Спасибо всем! 
Ох, продолжаю. Стараюсь изо всех сил, ибо у меня что-то язык начал коряво как-то на бумагу ложиться. Обидно... Не знаю, что и делать. Фу.
Пока вовсе не знаю, к чему это все приведет.
Пришлось ногти вот обрезать под ноль, иначе по клаве бить не удобно! 

Sunset, хорошо, пускай.
Ну не знаю, как сказать - постарше. Ну я лично (имхо) считаю, что у них разница лет восемь, где-то так. Это на мой взгляд. Вот из этого и вывод - старше она или нет. )
Но то, что она старше его в жизни, то есть по отношению к ней - это факт!
К тому же, у меня почему-то получилось, что он относится к ней, как к мамке...    По-моему. Чес слово - не хотела этого

Эрочка, подожди чуть-чуть. 
Просто пока как-то время не предполагает ее окончательную взрослость. Она наконец-то станет нормальной. Но позже. Когда, как и подобает нормальной женщине повзраслеть. Сейчас-то она что... еще все до сих пор через розовые очки и видет. С чего ей взрослеть?!
Обещаю, честно, сделать Жюли нормальным взрослым человеком (я сама не знаю, почему меня упорно зацепило на этом ее детстве)

Отредактировано Night (2005-05-04 09:45:05)

3.

Удивительно, но похоже, мадам Жири для девушки была единственным человеком, с которым она могла чем-то поделиться,  которой что-то рассказать. Почти каждый вечер Жюли задерживалась у мадам Жири, и они беседовали о чем-нибудь. Наверное, Жюли видела в ней мать, которой лишилась в раннем детстве. И которую даже не знала, а Антуанетте не хватало дочери, родного ребенка, потому Жюли вызывала у нее лишь теплые чувства.
В этот вечер Жюли задержалась у нее дольше обычного, и опомнилась лишь ближе к полуночи. Но как ни странно, несмотря на столь позднее время, ее вовсе не клонило в сон. Коридор к ее комнате  был скрыт сумраком ночи. Она, осторожно ступая, чтобы не упасть в темноте,  дошла до двери в свою комнату, приоткрыла ее, но вдруг по ее спине почему-то пробежался холодок, у  нее возникло странное ощущение того, что что-то не так.
Жюли поспешно обернулась. Но ничего не заметила необычного.
Все, что она пережила за последнее время, все те тревоги, которые владели ее сердцем, ночные кошмары, волнение, страх, все это наложило отпечаток на ее восприятие всего, что окружало ее. Она боялась каждого шороха, настороженно относилась к каждому звуку, доносившемуся до ее слуха. Вот и сейчас, кажется, она, как маленький ребенок испугалась, окутывающей ее темноты, и ей начало мерещиться что-то.
О, так можно легко сойти с ума! – Думала она, успокаивая себя. Первое желание, появившееся у нее в этот момент, это как можно скорее юркнуть в комнату, и затворить дверь. Но она почему-то медлила. Все это время она жила в ожидании его появления. Но этого не случалось. Она уже разуверилась в своих ожиданиях, и перестала ждать хоть какой-то весточки.
Она отчетливо услышала у себя за спиной шаги, подалась вперед. От забившегося в груди страха Жюли почти вскрикнула, почти уже  открыла рот  что б закричать, как ей его зажали его. Аккуратно. Не причиняя боли. Она быстро узнала прикосновение,  только сердце заколотилось еще сильнее. Но уже не от страха, от чего-то другого. Ее предчувствие не обмануло ее.
- Тише! – Услышала она знакомый голос, и ее сердце тут же забилось еще чаще. Она поняла, что перед нею, наконец, тот, о ком она думала все это время. Живой.  – Ты же хочешь разбудить театр своим криком?! 
Рука разжалась, и опустилась, давая ей возможность глотнуть ртом воздух.
- Это ты! – Выдохнула Жюли, улыбнувшись, и потянулась к нему.  - Ты вернулся. Я знала, что ты вернешься!
- Я еще не вернулся окончательно. Пока рано. Но я пришел к тебе…
- Как?  – Задыхаясь, прошептала девушка, крепче обнимая его. – Но ты останешься со мною?
-Да Жюли, да.  – Легким прикосновением, дотронулся он губами до ее прохладного лба.
Жюли облегченно выдохнула, будто бы услышала то, что сняло груз с ее души, и едва заметно улыбнулась.
- Я так боялась, что с  тобою может что-то случится! – Шептала она, изо всех сил пытаясь сдержать дрожь в голосе.
- Не надо об этом сейчас, хорошо? – Властно перебил ее он.
Жюли положительно кивнула, соглашаясь.
- Жюли, ты нужна мне сегодня… 
- Что-то случилось? – Замечая тревогу в его голосе, спросила она.
- Нет. – Шепотом произнес он. – Просто, я нуждаюсь в тебе. – Попытался объяснить он.
Ее дыхание сбивалось, и она не могла его контролировать. На мгновение она забыла о сомнениях и беспокойстве, которые он вызвал у нее, и о том, что, в конце концов, в одну прекрасную секунду они могут оказаться в коридоре не одни. Но сейчас для нее все это было не важно, она просто улыбалась, пытаясь скрыть какой-то странный трепет в груди. 
- Давай уйдем отсюда. – Предложил он, видя ее смущение и медлительность. – Меня могут увидеть.
- Да. Конечно. – Выдохнула она, и, взявшись за ручку двери, толкнула ее, открыв.

--

- Жюли, ты плачешь?! – Проводя пальцами по ее щеке, спросил он, словно чтобы удостоверится, что это слезы. – Что с тобою? Тебе больно?!
- Нет, нет! – Поспешно выдохнула Жюли. – Вовсе нет! Я просто не хочу, чтобы ты снова покидал меня!
- Я не оставлю тебя! Я обещаю, я никуда не уйду! – Сказал он. – Но я не могу остаться пока надолго. Это скоро закончится, я обещаю тебе.
- Я не хочу, чтобы ты жила в опере. – Задумчиво сказал он, переведя дыхание.
- Почему?
- Это не то место. У тебя должен быть  дом.
Жюли приподнялась, и с интересом заглянула ему в глаза.
- Что?
- Да, я хочу, чтобы у нас с тобою был дом. Как только  будет дом, я перевезу тебя туда. Только имей терпение. Обещай, что подождешь еще некоторое время. Моя опера навсегда останется для меня моей оперой. Но ты должна жить подобно нормальным людям.
- Я знаю. Я хочу, чтобы все, как можно скорее закончилось!
- Я знаю. Но сейчас все равно в опере, за ее мирным существованием может скрываться опасность. Должен тебе сказать, что перешептывания по поводу Призрака можно встретить даже на улицах. Моему старому знакомому, - усмехнулся он, - виконту и впрямь понадобилось взяться за это дело основательно. Но уверяю тебя, они ничего не добьются.
- Прошу тебя, будь осторожен.
- Я бы не хотел покидать тебя, оставляя совсем одну, но… это необходимо.
- Ну… тогда останься! – выдохнула Жюли. – Разве у нас еще нет времени до утра?  Зачем тебе нужно уходить?!
- Так надо. Но я знаю, что в опере стало уже тише. И все-таки…
-  Нет, все будет хорошо! – Словно желая убедить саму себя, простонала она, чувствуя снова боль и тоску в самой глубине груди.
Этой ночью он так и не смог уснуть, одолеваемый размышлениями, вслушиваясь в спокойное и мирное дыхание Жюли.
Занавески легко шевелились под порывами теплого  беззаботного ветерка. Жюли открыла глаза, когда за окном было уже светло. Жюли легко перекатилась на бок, и протянула руку, желая отыскать что-то, а точнее, кого-то. На лице ее вырисовывалась умиротворенная улыбка. Но кроме складок прохладной мятой ткани простыней ее пальцы ничего не нашли. Она  застонала, приподнимая голову с подушек, чтобы оглядеться. Его уже не было.

