7.
Все изменилось.
Эрик поклялся ей, что сделает все возможное, чтобы поправить случившееся, и отыскать их сына.
Но проходил день, неделя, месяц, Жюли жила в прежнем тумане. Она винила себя в случившемся, а Эрик – себя. Он попытался сделать все возможное. Но это так ничего и не дало. Отыскать ему Мари Болье не составило труда. Ему бы даже не составила труда в тот момент сломать ей шею, как хрупкому беспомощному птенцу, когда она, хрипя, барахталась в его руках.
И, наверное, он все-таки это бы сделал. Если бы не почувствовал на себе чужой взгляд. Детский взгляд. У Виктора Болье осталось двое детей. Он поспешно обернулся. Младший сын Мари Болье судорожно искал взглядом мать. Как только они оба встретились глазами, мальчик развернулся, и поспешно побежал куда-то вглубь комнаты. Интересно, мог бы его собственный ребенок не бояться его?
Разве он был виноват в том, что все так получилось? Если бы можно было вернуть время вспять… А если бы даже можно – наверное, он поступил точно так же. Он не привык думать о других, заботясь о своей жизни. Слишком много раз ему приходилось отстаивать себя. А в такие моменты забываешь обо всем остальном. Ему нужно было спасать себя ради своего же ребенка, а не думать о других. Хотя, все это привело именно к тому, что он лишь потерял своего сына, даже не взглянув на него ни разу.
Но он был не виноват в смерти Болье. Он был виноват лишь в том, что не вытащил его наружу, выбравшись сам.
Стиснув горло Мари Болье железной хваткой, он на секунду почувствовал зависть. Даже в тот момент глаза этой женщины горели ненавистью. Она всего лишь любила своего мужа. И он знал, что виновником всех бед в ее семье она считает именно его, человека, который сейчас смотрел ей в глаза, стискивая горло все крепче, и отрывая ее от земли.
- Отдай его.
- С радостью, да не могу. – Сплюнула женщина из последних сил, чувствуя, что вздохнуть она не может, а воздух в легких заканчивается. – У тебя вообще дети-то могут быть? Разве это ребенок? Так, звереныш! – Оскалилась Мари. – Умер он, почти сразу после рождения. Уж больно не здоровый он был…
Он вдруг разжал руку и Мари Болье рухнула на пол, схватившись за горло, засипев и начав откашливаться. Он окинул ее взглядом, и отступил назад.
- Если ты лжешь…
- Клянусь. Черт возьми, чем мне поклясться перед убийцей своего мужа? – Прошипела она.
А вот за своего сына он бы, наверное, мог убить. И даже не глядя на то, что перед ним была женщина. Но у этой женщины были дети. Ни в чем не повинные дети. Он развернулся, и, шатаясь, пошел к выходу.
Мари Болье могла бы поклясться. И как знать, может, тогда бы ее разразил гром. А может, и нет. Чужой ребенок ей был не нужен. Воспитывать сына своего врага она не смогла бы.
Потому, она собрала новорожденного ребенка, и отдала одной из своих соседок. А та уже отнесла его куда-то. А что было с мальчиком дальше – она не знала, и знать вовсе не желала.
-
И без того хрупкий союз дал трещину. Они почти не разговаривали, почти не виделись. Хотя, Эрик стал чаще бывать с ней, оказывал ей всяческое внимание и поддержку. Но говорить она с ним не желала. Чаще он просто молча сидел на краю ее кровати, ожидая, что она хотя бы поднимет на него глаза, или заметит его присутствие. Она замечала, бесспорно, но глаз не поднимала. Казалось, она, словно, не нуждалась в его поддержки, и не принимала.
Из безумно любящей его девушки она превратилась в отталкивающую его женщину. Антуанетта говорила ему, что все пройдет, что нужно время, что это следствие происшедшего с ними кошмара. Он пытался верить ей, но это не прибавляло ему сил бороться с холодностью своей жены.
Сначала он просто боялся к ней подходить, так как чувствовал, что во всем происшедшем именно свою вину, но он пересиливал себя, чтобы не оставлять ее совершенно одну, а она, похоже, не хотела бороться со своими страхами, и изо всех сил отталкивала его.
Их близость больше не приносила ей никакого наслаждения. Более того, она не могла думать больше ни о чем, кроме как о той боли, которую ей пришлось пережить, и о том ужасе, который накрыл ее рассудок. Это мучило ее.
