**

На лето Рауль перевез семью в предместья Парижа, покинув Руан.
Жизнь в Нормандии казалась ему почему-то куда более спокойной, нежели в этом городе – в Париже. Где все напоминало о прошлом, об Опере, о… Призраке. Ужасно. Это все ужасно.
Но, похоже, супруге было скучно в одном и том же доме. Ему так и казалось, что Кристина мается, заключенная в четырех стенах своих терзаний. Кроме того, после всего случившегося ей нужна была смена обстановки. И чтобы немного развеять ее скуку, он решил провести лето в одном из своих загородных домов.
Да и дела на ближайшее время у него намечались именно в Париже, и чтобы облегчить их решение, он посчитал, что переехать поближе к Парижу куда удобнее.

Его летнее поместье находилось в нескольких часах езды от Парижа  в окружении небольших небогатых деревенек, и выглядело очень спокойным и уютным.
Кроме того, здесь у него была великолепная конюшня, да и он иногда сам любил проводить время вот в такой деревенской тиши. Это отвлекало его от городской суеты, уносило мысли в спокойные, залитые огромными шапками разноцветных цветов поля. Он чувствовал себя здесь, среди деревенской тишины умиротворенно и спокойно.
Три месяца, всего лишь три месяца они здесь проживут, а потом, по окончании лета, в конце августа снова покинут Париж, и, возможно,  вернутся в Нормандию. Пусть измученная неприятностями со здоровьем, потерей ребенка и тревогами супруга подышит деревенским воздухом, пусть отвлечется, пусть погуляет среди полей, пусть погуляет в рощицах, которые окружают его поместье. Все это лишь пойдет ей на пользу.
Рауль принял это решение, которое сообщил за неделю до отъезда своей супруге. Кристина отреагировала вяло. Она лишь покладисто вздохнула, и, гладя сына по голове, сказала, что ему, Раулю, виднее. На том их разговор закончился.

Почему-то, Раулю казалось, что смена обстановки порадует Кристину, он ожидал, как при этой новости загорятся ее глаза. Он с нетерпением ждал момента, когда они покинут Руан. Несколько дней по приезду он ждал ее реакции. Но Кристина была довольно сдержана, приняв это, как должное.

Супруге виконта здесь не понравилось. Но она не сказала об этом, конечно же, мужу. Зато, чувствовала, как тоска, которая, как ей казалось, была здесь везде, пожирала ее каждое утро, как только она открывала глаза.
Тоска железным обручем стискивала ей грудь, когда она просыпалась, откидывала одеяло, ступала на пол, шла по комнате, когда она открывала шкаф, чтобы переодеться, тоска заливалась в комнату вместе с солнечными лучами, когда она отодвигала тяжелые шторы, и открывала окна.

В деревне, Кристина называла это именно деревней, потому что ей казалось, что на это указывало совершенно все, ей не нравилось.
Ее раздражало урчание павлинов в саду, фырканье лошадей.
У Рауля здесь была великолепная конюшня. В свободное время он  занимал себя верховой ездой, но супруга почти никогда не составляла ему компанию. А перед тем, как приехать сюда, он купил пару лошадей. Выложил баснословную сумму шорнику за новые ременные упряжи, расширил конюшню. И красивые породистые лощеные жеребцы хрустели сеном из новых красивых кормушек.
Но Кристина их побаивалась. И почти никогда не соглашалась на приглашение мужа – оценить его новое приобретение – какого-нибудь породистого жеребца или лошадку.

Она предпочитала не входить в конюшню, а наблюдать издалека за большими громоздкими мордами животных с массивными мясистыми шеями и спинами, а так же сильными длинными ногами.
Когда они смотрели на нее, ей казалось, что огромные глаза навыкате с молочно-белыми белками читают ее самые тайные темные мысли.

При переезде Кристина упросила супруга отказаться от множества горничных, и оставить только одну-две  для нее, а так же кухарку. Ей очень хотелось отдохнуть от беспрестанно шныряющей у нее перед глазами прислуги. Рауль отнесся к этому скептически, но потом поддался уговорам Кристины. Та убедила его.
Кристина привезла с собою молоденькую горничную, которая работала у них в поместье в Руане не больше двух месяцев. Кроткая девушка казалась Кристине приятной, милой, кроме того, не успела ей надоесть, и потому она избрала именно ее.

-

Скучающая Кристина стала все чаще приходить на кухню, к Матильде. А девчонка, которая, похоже, выросла в деревенской глуши, ничуть не страдала от того, что хозяйка взяла ее с собою сюда.
Девушка постоянно напевала себе под нос какие-то песенки, и занималась делами по дому. То стирала, то гладила одежду хозяев, то убиралась, и прекрасно здесь себя чувствовала.

- Ох, мадам, какая нынче чудная погода, – приговаривала она по утрам, помогая хозяйке с одеждой.
Кристина кривилась. Ей непременно казалось, что как она выходит на крыльцо, ей в нос ударяет терпкий запах навоза, хоть, конюшня и была далеко от хозяйского дома.
Под ногами у нее бегали курицы и длиннохвостые фазанята. Кристина не знала, куда скрыться от этих жутких птиц. Она постоянно просила Матильду закрыть их где угодно, только чтобы они не попадались ей на глаза.
- Так не должно, хозяйка! – Удивленно отвечала девушка.

Это лето превратиться для нее в ужас. В кошмар.