--

Сентябрь, 1872.

Спустя некоторое время после ужасного происшествия, случившегося в доме виконта, к нему приехал его брат. Вряд ли можно сказать, что Рауль был рад столь неожиданному визиту брата. Он не очень-то и желал его сейчас видеть. Он вообще  не очень сильно желал видеть кого-то в данный момент.
Филипп посетил поместье брата, вернувшись из Англии. Серая и туманная Англия, в которой он жил некоторое время,  надоела ему почему-то очень скоро, и он, соскучившись,  поспешил вернуться  в Париж, прежде всего, навестив своего брата, которого не видел почти около года, в общем, со времени свадьбы Рауля и Кристины.
Вот только он  не мог сказать, что был безумно рад за брата. В принципе, нужно признаться, что он рассматривал кого угодно на роль претендентки виконтессы де Шаньи, но Кристина Дааэ! Он бы мог сам, как старший и более опытный, нежели Рауль, взять на себя смелость – найти ему достойную благородную жену. Но Рауль был слишком упрям и тверд в своем решении.
Граф де Шаньи  никогда не видел в ней идеальную жену для Рауля. Да, девушка была мила, имела неплохой голос, у нее было очень даже красивое личико, впрочем, как и у всех артисточек, но эта мордашка могла быть всего лишь маской. Это его и настораживало. Уж он-то не понаслышке знал о театре, о женщинах в нем, о, эти женщины, да уж, артистки, а особенно танцовщицы страсть, как хороши. Ну и что с того? Их призвание – лицедейство, но никак не супружество с благочестивыми господами из высшего общества. Только глупец и «самоубийца» согласится на такое.
Печально, но его брат оказался именно таковым. Черт возьми!
Да и об этой Кристине Дааэ он тоже много чего слышал, пока она была в опере. Слухи и молва не обошли стороной и Филиппа. И честно говоря, эти слухи его вовсе не радовали.
И почему его брату Раулю понадобилась именно эта Кристина, почему именно ее он выбрал на роль своей жены, женщины, с которой ему предстояло разделить и горе, и радость, и пройти рука об руку до конца жизни.? Господи, он никогда не сможет понять этого странного поступка Рауля!
И почему Рауль никак не хотел послушать его совет по поводу этой девушки? Нет, он не просил его вовсе отказаться от нее. Зачем? От него требовалось лишь выбрать себе в жены достойную девушку, и всего-то! Он столько раз предлагал ему оставить эту затею с женитьбой, он не просил совсем покидать Кристину – из нее вышла бы прекрасная содержанка, красивая, милая, он бы по-прежнему мог преподносить ей подарки, проводить с ней отведенное для нее время, но для этого следовало лишь жениться на достойной девушке…
Но нет, Рауль клялся ему, что Кристина единственная девушка, которая занимает все его сердце, которую он любит, в которой видит жену и мать своих детей, которая дорога ему и необходима, и главное, которую он никогда не отпустит от себя.
Глупец! – Думал Филипп. - Так рассуждают только маленькие упрямые дети! Как можно? И почему у моего брата на плечах голова ребенка? Он никогда не повзрослеет, если не повзрослел к своим годам.
Он даже пару раз не сдержал в себе приступ легкого гнева,  и позволил едко высказать своему брату все, что он думает по поводу его свадьбы с Кристиной Дааэ. А думал он то, что все это бред! И Рауль совершает ошибку, за которую рано или поздно поплатится.
Эти размышления были слишком весомыми, чтобы пренебрегать ими. А эта ее жизнь в опере? А этот таинственный и ужасающий Призрак оперы, с которым Кристине выдалось иметь дело?
Нет, бредил явно Рауль. Филипп не понимал, как только вожделеющий взгляд по отношению к другому человеку этой девчонки в момент ее последнего пребывания на сцене не отбил у его брата все желание жениться на ней? Это же взгляд женщины, пожираемой непристойной пошлой страстью, и в тот момент от маленькой и чистой девочки, в которую так был влюблен Рауль  в ней мало что осталось. Невозможно сыграть чувства, страсть. Это была не игра. А значит – это была правда. Особенно, если учесть – кем в последствии оказался этот загадочный человек, к которому был обращен взгляд Кристины.
Такой взгляд может быть только у женщины, которая безоговорочно готова отдаться тому, кто пытается владеть ею. И это чистая и нетронутая Кристина, о которой рассказывал Рауль? Надо быть слепцом, чтобы не видеть, что в тот вечер, когда на сцене театра  давали ту трагическую оперу, Кристина Дааэ прилюдно «изменила» своему  жениху, не имея ни капли совести! И если бы Рауль хотел это видеть, он бы непременно это увидел. А невеста, которая одаривает страстными взглядами других мужчин будет плохой женой.
Филипп не раз обращал на это внимание своего младшего брата.  Но, кажется, Рауль закрывал на это глаза, и говорить на эту тему он не хотел. Да, страшное дело – влюбленность! – Думал Филипп.  – Его смогла окрутить какая-то смазливая девчонка, которая, кстати, имела темное прошлое, на которое Рауль тоже закрывал глаза. Ну да, разве эти артистки не желают получить титул, выйти замуж за богатого мужчину, чтобы потом, отдавшись слепо своим пошлым желаниям, не пить из своего глупого мужа кровь? Каждая из них только на это и рассчитывает,  уповая тем самым на то, чтобы таким образом вылезти из нищеты и разврата, в котором они погрязли.
Видимо, одной удалось. И уж если Рауль добровольно пошел на это, что толку доказывать ему обратное? Филиппу вовсе не хотелось портить отношения с братом, да и с его женой тоже. Все-таки, он вполне сносно относился к ней.
- С тобой что-то не то! – Заметил Филипп, хлопнув бледного и уставшего Рауля по плечу, когда брат встретил его у входа. – Скверный вид, братик. Что с тобою делали всю ночь?
- Прекрати. – Огрызнулся Рауль, испытывающий всегда отвращение перед неуместными шутками старшего брата.
- Знаешь, а ты не похож на счастливого супруга! На кого ты похож? Сейчас же подберись и приведи себя в порядок.
В скором времени, беседуя в гостиной с братом и его женой ему было легко догадаться,  что между «влюбленной» парочкой явно что-то не то. При чем, это «что-то» очень серьезное.
Филипп сидел в кабинете Рауля, облокотившись на спинку кресла, покручивая в руках бокал с вином, внимательно разглядывая, как жидкость растекается по стенкам бокала.
