**
Их столь неожиданно начавшиеся отношения переросли в сумасшедший бурлящий неистовством роман. Такой бывает только между случайно нашедшими друг друга далекими доныне и не знакомыми любовниками, что видят друг в друге единственный глоток свежего воздуха.
Страсть захлестнула не только их сердца, но и разум так же неожиданно, как летом на чистое небо наплывает грозовая туча, заслоняя ватными клубами свет; она накрыла их с головой, как густой предрассветный туман, лишая способности мыслить и здраво оценивать все происходящее вокруг них.
Их отношения были наполнены страстью. Дни превращались в ненасытные часы, часы в минуты исступления, минуты в секунды страсти…
Кристина была упоена любовью, и ни о чем кроме этого не могла и думать. Эрик был опьянен тем, что она, наконец, рядом с ним, что он имеет возможность держать ее в своих объятиях, целовать, слышать ее стоны. И будто весь мир закончил свое существование.
Они не думали о настоящем, не задумывались о будущем. В эти моменты существовали только он и она…
Супруг мадам де Шаньи часто покидал поместье, или просто отлучался по делам – виконтесса располагала полной свободой. Можно было бы с полной уверенностью сказать, что она была самой обычной скучающей дамой из высшего общества. Для каждой женщины ее ранга было вовсе не зазорным иметь бы любовника. И Кристина это усвоила за время супружества с Раулем, и пребывая в этом обществе. Было лишь одно различие – Кристина не могла и не хотела считать его своим «любовником».
Хотя, вопреки всему, она и превратилась в женщину, охваченную вожделением и страстью, захваченную стремлением к такому запретному, и неизвестному ей прежде, каждую минуту ищущая встреч с другим. Наверное, еще какое-то время назад ее бы повергло в ужас подобное предположение, касаемо ее дальнейшей судьбы и репутации.
Она теряла голову, когда она был рядом с ним, и в те минуты ей было все равно – могут ли они оба надеяться на будущее, или нет. Она искала в нем надежду и утешение от всех своих невзгод, искала ту ласку и чувства, которые гнала от себя когда-то; она искала с ним встречи под любым предлогом, и всякий раз, как супруг виконтессы де Шаньи покидал свое поместье, покидала его и его супруга, часто отлучаясь на прогулки. А с прогулки возвращалась уставшая, изнуренная, и сама не своя.
Кристина, теряясь в собственных чувствах, спешила к нему в дом. Им стало неважно, что на дворе – ночь, или день. Пресытившись физическими ласками, она часами могла, затаив дыхание, не сводить с него глаз, просто слушая его дыхание и биение сердца, разметав по оголенным плечам густые волнистые волосы.
Она обожала его маленький домик, который скрывал их от всего внешнего, который позволял им находить уединение. Она сходила с ума от приглушенного света, падающего в комнату через плотные темные занавески; она безумствовала от тоскливых стонов кровати; когда он спал, а она украдкой смотрела на него с какой-то потаенной надеждой, и чувствовала, как замирает сердце; она слушала тиканье часов, которые беспощадно отсчитывали секунды и минуты до их расставания. Она питала нежные чувства к крошечному садику, окружающему его дом, к невысокой калитке, к овальной клумбе с розами.
Это все так было непохоже на то, что было связано с ее прошлым, с ее Ангелом музыки и учителем в Опере, это все было так далеко от того, в чем она жила сейчас. Не было не помпезности, ни величественности. Она чувствовала себя простым человеком, женщиной, она видела его, того, кого когда-то именовали Призраком, простым, самым обычным мужчиной. И его ей хотелось любить его, она не желала оставлять, покидая это место.
Кристина стала, ложась спать, если ночи ее были одинокими, – считать дни с момента и до момента их встреч. Она страшилась таких бессмысленных ночей. И со всех сил бежала прочь, чтобы вездесущая пустота не охватила ее, не затянула в самую свою глубину.
Почему все это она поняла спустя несколько лет? Возможно, не соверши она когда-то ошибку, все было бы иначе, и сейчас ее сердце не разрывалось бы от боли, омерзения к себе, и безысходности чувств к другому мужчине. Но там, тогда Кристина боялась. Да, боялась.
Она лживо убеждала его, и в первую очередь себя в том, что душа убийцы внушает ей страх. Она пыталась оттолкнуть его от себя. Навсегда. На самом деле, она боялась того огня и темноты, которые видела в его взгляде, тех чарующих звуков его голоса, которые гипнотизировали ее, когда он был рядом, когда она видела, чувствовала и слышала его.