Она буквально корчилась под его руками и телом, молча, сжав зубы, снося словно пытку. А он не понимал, что происходит. Для него подобные минуты были каторгой. А для нее – пустотой.
Она была зажата и закрыта от него. Он изматывался, и все равно не получал от нее хотя бы малости ответного чувства. Ее глаза не выражали ровным счетом ничего, а действия были никакие. А многие попытки поговорить и понять, что происходит - не приводили ни к чему. Жюли просто не отвечала ему.
- Что с тобою? – Задыхаясь, спросил он ее. – Ты стала другой, Жюли? Я не могу понять – нужно ли тебе все это. Ты стала другой, Жюли. Наша любовь тебе не доставляет больше никакого удовольствия? – Он коснулся ее щеки, ощутив мокрые дорожки слез. - Ты больше не хочешь ничего. Тебе все равно. Я не ощущаю твоих чувств. Ты вела себя иначе даже тогда, когда ждала ребенка.
- Не напоминай мне. – Сухо сказала она, не смотря на него, отвернувшись, и стискивая зубы. - Я больше не хочу, Эрик. Я ничего больше не хочу ничего. Мне очень тяжело и больно. Просто, все изменилось.
- Почему? – Он, было, хотел поцеловать ее.
Но Жюли стремительно повернулась на бок, и уткнулась носом в подушку.
- Не надо. – Остановила его Жюли. – Не трогай меня, пожалуйста. Не трогай меня больше. Я не хочу, слышишь?
- Я не хочу, чтобы ты страдала…
- Уже ничего не изменить.
- Но что случилось?
- Как ты не можешь понять – я не хочу! Умоляю, не трогай меня больше, не трогай… Прошу! – Почти выкрикнула Жюли, и вздрогнула, утопив стон в подушке.
Он отдернул руку, будто бы прикоснулся к пламени, и сел, отодвинувшись. Несколько минут сидел молча, обхватив руками голову. Он всегда искренне хотел ей счастья. Но где-то, видимо, ошибся. И это уже не повернуть, чтобы попытаться изменить. Он не мог отрицать, что его тянуло к ней. К маленькому наивному существу, которая сама первая потянулась к нему, не испугалась, и выстояла в борьбе со многими трудностями. И он даже верил ей, когда она признавалась ему в чувствах. Он и сам испытывал к ней что-то такое, перед чем не мог устоять. И, наверное, он мог бы быть счастлив с нею. Если бы только день ото дня не возвращался в прошлое, в свою музыку, без которой не мог. Но которая оживала лишь тогда, когда он думал о женщине с другим именем. «Кристина»…
Жюли не поворачивалась к нему. Она так и продолжала лежать, не шелохнувшись. Затем он встал, взял с кресла свой халат, накинул его, и вышел из комнаты. Жюли уткнулась лицом в подушки, и начала плакать. Она, правда, не могла. Что-то не позволяло ей находится с ним в близости, просто говорить, и вести себя так, как раньше. Раньше она вся была открыта ему и чувствам, а сейчас все изменилось.
То ли совершенно необъяснимая злоба на него, что он не смог спасти от этой беды их сына, то ли ненависть к себе, что она не уберегла его ребенка, и малыша постигла такая страшная участь. Она так и не смерилась с тем, что он однажды вечером сообщил ей, придя из дома Мари Болье.
Тем не менее – контакты с ним были для ее тела, а главное, души – болезненными. Она не могла с этим смириться. А он, он, похоже, пытался помочь ей, поддержать, выразить то, что по-прежнему она важна для него. Но безуспешно.
Эрик прошел по напитанному прохладой коридору. Громыхнув дверью, прошел в кабинет, постоял там пару минут у окна, и снова вышел, хлопнув дверью. Кабинет – это не то место, где найдет приют его душа. Он прошел в залу, где стояло фортепиано, сел за него. Его руки опустились на крышку, и подняли ее, обнажив клавиши. Сердце затрепетало. Но играть он медлил.
- У вас что-то произошло?
Он обернулся. После того, что произошло в их доме, мадам Жири помогала Жюли, часто оставаясь с ней. Он понимал, что ей нужен хоть один близкий человек, который мог бы ее понимать и поддерживать. Он вряд ли мог ей помочь. Женщина могла понять ее куда лучше. Потому, он был не против того, чтобы Антуанетта оставалась в этом доме.