- Что у вас с твоей женой, Рауль? – Задумчиво спросил он. - Честно говоря, ваш дом больше похож на какое-то недоразумение, нежели на тихое уютное гнездышко парочки голубков, которые должны наслаждаться обществом друг друга. Я думал, что найду вас воркующими, решил, что мне даже не стоит задерживаться у вас, чтобы не нарушить ваше уединение. И вообще, я думал, что твоя жена уже давно… выполнила свой женский долг.
- О чем ты? – Поднял на Филиппа мутный взгляд младший де Шаньи.
Филипп вздохнул.
- Я о том, что твоя женушка могла бы уже родить тебе  наследника. Странно, выходит, что у вас все  не так. Прошел всего лишь около года со дня вашей свадьбы. Не слишком большой срок чтобы надоесть друг другу. Честно говоря, помня те чувства, с которыми ты рассказывал мне о своей невесте перед свадьбой, я думал, ваша игра в любовь продержится гораздо дольше. Кто первый спасовал?
- Любовь – это не карты, Филипп. – Не очень довольно ответил брату Рауль.
- Ну да. – Продолжая крутить в руках бокал, пробормотал Филипп.  - О, я говорил тебе, Рауль… говорил с самого начала, что эта певичка… - он запнулся, наблюдая за реакцией брата.
Рауль заметно смутился, слова брата принесли ему неудобство.
- Я бы попросил тебя все-таки не называть ее так. Ты же знаешь, Кристина – моя жена. И зачем продолжаешь так отзываться о ней?
- Ты всегда защищал ее! – Возмутился Филипп, хотя, мысли оскорбить его жену у него даже и не было. Он всего лишь сказал правду. Свою правду.  – Кстати, это тебя и погубило! Нет, я никогда не видел в ней ничего дурного. Но… как члена нашей семьи я ее тоже никогда не видел. Она была вполне мила на сцене. Она хорошо играла свои роли. Но я видел ее не в роли твоей жены. Теперь скажи мне, что я не говорил тебе, что когда-нибудь ты не глубоко раскаешься в содеянном, лишь потому, что сущность этой девушки окажется, ну, как бы помягче сказать… темной… как и ее глаза.
- Прекрати. Ты прекрасно знаешь, что я не хочу говорить об этом. Я ни о чем не жалею.
- Лжешь. Могу даже догадаться… она не вынесла своей роли благочестивой дамы и супруги. И решила, что пора разнообразить свою жизнь. Наверняка все началось с того, что она завела себе любовника, в лице какого-нибудь садовника или конюха… Такое случается, когда женщина, выросшая среди людей с падшими нравами начинает скучать. Я говорил тебе!
- Хватит!
- Так оно и вышло! – Глаза брата Рауля загорелись. – Ну, признайся. Из-за чего еще могла случиться ваша столь серьезная размолвка? Я же вижу твое состояние, так выглядит только обманутый муж, и вижу, что теперь вы далеки друг от друга. И ты допустил? Допустил, чтобы твоя жена так играла с тобою? Ваш конфликт наверняка из-за того, что она показала себя, как неверная и лживая женщина, жена, прежде всего.
- Прекрати упрекать Кристину в неверности. То, что ты мой брат еще вовсе не дает тебе права так просто обсуждать мою жену! Мою! Наш конфликт из-за прошлого, Филипп. И хватит.
- О, значит, сущность певички еще живет в этой дамочке? Что она натворила? 
- Может быть, тебе стоит быть осторожнее с оскорблениями в ее адрес? – Нахмурился Рауль.
- О, братик, певичка в моем смысле не оскорбление, а всего лишь характеристика женщины определенной сущности. Извини. Просто, ты на все смотришь со своих неопытных годов. А я все-таки, позволь себе согласиться, видел и знаю больше в этой жизни.
- Может быть, ты не будешь больше поднимать эту тему? Наши проблемы касаются меня  и моей жены.
- О, еще бы было хорошо, если бы у тебя, мой брат, была хорошая и достойна жена, вот тогда я понимаю… А она… Я никогда не считал достойной ее тебя. И в таком случае, если твоя жена до сих пор не порвала связи с прошлым, это плохой тон, Рауль. Понимаешь о чем я? Я всегда говорил тебе, что ее связь с театром еще очень сильно отразится на вашей супружеской жизни, дав о себе знать, и этот… Призрак, если я не ошибаюсь. Как его там…
Рауль помрачнел.
- Ах да, кажется, твоя жена утверждала, что это ангел… Может быть, стоило проконсультироваться с врачом, прежде чем клясться ей в вечной любви?! Голова у девочки, явно забита чем-то не тем. И знаешь, даже ангелы бывают грешными, и они тоже могут оказаться хорошей партией в постели. Что именно прельщало твою жену в ангелах?
- Твой юмор, Филипп, никогда не привлекал меня. – Недовольно ответил Рауль брату. – Он глуп.
- А мне кажется, что это не юмор глуп. А мой брат! Я вообще-то, наделся, что после того, как ты повзрослеешь, я увижу настоящего мужчину! Я думал, может, все-таки женщины помогут тебе стать взрослее. Но…
- Что ты имеешь  в виду?
- А-то, что сейчас я вижу только обманутого растоптанного юнца. Как-то перед свадьбой я предупредил тебя, что связь твой невесты, какого бы характера она не была, с этим мужчиной, не приведет ни к чему хорошему. А история про ангела – это всего лишь сказка… для тебя! Ты не знаешь, как женщины умело лгут? Никогда не позволяй дурить себя! Может быть, все дело в этих ангелах? Скажи, она до сих пор ими бредит?
- Все дело не в ангелах, а в Призраке, Филипп. – Не удержался Рауль. – И в моей жене… И Призрак ни кто иной, как мужчина, с которым я по-прежнему вынужден делить сердце своей жены и…
- …И тело. – С легкостью и без всякого смущения, добавил Филипп. – О, кто бы мог подумать! Так. Хорошо, а что до него… этого человека из прошлого твоей жены? Расскажи мне, он до сих пор спокойно существует?
Раулю совершенно не хотелось говорить на эту тему. Тем более поднимать историю Призрака оперы в разговоре с Филиппом.
- Знаешь, сейчас мне не хочется вовсе об этом говорить. Но как знать, может быть мы поговорим с тобою на эту тему позже. Но только на равных. С условием, если ты не будешь занимать свою позицию, начиная тыкать меня носом в мои ошибки, как маленького котенка.
- Ладно, дело твое. Но для меня Кристина навсегда останется женщиной, которой я склонен не доверять. А пока – я хотел бы, чтобы ты хоть как-то разнообразил свою жизнь. Я понимаю, ты отказываешься от этого, но поверь мне, мой брат, я бы не хотел, чтобы ты вот так вешал нос. У тебя впереди вся жизнь, а ты ее начинаешь губить, раскисая. Почему бы нам не придумать что-нибудь? Ну, или хотя бы, пойми, что в жизни есть и еще много чего интересного и занятного, помимо твой Кристины!

