого еще раз…

- Что стало с написанной тобой оперой?
- «Дон Жуана» поглотил огонь. Как и все наше прошлое в ту ночь.
- У нее был бы колоссальный успех!
- У нее был столь колоссальный успех, которого я даже не предполагал! – С явной колкой усмешкой отозвался он.
- У тебя не осталось черновиков?
- Нет. – Совсем спокойно, и кажется, без сожаления, ответил Эрик. – Но это и к лучшему. У меня не возникало никакого желания снова прикасаться к ней. Пустое. Все пустое, Кристина. Не надо.  – Теперь срывающимся голосом проговорил ей он. - Я писал это для тебя, не для славы, не для успеха. Для тебя!  Все потеряло смысл.
Сердце Кристины, будто со всей силы беспощадно сжали, что она почувствовала тупую боль в груди.
- Почему?
- Потому что все изменилось. Потому что, больше нет смысла!
- Ты не прав!
- У нас нет больше музыки, потому что мы сами разрушили ее, Кристина! Все очень просто. 
Кристина приникла к нему, и губами стерла со щеки влажные дорожки слез.
- У нас нет выбора. Нас вынудили.
- Нет. Мы сами, мы сами все это разрушили.
- Мой Ангел Музыки по-прежнему очень строг и непреклонен! – Почему-то с грустной улыбкой произнесла Кристина, будто желая всеми возможными способами отвлечь его от гнева.
- Он желал всей душой и сердцем видеть тебя на подмостках сцены, Кристина!
- А я не оправдала его надежды.
Она пошевелилась, потому что колени до боли упирались в неласковый жесткий пол. Кристина немного отстранилась, и поудобнее уселась на полу. Он приник к ней, и положил голову ей на колени, будто ребенок, ищущий защиты и тепла.

- Отец обещал, что однажды пришлет ко мне Ангела Музыки… - Улыбнувшись, прошептала она, гладя его волосы.
Он усмехнулся. – Ты ведь не такого Ангела Музыки ждала, верно?
Кристина опустила глаза, посмотрев на него, и улыбнулась.
- Я не думала, что Ангел Музыки влюбится в меня, а признания в любви из уст героев его оперы будут обращены ко мне!
Он взял ее руку, поднес ладонь к своему лицу, и прижался к ней губами. Кристина лишь вслушивалась в учащенный стук своего сердца.
- Ты - все, что у меня есть!
Кристина улыбнулась.
- Ты тоже. Ты тоже.
Какое-то время они не говорили. Виконтесса будто погрузилась в воспоминания, в свое прошлое. А он – в раздумья.
- Знаешь, - вдруг начала Кристина все тем же ровным тихим голосом, -  Рауль намеревается устроить маскарад.
Он заметил, как легкая тень тревоги прошла по ее лицу.
- А мне вовсе не хочется там присутствовать. Иногда мне кажется, что я вообще истратила все силы, чтобы еще играть роль хорошей хозяйки и супруги…
Эрик приподнялся.
- Но это даже забавно. Рад, что твой муж, - иронически улыбаясь, произнес он, - не забывает о масках! И маскарадах.  Чудесная вещь, правда?
Кристина не увидела в этой шутке ничего смешного.
- К чему ты ведешь?
- Полагаю, меня не будет в списке гостей. Но мне будет позволено высказать свое почтение хозяйке лично?
Виконтесса вжала голову в плечи.
- Нет! Не надо. – Едва заметно шевельнулись ее губы. - Там будет множество людей. И мой муж. Это… это опасно.
- Я так давно не бывал в подобных местах – Со злой иронией обронил он. - Но, надо сказать, это весьма заманчиво. Виконт хочет маскарада, почему мы должны лишать его такой возможности?
- Не говори, что ты подумал об этом всерьез! – Предостерегающе подняла она руку. – Прошу тебя!
- Хочешь сказать, что ты сказала это все мне просто так?
- Я совершила ошибку. А если тебя кто-нибудь узнает?
- Но я не собирают разоблачаться или выкрикивать, кто я есть на самом деле на глазах у всей этой никчемной публики. Я просто хочу… побыть с тобой.
Кристину его слова ни чуть не успокоили. Сказать откровенно, лишь еще сильнее взбудоражили ее тревогу.

Отредактировано smallangel (2006-08-11 00:54:52)