Да и мадам Жири понимала, что Жюли сейчас необходима поддержка. Потому она не могла просто так оставить девочку.
Одновременно она видела все их недомолвки, что заставляло ее тревожиться еще сильнее. Девочка страдала. Но страдал и он. Человек, которому она однажды помогла, и с тех пор к которому относилась очень трепетно. Почти с материнской заботой.
- Она не принимает меня. Не принимает меня ни как человека, ни как мужа, ни как мужчину… Мы становимся чужими, мой друг. – Он немного помолчал, и опустил крышку фортепиано. - Это беспокоит меня. Я могу потерять ее. Навсегда.
- Если этого уже не произошло. – Проговорила Антуанетта, и сама испугалась своих слов.
Он в изумлении поднял на нее глаза.
- Прости. – Попросила она.
- Боюсь, что вы можете быть правы. – Но если так, мне некого винить, кроме, как лишь себя.
- Скажи, ты хоть когда-то, хоть немного любил ее?
- Почему вы спрашиваете?
- Потому что даже сейчас твои слова мне почему-то кажутся лишь маской. И дело даже не в том, что ты обманываешь ее, ты обманываешь, и обманывал себя.
- Я просто запутался. А она просто во всем винит себя. Просто это все еще раз подтверждает то, что не следовало мне надеяться на возможное спокойствие и нормальную жизнь. Разве у меня она могла быть? – Он вопросительно посмотрел на мадам Жири. – Я ошибся, что поверил в это, и что позволил себе тога… сломать ей, Жюли, жизнь. И так каждому… Я думал, что можно переступить через то, что отпечатком легло на всю мою жизнь. А это не так.
- Не говори так. Я поговорю завтра с Жюли. Но ты должен понимать, что не ты противен ей. Она просто пережила то, что не каждому удается вынести без боли. Это очень сложно. Но думаю, она не многословна с тобою не потому, что больше не хочет говорить с тобою, а потому что она считает, что и ты тоже винишь ее. Поверь, я знаю, ей очень тяжело.
Через несколько дней Жюли начала снова тянуться к нему. Хоть и походила на испуганного зверька, который колеблется – нужно ли ему делать шаг вперед, или нет. Но это уже значило очень много. Жюли просила его чаще бывать с ней, проводить с ней время, даже иногда улыбалась. А через какое-то время начала отвечать и на внимание, и на ласки…
Хотя, он прекрасно понимал, что, наверное, рана, нанесенная ей всем произошедшим, еще долго будет заживать.
-
Несколько месяцев спустя.
Последние несколько недель Жюли была слишком изнуренной и бледной, она мало спала и плохо ела.
- Ты больна? – Спросил он ее как-то утром, касаясь губами ее лба, когда они оба проснулись.
Лоб был холодным.
- Нет. – Отозвалась она слабым голосом, открывая глаза, и глядя на него. – Все нормально. – И голос ее дрогнул.
- Я беспокоюсь. Ты выглядишь нездорово. – Поднимаясь и надевая халат, сказал он.
- Тебе просто кажется. – Натянуто улыбнулась Жюли ему в след. – Я сегодня спущусь к завтраку.
Но за завтраком ела она с неохотой. Несколько раз ловила на себе обеспокоенный взгляд мадам Жири. Честно говоря, завтрак был ей вовсе не в радость.
- Я, наверное, пойду к себе. – Наконец проговорила она, посмотрев на чашку с нетронутым чаем.
Жюли приподнялась со стула, и тут же, всхлипнув, пытаясь ухватиться за спинку стула, осела на пол, утонув в юбках.
- Жюли… - Встревожено позвала ее мадам Жири, но та ее не слышала.
Эрик быстро оказался рядом с ней, взял на руки. Девушка беспомощно запрокинула голову назад.
- Что с нею? – Обеспокоено глядя на Антуанетту, произнес он.
Мадам Жири несколько секунд молчала, словно думая – стоит ли говорить или нет.
- Я же вижу, что вы знаете. – Добавил он.
- Она… снова беременна. – С тревогой в голосе произнесла мадам Жири, не видя больше необходимости скрывать этого. – Твоя жена ждет ребенка. – Она попыталась сказать это как можно прохладнее, чтобы не выдать своей тревоги.
- Вы это знали? И как давно?
- Два месяца. Доктор осматривал ее, когда ты был в Париже около месяца назад.