--

Август, 1873.

Кристина склонилась над колыбелью, и не смогла сдержать улыбку. Широко распахнутые  глаза младенца, обрамленные густыми длинными ресницами,  пристально изучали ее лицо, затем его губки дрогнули, и он захныкал.
Кристина взяла на руки ребенка, и села с ним на кровать, плавно укачивая того на руках. Малыш быстро успокоился.
Если ей и был послан  богом тот шанс, о котором она неоднократно молила его, то этим шансом был этот малыш. Анри, она дала ему именно это имя,   был чудесным ребенком.
А главное, как ни странно, этот ребенок вернул ее к жизни, и самое главное – ее мужа.
Это было странно для нее, и странно было  в первую очередь тем, чего она боялась, и всячески пряталась от этого, считая, что вдруг ее муж по какой-либо причине откажется принимать ребенка. Это были ее страхи.
Но Рауль действительно хорошо относился к малышу, более того – даже очень хорошо. На что она не могла даже рассчитывать в своих самых сокровенных и светлых мечтах.
Сначала Кристина переживала по этому поводу, думая, что появление в их доме этого ребенка только накалит обстановку, тем более в тот момент, когда они находятся на грани потери друг друга. Но в глубине души она рассчитывала на то, что ребенок может вернуть их чувства.
Рауль все же, некоторое время, с опаской рассматривая ребенка, изучал его, а потом как-то неожиданно для самого себя смягчился. И не мог по-другому. Ребенок был чудесен и очень трогателен, и смотреть на него без умиления было просто невозможно.
А он всегда безумно желал наследника. И кому, как не Кристине, его жене знать об этом.
Рауль несколько дней привыкал к маленькому живому существу в их доме. Это было непривычно. Тихий и безмятежный дом сменился светлой суетой и наполнился живым  криком ребенка. Они оба должны были привыкать к появлению новой жизни в доме. И это было чудесно. 
А потом, однажды войдя в комнату,  Кристина  заметила своего мужа, склонившегося над колыбелью, и что-то нашептывающего ребенку. Ее сердце таяло и обливалось слезами. Не могло быть ничего прекраснее, чем созерцание мужчины рядом с колыбелью ребенка. Это было столь трогательно, что Кристина не смогла сдержать открытых слез. Она не знала, покинуть ли ей комнату, чтобы не смущать мужа, либо броситься к нему на грудь. Именно такое желание она от чего-то испытала в те секунды.
Ее сердце продиктовало ей второе.
Кристина сделала несколько шагов вперед, и Рауль заметил ее. 
- Чудесный малыш. – Сказал Рауль, отходя от колыбели, немного смущаясь того, что жена застала его во время такого трепетного общения с ребенком. – Он такой крошечный, но…
- А главное – он наш с тобою, и только наш! – Не позволив ему договорить, строго сообщила Кристина.
Рауль молчал.
- Рауль, я понимаю, что тебе тяжело. И, наверное, сложно быть со мною рядом после всего, что между нами произошло. Я не осуждаю тебя… И не прошу забыть этого. Ты все равно не сможешь. Но людям свойственно прощать и признавать ошибки… Я не прошу у тебя слишком много. Но… для меня Анри  значит очень много. Слишком много. И я благодарна богу за то, что он дал нам это дитя… Этот ребенок вернул мне жизнь, вернул мне тебя. По крайней мере, с появлением ребенка, мы впервые с тобою поговорили, и почувствовали, что мы еще люди, которых когда-то связывали чувства. Мы смогли все обсудить нормально. И ты смог выслушать меня. А я тебя… Ты ведь будешь любить его? Будешь?! Ты ведь уже любишь его с первых  дней, как можно не любить ребенка?! Дети – это чудо. И это чудо послано нам с тобою.
- Моя жена всегда бредила сказками. – То ли недовольно, то ли вообще без какого-то чувства сказал Рауль. – Ты до сих пор грезишь, крошка Лотти. – Он сделал пару шагов, и погладил Кристину по щеке. Та улыбнулась, опустив глаза.
- Я обещаю тебе, что Адриан сможет с честью носить фамилию де Шаньи. – Кристина подняла на него глаза, и  выжидающе смотрела на мужа.
- Кристина, ты знаешь, как я отношусь к ребенку… - Сказал Рауль, еще раз заглядывая в колыбель.
- Мы же говорили на эту тему с тобою, ты говорил…
- Да, я говорил. – Кинул он ей, - что наследник будет достоин. Я знаю. – Он смотрел на бодрствующего ребенка в колыбели. Мальчик был очень красив, и своей детской красотой напоминал ангела. Но ему сейчас меньше всего хотелось думать об ангелах. - Почему он так смотрит? 
- Рауль… - Почему-то с укором оборвала его жена.
Рауль заглянул в колыбель, вглядываясь в пока еще рассеянный взгляд Анри.
- Что за взгляд у Анри  де Шаньи?! Я всегда смотрю и…
После того, как только Рауль назвал ребенка  де Шаньи, Кристина глубоко вздохнула. Уж неизвестно, посмеялся ли Рауль, чтобы сделать ей больно, или сказал правду – но он назвал его де Шаньи, а это значило, что мальчик в полном смысле был его наследником, и он безоговорочно признавал это.
И к чему он говорил об этом? О взгляде. Да. Замечала. Но она никогда не задавала себе таких вопросов, как сейчас задал ей Рауль. Взгляд был слишком знаком и одновременно совершенно чужд ей. Но оно и правильно. Ребенок был еще совсем мал, он был младенец. А у детей его возраста взгляд, цвет глаз  меняется. И в таком возрасте вывести какую-либо параллель просто невозможно, даже если очень стараться.
И что Рауль мог найти в этих безобидных бездонных глазках? Они ничего не выражали.
О, как Кристина страдала за этого малыша! Что ей пришлось пройти?! Кажется, в минуты своего одиночества она просто вымаливала это спасение. Это были круги ада – это одиночество и безысходность. Но спасение было совершенно неожиданно ниспослано ей. Ад увенчался раем, и теперь она могла спокойно качать его на руках, прижимая к своей груди. Она не могла уйти от этого дара, оставив его. Это был дар только ей. Она даже не хотела задумываться ни о чем. Ребенок просто был дан ей, вот и все.
Кристина по-прежнему сидела на кровати, и  укачивала в своих объятиях малыша. Тот  похныкивал, не спеша засыпая.
Кристина прижала его еще крепче к своей груди, словно боясь, что его могут отнять, поцеловала в лобик, и тихо запела ему. Впервые за долгое время она почувствовала, что ее душа просит музыки. Или это была не ее душа?  Но она напевала малышу колыбельную, а ребенок, мгновенно притихнув, засыпал под плавное покачивание и под  успокаивающий голос Кристины.
- Ты самый прекрасный ребенок. И только мой! – Аккуратно кладя ребенка в колыбель, прошептала Кристина. – И ты будешь счастлив!