Потом Кристина стала  замечать, что за Матильдой стал таскаться сын служащего у них конюха. И почему-то даже, в самой темной стороне своей души... завидовала.
Девушка все как-то сторонилась, сторонилась мальчонку, а потом, видно привыкла, что он ходит за нею по пятам, таскает ей полевые цветы, больше походящие на взъерошенные веники. И свыклась с его компанией.
А Кристине полюбилось это забавное наивное «представление», и иногда она даже украдкой наблюдала за терзаниями несчастного отвергнутого сына конюха, и поглощенной работой горничной.

И Кристине стало смешно. Она иногда нарочно приходила сидеть на кухне, наблюдая за работой Матильды (потому что все равно скучала), что б посмотреть, какой на этот раз Бастьен принесет ее служанке собственноручно собранный неподалеку в поле «веник».

Это поначалу она посмеивалась. А в душе ах, как она ко всему этому, почему-то испытывала зависть.
Зависть стекала с сердца Кристины, как ядовитая отрава с клыков кобры, хороня свою  едкую влагу в самой глубине души.

Оба они были еще детьми. Матильда была младше самой Кристины, ну а мальчишка был и подавно ребенком. И как его угораздило влюбиться в Матильду? Хотя, нет ничего особенного – ее горничная была очень милой девушкой.

- Ах, госпожа, миленькая, как же мне избавиться от этого навязчивого мальчишки?! – Вздыхала она.

Кристина внимательно наблюдала, как тонкие гибкие пальцы Матильды разбирают крупу. Девушка делала это с такой ловкостью, что Кристине становилось завидно.
Ей тоже захотелось попробовать, но она сдерживала свои порывы, считая, что, наверное, благовоспитанным дамам не прилично заниматься вот такими вот вещами.
О господи, как она устала от этих устоев и высшего общества!
Да, она хотела бы сейчас перебирать крупу. Она вообще хотела бы вычеркнуть из своей жизни все эти правила и границы.

А Матильда гремела глиняными плошками, полностью отдаваясь работе. Иногда она  замирала в задумчивости, словно что-то вспоминала, устремляла свой взгляд в окно, потом приходила в себя, вытирала руки о передник, и после поправляла выбившиеся из-под чепца пряди. 

Дверь скрипнула, и на кухне, довольно темной, как не странно, увешанной вдоль самой длинной стены ковшами и кастрюлями, на пороге появился кудластый мальчишка, с заведенными за спину руками.
Непременно скрывает там свой «букет» - подумалось Кристине. И она не смогла укрыть  умиленную  улыбку.
На мгновение, пока он открывал дверь, впустил в кухню жидкий разливающийся по полу солнечный свет.
Он смущенно огляделся.
У окна, сложив руки на груди, стояла молодая статная хозяйка, Матильда возилась у стола, булькая водой, заливая из ковша крупу.
«Спектакль» продлился намного меньше, чем обычно. Мальчонка, зеленея, затем, краснея от смущения, положил на стол букетик маленьких белых цветочков, и поднял глаза на девушку. Та утомленно вздохнула. Вытерла тыльной стороной ладони лоб.
Сын конюха поджал губы, окинул взглядом серых глаз фигуру хозяйки,  будто еще пуще засмущался, и вылетел вон из кухни.
Матильда вскинула руки, и хлопнула себя ладонями по бокам.
- Да что ж такое! – Закачала она головой.
- Ну неужто тебе вовсе не жаль парнишку? – Спросила Кристина, улыбаясь.
Девушка подняла глаза вверх, словно в молитве.
- Ах, госпожа…
- Гляди, - произнесла Кристина, улыбаясь одним уголком рта, - одумаешься, поздно будет.
- Да об чем думать, госпожа? – Став серьезной, сдвинула к переносице светлые брови девушка. – Ну как мне ему объяснить? Вы ж видали, на нем лица нет. Влюбленный он. А я, ну не могу я. Даже ни на столечко – она взяла в ловкие пальцы крупинку, вложив в ее размер свои чувства.
- Это сначала. А потом станется, и одумаешься. – Госпожа сразу стала хмурой и невеселой, опустила голову, и подошла к дверям, ведущим из кухни. И тон ее  стал унылым, лицо побледнело. – А потом вспомнишь, и будешь себя корить. – Вздохнула Кристина.

Отредактировано smallangel (2006-05-03 15:37:57)

А ты думаешь, ей не завидно?  С ее-то "неустроенностью". С такой жизнью и кошкам с собачками завидовать начнешь  :sp:

Обещала. Так оно и будет    Он будет уже в следующей главе. НО, не ждите уж слишком заоблачных далей.  *-p

Спасибо. Исправлю. =) На самом деле, перед словом "где" должна быть не точка, а запятая. То есть, по идее, немного иной вид предложение должно иметь, может и смотрелось бы иначе.

Собственно, а чем отличаются деревни? Почему во Франции не должно быть лошадей, птиц, гремящей посуды? Ведь все вполне в рамках обычного быта и жизни.
Так что, думаю, никакого принципиального отличия нет. 

alexia, большое спасибо  =) Притяно знать, что читающим нравится.
Хотелось бы и дальше радовать, не разочаровывая.

