Итак,
Посвящается Эре, имевшей неосторожность подать мне идею

Прошу любить и жаловать. (Или НЕ любить и Не жаловать, как получится).

               «Ложа 5. Зарезервировано».
               К этому давно привыкли: на все представления ложа номер пять остается закрытой, и действительно ли в ней некто слушает оперу, оставаясь невидимкой за плотно задернутыми шторами, или же это просто театральная традиция, сродни ритуалу призыва удачи – уже не определить.  Можно было попробовать прокрасться туда во время, скажем, премьеры, и удостовериться эмпирически, но этот способ как раз применялся весьма и весьма редко.               
               После того, как поручик Павельев на пари залез в пятую ложу, дабы посмотреть на таинственного ее завсегдатая, а его самым неуважительным образом  оттуда выкинули, еще и прочитав громкую и нецензурную напутственную речь, смельчаков резко поубавилось. Да и в самом деле, кому нужна эта пятая ложа? Особенно если в ней еще и обосновался какой-то проходимец, которому не составляет труда спустить с лестницы чемпиона полка по французской борьбе.
               Увы, силовые методы можно было применить не ко всем…
               
* * *

               Эрик повернул ключ в замочной скважине, и вошел внутрь. Красивый конверт из кремовой бумаги с тиснением бросился в глаза сразу же – он лежал на развернутом к входу кресле, обращая вошедшему каллиграфическую надпись: «Господину Призраку Оперы», и, чуть ниже – «лично». Эрик хмыкнул, и распечатал конверт, в котором обнаружилась пачка новеньких ассигнаций (двадцать тысяч рублей, можно не пересчитывать), и письмо: руководство Большого Театра благодарило господина Призрака за проделанную работу и выражало надежду на дальнейшее плодотворное сотрудничество. Кроме того, дирекция уведомляла о своем намерении поставить в театре «Барышню-крестьянку» некоего молодого и талантливого композитора, и интересовалось мнением знатока. Партитура и либретто лежали рядом, на столике. Эрик прихватил и их, и только-только направился к двери….
               - О, господин Призрак, - томно прошептали рядом.
               Он обернулся и встретился взглядом с двумя огромными невинными озерами в окружении черных ресниц, слишком длинных и пушистых, чтобы быть настоящими. Блондиночка  лет восемнадцати выглядывала из-за спинки того самого кресла.
               - Господин Призрак, я так много о вас слышала…
               - Увы, сударыня, не могу ответить тем же, - осторожно ответил Эрик
               - О да, понимаю, - блондиночка осмелела, выпрямилась в полный рост и выступила вперед. – В театре так сложно привлечь к себе внимание. Все завистницы и завистники. Я Настасья Орликова, пою в хоре…
               - Вот как? – вежливо отозвался Призрак. Он уже догадывался, к чему клонит юное создание, и теперь старался как можно незаметнее переместиться поближе к выходу.
               - Я брала уроки у лучших учителей, и мои наставники уверяли, что у меня прекрасные данные для того, чтобы исполнять ведущие партии, но мне не дают ролей. Ах, господин Призрак, - промурлыкала она, - я так мечтаю петь.
               - Сударыня, - все еще вежливо произнес Эрик, - право, не понимаю…
               - Да, разумеется, вы ведь не слышали меня! Сейчас я вам спою…
               - Может, не надо? – слабо попросил Эрик, но прелестница его проигнорировала.
               - Аааа-аааа-аааа….
               Следует признать, голосок у Настасьи Орликовой был слабенький, зато противный, более всего напоминающий звучанием и модуляциями вопли голодной кошки. Она (девица, а не кошка) попала в театр по протекции некоего толстосума, как приложение к солидному пожертвованию в сто тысяч рублей, и руководство честно попыталось пристроить «подарочек» хоть к какому-нибудь занятию.
               Пение произвело неизгладимое впечатление на весь персонал. То, что юница гордо именовала танцем, заставило главного балетмейстера слечь с нервным расстройством. Ну, а драматический талант красавицы сиял столь ярко, что она заваливала даже «Кушать подано» и роли без слов.
               В итоге, директор, скрепя сердцем, определил юное дарование в хор, где ее, по крайней мере, не было слышно. Однако, девица, уверенная в том, что ее повсюду окружают враги, решила идти ва-банк, и искать покровительства загадочного Призрака Оперы, который, как поговаривали, открыл двух выдающихся сопрано, ныне блиставших в лучших театрах мира, и одного баритона, за которого устроили форменную драку Ла Скала и Метрополитан.
               - Ааааа-аааа-аааа….
               Девица Орликова явно относилась к той категории людей, что видят и слышат исключительно самих себя, чем незамедлительно и воспользовался Эрик, прошмыгнув к выходу. Это Василий без лишних слов указывал таким соискательницам на дверь, а Эрик никак не мог вытравить из себя парижские манеры.
               - Господин Призрак! Как я рада встретить вас! – выход перекрывала пухленькая брюнетка, кривя в улыбке ярко накрашенные губки. – Я совершенно  случайно проходила мимо….
               - Как же, совершенно случайно, - прошипели сзади. Настасья мгновенно вышла из транса, шестым чувством уловив присутствие соперницы. – Можно подумать, никто не знает, что ты любишь подглядывать в замочные скважины….
               - Что поделать, - ехидно ответила брюнетка, - мы таскать чужие ключи не обучены ….
               - И ты решила, тебе удастся окрутить Призрака, и он все для тебя сделает? Тумба, да кому ты нужна!
               - А что, он должен клюнуть на твои кости? Курица общипанная!
               - Ах, ты!
               - Что?!
               Эрик бочком протиснулся мимо скандалисток, и захлопнул за собой двери, переводя дух. Эти русские все ненормальные. Василий со смехом рассказывал, как недавно балетмейстер растаскивал двух балерин, не поделивших Призрака, и на этой почве основательно проредивших друг другу прически.
               «Я ведь даже маску снял! Им что, мало моего лица?»
               «Лица – мало. Ты б хоть ссутулился, что ли, и похромал.… Да у нас, если хочешь знать, народная забава  есть, останови коня на скаку называется, останавливать можно либо голосом, либо лицом, причем второе – предпочтительнее, и для сельского хозяйства выгоднее».
               Россия!