--

Ноябрь 1872.

Жюли этим вечером была на удивление в приподнятом настроении. Последнее время мадам Жири замечала то ее радость, то ее тоску, которая так явственно захватывала ее. Мадам Жири даже удивилась сияющим задором и  блеском глазам девушки. За сегодняшний вечер Жюли выпила две чашки горячего  чая, мадам Жири наполнила третью, и показала ей потрясающий аппетит маленького ребенка, налегая на пирожные и печенья.
- Дорогая моя, вижу, у тебя хорошее настроение. – Улыбнулась мадам Жири, наблюдая за девушкой.
Было в Жюли что-то такое, что заставляло замечать в ней сущего ребенка, то ли то, что девушка еще не окончательно повзрослела, то ли, что она была так проста и наивна.
- Я всегда была сластеной! Но такими темпами, мадам, - засмеялась Жюли, - мой корсет меня не спасет! По-моему, это уже так! И… иногда меня такое ощущение  после  всех этих пирожных и сладостей. Вы балуете меня, а я не могу удержаться. Вы не против? – Жюли замерла, словно от ответа мадам Жири зависела ее жизнь.
- Что ты… - Мадам Жири пододвинула тарелку со сластями и печеньем поближе к девушке, и рассмеялась. – Угощайся Жюли.  Я рада, когда у тебя хороший аппетит. Ты ужинала?
- Да. – Отхлебывая поостывший чай, ответила Жюли.
- Скажи мне, Жюли, - спросила мадам Жири, - Я могу спросить тебя кое о чем? От Эрика ничего не слышно?
Жюли моментально осунулась и погрустнела.
- Нет, мадам Жири. Пока нет. В последнюю нашу встречу он обещал, что совсем скоро этот кошмар закончится. – Нерешительно сказала Жюли, помешивая ложечкой чай, и дуя на него, хотя в этом уже не было никакой нужды. Он был почти холодный.– Знаете, мадам Жири, он обещал, что у нас будет свой дом. – Улыбнулась Жюли, положив ложечку на блюдце.
Мадам Жири качнула головой  ей в ответ.
- Да, - она на секунду замолчала, - наверное, такой жизни я и желала ему… Как у всех. Нормальную. Признаюсь честно, мне пока сложно принимать тебя его женой. Но пока вам нужно привыкнуть к вашей семье, ему, тебе, главным образом. И собственный дом никак кстати этому поспособствует!
Глаза Жюли весело светились, можно сказать, она вся была переполнена счастьем и радостью. И вдруг мадам Жири без труда заметила, как на ее глазах навернулись слезы, потекли по щекам, и она ничего не смогла с этим сделать, заплакав навзрыд.
- Жюли, дитя мое… - Обеспокоилась мадам Жири. – Что с тобою?
- Не знаю… - Вытирая слезы тыльной стороной ладошки, ответила ей девушка. – Какие-то беспричинные слезы. Все что вы говорите, это так…
Мадам Жири встала, поспешно подошла к девушке, и погладила ее по плечу.
- Жюли, прекрати плакать! Твои слезы действительно беспричинны. Что с тобою такое?  Ты последнее время часто ни с того,  ни с сего плачешь.
- Я не знаю мадам Жири. Не могу найти сама этому объяснения. Наверное, это от того, что его нет рядом. Я скучаю по нему, мадам. Я могу объяснить свои слезы только этим.