-------
Поразительные вот вещи, чем болиже момент ПО/К тем больше мне начинает казаться, что все НЕ так, что все не правильно. И это стопорит все остальные мысли, касаемо фика.
Я уж не говорю о, скажем так, "эротишном" аспекте. Его мне вообще постоянно хочется "покрамсать" по кусочкам.
Так что я вообще в полном замешательстве

Товарищи, вы надо мною издеваетесь? :strah:
При таком развороте событий  можно благополучно закруглять фик тогда. 
Лучше тогда ПО сразу дать доступ к красной кнопке начала ядерной войны =) Пусть играется

layara, ой, нет, поверь, далее ничего интересного вовсе не будет 

Ну... откуда ты знаешь, может быть они будут доказывать теорему Ферма вдвоем =)

Нет, шо, вот так сразу и на полу?!  *-p Почему именно там? ))

lina, нет, что вы, никого убивать мы не будем (и я рада, что вы до сих пор здесь, и читаете мою бредятину. А-то я думала, что все уже разбежались от меня)

ЗЫ: меня последнее время мучит такой вопрос. вот интересно, как и о чем нужно написать, что бы получить хоть мало мальскую дискуссию или заинтересованность. Вот толь у меня такая хреновая преснятина, то ли я совершенно гиблый тупой автор. который даже что-то элементарное не может вложить в текст.  :cray: Почему-то у всех остальных получается. А я просто лох по-жизни. Пойду повешусь. Сил больше нет.

А вообще, меня так достала следующая сцена, что мне ее хоть вообще вычеркивай из сюжета.
Слушайте, а никто не против, мобыть Кристину, как благополучно привела, так и увести от ПО без всяких последствий встречи, и пусть они дальше живут по-отдельности, не пересекаясь, на чем и порешить с finом  :sp:  -0

Отредактировано Night (2006-05-06 12:50:27)

**

Несколько минут они просто стояли друг напротив друга – глядя друг другу в глаза. Ни один так и не заметил того, что они давно уже остались здесь одни, лишь вдвоем.
Он был не в силах поверить в происшедшее. Три года он жил лишь размытыми эфемерными образами своей Кристины. Кристина изменилась. Очень сильно изменилась. Но ее можно было с легкостью узнать. Она стала взрослее, у нее стал более твердый осмысленный взгляд. Но все, каждая черточка ее лица, каждый изгиб ее тела говорил ему, что это Кристина. Любимая Кристина!
Ах нет, должно быть, уже не просто Кристина, а мадам де Шаньи.
Как страшно возвращаться в это прошлое, где все кажется столь благословенно-проклятым.

- Не может быть! Это ты?! - Произнесла Кристина, и ее слова, подобно сорвавшемуся вниз камню, упали в бездну, разделяющую их.
Его сердце сжалось от этих его слов. Он никогда больше не ожидал ее увидеть вот так близко.
- Вы что-то хотели, мадам де Шаньи? – Сухо спросил он, пытаясь отрезвить свой разум.
И, кажется Кристина тоже, пытаясь придти в себя, не дать себе забыться, обезумить, резко отстранилась мыслями от своего прошлого.
- Я ехала… по делам. Моя лошадь захромала. – Как-то просто ответила она, словно рассказывала свою беду совсем незнакомому человеку.
И разговор стал сразу же каким-то формальным, глупым, словно они были друг другу незнакомые чужие люди.
- Чем я могу помочь? Вам нужно посмотреть, что можно поправить? Если вы настаиваете...  – Он сделал шаг вперед.
Кристина молчала. Теперь у нее и сил-то не было просить его о такой услуге. У Кристины задрожал испуг в груди. Она сию секунду же поняла, как только он выйдет во двор, и вовсе отстранится от не, а потом она поблагодарит его, денег за помощь он, конечно же, не возьмет, она уедет… Она потеряет его. Снова. И осознала –  она боится, и не желает его отпускать! Это было столь неожиданно для нее самой, что она ощутила, как кровь прилила к лицу, ей сделалось жарко.
- Нет, - резко вымолвила  виконтесса. – Не надо. Ничего не нужно. Не стоит. Не надо  беспокоиться!
Он остановился, обернулся на нее.
Кристина смотрела ему в глаза, сама не веря в то, что произошло. Все это казалось ей какой-то путаницей, каким-то заблуждением. Не могло всего вот этого произойти. Она отчаялась уже когда-либо услышать его голос, увидеть его живым.
И в этот момент она отчетливо ощутила внутри себя какую-то необъяснимую радость, трепет. Сколько воспоминаний было сконцентрировано в этом образе, сколько чувств было в этом человеке, все ее прошлое, которое она так желала забыть отпустить, но всякий раз возвращалась к нему.
Она всегда думала, что любые мысли о нем будут вызывать страх, и нести за собою несчастье. Но сейчас ей хотелось лишь одного – кинуться к нему, прося защиты, и искать в его объятиях укрытия от всего мира, рыдая, рассказать ему обо всех тех годах, что она пыталась жить этой странной и непостижимой для нее жизнью.
Он был единственным, кому бы она могла, и хотела все это рассказать.
- Ну что ж, - вздохнул устало он, - как желаете. В таком случае, я бы предпочел… остаться один. Мне нужно доделать некоторую работу.
Кристина стояла, не двинувшись с места.
- Работу? А чем ты занят? Ты пишешь? Как прежде? Музыку?
- Нет. – Поспешно вымолвил он, не желая разговаривать с ней на эту тему. - Я полагаю, вы утомились с дороги.  Прошу прощения, но боюсь, у меня даже нечего предложить вам, ваш визит был столь неожиданным для меня. – Он вел себя так, будто не знал ее.  Его тон был отстраненным и холодным. А в конце своей фразы он с горечью усмехнулся.
- Почему ты так со мною разговариваешь? – С болью в голосе спросила виконтесса.
С каждой секундой Кристина все больше ощущала, что оба они теряют время. Разве для этого судьба снова бросила ее к нему на встречу? Не такой должна быть их встреча. Двух людей, знающих друг друга настолько, что давно можно было бы стать единым целым. Не таким должен быть его тон, не должна она давить в себе рыдания. Она даже не поздоровалась ним. А он принимает ее, как чужую.
Ей так хотелось кинуться к нему на встречу, в его объятия, обнять, почувствовать, как руки его обнимут ее плечи. Сказать, что она по-прежнему помнит о нем.

