Глава 8 – Эрик без маски
21 декабря
Это был последний день в колледже перед зимними каникулами. Машин было на удивление мало и Рауль быстро довёз меня от колледжа да дома. Обычно улицы были забиты жёлтыми автомобилями такси, так что сейчас без них я едва узнавала дорогу.
Едва.
Обычно в середине дня трудно, даже почти невозможно добраться на машине от колледжа до Гарденс-билдинг вместе с Раулем, чтобы не опоздать на занятия с Эриком, а теперь у меня даже оставалось время.
– Наконец-то появилась минутка вздохнуть спокойно, а? – спросил Рауль, паркуя машину на стоянке.
– Да уж, обычно приходится сразу нестись наверх. А сейчас, – я посмотрела на часы, – у меня ещё почти полчаса.
Хотя мюзикл был уже давно поставлен, Эрик предложил продолжить заниматься. Я даже не думала отказываться. Мне нравилось петь, а он был прекрасным учителем. Если он смог сделать из моего нетренированного, неразработанного голос тот инструмент, который он представлял сейчас, то он и в самом деле гений, как все говорят.
Только идиот откажется от шанса учиться у гения, а я, возможно, хоть и немного робкая и наивная, но уж точно не идиотка.
Рауль достал с заднего сиденья свой кейс и мы вместе вышли в огромный холл здания, где вызвали лифт.
– Я сегодня утром столкнулся с Эриком внизу, – сказал Рауль, входя в лифт.
– Да? И о чём же вы разговаривали? – спросила я без особого интереса.
– О тебе, в основном. Сказал, что у тебя всё очень хорошо получается. Что ты – его лучшая ученица.
– Правда? Что ещё он сказал? – спросила я. Эрик очень, очень редко меня хвалил – обычно он обращал внимание на то, что у меня получается плохо.
Рауль распустил волосы и мотнул головой.
– Да ничего особого, на самом деле. Сказал, что пригласил тебя в Оперу в следующем месяце.
Как же я забыла сказать Раулю про билет? Неужели просто вылетело из головы или я молчала, потому что боялась, что он меня не отпустит?
– Ох, да, извини, я тебе не сказала…
Прозвучал звоночек, что лифт остановился, и мы вышли. Рауль достал из кармана ключи и открыл дверь.
– Ладно, не бери в голову. Думаю, тебе понравится. Сможешь расширить свой… кругозор, – сказал он, входя в квартиру.
Я захлопнула за собой дверь, не  совсем понимая, что он имел в виду.
– Ты о чём? – спросила я.
Рауль обернулся и усмехнулся.
– Да так, ни о чём. Просто тебе будет хорошо узнать что-нибудь новое. Что-нибудь, кроме многочисленных латте и слухов, которыми кормят тебя подруги.
– Слушай, мне же 17, – я закатила глаза. – Что ещё мне делать?
Рауль поставил свой кейс на стол, прошёл на кухню и вернулся, неся оттуда два больших яблока. Бросив одно мне, он сел за стол.
– Опера – это всё-таки высококультурное место. Так что хорошо, что Эрик берёт тебя туда, это будет полезно для твоего развития.
– Это что, значит, я культурно неразвита? – обиделась я.
– Немного. Впрочем, это простительно, учитывая твой возраст. Не всем же быть вундеркиндами, – хмыкнул он.
Я положила своё целое яблоко на стол и поднялась. Я не разозлилась, просто обиделась. Рауль всегда любил дразнить меня, даже когда я была совсем ещё маленькой. Эти его шутки меня задевали, но, на самом деле, ничего ужасного в них не было.
– Тогда я прямо сейчас пойду наверх, чтобы Эрик преподал мне урок высокой культуры. Уж он-то может научить меня высококультурному! – заявила я, натягивая куртку.
Рауль рассмеялся, когда я двинулась к выходу.
– Какая же ты обидчивая! – крикнул он мне.
– Да, я обидчивая! – возмутилась в ответ я. – Я только бескультурный, необразованный подросток, который думает только о слухах!
Я захлопнула за собой дверь и нажала кнопку вызова лифта. Кое-что никогда не изменится, подумала я. Рауль так и будет дразнить меня.