Она боялась того, что никогда не сможет уже вырваться из его власти, и его воля поработит ее, затянув в пучину темноты. Он был ее темным ангелом, и светлым демоном. Он был ее благословенным проклятием. Он был исчадием рая, и хозяином тьмы. И она с каждым днем все отчетливее понимала, что, когда он рядом, его сила сминает ее волю. Но самое страшное было в том, что она начинала все больше желать этого подчинения. Она рисковала однажды стать заложницей своих желаний, и безвольной рабой его правил. И, наверное, она даже хотела этого...
Но разум вопил, что это не правильно. И она сопротивлялась. Она сопротивлялась ему, своему учителю, и в первую очередь – сопротивлялась себе.
Одновременно она видела, как он меняется. Как от одного ее взгляда или слова он может стать безумным, может стать чужим, а может стать жалким и слабым, или… таким желанным. Он – такой сильный, такой непостижимый, такой… беспомощный.
И Кристина хотела и желала идти к нему, с каждым шагом быть все ближе к нему; с каждым движением все больше принадлежать ему. Разве могла тогда она позволить это себе?
Последнее время она часто заходила в комнату сына. Если мальчик спал, то она, боясь потревожить его, едва дыша, устремляла взгляд на него, и смотрела, смотрела… Будто видела в последний раз. Будто бы до конца ее жизни оставалось все меньше и меньше дней, и в один прекрасный миг она может потерять то самое дорогое, что есть у нее сейчас. Вот только, когда этот миг настанет – она не знала, и это лишь сильнее раздирало ее грудь непостижимой болью.
А когда мальчик играл, задорно бормоча что-то себе под нос, Кристина, с грустной улыбкой смотрела на сына, и невольно мысли ее сгущались, заставляя обращаться к самым ужасным и потаенным страхам. «Я готова отдать все, что угодно. Но только не сына», – приходили ей в голову унылые мысли. Она с ужасом думала о том, что может навсегда потерять своего ребенка. Она не вынесет, не переживет этого, даже за все свои прегрешения она не заслужила такой страшной расплаты.
Виконтесса изменилась. Она могла быть мертвецки-бледной, с залегшими под глазами синими тенями, уставшей и хмурой, или, наоборот, в глазах ее вдруг начинал играть лукавый блеск, губы розовели, и будто она начинала вся цвести, как весной, распускающийся бутон цветка, храня в своей сердцевине какую-то непостижимую тайну.
- Ты хорошо проводишь время? – Спросил за ужином ее Рауль.
Кристина оторвала взгляд от тарелки, перевела его на мужа. Все двадцать минут, что они находились в столовой, он самоотверженно рассказывал ей о положении своих дел, поглощенный подробностями работы, и потому сейчас виконтесса толком даже не сумела отреагировать на этот неожиданный вопрос, имеющий отношения непосредственно к ней. У Рауля, судя по всему, было приподнятое настроение, и ему хотелось побеседовать с Кристиной. Чего вовсе не так уж и хотелось его супруге. Последнее время они все реже проводили время вместе.
- Да. – Тихо ответила она, безрадостно помешивая в тарелке раковый суп.
- Ты стала немного странной. Может быть, что-то случилось? – Он положил салфетку на скатерть, замерев на долю секунды в ожидании.
- Да с чего ты взял?
- Ты избегаешь меня, или мне кажется? – Серьезно спросил он.
Кристина посмотрела в голубые глаза мужа, в которых таилась тревога, и вдруг всерьез испугалась. А что если вся ее неосторожность лишь усугубит и без того плачевное их состояние?
- Господи, какие глупости!
- Кристина, если это из-за того, что произошло…
- Нет. Да нет же! Все хорошо! Ты… ты уже закончил ужин?
- Еще нет.
- Хорошо. Я не голодна. – Она поспешно встала из-за стола, и, расправляя юбку на ходу, вышла из столовой.
Лишь идя по лестнице, она заметила, что ее муж поспешно поднимается за ней, не желая заканчивать их беседу. Быстро взбежав по лестнице, следуя за супругой, он так запыхался, что вынужден был остановиться у самой двери в спальню Кристины, поймав ее за руку. Остановилась и она. Наступило молчание. Над обоими нависли сдавливающие сердце мысли.