* * *

               Эрик Фантом обживался в Большом театре уже второй месяц. Театр был значительно обширнее, чем родная Опера Популэр, и забот тоже требовал соответственно – за ними абсолютно не оставалось времени на хандру и печальные воспоминания. И как русский Призрак в одиночку справлялся?
               Эрик даже обустроил себе «квартиру», конечно, не такую шикарную, как была в Париже, но жить и работать можно. Правда, не в подвале: Василий, услышав о подземельях и «традиции», сначала расхохотался, а потом сказал, что всякие писатели ему не указ, и он, лично, сам не собирается зарабатывать себе радикулит, и Эрику не советует. Так что гость устроился в одном из пустующих залов (русский Призрак объяснил, что после реконструкции часть театра оказалась отделена стенами от остальных помещений, а проходы замуровали, что можно только приветствовать, поскольку ему, Василию, это удобнее).
               Зал разделили на две половины, в одной Эрик устроил свой кабинет, в другой – спальню, библиотека и лаборатория были общими, хотя француз и планировал в будущем завести собственные. Но далекоидущих планов он пока не строил, ибо одному богу известно, как сложится завтра жизнь.
               Пока что жизнь складывалась неплохо.
               Эрик с головой окунулся в любимую работу, с удовольствием слушал музыку, читал, помогал режиссировать (вот где пригодилась страсть к новаторству в искусстве), и, если не считать периодических домогательство со стороны хористок, балерин и прочей амбициозной, но не всегда талантливой молодежи, все вообще было замечательно. Даже капризная примадонна на поверку оказалась вполне нормальной дамой, и истерики устраивала больше из принципа «положение обязывает», нежели, собственно, вредности характера. Одного задника, который Эрик под охи Василия и предупреждения "порвешь – новый сам будешь делать" прицельно уронил даже не на саму певицу, а в сторонку, оказалось достаточно для налаживания конструктивного диалога.
               Просто живи и радуйся.

