1. "Алиса" и "крольчиная нора".
-- Кирпич ни с того ни с сего, -- внушительно перебил неизвестный, -- никому и никогда на голову не свалится.
М. Булгаков "Мастер и Маргарита"
Она запрокинула голову и, не скрывая восхищения, смотрела по сторонам. Опера воистину величественна - эти слова чуть не вырвались из ее уст, когда она шла вслед за грузной сварливой пожилой француженкой, одетой неопрятно и создававшей впечатление развязной и вечно пьяной женщины (вместо алкоголя, от нее, правда, разило запахом дешевых и, к тому же, просроченных духов)... Опера величественна, так разве могла быть выдумкой ее легенда о Призраке Оперы? Разве могла она заключатся в печатных буквах на тонкой низкого качества бумаге книжки в мягком потрепанном переплете, в тексте, написанном малоизвестным человеком по имени Гастон Леру?
-Ну что, вдоволь насмотрелась? - низковатый с хрипотцой голос женщины разрушил тишину и поток ее мыслей.
-Меня зовут Тереза, - сказала она, стараясь не глядеть на француженку прямо.
-И что с того? - хмыкнула та. - Меня меньше всего волнует твое имя, а ко мне, кстати, ты должна обращаться только на вы. Меня называют мадам Корри. Убирать будешь по ночам каждый день. Надеюсь, ты не думала о выходных? Потому что выходных у тебя, моя милая, пока что не намечается. Сейчас я расскажу тебе все, смотри - все запоминай, потому что я тебе все расскажу только один раз, поняла?
Тереза, девушка лет двадцати шести, с длинными черными волосами, прямыми секущимися на концах, вечно распущенными и не создававшими впечатления причесанности уже, как правило, к середине дня, довольно-таки худая и не высокая, похожая на чахоточную больную, без слов кивнула. Мадам Корри, встретившись с ее тяжелым взглядом, вздрогнула и заговорила уже гораздо снисходительнее.
-По понедельникам убирать будешь сцену и зал, по вторникам - фойе, по средам - гримерки, на которые я тебе укажу. Тебе дадут ключи. По четвергам - класс, где занимаются балерины, по пятницам...
И так грузная и создававшая впечатление вечно пьяной мадам Корри расписала Терезе, уроженке Германии, весь ее график, показала, где находятся нужные помещения, объяснила, как добраться до определенного места и не заблудиться - в общем, девушка узнала все, что ей требовалось узнать для работы. Никакой дополнительной информации от мадам Корри можно было и не ждать: сварливая дама, отвечающая за уборку здания Оперы оказалась дамой не только жесткой и талантливой в управлении другими людьми женщиной, но еще и дамой деловой и предельно точной. Никогда и ничего лишнего, подробности - только в том случае, если они относятся к делу. Девушка все это время молча слушала ее, однако, казалось, что она пребывала в каком-то сомнамбулическом состоянии, поэтому мадам на всякий случай периодически одергивала ее.
Парижем завладел вечер, ноябрьский вечер вторника, и мадам Корри сказала Терезе, что лучше всего дождаться своего рабочего времени в Опере и никуда не уходить. К тому же, свободные часы девушка могла посвятить изучению здания, если это ей, конечно, было интересно.
-А теперь, я тебя оставлю одну, потому что у меня дела! У меня много-много важных дел... - почти пропела мадам и с важностью, присущей в большинстве своем политическим деятелям, удалилась.
Вся эта важность как-то не очень совмещалась с ее внешним видом, характером, манерой общения и работой и выглядела, в сущности, нелепо, вызывая короткие смешки за спиной. Тереза сразу определила для себя, что к мадам Корри следует относиться с иронией и никак иначе. В противном случае, можно просто не выдержать ее беспросветной грубости и применения силы, потому что за время их недолгого знакомства, мадам так хватала девушку за локти, поторапливая ее в течение их небольшой и касающейся непосредственно работы экскурсии, что у Терезы должны были остаться синяки. Так что девушка почувствовала облегчение, избавившись от ее общества. Она огляделась вокруг: попасть в Оперу любой ценой было ее мечтой с тех пор, как она прочла "Призрака Оперы". А теперь она и не знала, как поступить и с чего начать. Девушка опустилась на ближайший стул, подслушивая в своей же голове мыслительный процесс. Вид у Терезы был совершенно потерянный, поэтому рабочие, суетившиеся вокруг, не могли пройти мимо, чтобы не бросить на нее хотя бы мимолетный взгляд.