Обычно он подкалывал меня на том, что я никогда не могла изменить, например, на моих вьющихся волосах. Он постоянно придумывал мне прозвища вроде Ширли Темпл или Пудель. Но вот называть меня бескультурной…
Папа всегда учил меня быть вежливой, держаться, как молодая леди. Так о чём же говорил Рауль?
Что я такого сделала?
Хватит, Рауль просто смеялся, хотел, чтобы ты ломала голову, и он своего добился! – подсказал внутренний голос.
Я выбросила Рауля из головы и остановилась перед дверью под номером 666.
Я уже собиралась позвонить, когда поняла, что дверь не заперта. Странно, подумала я, открывая дверь. Я вошла внутрь, со страхом думая, что я могу увидеть.
Квартира выглядела так же, как я помнила. В ней просто никого не было.
Я огляделась. Всё было на своих местах, не было только человека, который здесь жил, и Цезаря, конечно. Я прошла в гостиную и посмотрела на вещички, стоявшие на каминной полке – фигурка скорпиона, старая фотография женщины в рамке и шкатулка с обезьянкой, которая держала в руках цинбалы, привлекли моё внимание. Я подошла поближе, чтобы получше разглядеть, но отскочила, когда обезьянка вдруг ожила и из шкатулки зазвучала простенькая мелодия.
– Ох!
Я отвернулась, злясь на себя, что испугалась этой идиотской обезьяны.
– Шарахаюсь от собственной тени… – пробормотала я.
Где-то в дальней комнате звучала музыка и я пошла на неё, проходя через комнаты пентхауса, в которых никогда не бывала раньше.
На занятиях я обычно сразу проходила в гостиную, мимо кухни, а потом обратно – я никогда даже не интересовалась, где у Эрика ванная комната, а теперь я шла по его апартаментам, как по своим собственным.
Перед первой дверью я остановилась и заглянула в комнату – это был кабинет. На массивном дубовом столе лежала скрипка в открытом футляре, рядом – несколько нотных листов. Даже от двери было видно, как отражается неяркий свет торшера в полированном дереве.
Наверное, Страдивари, подумала я. Эрик старался окружать себя самым лучшим – одежда, еда, интерьер – всё было лучшим.
За столом был книжный шкаф. Книги на полках были в кожаных переплётах, какие-то красные, синие, зелёные, но большей частью чёрные, с золотыми тиснениями на корешках.
На второй полке стояли какие-то безделушки – золотистая шкатулка, хрустальная розочка в вазе, ещё одна фигурка насекомого – на этот раз кузнечика, не скорпиона. К счастью, никаких обезьянок не было.
У стены стояли два мягких кресла, рядом – стол, на котором лежали журналы: «Форбс», «Нью-Йорк Таймс», «Уолл-Стрит Джорнал». С первого взгляда кабинет был похож на приёмную психоаналитика.
Я пошла дальше по коридору, туда, откуда доносилась музыка. И чем ближе я подходила к следующей двери, тем чётче становилась музыка. Но кроме музыки звучало и ещё что-то – и этот звук был похож на царапанье.
Нахмурившись, я остановилась перед дверью в конце коридора. Она была не заперта, как и входная дверь. Наверное, не стоило открывать её, как я заглянула в кабинет, но я хотела знать, что происходит по ту сторону двери.
Я медленно повернула ручку, стараясь, чтобы замок не щёлкнул, и приоткрыла дверь всего на несколько сантиметров. Первое, что я увидела – музыкальный центр на тумбочке рядом со шкафом, и это он воспроизводил мелодию – дуэт для фортепиано и флейты. Мелодия была спокойной и даже ласковой.
А потом я увидела Эрика. Он сидел, повернувшись ко мне спиной, ссутулившись, его волосы растрепались. Я видела, как двигаются его руки, но я понятия не имела, что он делает. Скребущий звук всё ещё звучал в комнате, даже музыка из центра не могла его заглушить. От этого скрежета хотелось заткнуть уши.
Я наблюдала за ним ещё какое-то время, а потом он вдруг выпрямился и замер. Скрежетание прекратилось. Я испугалась, что он сейчас повернётся и увидит меня, но он не шевелился. Потом он протянул руку и положил что-то на кровать рядом с собой. Я только раз взглянула на это, но и так было видно, что это нож.
А потом он наконец повернулся.
И я увидела, что он держал в руках – свою маску.