- И вы знали, и молчали, Антуанетта? Почему она не сказала мне?! – Удивленно спросил он.
- Эрик, доктор сказал, что ей не стоит рожать во второй раз. Ее организм слишком слаб, он может не справиться с беременностью, это раз, а во-вторых, она может не перенести роды. А может все быть и хорошо. Но никто не может поручиться. Доктор не рекомендовал ей оставлять ребенка. – Вздохнула мадам Жири. - Жюли рассказывала мне, что ее мать умерла при ее рождении. Не знаю, справится ли она… Девочка очень слабенькая. И еще все то, что она пережила за последнее время…
- И что же? – Дрогнувшим голосом спросил он.
- Но она не желала этого слушать. И сказала, что хочет оставить ребенка, что бы там ни было. Но попросила не говорить тебе пока…
- Пока бы я сам не догадался? – Удивленно пожал он плечами.
- Нет. Просто, она боялась за свою беременность. Эрик, она могла и может потерять ребенка. Но она сказала, что не простит себе, если еще раз потеряет твоего ребенка. Она хочет, что бы у тебя был ребенок, чтобы там ни было. Она считает, что виновата в том, что мальчик… что не смогла защитить его.
- Это я виноват, что не смог защитить их. – Твердо сказал он.
- Но теперь это уже не поправить.
- Эта беременность может причинить ей вред?
- Да.
--
Жюли всхлипнула и открыла глаза. Ее окружала ночная синева. Она вгляделась в притупленные темнотой силуэты. Все казалось каким-то чужим. Она задохнулась резкой волной боли, и приподнялась на кровати. До рассвета было еще далеко.
- Жюли, что произошло? - Вдруг услышала она, где-то у себя за спиной.
- Больно. – Лишь коротко ответила она, сжавшись.
- Я пошлю за врачом.
Жюли, скривившись, посмотрела ему во след.
- Но очень рано. Так ведь не должно быть. Это не правильно. Это очень рано!
Пока к ним не прибыл доктор, мадам Жири была с нею. И Эрик был рядом, отказываясь слушать мадам Жири о том, что ему лучше покинуть ее сейчас.
Он, сидя на краю кровати, сжимая ее руку в своей, смотрел на ее обезумевшие, не столько от боли, сколько от страха глаза.
- Я так боюсь… - шептала она. – Почему так рано? Еще три месяца… Это рано. Целых три месяца. Почему? – Без конца задавала она вопросы.
- Все хорошо. – Успокаивала ее Антуанетта, видя ее беспокойство и страх.
- Наш ребенок! Я не хочу его потерять.
- Все будет хорошо, его никто не отнимет, сейчас приедет доктор, он поможет тебе! – Заботливым тоном произнесла Антуанетта, замечая, что Эрик чисто физически не может ничего ответить ей.
- Эрик, не оставляй меня! Никогда! – Прошептала она, переведя на него взгляд.
- Я здесь, Жюли.
- Но скоро ему нужно будет уйти. – Открыв дверь в спальню доктору, произнесла мадам Жири.
- Прошу, месье, вы должны покинуть комнату! – Строго сказал доктор.
Он отпустил ее руку, и Жюли почувствовала холод. Она, как только ощутила, что осталась совсем одна, захныкала.
- Жюли, все будет хорошо. – Отводя в ее лица волосы, произнесла мягким тоном Антуанетта. – Но тебе нельзя сильно волноваться. Думай о том, что все закончится хорошо. Не волнуйся.
- Мадам, - обратился к Жюли доктор, - преждевременные роды – это не очень хорошо, но и дети невыношенные полный срок живут. Потому, прошу вас, не переживайте! Я помогу вам.
Если бы Жюли могла верить ему.
Несколько первых часов он не находил себе места, прохаживаясь у камина вперед – назад. Он слышал как наверху что-то происходит, он слышал глухие голоса и стоны его жены. Несколько часов спустя она начала кричать. Он готов был кинуться наверх. Крики Жюли разрывали его сердце. Они были истошными и ужасными. Отточенный слух не терпит столь резких возгласов, равносильно, что ножом по стеклу. Это было кошмаром. Страшным ночным кошмаром, из которого он не знал, как уйти. А главное, не мог.
Его отвлек стук каблуков по лестнице. Он поднял глаза, увидев поспешно спускающуюся мадам Жири.
- Стойте. Что там?