-Здравствуй, работаешь здесь? - женщина с глубоким приятным голосом подошла к девушке.
-Да, с сегодняшнего дня, - кивнула Тереза, с расстановкой произнося слова - она плохо говорила по-французски. - Я убираюсь в театре ночью.
-Я тоже. Я сегодня убираю гримерки. Ты уже говорила с мадам Корри?
-Говорила, она мне все объяснила и показала.
-Ясно. Мое имя Марион, - представилась женщина. - Пойдем, я покажу тебе Оперу.
Девушка живо поднялась и, стараясь не отходить далеко, последовала за Марион. Марион было 42 года, она жила в подвале одного из домов неподалеку вместе со своей немаленькой семьей - мужем и тремя детьми. Она оказалась женщиной весьма образованной и способной на ходу связно рассказывать о Гранд Опера, об архитекторе и представлениях, которые ставили на сцене этого театра. Марион рассказывала много и обо всем, вставляя в рассказ о театре, рассказ о своей жизни. Она, как выяснилось в итоге, приехала во Францию из Чехии, завершив свое обучение в университете. Приехала потому, что грезила Парижем. "В то время, когда я была еще молодой, - говорила она, - мы все думали одинаково. Увидеть Париж и умереть. Вот и я не была исключением". А потом у молодой Марион не хватило денег на дорогу обратно, из квартиры, которую она снимала, ее выгнали, и она зарабатывала, где могла. Ей, правда, несказанно повезло: она вышла замуж, но непутевый муж однажды все промотал, квартиру забрали за карточные долги, а к этому времени в семье уже появились дети. Марион пошла работать в Оперу, уборщицей, ничего лучше она найти не смогла. "Да и вряд ли смогу, - заметила она. - К тому же здесь мне удается послушать, посмотреть. Это мне компенсирует все остальные неудобства. Иначе, что есть человек без духовной пищи?".
-Тереза... Тереза, ты слушаешь меня?
-Слушаю... прости меня, я задумалась. Скажи мне, здесь еще жива легенда о Призраке Оперы?
-Так вот почему ты здесь... - протянула Марион. - Знаешь, за свое время работы в этом театре, я не раз видела поклонниц этого творения, чаще всего фильма, которые приезжают сюда в поисках легенды... но, в итоге, все рвутся на сцену, ждут ″Ангела Музыки″, сходят с ума. Призрака Оперы никогда не существовало. Это выдумали. И выдумка, скажу тебе, отнюдь не удачная.
-Я читала книгу... - уточнила Тереза. - К тому же мне не нужна сцена... Скажем так, что у меня боязнь сцены.
Марион внимательно вгляделась в девушку. В глаза первым делом бросался ее очень болезненный вид, когда же женщина упомянула о других поклонницах истории о Призраке Оперы, девушка заметно вздрогнула, несмотря на то, что всем своим поведением заставляла не придавать этому никакого значения. В ее последней фразе было явно выражено давление на ее образованность, что, дескать, всякие фанатки фильма, книгу, конечно же, не читали и это большой минус. Но существовали в сказанном, в интонации голоса и другие нотки - "они далеки от правды" - так и просилось в смысл слов Терезы. Все это, говоря откровенно, не ново - каждый видит свою единственно верную правду. Девушка вздохнула и с выражением укора на лице посмотрела на Марион. Та сжалилась, хоть и недолюбливала подобных особ: приезжали, как сумасшедшие, как в наркотическом опьянении, попадали в неприятности, пытались пробиться, непонятно для чего, шли ради своих целей буквально по головам.