Но я не думала, что у него в руках – я смотрела на его лицо. Сначала мне показалось, что это просто свет так упал на его лицо, или что мои глаза играют со мной жестокую шутку – на какой-то миг мелькнула даже отчаянная мысль, что он просто надел другую маску.
Маску, которая полностью отличается от его элегантной белой полумаски – маску урода.
Я реалистка – как бы я ни хотела не верить, что то, что вижу – ненастоящее, но это было его лицо, и я понимала это, когда я смотрела на него. Эрик не был эксцентричным музыкальным гением, как считал весь Нью-Йорк, маска – это не была странная привычка. Она действительно была ему нужна.
Я не знала, что делать. Я была шокирована, испугана и ошеломлена одновременно.
Наконец я отвернулась.
Я вернулась в гостиную, прошла на кухню и села на стул в углу. Что же я только что видела!
Лицо Эрика… было ужасно.
Я вздрогнула от одного только воспоминания о нём, Господи, это же просто отвратительно.
Его лицо, Боже, что с его лицом!
Сначала я испугалась, увидев его лицо – обычная реакция на что-то такое шокирующее. Но удивление и отвращение исчезло, как только я вспомнила, кто он такой.
Он оставался Эриком. Он оставался тем человеком, который научил меня петь, подарил мне розу, пригласил в Оперу. Оставался Эриком, который успокаивал меня, когда я плакала, вспомнив отца.
Я подумала о нём и о той жизни, которая у него была. Как долго он носит маску? Сколько лет он провёл в одиночестве? У него столького не было… лучшие друзья, первый поцелуй, школьные дискотеки, походы в кино и на прогулки с друзьями, просто ходить среди людей…
Мне стало стыдно.
Кто ты такая, чтобы осуждать его за то, как он выглядит, Кристина? Ты бы ничего не добилась без его помощи! Будь сильнее! Что он тебе сделал?
Ничего.
Что он сделал для тебя за эти месяцы?
Натренировал мой голос. Успокоил меня. Пригласил меня в Оперу.
Правильно, он столько сделал для тебя, ничего не прося взамен, а что сделала ты?
Подглядывала за ним в его же собственном доме, а когда увидела, как он выглядит, мне стало противно, и…
А как ты думаешь, сколько раз с ним такое уже бывало! Что делает тебя такой особенной, что ты можешь так о нём думать?
Ничего.
Вот именно, Эрик выше всех рамок, какие приписывают таланту, уму, он выше тебя. Он носит маску, чтобы спрятать лицо от мира. Только подумай, каково ему было в детстве!
Господи!
Я вдруг представила Эрика в детстве – как дети издевались над ним, смеялись, а Эрик был в кольце их ненависти и презрения, и мог только плакать, и слёзы текли по его обезображенному лицу.
А ты хочешь ненавидеть его? За что? За то, что он скрывает то, что преследует его всю жизнь? Он старается построить своё счастье, без жены или девушки, и его единственный друг – это его собака.
Он только хочет быть таким, как все…
Ты не можешь допустить, чтобы он знал, что ты всё видела. Что ты будешь делать?
Разговаривать с ним, как разговаривала всегда. Почему что-то должно измениться, если я увидела его лицо? Он только человек…
Только человек, как любой другой… Эрик – прежде всего человек. Да, его маска всегда будет стоять между нами – между Эриком и всеми остальными людьми. Это то, чего он хочет. Теперь, когда я узнала его тайну, его уродство, причину того, что он носит маску – теперь я почувствовала то проклятие, тяжесть которого он носит на своём лице.
Но Эрик был обычным человеком – таким же, как Рауль или Джонатан. Я больше не чувствовала того ореола таинственности, который окружал его раньше. Он не делал ничего, чтобы я чувствовала себя не в своей тарелке рядом с ним, но нельзя было отрицать, что в его присутствии я не могу расслабиться.
А теперь я была спокойна – под холодной белой маской я видела человека.
И несмотря ни на что – Эрик был моим учителем и другом. И пусть он скрывает от меня правду, я могу его за это осуждать – Рауль был прав, иногда я не такая уж и умная, так любой другой подросток.
Наверное, я стала хоть чуточку сильнее, пока я сидела на кухне, думая о человеке в комнате, который что-то делал со своей маской. Это был Эрик, просто Эрик…
– Кристина?