Она подняла на него глаза, и в груди у нее что-то заклокотало. Так клокочет морская пена, поднимающаяся вместе с соленой волной во время шторма. Волна моментально разбилась о твердь ее разума, словно о скалу, и горячим отравляющим эликсиром растеклась по всему телу.
Эрик хмуро глядел на нее, замечая, как меняется выражение ее лица. От страдальческого, до растерянного, разочарованного. Она начала дрожать, понимая, что ни на один из своих сумбурных вопросов ответа от него не получит. Кристина закрыла лицо руками, всхлипнула.
- Ну, скажи что-нибудь! – Попросила она. - Ты не хочешь со мною говорить, ты не хочешь меня видеть больше? Поэтому, поэтому ты не искал меня? Поэтому ты исчез?! - Почему?! – Снова повторила она.
Но этот вопрос был обращен даже не ему. Она вопрошала это то ли у себя самой, то ли у кого-то еще. Только,  ответ ей все равно было не суждено получить.
- Как ты жил? – Распрямившись, спросила Кристина.
- Это как вы живете теперь, виконтесса?
Кристина ощутила, что захлебывается горькими слезами. Что она могла ответить? Она сейчас отчетливо понимала, что ей и ответить-то было почти нечего. Нет, точнее, было что, но тогда бы ей следовало, рыдая, кинуться к нему на грудь, изливая слезами все свое горе.
- Как все. А ты?
Он пожал плечами.
- Не как все. – Хмуро ответил он.
И Кристине показалось, что он жестоко сейчас надсмехается над ней.
- Тогда ты отпустил меня – зачем? Ты больше не любишь меня? – Вдруг спросила она.
Мягкий нежный голос ее, словно вином многогодовой выдержки теплом растекся по телу, охмеляя. Он прикрыл веки.
– Кристина…  уходи. – Потерянно попросил ее он, и было, хотел развернуться, чтобы уйти из комнаты. Но Кристина  так и осталась стоять на прежнем месте.
И будто только сейчас  она осознала весь фарс своей жизни. Она бежала от чего-то темного, стремясь к свету, к мечтам, к исполнению своих мечтаний. А на самом деле, вся ее жизнь, каждая минута ее существования, церемония  свадьбы, совместная жизнь, взаимные признания в любви, радости рождения сына – все это было не больше чем спектакль. Она думала, что любит. Но еще не знала, что это такое.  Ей казалось, отныне она будет счастлива. Она не сразу поняла свое заблуждение. И тогда, в памяти у нее все чаще возникал лишь один образ. Что раньше было сравнимо страху, обрело иное воплощение…
Все окружающее стало ей невыносимо отвратительным и чужим. Она ощутила какую-то разрастающуюся внутри своего тела пустоту, будто и не было ничего в ее жизни. Был лишь какой-то обман. Ей захотелось стать вновь защищенной и умиротворенной, ей захотелось снова почувствовать себя единственной и желанной. И она испугалась своих мыслей, так как в них сейчас не было ни ее супруга, ни ее титула, ни ее обязанностей, ничего!
Еще никогда Кристине не боролось два желания с такой силой. Ей показалось, что годы разлуки, и одиночество, в котором она жила последнее время сминают ее разум, оголяя все то, о чем она не могла признаться несколько лет назад.
У нее из-под ног уходила земля, и не в первый раз она чувствовала внутри себя это безграничное, почти сумасшедшее притяжение к этому мужчине.
Но если несколько лет назад, когда она была девочкой она ничего не понимала, и не могла понимать чувств, которые одолевали ее, то сейчас она осознавала, что это притяжение, которое пожирает ее душу и разум. Она снова чувствовала, как тянет ее к этому голосу из ее прошлого, она ощущала, как жадно обводит он своим взглядом ее фигуру, ее лицо, ищет ее взгляд на себе. Как он борется. С самим же собою.
Она вспомнила их последнюю сцену в подвалах и их расставание. Там и тогда она не знала – не знала, что двигало ею, когда она, словно в бреду делала к нему шаги, когда надевала на палец кольцо, и когда целовала его.
Она боялась его, но вместе с тем, чем больше проходило времени, тем сильнее она понимала, что у этого страха есть подтекст. Что она боится  его, и не желает смотреть ему в глаза потому, что знает – что не устоит.
Она была честной девушкой, она была помолвлена, и она не могла допустить того, чтобы ее тянуло к другому мужчине. Это нечестно.
А мысли о нем ее посещали. И тогда она гнала их. Она уверяла себя в том, что этот человек ужасен, что он убийца. Она пыталась быть слепой к его чувствам, и запрещала себе думать о его любви.

Зря сейчас она стоит сейчас здесь, напротив него. Он так близко. А ее сердце по-прежнему пустое, холодное, и объято тоской.
У нее есть муж, у нее есть сын, она распоряжается долей наследства, она научилась быть сильной женщиной. У нее своя жизнь.
А сейчас, когда она видит этого мужчину, она становится немощной, слабой, ту, которую так легко сломить одним лишь взглядом, она снова переносится в детство. И лишь там она была поистине счастлива. Она мечтала об Ангеле и… и, кажется, даже любила его. У Кристины судорогой свело все тело, и предательски заныло.