-Тебе-то есть, где жить, а? - так и хотелось назвать Терезу бедовой.
-Есть, - осторожно ответила она, не стоило распространяться о том, что у нее были и деньги (пока были), и пусть и маленькая, но пригодная для жилья (особенно в одиночестве) квартира, а на эту работу она устроилась исключительно из-за своей непроходящей idea fix, отбирая тем самым работу у тех, кто не может найти лучшую и действительно в ней нуждается.
***
Свет в фойе был погашен. Конечно, Тереза могла его включать и выключать, но ей вполне хватало света уличных фонарей, а в фойе сегодня требовалось только помыть пол. Она встала на лестнице, положив швабру на ступени, заколола волосы, чтобы они попадали в глаза, и подняла швабру, выбирая, откуда начать уборку. "Как жаль, что сегодня не понедельник, - подумала она, - в понедельник я смогу исследовать пятую ложу... а завтра получу ключи от гримерок, и займусь поисками той самой, с зеркалом, о котором, было написано в книге". Зачем же ей все это было нужно? Не лучше ли просто верить автору и жить с этой верой? Ведь, не зря говорят, что людям необходимо во что-то верить! Кто-то верит в Бога, кто-то в Дьявола, кто-то в Будду и так далее, а в Еккалезиастэ сказано: "Ходи по путям сердца своего и по видению очей своих", и в это верила и сама Тереза. Но Бог, Дьявол, тот же Будда - все это предметы веры космической, некий абсолют. Идею, явление, правда, тоже можно возвысить до абсолюта, но когда, ты убежден, что существовал в мире конкретный человек живой, из плоти и крови, пусть он был трижды не такой как все, ты обязательно рвешься всеми силами проверить, найти следы, подтверждения, факты, случайные упоминания, не для кого-то, а для себя в первую очередь.
Терезу отвлекло от мыслительного процесса ясное осознание чьего-то присутствия рядом. Она прервала уборку, оставив швабру на полу, и сделала несколько бесполезных шагов по направлению к лестнице.
-Кто здесь? - дрожащим, но громким голосом спросила она, нервно озираясь вокруг и инстинктивно комкая в руке край своей рубашки.
Ответа, конечно, не последовало. Его и не могло последовать. Потому что никого рядом не было, просто когда находишься в темноте, в большом помещении да еще и в полном одиночестве, невольно разыгрывается воображение, тем более, что помещение не какое-нибудь, а Гранд Опера! Успокоив себя столь логичными доводами, Тереза продолжила уборку, до тех пор, пока ее не пронзило острое ощущение, что у нее за спиной стоят. Она почувствовала на себе взгляд, и резко, преодолевая дрожь и стараясь успокоить неистово забившееся сердце, девушка обернулась, но глаза ее утонули в пустоте. Но взгляд - это не было игрой воображения, кто-то следил за ней. Тереза была человеком мнительным и чутким одновременно, и чтобы отличить самообман от правды, ей приходилось долго разбираться, в сторону чего склоняется ее разум. Однако сейчас она не медля бросила уборку и побежала вверх по лестнице. К счастью, она хорошо запомнила, как добраться до гримерных.
-Марион! Марион! - позвала она.
-Что случилось? - одна из дверей отворилась, и оттуда наполовину показалась Марион.
-Там, в фойе, кто-то есть.
-Но это не возможно, - пожимая плечами, Марион вышла в коридор. - Подумай сама, ты неравнодушна к легенде о Призраке Оперы, ты молода и, судя по одному твоему виду, впечатлительна. К тому же, ты здесь впервые. Тебе показалось, это - галлюцинация. Просто воображение сработало на неожиданное и большое количество новых впечатлений, вот и все.
-Нет же, там правда кто-то есть, - с досадой воскликнула Тереза.
-Ну хорошо, пойдем, посмотрим, и ты сама увидишь, что никого там нет и быть не может.