- Мне нужно на кухню. – Сухо ответила Антуанетта.
- Как она? Когда это закончится.
- Не знаю.
- Ей больно? – Наивно спросил он у мадам Жири, как только та поравнялась с ним.
- Мой дорогой, так уж вышло, что это болезненно! Так уж распорядилась природа. Но я верю, что она справится.
- Но она так кричит… я н-не могу…
- Ей нелегко, мой мальчик. Нам остается ждать завершения всего этого.
- Я не могу это слышать! – Скрежеща зубами, выдавил из себя Эрик. – Не-мо-гу! Она страдает!
- Она просто рожает.
Дверь в спальню была закрыта. И самое ужасное было в том, что он понимал, что она терпит страшные мучения, но поделать ничего не мог. Наверное, всех этих опасений не было бы, если б он не знал, что все это может угрожать ее жизни.
Роды были тяжелыми. К полудню ребенок так и не появился на свет. Жюли потеряла все силы, она вымоталась. Но разрешения не наступало.
- Не простой случай. Не знаю. Я говорил изначально, что не могу ручаться за то, что все пройдет хорошо, и все это может угрожать ее здоровью. – Вздохнул доктор. – Девочка потеряла все силы. Она три раза теряла сознание от боли. Вся ночь и утро… ничего.
- Месье, но сделайте что-нибудь! Она страдает. – Антуанетта отвела доктора в сторону, окинув взглядом измученную девушку. – Может, как вы и говорили, - она на секунду замолчала, - настал момент выбрать – или спасти ее, или ребенка. Если нет надежды, что выживут оба? Но прошу доктор, будьте благоразумнее. Она совсем еще девочка, она должна жить. Я знаю, что это ужасные слова, но если будет такой выбор, прошу, спасайте мать.
- Если через несколько часов ничего не изменится, - доктор снова вздохнул, и пожал плечами, - я должен признать, что придется предпринимать другие меры. Но все было бы ничего, если бы я был уверен, что ее организм справится. А пока я вижу обратное.
Мадам Жири присела на край кровати Жюли, и отерла взмокший лоб.
- Позовите моего мужа… - Облизав губы, прошептала Жюли. – Я не могу больше. И не хочу. Ничего не хочу.
- Нельзя, девочка моя!
- Я умоляю. Я хочу знать, что он со мною. Я не справлюсь, я чувствую, как мое тело больше не подчиняется мне.
Лишь к рассвету Жюли разродилась девочкой. Роды были действительно тяжелыми. Но сразу же после этого у нее началось сильное кровотечение.
Врач, приведя в порядок девочку, отдав ее в руки мадам Жири, кинулся в сторону Жюли, проведя с нею довольно долгое время.
- Месье, она тонет в крови… - Обеспокоено произнесла мадам Жири, осматривая Жюли. – Что с ней будет?
Доктор поднял на нее уставший взгляд. Почему-то после этого у Антуанетты пропало желание расспрашивать его далее. Она открыла дверь, и вышла в коридор, спустившись в утопающую в предрассветном сумраке гостиную.
- Антуанетта! – В этот же момент ее чуть не сбили с ног.
Он был готов подняться наверх.
- Эрик… - Уперлась ему руками в широкую грудь мадам Жири.
- К ней можно?
- Пока нет. Оставь ее.
- Что с ней? Почему у вас такие глаза? Как мой ребенок? Я слышал, он кричал, значит, он родился… наконец-то. Он жив. Дайте мне… взглянуть на него. Какой он? Что с ней, что с Жюли? Почему вы томили меня так долго? Уже прошло больше часа, как он родился. Кто это? Кто родился? Что с ним? Почему вы не пускаете меня к ним?
- Мальчик мой, – облизала сухие губы мадам Жири, и на секунду она улыбнулась. – Жюли родила… девочку.
Он выдохнул.
- Какая она? – Осторожно произнес он. – Она…
- Она такая, как и все дети… У тебя красивая дочь… Правда, она слаба, как и все дети, родившиеся не в срок. – Улыбка с ее лица сползла.
- Но… она жива?
- Да Эрик. Жива. Доктор сделал все возможное. Но...
- Что?
- Твоя жена…
- Что с Жюли?
- Роды… роды были слишком тяжелыми, и долгими. Ты сам знаешь об этом…
- Что с моей Жюли? – Он начал терять терпение.
- Постродовое кровотечение.