И только сейчас она ощутила – чего ей не хватало последнее время. Взаимности и понимания. Первый год, когда она была опьянена счастьем с Раулем, она старалась не думать об этом, но вот уже давно мысль о чуждости не покидает ее.
А он… он такой родной, и как не странно и необъяснимо… дорогой. И она знала, что лишь он способен ее понять. Она подняла на него глаза. У него был мягкий, немного растерянный взгляд. Но этот взгляд мог налиться несгибаемой мощью и силой. Так бывало, и она сама становилась этому свидетелем.
Кристина ощутила в полной мере все отвращение к той жизни, которая была там, позади, у нее за спиной, ей стоит развернуться, покинуть этот дом, и она вернется в этот отвратительный глупый мир, который увечит ее душу.
И она почувствовала, как замирает сердце, в предвкушении избавления. Наверное, это ее шанс. Единственный. Шанс, который никогда больше не повторится в ее жизни. Если сейчас она упустит его, это будет ее выбором.
И она перестала понимать веления своего сердца. Перестала понимать свои чувства. Остались лишь какие-то слепо влекущие к краю бездны желания. 

И она сделала шаг вперед. К нему. Как когда-то. Она смотрела на этого человека так, как уже смотрела однажды. И взгляд ее снова умолял и просил его… не отпускать, увести, куда угодно, запретить ей думать, бояться, и пытаться вырваться. Да, именно этого она сейчас хотела. Хотела видеть с собою того сильного, пусть порою даже жесткого мужчину. Но с которым она чувствовала себя защищенной и слабой девочкой. Там, тогда она молила его взглядом – быть сильным, не сдаваться и идти дальше. Но она говорила с ним лишь взглядом. Потому что знала, что если она попытается высказать ему все словами – у нее ничего не получится.
Но тогда она видела в ним лишь разбитого, сломленного, обессилевшего человека, она видела, как слезы хлынули у него из глаз, и он… испугался. Он был напуган, как ребенок. И у него не хватило сил устоять тогда перед возможным счастьем, которого он так желал. И не смог осилить, как только оно приблизилось к нему.
Кажется, у него не было страха ни когда он безликой тенью бродил по темным подвалам и коридорам оперы, ни тогда, когда он убивал. Но как только рядом с ним, совсем близко оказалась женщина, возможно, готовая отдаться ему, готовая больше не сопротивляться – он не устоял, силы покинули его.

Вот и сейчас она видела в его взгляде все тот же страх. Господи, она не могла больше чувствовать эту боль. Ей показалось, что боль его была ощутима, что она сгустила воздух вокруг них, и нависла над ними обоими тяжелой звенящей пустотой.
Наверное, она бы сейчас желала испытать на себе его гнев, его ярость, чтобы он толкнул, накричал на нее. Что угодно, но только не этот полный боли взгляд.
Она сделала к нему еще несколько шагов, умоляюще заглядывая к нему в глаза.
Ну поцелуй меня. Сам. Первый. – Шептали ее глаза.

Первое время после того, как она покинула его – желание найти ее было слишком велико. Но это было бы его очередной ошибкой. Однажды он уже своими действиями оттолкнул ее от себя. Она сказала, что он жестокий бездушный, и бессердечный. Конечно, ведь в нее был влюблен красивый безупречный юноша, разве она устоит перед ним? Кто он такой в сравнении с тем, с другим? Вернуться бы в ее жизнь означало только усилить ее ненависть.
Все, что он хотел – чтобы она была счастлива. Принудить ее к союзу с собою означало – причинить ей вред, боль, страх. Ему была нужна не ее жалость, а понимание и искренность.

Слезы ручьями хлынули у Кристины из глаз. Ей хотелось плакать, ей хотелось рыдать, ей хотелось умолять его о прощении. Быть все той же несчастной бедной испуганной девушкой, которая находится в его власти и подчинении, которая «принадлежит» лишь ему, своему ангелу. Это не позорно, не стыдно, это нормально, потому что она хочет этого. Она больше не хочет быть связанной с тем миром, который поработил ее волю, ее желания, ее чувства. И лишь он может вырвать ее оттуда, забрать с собою. И она, как никогда, хочет этого.
И если он придет в ярость от неповиновения «своей непослушной ученицы» - она будет терпеть вспышки его гнева, будет ловить на себе взгляд разъяренных глаз, будет чувствовать и покладисто сносить неласковые прикосновения горячих рук…
Пусть так. Но только не холод и не отвержение.
Эрик  вскинул руку,  пытаясь унять нервную дрожь, и прикоснулся к ее лицу.
- Ты плачешь? – Изумленно спросил он, стирая слезы с ее щек.
Ей хотелось кричать.
- Я несчастна, Ангел. – Прошептала она страдальчески, сама боясь своих слов. Но она не хотела и не могла лгать ему, сейчас она готова была, как когда-то открыть ему свою душу, свое сердце, свою боль.
Рыдание заметно сотрясло ее тело, она всхлипнула, потом еще раз, и рыдания ее стали безудержны.

- Не надо! – Попросил он. – Не нужно плакать. – А затем все-таки взял ее за плечи. –  Уходи! Так будет лучше!
Она сгорбилась, опустив голову, надломилась, будто хрупкая ветка под тяжелой шапкой снега.
- Я не хочу… уходить! – Решительно произнесла она. – Мне плохо там! Понимаешь?
Одновременно понимая всю неправильность своих действий, Кристина продолжала тянуться к нему. Если бы сейчас он спросил у нее – зачем она это делает – она бы ответила, что не знает. И не солгала.
Ей казалось все это почти нереальным. Он был рядом. Как когда-то. И ее сердце вдруг начало биться учащенно, заставляя бежать кровь по жилам быстрее и быстрее. Она почувствовала, что будто бы жизнь, утерянная когда-то, в которую она уже никогда не думала снова окунуться, возвращается к ней.
Его взгляд был такой же. Как и прежде. Любящий. Тоскующий. Нуждающийся в ней. Она чувствовала это.
И Кристина ощутила, что на нее никто и никогда так не смотрел. Так, как он. Почему-то сейчас она чувствовала себя сильнее его. И это, наверное, было не правильно.