- Что с тобою? - Раздраженно вымолвила молодая виконтесса, удивленная поступком мужа.
- Кристина, что-то не так? – Обеспокоено спросил он снова. – Прошу тебя, если тебя что-то тревожит, скажи мне. Дорогая моя Кристина, я пойму! Обещаю.
Возможно, и понял бы. Но только не то, расскажи она ему, что у нее связь с человеком, которого он считает самым злейшим врагом своим и соперником, что вся эта жизнь опостылела ей хуже всякого заключения, что давно она уже хочет сбежать как можно дальше, забыться, и больше никогда не возвращаться в этот мир, в котором вынуждена она жить, будучи виконтессой!
- Все хорошо! Рауль, прошу тебя, ты мучаешь себя пустыми предположениями. Все хорошо. – Заключила она, прикладывая к груди свободную руку, чтобы отдышаться.
Рауль чуть крепче сжал ее запястье, отчего манжет платья ее приподнялся, виконт опустил глаза, и замер, остановив взгляд на едва заметном следе на ее внутренней стороне руки.
- Что это? – Спросил он, поднимая на нее глаза.
Кристина взволновано вскинула бровями.
- О Рауль, я такая неуклюжая! – Рассмеялась она, и голос ее предательски дрогнул и сорвался.
Он несколько секунд молчал, отпустил ее руку, будто кожа ее огнем обжигала его, а потом произнес:
- Я думал, все наладилось. Просто, мне кажется, последнее время тебя что-то гнетет. Я ошибаюсь? – Рауль, будто в смятении начал похлопывать ладонью по ноге, словно желая отвлечься от каких-то дурных мыслей, окутывающих его сердце.
Кристина, поправив манжет, опустила глаза на его руку, и ощутила, как в груди поднимается какая-то странная волна, что жест его этот невероятно раздражает ее. Ей захотелось вскрикнуть, что есть мочи, прося его прекратить.
- Да. Ошибаешься. Прости, просто иногда я бываю такой глупой, сама не понимая, что со мною. И меня все начинает раздражать. – Натянуто улыбнулась виконтесса. – А так все замечательно, мне нравится этот дом, эта местность, наш сын здоров. Скажи, разве этого недостаточно, чтобы я была счастлива? Все хорошо.
- Может, ты скучаешь? Хочешь, я вывезу тебя в Париж? Поужинаем в лучшем из ресторанов, прогуляемся по улицам Парижа, если тебя гнетет деревня? Навестим матушку.
- Нет! – Выкрикнула она, и моментально осознала, что испуг завладел ею. – Нет, нет! – Уже спокойно ответила она, жестом показывая отрицание. – Здесь тишина и покой. Мне здесь нравится. Не хочу суеты.
- Как пожелаешь. Пойми, Кристина, я просто беспокоюсь.
- Спасибо. – Прохладно проронила она, и взялась за ручку двери, но вдруг остановилась.
- Что-то не так? Куда ты?! – Удивленно спросила изумленная виконтесса, не решаясь открыть дверь в свою спальню.
- Я хотел еще побыть с тобою.
Кровь отлила от ее щек, перед глазами все поплыло.
- Не стоит, - замешкавшись, начала она, - ты устал.
- Но Кристина?
- Прошу тебя. Кроме того, мне сегодня нездоровится. Лучше лягу пораньше. Что-то мне немного дурно.
- Опять?
- Ерунда. Сегодня было слишком жарко. У меня мигрень на эту погоду.
- Ты уверена, что тебе ничего не нужно?
- Ничего. – Прохладно ответила она.
Он приблизился к ней, погладил по плечам, поцеловал в щеку, и, развернувшись, направился вниз. Кристина глубоко вздохнула, несколько секунд смотрела в след уходящему супругу, и скользнула к себе в комнату.
Всю ночь Кристина думала. Стоит ей допустить крошечную оплошность, она поплатится за это. Если Рауль за ужином задал ей такой вопрос, значит, что-то беспокоит его.
-
И будто слова виконта отрезвили ее, уличив во всех прегрешениях.