--

Мадам Жири зашла в комнату Жюли, и нашла ту в кровати, кутающуюся в одеяло.
- Жюли, милая, уже полдень. Я хотела поговорить с тобою, искала. Но не нашла. Ты не завтракала. Что с тобою?
- Я не хочу. – Слабым голосом ответила ей Жюли.
- Ты заболела? – Мадам Жири подошла к ней, и присела на край кровати, положив прохладную руку на лоб. – Ты не больна!? Последнее время тебе не здоровилось. Нет, жара у тебя нет. Что с тобою?
- Я не знаю мадам. Мне как-то не по себе последнее время. Мне плохо, мадам. Я умираю от тоски.
- Что ты такое говоришь?!  Как ты можешь такое говорить! – Строго сказала Мадам Жири, нахмурив брови. -  Тебе надо поесть. Ты не ешь ничего уже несколько дней. Это удивительно. Ты лишила меня собеседника за вечерним чаепитием!
- О мадам, простите… я не могу. Точнее, не хочу. Мне страшно мадам. Я не знаю почему, но мне страшно. – Голос Жюли дрожал. – Его нет… а я жду его, жду все это время. А если не дождусь?
- Глупая! – Мадам Жири строго оговорила ее, и сию секунду же погладила по мягким шелковистым, рассыпавшимся по плечам волосам. – Ему вряд ли понравилась бы твоя хандра. Тебе нужно встать и поесть. На тебе нет лица.
- Нет. – Выдохнула Жюли. – Я не могу. Я снова… меня снова не удержат ноги. Мадам Жири, у меня кружится голова который день. Потому, позвольте мне остаться сегодня в постели. Это пройдет. Я обещаю вам. Скоро это пройдет. Да, я не ела несколько дней, это все, наверное, из-за слабости и от того, что я переживаю. У меня стал плохой сон… Как только он вернется, вот увидите, я сразу же поправлюсь. 
- Ты уверена, что это не так уж и серьезно?
Жюли недоумевая, заглянула в глаза мадам Жири.
- Может лучше позвать доктора?
- Не надо. Зачем? Это недомогание скоро пройдет…
- Я бы на твоем месте, Жюли, все-таки удостоверилась в своем здоровье. Я могу позвать очень хорошего доктора.
- Не стоит, мадам… Вам не стоит излишне беспокоиться обо мне.
Мадам Жири стоило потрудиться, чтобы уговорить упрямую девушку. И все-таки, она уговорила ее. А точнее, она просто не стала ее больше слушать, и поступила по-своему.
Дверь приоткрылась, Жюли отняла тяжелую голову от подушки, чтобы посмотреть. На пороге стояла мадам Жири, которая затем проводила в комнату незнакомого Жюли невысокого худощавого человека.
Ото всего этого у Жюли закружилась голова и к горлу подступила тошнота, и она, утонув в подушках, закрыла глаза, в которых все плыло, пытаясь справиться с неприятным чувством внутри нее.
Она понимала, что мадам Жири заботится о ней, проявляя беспокойство за ее здоровье. Но в докторе не было никакой необходимости. Это было лишь излишним беспокойством, и не больше.
- Месье Шатрие, понимаете ли, это жена моего одного хорошего друга. – Сказала негромко мадам Жири, открывая дверь в комнату Жюли. -  Вы бы не могли осмотреть ее? Я настояла, что бы вы навестили ее сами, так как ей нездоровится, и я не решилась вести ее к вам.  У меня есть на счет ее недомогания определенного рода предположения. – Сухо произнесла она. - Но все-таки, вам, как врачу и специалисту я доверяю больше, не высказывая в слух своих догадок.
- Итак, что с ней? – Покашливая, спросил мужчина, прищуривая один глаз, и поглядывая на пациентку.
- Недомогание. Вот уже несколько дней. Отказывается от пищи. Головокружение.
- Так, так. Что ж, если позволите, я могу ее осмотреть. Мадам Жири, жена вашего друга… Значит, дама замужем? – Уточнил он.
- Да. – Сухо ответила  мадам Жири, кивнув головой.
- Могу предположить, что это многое проясняет. Думаю, мы установим причину недомогания довольно быстро. – Хмыкнул доктор, подходя к Жюли.
Кажется, девушка не совсем понимала слова доктора, да и не очень хотела понимать их сейчас.
- Моя дорогая, что вы так боитесь? Я не собираюсь причинять вам вреда! Для начала я хотел бы поговорить с вами, задать несколько вопросов. Вы очень бледны, мадам.
Девушка вздохнула. Тонкие, почти костлявые руки доктора пугали Жюли, и уж меньше всего она желала, что бы эти руки дотрагивались до нее сейчас.
- Ага, - наклоняясь над ней, сказал он, - как долго длится ваше недомогание?
- Не долго. Но так невыносимо стало последние несколько дней. Скорее всего, это простая простуда.
- Простуда так не проявляется, милочка, - с улыбкой произнес доктор, оборачиваясь на мадам Жири, статно держащую осанку, вытянувшуюся, словно струна, и стоявшую позади. – Я побеседую с пациенткой, - невозмутимо попросил он.
Мадам Жири все поняла, и вышла, захлопнув за собой дверь.
- Мадам, - продолжил он, покашливая, - я все понимаю, но ответьте мне, мадам Жири говорила мне, что вы совершенно ничего не едите, отказываясь принимать пищу.
- Я не хочу, - она уловила на себе его взгляд, и сразу же поправила себя, - точнее не могу.
- Почему?
- Мне не хочется.
- А слабость.
- Да.
- Могу заверить вас только в одном – это не простуда определенно! – Снова хмыкнул доктор.
И честно говоря, эти лоснящиеся улыбки начали раздражать Жюли. Ей бы отлежаться день другой, и все было бы хорошо, тем более, жара у нее нет, все в порядке.
К чему вся эта бесполезная суета?
Когда мадам Жири по прошествию некоторого времени  снова вошла в комнату, глаза Жюли по-прежнему ничего не выражали. Она, как и несколько минут назад ждала вердикта доктора, который, что-то бурча себе под нос, еще раз хмыкнул, собираясь. Он словно ждал мадам Жири, чтобы сказать свой диагноз  ей в первую очередь. Все это выглядело нелепо. Но, прежде всего, сама Жюли чувствовала себя нелепо и неуютно. Лишь одно то, что ей пришлось пообщаться с доктором, и ответить на ряд щекотливых, вовсе не приносящих ей радость вопросов, доставляло ей дискомфорт.
Доктор медлил говорить ей всю правду. Что заставило девушку подумать о самом худшем.
- Мадам Жири, месье Шатрие, это что-то серьезное? Доктор, зачем вы молчите? Не скрывайте, если это так.