В фойе под лестницей спал старый лунатик и дирижер по жизни Густав Пели. Собственно, никто так никогда и не понял, отчего это вдруг находящийся в здравом уме, доброй памяти и с прекрасным до того, что можно позавидовать, здоровьем человек, вдруг на склоне лет стал страдать лунатизмом. Среди многочисленных споров и рассуждений на эту тему подозрение падало даже на его недавно появившееся пристрастие к алкоголю. Нет, Густав, конечно, не был похож на обычных алкоголиков. Будучи человеком состоятельным, он пил только вино по будням и шампанское по выходным и праздничным дням. "Я не алкоголик, - неустанно повторял он своей благоразумной жене, - я знаю меру, и всегда могу остановиться!". Видимо, именно для того, чтобы не уточнять благоразумной жене, какова же эта мера, и где ее пределы, Густав стал по возможности ночевать в Опере, где и был открыт его внезапный лунатизм. Включив свет, Марион с Терезой и обнаружили дирижера там, где он на этот раз прекратил свою ночную прогулку, то есть, под лестницей.
-Густав! Густав, вставай, кому говорю! - раздраженно сказала Марион, тормоша старика за плечо.
Тот весьма неохотно открыл глаза, с трудом поднялся на ноги, отряхнулся и непонимающе посмотрел на разбудивших его уборщиц.
-Сколько тебе говорить, чтобы запирал дверь, если остаешься ночевать в театре! - Марион продолжила читать нотации, как только убедилась, что ее слышат. - Тебе еще повезло, что не покалечил сам себя. Лучше бы ночевал дома. Кто здесь за тобой уследит, скажи на милость? Вот когда-нибудь упадешь и, не дай Боже, себе шею свернешь, что мы тогда без такого дирижера делать будем? Иди, иди к себе. И запри дверь! Ты до смерти напугал нашу новую работницу.
Тереза наблюдала за этой сценой издалека. Густав пробормотал что-то нецензурное в ответ Марион и, поднимаясь по лестнице, бросил взгляд на девушку. А вид у Терезы в тот момент был не самый доброжелательный. Скорее даже наоборот. Она стояла, сложив руки на груди и глядя исподлобья.
-Это был старый Густав. Тебе нечего бояться, - заключила Марион, когда дирижер скрылся из виду.
-Это был не Густав! Я почувствовала взгляд, наблюдение! А этот старый пьяница валялся и спал, - пристукивая ногой, возразила Тереза.
-Густав не пьяница, он просто выпивает. Мне пора работать. А ты будь умнее и работай при свете электричества, а не при свете звезд. И казаться ничего не будет.
Оставшись одна, Тереза опустилась на влажный пол, обхватив колени руками, содрогаясь от накатывающих волнами и все-таки сдерживаемых рыданий. Это было разочарование, возникшее, казалось бы, пустом месте, ведь она ничего и не ждала... или ждала? Где-то в глубинах своей души, в подсознании, к которому люди почти не прислушиваются, но, тем не менее, остаются неразрывно с ним связаны? Впрочем, долго вот так вот сидеть ей не пришлось. Вне зависимости от настроения, уборка должна была быть продолжена. Она встала, обвиняя себя в глупости и детской наивности, взялась за швабру и только принялась за работу, как с присущим треском и искрами замкнула одна лампа, а за ней цепной реакцией погасли и все остальные. Девушка, вздрогнув, подняла голову. Мало того, что неожиданность, последовавшая за неожиданностью, - это уже, как правило, действие преднамеренное, Тереза ведь еще и не успела оправиться от страха, нахлынувшего в результате ее "разыгравшегося воображения". Но за этим инцидентом ничего не последовало, никаких ощущений, никаких иллюзий или галлюцинаций, и девушка поняла, что может (и, несомненно, это будет наилучшем решением ситуации), наконец, успокоиться и заняться делом.
Отредактировано Всполох (2006-01-16 13:03:45)