- Прошу, иди.

Она закрыла глаза, и отступила от него, осознав, что должно, он уже никогда не простит ее. И надежды ее чересчур наивны. Слишком многое позади них.  Ей показалось, что уже ничего не изменить. И, наверное, он прав, ей здесь не место. Ей нужно идти. Возвращаться. Кристина, опустив голову, давясь слезами, ничего не различая впереди себя, вышла из дома. Машинально ступая по земле, пошла к калитке, прощаясь с возможным счастьем своим. На секунду она остановилась, обернулась, бросив взгляд на дом, который только что покинула, увидев в дверях его. Он стоял неподвижно и вопреки всему упрямо. И Кристина готова была поклясться, что, несмотря на то, что несколько минут назад он умолял ее уйти, он больше всего на свете желал вернуть ее.
Сердце Кристины перевернулось, она выдохнула, развернулась, и, подобрав юбку, кинулась назад, побежав обратно, к нему, не готовая отпустить чувства, которые всколыхнула в ней эта встреча.
Он протянул руки, и она, запыхавшись, упала прямо ему в объятия.   
- Ты…  - Растерянно произнесла она, не в силах привести в порядок сбившееся дыхание, пряча лицо у него на груди. – Ты… ты, - жадно глотая ртом воздух, произносила она, - я тосковала. А ты?
Этот голос. Ее голос.
- Сколько прошло времени?! Кажется, вечность.  - Продолжала Кристина.  Он, не выпуская ее из объятий, притворил за ней дверь, дабы не стоять на пороге. - Я несчастна! – Повторила Кристина снова. – Без тебя. Знаешь, все оказалось обманом, ложью! Я запуталась!
- Что они с тобою сделали?! – Чувствуя ее неуемные рыдания, спросил он, и кончиками пальцев отводя с ее лица прядь волос.
- Это не они! Это я! Я сама!

Она лишь крепче к нему прижалась, впервые за столько времени чувствуя себя в безопасности. Если бы он сейчас пожелал забрать ее к себе в холодное подземелье – она бы пошла за ним.
Кристина прижалась к его груди еще теснее. Он вздрогнул. Почему-то ей показалось это таким невинным и таким будоражащим.  Она подняла на него глаза. Ему был знаком  этот ее взгляд. Она, как когда-то, давно, там, в подвалах оперы, смотрела ему в глаза, ожидая его реакции, она смотрела на него, умоляя, прося снисхождения, понимания, и прощения, она смотрела на него, готовая шагнуть в пропасть, и лишь ждала его согласия. И вместе с тем она была так беззащитна, так взволнована. Неожиданно вспыхнуло все внутри жарким пламенем.
Весь ее облик, весь ее вид передавал невероятную тоску, и она была настолько сильна, что все внутри у него перевернулось от жалости. У счастливых женщин нет такой боли в глазах. Взгляд показался ему каким-то неестественным, затравленным. Если бы он только мог подумать, что его малютка так страдала все это время!
Эта женщина, как и прежде… еще сильнее влекла его. Поднявшееся огненной волной пламя внутри него на секунду утихло, он облегченно вздохнул, но  затем оно, восстав с еще большей силой, начало опускаться все ниже и ниже, переходя в тянущую не унимающуюся боль.

Кристина, как слепой котенок,  подалась вперед. Вкус ее губ был каким-то сладко-горьким, опьяняющим. И он только сейчас, чувствуя ее губы, понимал, что именно память о том поцелуи несколько лет назад заставляла его жить дальше, что в самых укромных уголках души, которые даже не открывал самому себе, он хранил надежду, что когда-нибудь он сможет еще раз изведать этот хмельной вкус ее губ.

Она покорно принимает его. Это не может быть ни реальностью, ни правдой, а значит – это сон. И он может себе позволить в этом сне быть рядом с той, кого любил и любит столько времени. Всю жизнь. Его Кристина… И он не будет ни о чем думать. Главное – она снова  вернулась к нему несколько минут назад. А значит, она не презирает его, он не отвратен ей, она тянется к нему, в этот миг.
В реальность его вернули ее громкие необузданные рыдания. Она плакала, как маленький напуганный ребенок, что-то говоря про свою жизнь, про него, про страх, про одиночество, про грезы, про разочарования и боль. Если бы он мог унять ее слезы! Хотя бы попытаться! Конечно же, такую он никуда не отпустит ее. И плевать на весь мир. Ей нужно отдохнуть и успокоиться. Эта встреча слишком разволновала ее.
Чувствуя ее слабость, он подхватил ее на руки, и, забываясь, ступил вон из комнаты. Он все ждал, когда она воспротивится ему, попросит отпустить. Но этого не происходило. Он опустил ее на ноги перед кроватью, каждую секунду ожидая того, что она одумается и уйдет, или это видение прервется, вытер ее слезы.
- Все хорошо. Отдохни. – Ровным тоном произнес он.