Мадам Жири в отдаленном углу внимательно выслушивала что-то, что приглушенным голосом говорил ей доктор. И плавно не поспешно, кивнула головой, словно услышала что-то, убеждение в котором  слова доктора только подтвердили.
- Что-то серьезное?! – Еще раз повторила Жюли, и ее губы дрогнули. От неизвестности она готова была расплакаться.
- Успокойтесь, милочка. – Наконец сказал доктор, подходя к ней поближе. – Вам нельзя так волноваться. Что же вы! Совсем не бережете себя. Впредь, вы это бросьте! Иначе… не надо вам это.
- Что со мною? Ну же, не молчите, я вас очень прошу! Это серьезно? Да?!
- Смотря, как вы смотрите на это. Да, мадам, серьезно. – Глаза доктора заискрились.
От этого желание расплакаться в Жюли стало еще больше. Он еще может и издеваться над ней, посмеиваясь над тем, что она сейчас чувствует.
- Что это значит?
- Ну, я думаю, что это действительно серьезно. – Он еще раз хохотнул, обернувшись на мадам Жири. На данный момент лицо той ничего не выражало. –  Только, не в том смысле, в котором вы думаете. Все намного проще.
- Так что же, доктор? – Перебила его Жюли.
- Вы беременны, мадам.
Еще никогда Жюли не ощущала такого ужаса внутри себя. Слова доктора лишили ее дара речи. Она конечно, как и каждая девушка своих лет предполагала, что у людей, связанных узами брака рождаются дети, но никак не могла предположить, что это коснется ее так скоро, сейчас. Ее удивление было так сильно, что она не смогла поверить в это так скоро. Но, похоже, в этом доктор не шутил, он сейчас  говорил правду. И ее плохое самочувствие  и хандра объяснялись очень и очень просто – ребенок давал о себе знать.
- Поздравляю вас, мадам. И вашего мужа, конечно же. По моим предположениям, и тому, что вы мне рассказали,  ребенок должен родиться летом. Но вы, мадам, должны поберечь себя.  Вы молоды, но организм все же у вас немного ослаблен. Хотя,  я думаю он справится с беременностью, и все-таки, я настоятельно рекомендую вам беречь себя ради вашего ребенка.
Доктор собрался и вскоре покинул комнату. Ошарашенная, словно осыпанная тысячей мелкого гравия из бочки, осмысливая слова доктора, Жюли несколько минут сидела на кровати не шевелясь и не произнося ни слова. А потом, как только поняла, что все это реальность, и она имеет к ней прямое отношение, расплакалась. То ли от радости, которая по обыкновению должна переполнять женщину в такие минуты, то ли от неожиданности и страха. 
Видя ее слезы, мадам Жири присела на краешек ее кровати, и обняла девушку за поникшие плечи.
- Ну-ну, моя дорогая… ты снова то бледнеешь, то краснеешь. В этом нет ничего постыдного. - Поспешила успокоить ее она. - Я подозревала, что с тобою может быть. Потому и настояла на посещении тебя доктором. Если это было так – ты должна была в этом удостовериться и знать об этом.
- Но…
- По-моему, это вполне разумно. Что тебя удивляет, Жюли?
Она пожала плечами.
- Я не могла предположить этого. Я до сих пор не могу поверить.
- Доктор Шатрие почти никогда не ошибается. Он хороший врач.
Жюли несколько секунд смотрела пустым ничего не выражающим взглядом куда-то сквозь мадам Жири.
- Как ты себя чувствуешь? – Поинтересовалась мадам Жири.
- Не знаю. Пока не знаю. – Пожала плечами Жюли.
- Я понимаю, это пройдет. 
- Наверное, теперь я больше не одна, даже в минуты, когда его нет рядом.
Жюли немного помолчала.
- Мадам Жири,   как вы думаете он… я не знаю, как он воспримет это, что он скажет мне в ответ. А если он не захочет? – Мадам Жири нахмурилась. - Я даже не знаю, когда он вернется, чтобы ему обо всем рассказать. И как ему рассказать…
- Жюли, позволь я выскажу тебе свое мнение, уж коли ты ищешь помощи и совета - он  нормальный мужчина, а каждый мужчина в глубине своей души мечтает о ребенке. Он никогда не упоминал в разговорах своих собственных детей. Но думаю, он просто-напросто боялся предполагать такую возможность, он не мог даже мечтать об этом, думаю, даже мечта была для него запретной. Но, рано или поздно чему-то обязательно наступает время. Потому, не бойся за это! Я больше чем уверена,  что он будет рад новости, которую ты ему сообщишь. – Улыбнулась мадам Жири. И не думай об этих глупостях. Ты расскажешь ему как только он вернется?
- Конечно.
- Хорошо. А сейчас отдыхай. Мне, все-таки, надо возвращаться, а у тебя есть время отдохнуть… и привести свои мысли и чувства в порядок.
- …Мадам Жири,  – позвала ее Жюли, когда та уже направилась к двери. 
- Что?
- Что бы ни было, мадам Жири, я… рада. – Словно желая оправдаться, сообщила ей Жюли. – Хотя я знаю, что, возможно, мне стоит бояться… последствий.
- Я знаю о чем ты. – Наверное, мадам Жири не меньше была поражена новостью о беременности Жюли. Так как она до сих пор была немного растерянна, и искусно скрывала это под строгостью и несокрушимостью. Жюли даже на секунду стало не по себе от ее спокойствия. Ни один мускул ее лица не выдавал ее чувств – счастлива ли она, недовольна или растерянна. Да, за столько лет она прекрасно научилась скрывать все до единого чувства, наполняющие ее. Почему-то и сейчас она это делала. Наверное, потому, что вдруг на долю секунды задумалась о возможном будущем этого ребенка. И его родителей.  – Жюли, ты боишься, что ребенок может быть не такой, как… все?
Жюли пожала плечами.
- Нет мадам. Я не боюсь. Но это ведь может произойти…
- Не думай об этом, Жюли. – Строго попросила ее Антуанетта. - Вы ведь будете его оберегать и любить. Я надеюсь. – Затем добавила мадам Жири, аккуратно рассматривая девушку из-под опущенных ресниц.
- Безусловно, мадам Жири. Это мой ребенок. Какой бы он ни был – я никогда не дам его в обиду, и ни в коем случае, конечно же, не брошу его. Я не хочу, чтобы его ждала подобная судьба… как и его отца. И надеюсь, что страдания, которые пережил мой муж, никогда не познает наш ребенок. В любом случае – я приму его.