Виконтесса стала кроткой и нежной супругой. Она, едва заметно улыбаясь, могла не сводить взгляда с супруга за ужином, выслушивая все его пресные плоские рассказы о делах их семьи, порою даже попыталась поддержать сию беседу. Она охотно отзывалась на его редкие приглашения погулять по саду. Во время прогулок она, опираясь на его руку, будто бы монахиня, безропотно опускала взгляд вниз, скрывая все тайны, чувствуя, как рад супруг ее обществу, и ни один не нарушал этой чистейшей тишины. Она интересовалась – навещал ли он сегодня сына, мальчик растет, и ему необходимо видеть отца. После завтрака, провожая мужа в город, она одаривала его заботливым взглядом, поправляла ему галстук, или оправляла лацканы его редингота, и наказывала быть осторожным в дороге.
Одним словом, их семья могла бы стать образцом для подражания, что невероятно грело душу виконту. Именно этого он так ждал и желал. Именно это он мог назвать счастьем.
Правда, Кристина все чаще жаловалась то на дикие мигрени, то на усталость, и просила супруга вечерами, стоя у дверей своей спальни, оставить ее одну.
Но разве было это важно? Да и он слишком боялся за ее здоровье, еще, когда они жили в Руане, врач постоянно указывал на то, что у виконтессы слишком расшатаны нервы, ей нельзя волноваться, ей требуется покой, ей нужен отдых. И он не хотел ее слишком тревожить.
Она и так была совершенной женой! И Рауль, будто бы с новой силой начал души не чаять в своей супруге. Он мог бы поклясться, что его чувства, его любовь по-прежнему так же свежа и сильна, как и когда-то, когда он обожал свою милую Кристину!
Вечерами, когда он заставал ее в гостиной, у камина, сидя в кресле с книгой в руках, на него находили такие порывы нежности, что он опускался перед ней на колени, заглядывал в ее большие темные глаза, брал ее за обе руки, и поочередно поднося их к губам, говорил:
- Кристина, милая Кристина, прости, я знаю, я слишком занят, и почти не уделяю тебе внимания…
- Полно. Мне хватает внимания! – Отвечала непринужденно виконтесса, переводя взгляд на играющие языки пламени в камине.
- Нет, я знаю, тебе сложно смириться с этим. Возможно, ты ждала не этого. Но мне так хочется, чтобы ты понимала меня, и понимала, как важно это все. Прости, я знаю, ты тоскуешь.
- Мой милый, - говорила она, стараясь держать ласковый нежный тон, и обволакивала его своим бархатным голосом, - я вижу, что все это делает тебя счастливым.
- Да!
- Могу ли я препятствовать счастью своего супруга? – Приподнимала она тонкие брови. - Я рада, что у тебя есть дело, которому ты самоотверженно отдаешься. Кроме того, это твой долг. И я счастлива, что счастлив ты. Прошу, не терзайся. Все прекрасно. Мне нравится здесь. Я не скучаю. Все так мило!
В душе Кристина кривилась. Она видела себя со стороны, и ей становилось противно от самой себя. Где берет она столько сил, чтобы лгать человеку, к которому у нее трепетные чувства? Разве он заслуживал этого? Но разве и у нее есть теперь выбор?
- Обещаю, - произносил он восторженно, - очень скоро я разберусь с основными делами, и буду только твой! Я буду стараться, чтобы ты не скучала. Разве это не прекрасно?
Кристина в согласии кивала ему, натянуто смеялась.
– Мы будем вместе, как когда-то, когда все часы и дни были наши. Помнишь, как после свадьбы!? Ты не возражаешь против моей работы? Я знаю, иногда это несносно.
- Ну что ты, что ты! – успокаивала его виконтесса. – Я счастлива!
Рауль снова целовал ее руки.
- Ты самая лучшая, самая прекрасная супруга!
Как он был счастлив, что она, наконец, поняла его. Сложностям, что доставляли его частые отлучки их браку, пришел конец. Конечно, он был просто уверен, что это когда-нибудь наступит – мир и понимание.
Кристина больше не попрекала его вынужденными нередкими отъездами, не ходила в обиде. Она была самой чудной женой!
Молодая госпожа сделала вид, что снова увлеклась хозяйством, обустройством сада. Рауль с улыбкой смотрел на ее трогательные суеты. Она в хлопотах бегает по дому, что-то наказывает садовнику, вечерами она вышивает подушечки и одеяльца их сыну, она даже начала рисовать. Это значит, что супруга его счастлива, и это прекрасно!
На самом деле, виконтесса с еще большей силой возненавидела все эти домашние хлопоты. Теперь она чувствовала, что не хочет, и не намерена растрачивать свою жизнь на глупые занятия…
Отредактировано smallangel (2006-06-02 02:23:19)