* * *

               Париж, Париж…Великий город, воспетый поэтами! Здесь цветут каштаны, здесь собираются художники и писатели, здесь все влюблены, здесь хочется писать стихи и петь….
               Пьеру Лорану больше всего хотелось оказаться где-нибудь в Аргентине, или Африке, или Сибири, или еще где-нибудь, главное – подальше от данного конкретного особняка в центре столицы Франции.
               Особняк принадлежал бывшей примадонне Опера Популэр, Карлотте Гуатичелли, а Пьер на свою беду три года назад нанялся ей в секретари.
               Синьора изволила пребывать в дурном настроении, а это означало, что мало не покажется никому – певица ужасно не любила страдать в одиночку. Стены особняка, хоть и сложенные из добротного камня, сотрясались, стекла в окнах звенели, причем парочка уже лопнула – голоса итальянки хватало и не на такое, и все, кто платил огромные деньги за удовольствие послушать сопрано Ла Карлотты в опере, ныне мог сделать это совершенно бесплатно. К сожалению, вместо нежных арий слушателям предлагался набор итальянских ругательств, коими синьора также владела виртуозно.
               Лоран  укрылся под столом, и вспоминал выученные в детстве песенки, клички всех двенадцати кошек соседки мадам Дюбуа, таблицу умножения, пытаясь отрешиться. Получалось плохо.
               Из-за резных дверей будуара время от времени доносился звон очередного бьющегося предмета. Судя по звуку, Карлотта уже расправилась с дорогущим сервизом и принялась за коллекцию бесценных ваз.
               - Звяк! Ба-бах!  :cens: ,  :cens: ,  :cens: …(здесь и далее вырезано из соображений морали)…
               Наконец, наступило некоторое затишье. Наверное, вазы кончились, подумал Пьер, и осторожно выбрался из-под стола…
               - Ба-бах!  :cens: !!!!
               Пьер торопливо нырнул обратно в укрытие, нащупал нательный крестик, и зашептал:
               - …Господи, Господи….ой!...молю Тебя…ну когда у нее уже воздух закончится? Столько ругаться, и даже дух не переводить…Господи, я понимаю, Ты очень занят, но, в безграничной милости Своей, укроти ты эту горгону!
               Шум стих.
               - Спасибо, Господи, аминь! – Пьер перекрестился, и осторожно высунул голову из-за столешницы.
               Двери будуара распахнулись, и на пороге выросла фигура синьоры Гуатичелли.
               - Пьер! – Карлотта небрежно запахнула кашемировую шаль. – Что пришло по почте?
               Секретарь выпрямился с, как он надеялся, достоинством, одернул костюм, откашлялся:
               - Синьора Гуатичелли, прошу Вас, - он с поклоном подал серебряный поднос,  на котором разложил письма.
               - Я не желать читать их! – капризно вскинула голову певица. – Кто их прислать, и есть ли среди них хоть одно, заслуживающее Моего внимания?
               Пьер сгреб письма и лихорадочно стал их перебирать.
               - …эээ, приглашение на бал от графа де Моранс…
               - Я быть в трауре, а они сметь приглашать меня развлекаться! Варвары!
               - …приглашение на званый ужин…
               - Ха!
               - …приглашение из Сицилийского Оперного театра, подписанное каким-то доном Джованни Фаскинелли…
               - Нет!
               Пьер кожей ощутил приближение второго акта истерики, и на этот раз ему грозило оказаться в эпицентре. Он почти наугад схватил одно из писем, и протянул его Карлотте.
               - Приглашение из России, синьора! Вас зовут  петь в Большом театре!
               - Россия? – скривилась итальянка. – Это далеко, и так холодно!
               - Именно, синьора, - секретарь хватался за соломинку. – А это значит, меха! Соболя!
               - Соболя? – Карлотта заинтересованно вздернула бровь.
               - Да, синьора! Соболя, лисы, норки, белки… - он перечислил названия всех пушных зверей, которых помнил, боясь остановиться хоть на мгновение. – А еще бриллианты! Русские аристократы, они все богачи!
               - Я помнить, какой сапфир презентовать князь Лавров этой бездарности Мари-Аньес…. А этот Большой Театр…он достаточно большой, чтобы быть достойным Меня?
               - Думаю, синьора, что да.
               Карлотта встряхнула локонами.
               - Решено! Я ехать. Свяжись с ними, пусть готовятся к моему приезду. 
               Пьер сорвался с места, торопясь оказаться подальше, пока итальянка не передумала, и не решила потренироваться в метании тяжелых предметов по мишени.
               Слетев по лестнице, он выбежал во двор, и увидел, что там собралась почти вся прислуга особняка. На их лицах был написан один-единственный вопрос: «Ну, что?»
               - Синьора приняла приглашение из России, - на ходу выкрикнул секретарь. – Мы уезжаем!
               Он никогда не видел выражения лиц освобожденных каторжников…
               Никогда до сих пор.