Виконтесса плавно опустилась на кровать, обессилено присела, потом откинулась на спину.
- Ты ведь не уйдешь?! – Спросила Кристина, взяв его за руку.
- Нет, я буду… там. – Указал он на дверь.
- Нет, здесь!
Тьма утягивала ее в безрассудство, и она готова была отдаться этому безрассудству.
Она не пожалеет об этом. Три года назад, возможно бы пожалела, но не теперь.
Сердце ее начало биться быстрее. Из нутра поднялась странная, почти обжигающая волна.
Если бы Кристина-девочка вернулась сквозь время на три года назад в холодные подвалы, готовая сделать выбор – она бы поступила как раньше, выбрав Рауля, оставив своего учителя там одного, но если бы Кристина-женщина сейчас вернулась тогда, она бы не позволила себе оставить его. Она была уверена в этом.
Она никогда не признавалась себе в том, что душой и телом нуждалась в нем.
Из-за страха, из-за боли и ужаса, из-за неизвестности и тьмы, как это было тогда.
Мир начал исчезать. Она отчетливо чувствовала, как стираются из ее сознания образы мужа, его родственников, всех окружающих, все этого обезображивающего ее жизнь мира.
Она не отпустила его руки. Чувствуя ее зовущий за собою взгляд, он опустился за нею, присел на край кровати. Кристина приподнялась, обняла его, и снова откинулась назад. Он притянул ее к себе. Какое-то время Кристина не шевелясь, уткнувшись ему в грудь, что-то всхлипывала. Так прошло какое-то время, пока она не успокоилась.
За мгновения, что она рядом, он бы мог отдать всю жизнь! Он не мог позволить себе даже пошевелиться, дабы не спугнуть этот сон. Он, не шевелясь и затаив дыхание, держал ее в крепких своих объятиях. До тех пор, пока Кристина сама не закопошилась у него в руках.
Он ощутил, как зашуршала ткань одежды, и, поддаваясь тонким ловким пальцам, одна за другой, начали расстегиваться пуговицы жилета.
- Кристина! – Отвел он ее руку, но Кристина не поддалась.
Она поспешно расстегнула жилетку, просунула свои руки ему под рубашку, притянула его к себе ближе.
Она часто задышала, когда его руки легли ей на талию, путаясь в складках одежды, поднялись к  груди. Это опьяняло и будоражило ее. Он неуклюже поцеловал ее, потом снова поцеловал, уже смелее. Он целовал ее, вплетая свои пальцы ей в волосы. Шпильки беспечно начали выпадать из прически, и он вздрогнул, когда увидел, как густые пряди волос рассыпались по постели.
Она была прекрасна, как когда-то, та девочка, образ которой не покидал его память. Если бы он мог сейчас себя контролировать, или если бы Кристина сопротивлялась ему, не позволяя касаться себя,  то понял бы, что, вероятно, это их ошибка. И они сошли с ума. Но разум погрузился во тьму, уступая место безумию.

Вдруг Кристина резко отстранилась от него, поспешно перевернулась на живот, заведя руку за спину, потянула за шнурок сковывающего ее платья, взволнованно прошептав:
- Помоги мне… скорее!
Он резко сел на постели, преодолевая головокружение, и поспешно,  дрожащими негнущимися от волнения пальцами, забывшись, начал расшнуровывать ее платье. Справившись с ним, он  стянул с нее узкое платье, и Кристина, не сопротивляясь ему, лишь помогла. Через несколько минут она скинула с себя нижние юбки, и стянула со своих плеч исподнюю муслиновую сорочку, запуталась в тонкой ткани ногами, это лишь взбудоражило ее еще больше, разжигая нетерпение внутри всего тела.
- Я не хочу помнить ни о чем, просто иди ко мне… пожалуйста. – Потянулась она к нему руками.
Он приник к ней телом, на ощупь нашел ее лицо, провел пальцами по щекам, будто желая убедиться, что она больше не плачет, потом спустился к шее, затем к груди, ощутил, что сердце ее бьется настолько быстро, что странно, как оно до сих пор не выскочило из груди.
Между ними на первый взгляд сейчас не было ни сумасшедшей страсти, ни резких движений, свойственных истосковавшимся по ласкам людям. Страх и  пустота нависли над ними, накрывая, словно черной простыней ночного тумана.
Он погружался глубоко в неизвестность, а она подобно свету покладисто вела его. Куда именно  – он не знал. Наверное, как и всегда – в ад. Но, не имея сил противиться – поддавался.

Они двигались, не видя друг друга, и всего окружающего, словно в густом тумане, который вяз на руках и ногах, сковывая движения. Так бывает, когда упругая скользкая тина опутывает конечности, и утягивает под воду.
Столько часов, столько дней, столько месяцев и лет пустоты и одиночества. Почему-то Кристине сейчас показалось, что это, должно, было и могло произойти куда раньше. И… наверное, произошло бы. Странно. Но они оба, они сами были виноваты, не зная, куда ведут их дороги. Ни один из них не был готов. А Кристина просто  еще ничего не понимала, и не могла уступить своим грезам. Она не  могла понять истинности его чувств. Ей казалось, что любовь – это нечто совсем другое.