Он, недоумевая, мотнул головой.
- Я не понимаю в этом.
- …Она умирает. – Отведя взгляд, произнесла Антуанетта.
Он двинулся вперед.
- Эрик! – Попыталась остановить его мадам Жири. – Стой! Не ходи туда… Нельзя! Там доктор.
- К черту всех! Пустите Антуанетта… - Почти выкрикнул он. – Иначе… Я должен увидеть ее и ребенка, пустите… Она моя жена. Я имею право!
Дверь распахнулась, с грохотом ударившись о стену, что заставило и без того утомленного доктора вздрогнуть.
Он остановился в дверях. В комнате висел тяжелый, давящий на плечи воздух, до основания напитанный запахом крови. Бледная, с кожей, отдающей синевой, хрупкая и беспомощная Жюли лежала на простынях, полностью пропитанных кровью, поклонив голову на бок, утопая в копне влажных спутанных волос, рассыпанных по острым плечам.
Заметив силуэт в дверном проеме, она подняла глаза и застонала.
- Она слаба и ей плохо. – Прошептала мадам Жири у него за спиной. – Не беспокой ее особенно. Но она хотела тебя видеть.
На нестойких ногах он прошел к кровати.
- Жюли… – Позвал он, и взял ее руку с холодными пальцами, поднес к своим губам.
Девушка приоткрыла изнуренные болью и мучением глаза. Она тяжело вздохнула.
- Ты видел ее? – Спросила Жюли.
Он положительно качнул головой.
- Наша дочь ангел. Правда?
- …Да.
Жюли приложив усилия, улыбнулась. Она неглубоко, глухо вздохнула, и снова прикрыла веки.
- Теперь ты можешь взять ее на руки. Это твой ребенок. Надеюсь, я… искупила свою вину. Хотя нет, мне никогда ее не искупить.
- Не говори так!
Бледное почти неживое лицо, изнуренное, искаженное гримасой муки пугало его.
- Я умираю, Эрик… - Облизала она сухие бледные губы. Горло стянуло. – Я чувствую. Так странно… Папа говорил, что это был самый счастливый день, когда я родилась, и самый ужасный, потому что умерла мама. Я не видела ее… Наша дочь… - Дыхание у нее перехватило, и она замолчала.
- Ты не умрешь. – Солгал он. В первую очередь не ей, а себе. - Ты поправишься. Ты нужна ребенку. И… - добавить «мне» уже не хватило сил.
- Ты же никогда не врал. – Прошептала она, едва заметно улыбнувшись кончиками губ, и прикрыла глаза. - …Даже себе. Никогда. Так зачем же врешь сейчас мне?
- Нет. Оно так и будет. – Сжал он ее руку.
- Я… хочу верить. Но это не так. Я чувствую.
- Жюли, милая…
Милая маленькая девочка. До сих пор. Но не дорогая любимая женщина. Несмотря ни на что. Не смотря на двоих детей, которые сумела дать ему.
- Почему… - Жюли снова облизнула горячим едва подчиняющимся ее приказам языком сухие, искусанные в кровь губы. – Почему Эрик? – Она окинула его вопрошающим взглядом. – Почему ты никогда не любил меня?
По его лицу прошла болезненная судорога, словно ему в спину всадили по самую рукоять нож, и несколько раз провернули.
- Я так старалась… чтобы ты любил меня. Я полюбила тебя. Впервые в своей жизни… ты был первым. Таким… таким… хоть и считал, что ты не такой. Не такой как все, Эрик. Но я любила тебя. Не знаю что – лицо, душу, просто мужчину. Не знаю. Но я никогда не лгала тебе. Ты просто был мне нужен. А я тебе – нет.
- Жюли…
- Ты никогда не сможешь любить меня так, как любил и любишь ее… И я знаю это.
- Жюли… прошу тебя, не надо! – Ее слова были большее самых страшных физических ран.
- Я умираю. Но я оставляю тебе нашу дочь, - ее глаза были покрыты какой-то пеленой. И у него создавалось впечатление, что она его уже не видит. – И … ты должен бороться, любимый. Борись, живи…
- …Ты вдохнула в меня жизнь! Наши дети…
- Я счастлива, что хотя бы смогла сделать это…
Он сжал ее руку, Жюли слабо улыбнулась, приглушенно вздохнула, и… не выдохнула.
- Она… - Его рука дрогнула, как только он заметил это.