--

Сентябрь, 1872.

Новую жизнь всегда нужно начинать с нуля. Строить ее шаг за шагом. Чему-то учиться, что-то познавать, а что-то забывать, чтобы оно не мешало рождению нового и непознанного. Это сложно. Чтобы начать все с самого начала, положив конец прошлому, необходимы силы. И безгранична щедрость  господа, если он этими силами в нужный момент награждает. Как сложно, пережив боль, потери, предательства, страх и горечь искать в себе силы идти дальше, переступать через свои былые шрамы и кровоточащие раны.
Кровоточащие раны когда-нибудь должны затянуться, и только надежда на это может спасти. Надежда на то, что настоящее приведет к будущему, миновав столь страшенное прошлое.
Кажется, в этом случае господь необходимыми силами его наделил. Или это был не господь, а он сам, который, все-таки понял, что вопреки всему ему необходимо бороться, идти дальше.
И уж если он стоит на распутье – оставить все как есть или изменить, то он выберет – изменения. И менять нужно было прямо сейчас. Начиная с малого. Редко кто согласится жить в подвалах. Тем  более, если это молодая женщина, которой, хотя бы элементарно, необходим солнечный свет. Жизнь в опере на правах обездоленной приживалки – тоже не выход. И, прежде всего – это его жена. А его жена должна жить, как заведено во всех семьях. Муж непременно должен обеспечить женщину собственным домом, тем местом, где бы они чувствовали себя уютно и хорошо.
А подземелье театра, хоть оно было и обустроено им, хранимо, дорого и любимо им, как его долгий приют и обитель, не особенно располагает к ведению супружеской жизни. Рано или поздно она начнет жаловаться на недостаток воздуха, солнца, и всего остального. И наверняка, ей, как и каждому нормальному человеку захочется, чтобы в их доме были окна, большие окна, чтобы ночью занавески колыхал легкий ветерок, а утром комнаты были залиты солнечным светом, чтобы можно было, подходя к окнам, обращать взгляд вдаль, любоваться небом, зеленью. Его подземная обитель всего этого, увы, ее лишала.
Да и, как ни странно, но впервые за долгое время ему хотелось выбраться из своих подземелий, почувствовать жизнь здесь, наверху, где солнце, деревья, трава, где можно, просыпаясь каждое утро, радоваться естественному свету, а не тому, который источают свечи. Это было нелегко. Но он обещал. Прежде всего, самому себе. Обещал, что  он приложит все усилия, чтобы изменить свою жизнь. Наверное, если бы он по-прежнему был один, он так бы и не нашел в себе силы преодолеть все свои прежние раны, отыскать в себе силы идти дальше, меняться, и продолжать быть творцом… не только музыки, но и себя, своей жизни.
Прежде всего, изменение своей жизни он начал с того, что решил обзавестись своим собственным домом. Не под землей. А на земле. Дом был великолепен. Правда, пока он был пуст. Этот дом обещал стать надеждой на их будущее.
Тяга и любовь ко всему наивысше-эстетическому и элегантному, наполненному красотой и величественностью, а так же вопреки всему, обладание чувством стиля и прекрасным вкусом его хозяина сделали и, правда, чудеса с домом, который очень медленно, но начал наполняться жизнью и душой.
Он действительно, обладал теми качествами, которые были даны не каждому человеку. Порою, человек может принадлежать к самому знатному роду, иметь самый высокий титул, расти в покое, среди красот и правильных пропорций, но ему будет не дано чувствовать самые тонкие и почти невидимые материи красоты, стиля и манер. Другое дело, когда ты растешь с ощущением ужаса, хаоса, кошмара, беспорядка, неправильности и дисгармонии. Наступает такой момент, когда ты сам начинаешь выстраивать внутри себя, а потом и вокруг эту гармонию, которой ты лишен судьбою.
Он был именно таковым. Он мстил этой судьбе за все эти лишения, выстраивая в себе все заново. Ему ничего не было дано от рождения. И именно это заставляет и толкает на то, чтобы, свивая в кровь руки и душу, отвоевывать каждую долю  того, что должно даваться при рождении всем людям.
Обладая неплохими знаниями архитектуры и инженерии, его хозяину ничего не стоило выбрать жилище, по планировке отвечающее всем его требованиям и желаниям, и в последствии уже самому доработать его.
Уж если случилось так, что на этой земле под солнцем, под голубым небом, окруженный зеленью  будет существовать его дом, то он должен быть самым лучшим, и он должен быть им доволен. Кроме того, им должна быть довольна она. Та, которая будет в нем жить. Собственно та, для кого он и стремился превратить этот дом в уютное место проживания. Прежде всего, он делал это не для себя. А для другого человека.
Внутреннее убранство дома значило не меньше, чем внешнее. И  над интерьером он трудился даже еще более основательно, нежели над внешним фасадом здания.
Средства, которыми он располагал,  позволяли оформить интерьер должным образом. Так, как подсказывала ему душа. Это будет его домом, здесь все должно быть идеально. Гостиная, спальни, прочие комнаты – апартаменты должны быть самыми красивыми, наполнены изяществом и грациозностью. 
Окружение себя красотой, излишней, той, которой, увы, он сам был лишен, вошло для него в правило. Чрезмерное слежение за собой, одежда, внешний вид - любой мог бы позавидовать такой скрупулезности и пристрастности, с которыми он относился ко всему, что его окружало, к своему виду. Смешно, конечно же, когда ты делаешь это не для кого-то, когда ты совершено не выходишь на люди, когда знаешь, что никто и никогда не заметит этих стараний и не восхитится. Но разве в этом содержится смысл? Нет. Он в том, что ты сам ощущаешь и чувствуешь. И все это он делал прежде всего для себя самого. Это была попытка победить себя, одну из своих ужасных сторон, заглушить боль, надеть еще одну маску, маску на душу – убеждение в том. Что ты прекрасен, а точнее, просто идеален. Если природа лишила его чего-то, то он сам возьмет это у нее, и сам сделает все, что в его силах.
Единственное, что он знал точно, так это то, что в его доме по-прежнему будет царить музыка и только музыка. В нем обязательно должен быть зал, в котором жила бы только лишь его музыка, он должен быть наполнен прекрасным.
Подготовить дом к въезду в него нужно было основательно. На все это требовалось время.
Пока в опере, в его опере происходила неразбериха, он, вынужденный беречь себя, должен был заниматься какими-то прочими делами, вместо того, чтобы показать этим болванам, что истинный хозяин оперы до сих пор присутствует в ней. Знает, видит и слышит все. Ему не страшны их угрозы. И даже наоборот, он очень недоволен всей этой игрой, которую устроил кто-то, чтобы развлечься.
Но, лучше было действительно остаться пока в тени, нежели, искать собственной смерти. Потому, все это время было проведено им в обустройстве его будущего дома, который с каждым днем все больше и больше вселял в него надежду на светлое будущее.

Отредактировано smallangel (2005-11-15 21:38:04)

Ну это я, видимо что-то намудрила, по поводу прячет, не прячет.
Смысл - в опере и без того полно тайн разного содержания. А к тому же - эта еще сама большая тайна с ПО, которая расскрытию не подлежит, и попробуй отыщи где кто и что

Шо значит в лом? Мне иногда вообще скучно становится. Потому, я начинаю думать, может че-нить туда впихнуть такое-эдакое!

Да, хронология-то и будет. Все ок!  :ph34r:

Такс, накопилось у меня за празднички еще две главы. 
Но их я выложу после праздников. А-то как-то эти все выходные влияют так... вы все молчите, на форе почти никого целыми днями (оно и понятно! В праздники время надо проводить достойно!)
Некоторые вообще отлынивают *косо смотрит на некоторых* *-p  Хде ваши тапки, хде все ваши ЗЮ, которые я так люблю?!
*надулась, и ушла в подземелье... играть на органе что-нибудь патриотическое в честь празздника*

Отредактировано Night (2005-05-10 00:28:48)

Нет, ну от чего же. с Раулем все будет хорошо. Обещаю. Ну дайте для начала и ему немного оттянуться. Чего не сделаешь... от безысходности. Монстром он не станет! 
А к тому же это Крися видет его ТАКОВЫМ, это же не значит, что он таким и является на самом деле?
Ну погуляет чуток, развеется, и станет снова собой. Не переживайте! 
А Крися... ну это ж Крися. Ей то ангелы музыки поют, то весь мир ей садюгами кажется! 

Хто сказал, что никто не будет страдать? Ну сладость-то где? Сладость - это когда они живут десять лет друг у друга под носом, называют друг друга "зайчиками" и "рыбками" и до сих пор говорят, что у них все как в первый раз, мол, романтика, любовь-морковь, эти же пока пытаются строить свои отношения...
...ПО и так "свалится в обморок"  
Так, у мя скопилась груда проды, на дня два вам точных хватит.
Тока дале будет разброд с датами, там года и месяцы будут скакать тока так. Вы не против? Это так, для интриги. Чтобы "путпть" вас, так сказать. Ну что бы интересное с неинтересным переплетать. А-то, если я буду идти по порядку, вы тогда точно все уснете тут... 
Я и так помучаю... ВСЕХ!  :0

Отредактировано Night (2005-05-11 00:16:22)