Ее руки все настойчивее и настойчивее начинают ласкать его, не давая возможности придти в себя,  не позволяя разуму взять верх над безрассудством. Кристина двигается ему навстречу, запрокидывает голову, бессвязно произнося какие-то слова. Так странно, такой он еще никогда не видел ее. Он, словно боясь встретиться с ней взглядом, утыкается лицом ей в распущенные густые волосы, все еще опасаясь, что она жестоко оттолкнет его.
Она с поразительной тонкостью чувствует его опасения и страх, что выдает каждый его прерывистый вздох, каждое движение и вздрагивание. Необъяснимо, но ничего загадочнее, и одновременно трогательней в отношении с мужчиной,  она еще никогда не испытывала в своей жизни. Ей не понятно это, да, наверное, она никогда и не поймет этого. Не поймет непостижимую мужскую сущность, о которой она так ничего и не знает. Ей кажется, что он забывается. Забывается от всего происшедшего, отказываясь верить в ее безрассудство. Но он благодарен ей, и каждое его осторожное и аккуратное касание ее тела – тому подтверждение.
Хотя, наверное, все это безумно глупо выглядит – приходит ей в голову мысль, и мгновенно покидает ее разум. Она не желает ни о чем таком думать сейчас! Ей это вовсе не важно. И ей вдруг становится очень жаль, что она не видит его глаз. Он не смотрит на нее.  Она чувствует его напряжение, и ее мышцы как-то сами собою напрягаются в ответ.
И даже нет ничего дурного в том, что она в данный момент ощущает лишь трепет в груди, смешивающийся со страхом, и ей хочется ощущать лишь тишину и покой, а не биться в конвульсиях страсти; куда главнее то, что он с ней, что обнимает ее, что она чувствует на своей груди биение его сердце. Это все куда важнее. И от такого простого единения у нее заходится сердце, темнеет перед глазами, и одна мысль о том, что он вернулся, что он снова рядом успокаивают ее, умиротворяют. Она забывает обо всем. О том, что у него учащается дыхание, о том, что он крепче стискивает ее в своих объятиях, что он задыхается ее именем. Но еще никогда она не ощущала такого покоя. 

Сколько прошло времени с этого момента – он не помнил. Но когда открыл глаза, понял реальность происшедшего не сразу. Сожалеть или винить кого-то было уже поздно.
Кристина спала рядом, крепко держа его за руку. Он прислушался к ее ровному дыханию.
Господи, она здесь. Это она. Она рядом.
Пить… - первое, что потребовал изможденный организм.  Жажда жестоко мучила его.
Он осторожно высвободил руку из рук Кристины, посмотрел на ее умиротворенное сном лицо. Сейчас, здесь, спящая,  она выглядела совсем ребенком. Несколькими часами ранее же, когда он увидел ее после долгой разлуки, она показалось ему чужой, повзрослевшей, какой-то холодной незнакомой женщиной. Кристина пошевелилась, он замер, боясь ее пробуждения. Но она лишь перевернулась на живот, сонно вздохнув, и дыхание ее снова стало ровным и спокойным.
Нет, это по-прежнему она. Его Кристина. Маленькая наивная девочка.
Он приподнялся, чувствуя легкое головокружение. Похоже, происшедшее ранее опустошило не только его душу, но и телесные силы. Эрик еще раз взглянул на Кристину. Это хорошо, что она спит. Это избавляет их обоих  от встречи взглядами. А это самое меньшее, что ему хотелось сейчас.

Он встал, нашел свою маску в груде скомканной одежды. Господи, когда она успела снять ее с него? Быстро, насколько это позволяла ситуация,  оделся, и уже в третий раз, взглянув на спящую виконтессу, показавшуюся ему совершенно отрешенной в этот миг от этого мира, вышел, тихо притворив дверь.
Он прошел на кухню, зачерпнул ковшом воды, и начал жадно пить, чувствуя, как прохладная вода, заглушая жажду, остужает жар внутри его тела, но не пульсирующий огненными вспышками страх и ужас в мозгу.
За окном уже заметно стемнело. Какое-то время он так и просидел, не разжигая свечей на маленькой кухоньке.
Впервые со времен детства ему было страшно. Страшно поверить в то, что произошло.
По идее, в порядке вещей было бы  вернуться сейчас к ней, а не оставлять совсем одну. Почему возвращаться не хотелось? Возвращаться к столь любимой и желанной женщине?
Может, потому что женщина эта была далеко не его. Любима им, но как знать, не любила его, и сделала то, что сделала по неизвестной ему причине. Не от любви и желания быть близкой к нему, а лишь, чтобы жестоко посмеяться в очередной раз.
Он сидел на крае стула, обхватив голову руками. Сердце то замедляло свой ход, то начинало биться быстрее. Ему начинало казаться, что он сделал что-то непозволительное, что он стыдится себя, и того, что между ними произошло сегодня. Должно быть, теперь смотреть на себя и осознавать свою жизнь будет еще противнее и невыносимей. Теперь, всякий раз вспоминая об этом, он будет чувствовать отвращение к себе.

За спиной заскрипели половицы, и в кухню вошла Кристина. Краем глаза он заметил, что она одета, и почти привела себя в порядок, насколько смогла. Единственное, что отличало ее от той Кристины, которая пришла к нему несколько часов назад – это то, что сейчас у нее были не прибранные, рассыпанные по плечам волосы. И этим она походила в это мгновение на ту наивную девочку из Оперы, которую он помнил, которую он знал много лет назад.
Она вздохнула, и ему показалось, что это вздох сожаления. Он быстро поднялся со стула, и, не оборачиваясь на нее, отошел к окну, встав к ней спиной, затеребил трясущимися руками занавеску.

- Эрик…
- Уходи. – Жестоко, отрезвляющим самого себя тоном, попросил он.
Если он обернется, увидит ее, то он не отпустит ее.
- Я… - Протянула несмело женщина, и голос ее начал дрожать.
- Уходи. – Повторил он.
- Пожалуйста, постой. Ты  не понимаешь, позволь мне все тебе…
- Уходи, Кристина. Навсегда!

И дверь за его спиной хлопнула так, что он почувствовал, как зазвенели в оконных рамах стекла.
…Она ушла. Навсегда.

Отредактировано smallangel (2006-05-08 13:37:09)