- Умерла. – Строго поджала губы мадам Жири, отирая руки тряпкой.
Он кинул взгляд в мрачную полутьму. Впервые он испугался смерти. Такой юной и почти невинной. Беззащитно и одиноко, склонив голову и раскидав по подушке волосы, утопающей в собственной боли, хранимая какую-то свою тайну, ведомую только ей, и уже никогда не разделяемую ни с кем. Он задохнулся в приступе отвращения. К тому кто столь жестоко надругался над всем, что еще могло бы быть.
Он притянул ее к себе, но голова ее запрокинулась, по его рукам распались тяжелые локоны ее волос.
- Не смей, Жюли! – Закричал он. – Не смей, слышишь?
Врач перевел обеспокоенный взгляд от ребенка на Антуанетту Жири.
- Оставьте его. – Почти не шевеля губами, произнесла она. – Просто оставьте.
--
Время тянулось безумно долго. Три дня после ее смерти были невыносимо долгими. А главное, ему казалось, что он до сих пор ощущал ее и слышал ее крики. Он никак не мог поверить, что ее больше нет в этом доме. Впервые ему, столько раз столкнувшемуся со смертью, и подчас самому убивая, было так тяжело и невыносимо смериться со смертью.
Он сидел в кресле перед камином, перед которым последние несколько месяцев любила сидеть Жюли, и на руках держал все, что теперь в этой жизни у него осталось от жены – свою дочь.
Мадам Жири припала плечом к дверному косяку. Почему-то у нее по телу прошла волна боли, родившейся где-то в глубине души. Он аккуратно, контролируя каждое свое движение, держал на своих руках ребенка. Девочка была крошечной. Чуть больше его ладони. Она была завернута в нежно розовое мохнатое одеяльце, в которое запеленала несколькими часами ранее ее мадам Жири, и кажется, девочка спала. Он смотрел на нее, чуть-чуть покачивая.
Мадам Жири пристально следила за ним. О, как жаль, что она не видит сейчас его лица. Наверное, теперь эта малютка была для него единственным смыслом жизни. Он осторожно гладил ее указательным пальцем по щечке. Личико девочки было совершенно в смысле красоты. И его сердце разрывалось на части при созерцании этого ангельского создания.
Он плакал. Он смотрел на малышку, а в душе у него выла боль. Женщина, которая была дорога ему, которая заполнила его жизнь, наполнила ее светом, пониманием, любовью, которая дала ему двух детей, умерла. Ее больше не было. И он не мог не винить себя. Рок отнял у него женщину, которая могла бы наполнить его жизнь. Он еще раз качнул малютку на руках.
Антуанетта не выдержала, и сделала шаг вперед, ступив в комнату. Он заметил ее, но не переводя на нее взгляда, тихо сказал:
- Как она могла так поступить, Антуанетта?! – Мадам Жири подошла к нему ближе. – Она оставила мне это беззащитное существо, она оставила меня одного… я даже не знаю, как мне обращаться с ней, чтобы не причинить ей вред, чтобы защитить ее, помочь. О, мой друг… посмотрите на нее, она крошечная, и такая хрупкая. Она похожа на игрушку… Она чуть больше моей ладони…
-
А на следующий день, вечером девочка умерла…
Это было последнее, чем он мог дорожить. Тем вечером Антуанетта нашла его в той же комнате, где и в тот вечер, когда застала его с ребенком.
Мадам Жири обняла его, и почувствовала, как он впервые за долгое время, с тех пор, как был маленьким беззащитным мальчиком, прижался к ней всем телом, уткнулся лицом ей в плечо, и его тело начало судорожно вздрагивать.
Он плакал.
Мадам Жири обняла его крепче, провела по волосам, и прижала его голову к своей груди.
- Мой мальчик… - выдавила она с трудом. – Плачь… плачь, если тебе так нужно… плачь, мой дорогой, если требует сердце. Оно рвется. Я знаю.
- Антуанетта-а… - Протянул он сиплым тяжелым от боли голосом. – Она…
- …Она забрала ее к себе. Теперь твоя дочь рядом с матерью.
- В моей жизни никогда не будет света. Только тьма, тьма… - Это он практически выкрикнул. – Тьма!
Отредактировано Night (2006-01-13 01:01:48)
я про то, что придется вам принимать некоторые отдельные действия ПО в отношении детей. 
Он что, не заметил, что она родила? 