* * *

               Василий, Призрак Большого Театра, склонился над рабочим столом,  дописывая окончание ариозо. Затем он отложил перо, и удовлетворенно изучил плоды своего труда. Неплохо, даже более чем неплохо, особенно если дать это действительно хорошему исполнителю…
               В дверь постучали, и Василий, не оборачиваясь, крикнул:
               - Открыто. Заходи, Эрик.
               Француз вошел, и, как сразу же отметил хозяин, видок у него был слегка потрепанный.
               - Ты что, бежал? – не понял русский.
               - Почти, - кивнул приятель, падая в кресло. – Слушай, меня терзают смутные подозрения, что большая часть здешних хористок и балерин – извращенки.   
               - Ясненько, - протянул Василий. – Опять?
               - Опять, - ответил тот. – Одна засела в засаде прямо в ложе, а вторая – караулила под дверью. Хотел бы я знать, откуда они ключи берут, и знают, когда я приду? Или они там круглосуточно дежурят?
               Василий ответа на вопрос не знал (более того, его и самого это приводило в недоумение), и сменил тему.
               - А что это ты принес? – указал он на папку.
               - Дирекция собирается ставить «Барышню-крестьянку» какого-то молодого автора, и просит твоего благословения.
               - Молодых талантливых авторов нужно поощрять, - решил Василий. – Разумеется, если они действительно талантливы. А то всякие встречаются…помню как-то раз один такой ухитрился украсть у меня тему, а потом еще и меня же попросил оценить его творчество. Представляешь, какой наглец? Хоть бы переделал, для приличия, а то, видно, решил, раз автор – Призрак Оперы, то ничего ему не будет…
               - Придушил? – со знанием дела поинтересовался Эрик.
               - Слегка. Исключительно в воспитательных целях, чтобы он чужую музыку не воровал. 
               - И помогло?
               - Ну…он, кажется, занялся разведением овец, так что, думаю, помогло. Ладно, - Василий стряхнул с себя воспоминания. – Партитуру я посмотрю, ты тоже взгляни, интересно твое мнение. Кстати, мне тут директор пару недель назад писал, что намерен пригласить к нам в театр одну итальянку, знаменитость…
               Эрик пожал плечами. Итальянка так итальянка, хотя он лично не понимал, зачем это нужно, ведь в Большом прекрасный состав голосов. Да и вообще, он всегда считал, что талант можно найти и на родине, вовсе не обязательно выписывать из-за границы.
               Ну да пусть их…Главное, чтобы она пела прилично, и не устраивала истерик, а то нервирует это….