Я повернулась и увидела Надира, державшего на цепочке Цезаря. Огромная собака мотнула хвостом и облизала мне руки, когда я погладила её.
– Здравствуйте, мистер Кхан.
Его тёмные глаза сузились и он посмотрел на дверь.
– Было открыто?
– Да, дверь была не заперта, я решила, что вы внизу и решила подождать вас. А где Эрик? – спросила я. Я ненавидела лгать, но лучше было притвориться, чем рассказывать, что я видела.
Надир покачал головой.
– Эрик не со мной, он должен быть дома, – сказал он.
И тут Эрик вошёл в комнату.
Я прямо посмотрела на него, но его полумаска уже вновь была на его лице. И она словно грозила мне: не говори ему, что ты всё видела!
Взгляд его зелёных глаз на секунду задержался на моих, и я поспешно отвернулась.
– Ты сегодня радо, Кристина, – сказал он.
Я вновь посмотрела на него.
– Ну, да, я хотела начать как можно быстрее, – пробубнила я.
Глаза Эрика сузились, но он только сказал:
– Ладно, идём.
Надир достал еду Цезаря, а мы вышли в гостиную. Зачем-то я посмотрела вниз и увидела, что пальцы его правой руки запачканы чем-то красным.
Что же он делал в своей комнате?
Он сел за рояль и я начала петь, но сегодня пение давалось мне тяжело. Было больше чувства в простых словах, больше смысла. Я думала о нём, о его жизни, о его тоске, о его одиночестве, которые он чувствовал.
Я думала обо всём – как другие дети насмехались над ним, на что была похожа его жизнь в семье, как, должно быть, он ненавидит себя, я думала, было ли его лицо результатом какого-то несчастного случая или это врождённое, или, может быть, признак какой-то болезни.
Я даже не заметила, как музыка смолкла и Эрик поднялся.
– Кристина, – негромко сказал он, его голос был низким и мягким. Он мягко коснулся моего лица, но я почти не почувствовала его прикосновения. Когда он опустил руку, я увидела, что его пальцы влажные. – Ты плачешь.
Я провела по глазам тыльной стороной ладони, но он протянул мне платок. Я молча взяла его и вытерла слёзы. Было такое чувство, что, если я посмотрю на Эрика, я разрыдаюсь.
Я почувствовала, как он ласково гладит меня по плечам, пытаясь успокоить.
– Кристина, в чём дело?
Я больше не плакала, но до сих пор не могла говорить. Я устала, только думая о его жизни – это я должна успокаивать его, это он должен плакать.
Я обхватила его руками и прижалась к нему. Я слышала, как он негромко охнул – он не привык, чтобы его обнимали.
– Всё хорошо, Кристина, – тихо сказал он, – он гордится тобой.
Чего?
– Кто? – спросила я, поднимая голову.
– Твой отец, кто же ещё, – ответил он, словно я должна была знать.
Господи, неужели он думает, что я могу расплакаться только из-за папы?
– Это не из-за отца, – сказала я. Обычно я плакала при мысли о нём, но сейчас я почему-то улыбнулась.
Эрик нахмурился.
– А из-за чего тогда? Из-за школы? Или друзей? Или, может, молодой человек?
– Нет, ничего, пожалуйста, не обращайте внимания, – я покачала головой.
– Ну как хочешь, – кивнул Эрик. Я знала, что он недоволен, но он не стал ничего спрашивать.
Я взглянула на журнальный столик.
– А это что? – спросила я, подходя ближе.
Я села на мягкий диван и посмотрела на бумаги, которые лежали на столике. В основном на это были ноты, на всех листах было написано Hart’s Cross. Какие-то были чертежами, рисунками зданий, костюмов.
Эрик подошёл ко мне.
– Эскизы к Hart’s Cross, опере, на которую мы идём в феврале, – сказал он, быстро забирая у меня листы и складывая их в папку на кухонном столе. – Тебе не надо их смотреть, иначе это не будет сюрпризом.
Я улыбнулась.
– Я мало видела, заверяю вас. А Айша – это кто? – спросила я. Это было единственным именем, которое я увидела, прежде чем он забрал бумаги.
Он поднял бровь.
– Айша – имя главной героини. Ладно, хватит, иначе, боюсь, я тебе весь сюжет расскажу.
Я улыбнулась.