* * *

               Без истерик таки не обошлось. Знаменитость привезла с собой личную свиту, потребовала, чтобы  гримуборную переделали в розово-золотисто-красных тонах, повесили на стены её портреты (предусмотрительно захваченные с собой), и НЕ СМЕЛИ ВЫПУСКАТЬ НА СЦЕНУ ТАНЦОВЩИЦ, ПОКА НА НЕЙ РЕПЕТИРУЕТ СИНЬОРА!!!!
               Эрик приезд итальянки вообще пропустил – он почти не поднимал головы, не на шутку увлекшись историей «Барышни-крестьянки» и её сценическим воплощением. Особенно ему нравилось окончание, и он уже предвкушал, как обставит все явления героев…
               Однако, «Барышня…» должна была стать открытием следующего сезона, а пока в Большом уже не первый месяц с огромным успехом шла «Кармен», и, кажется, приглашенная звезда должна была войти в состав именно  этой оперы.
               ….надо все же взглянуть на эту приезжую…Василий говорил, что меньше, чем на главную роль та не согласится, хотя голос у нее, вроде, отличный, вокально справиться должна, а вот как у нее обстоит с драматическим талантом?   
               Он встал, накинул на плечи любимый черный плащ («И что ты его таскаешь? – недоумевал Василий. – Это же неудобно, он, наверное, путается, за все цепляется…» - «Я привык», - отвечал Эрик), и вышел из кабинета, заперев (мало ли что) за собой двери. 
               Путь пролегал по мосткам, куда поднимались разве что пара-тройка механиков. Василий наблюдал за прослушиваниями и репетициями, по-хозяйски расположившись в ложе, а вот Эрик по старой привычке забирался на самые верха.  Он облокотился о парапет, и посмотрел вниз. Только что закончились репетиции балета, оркестранты получили возможность немного отдохнуть, дирижер листал партитуру… Певицы пока не было.
               …И на сцену ворвалась ОНА. С высоты Эрик плохо различал лицо, тем более она была уже в гриме и костюме, но почудилось в ней нечто знакомое.… Это характерно для итальянок, такая эмоциональность и экспрессивность, сказал она себе, а дурные манеры – вообще, неотъемлемая черта любой примы, это еще ничего не означает…
               - С самого начала, маэстро! – повелительно прозвучал голос певицы.
               Оркестр сыграл вступление, певица сделала шаг вперед (остальные почему-то поспешно отступили), и уверенно взяла первые ноты арии. Эрика будто током ударило – что-то, но этот голос он помнил хорошо.
               - Не может быть, - выдохнул он, наклоняясь за парапет в попытке лучше разглядеть певицу. 
               Однако, было слишком высоко.
               Призрак чуть ли бегом спустился вниз и помчался за кулисы.
               Певица вдруг прервала арию, резко повернувшись к кому-то, и разразилась потоком итальянских слов. Эрику, хорошо знавшему язык, не составило труда разобрать:
-                Какой идиот посмел что-то бурчать во время Моего пения?!! Еще раз так сделаете – и будете петь сами!!!
               Откуда-то сбоку, точно чертик из коробочки, выскочил переводчик, и затараторил:
-                Синьора возмущена. Когда синьора поет – все должны молчать.
               Призрак осторожно подошел к занавесу, и затаился глубоких черных тенях.
-                Тишина! – приказала итальянка. – Всем – тишина! Еще раз, с самого начала!
               Дирижер трагически закатил глаза, но взмахнул палочкой, и оркестр послушно заиграл. Певица, прищурившись, подозрительно оглядела сопровождение, старательно рассматривающее пол, скорчила гримаску, и благосклонно повернулась к оркестру.
               Эрик затаил дыхание. И именно в этот, самый «подходящий» момент, певец, который должен был после исполнять дуэт с примой,  а пока мирно ожидал своей очереди, чихнул. Хороший такой вышел чих, раскатистый, достойный ведущего тенора.  Эхо разлетелось по залу, а дива сорвала с головы парик, швырнула его в сторону (помощник режиссера едва успел поймать), развернулась на каблуках, и решительно направилась за кулисы.
               - Баста! Я не буду петь сегодня! Пока вы не научитесь вести себя в Моем присутствии!
               Режиссер вздохнул, достал из кармана пузырек с какими-то каплями, опрокинул его в рот, и походкой идущего на эшафот  побрел следом.
               - Синьора…
               - Ха!
               Эрик подался вперед...
               ...и почти нос к носу столкнулся с недоброй памяти Карлоттой Гуатичелли, попортившей ему немало крови еще в Париже.
               Первой, как  ни странно, опомнилась именно дама: зрелище знакомой высокой фигуры, закутанной в черный плащ, и в белой полумаске, подействовало лучше ушата холодной воды.
               - Ты! – завопила она. – Мерзавец!
               Унизанные перстнями пальцы нащупали какой-то флакон, и прима, почти не целясь, запустила им в Призрака (ну, а кто это еще мог быть?). Тот едва успел пригнуться – раньше Карлотта не проявляла такой прыти.
               - Подонок! Скотина!
               Поднос с реквизитом, так некстати оказавшийся под рукой итальянки, опустел в пару секунд.  За флаконом полетел его брат-близнец, затем какой-то жезл, бутафорский пистолет, кувшин из папье-маше – и сам поднос. Это  оказалось последней каплей – Эрик перехватил его в воздухе, и запустил обратно.
               - Истеричка!
               Не в обычае Призрака было бить женщин, поэтому предмет пролетел довольно высоко над головой Карлотты, однако та, как и следовало ожидать, благородства не оценила.
               - Ах, ты,  :cens: тварь!
               От такого определения Эрик слегка ошалел, а итальянка, посчитав это признаком собственной моральной победы, издала боевой клич, которому позавидовала бы любая баньши, и, скрючив пальцы когтями, ринулась в атаку. Призрака от насильственной операции по восстановлению лицевой симметрии без наркоза спасла реакция, и Карлотта пролетела мимо, довольно неэстетично вписавшись в занавес и подняв облако пыли.
               - Негодяй, - это прозвучало тише, и намного, намного опаснее.
               - Синьора Гуатичелли, что с вами? – к финалу действа подоспел режиссер.
               «Однако, не торопился ты», мысленно оценил Эрик. Карлотта яростно взирала на него, однако Призрак испепеляться взглядом отказался, а вместо этого плюнул с досадой, взмахнул плащом, и исчез в клубах дыма.
               - Гад, – процедила примадонна.
               - Жаба, - донеслось откуда-то сверху.

* * *

               Скандал получился знатный – на весь театр.
               Карлотта Гуатичелли ворвалась к дирекции, сметя на своем пути робко пытавшегося преградить ей дорогу секретаря, и с порога, мешая немногочисленные известные ей русские слова с французскими и итальянскими, завопила, что отказывается петь там, где шляются разные типы в масках. 
               Директор, почесав в затылке, уточнил, имеет ли синьора в виду Призрака Оперы, и, получив утвердительный ответ, пришел еще в большее недоумение. Насколько ему было известно, сообщил он взбешенной примадонне, от местного Призрака никогда не было никаких проблем, да и вообще, руководство давно пришло к выводу, что дружить с ним куда выгоднее, чем враждовать, так что он не понимает, что могло случиться. А синьора уверена, что не произошло недоразумения?
               Итальянка задохнулась от такой наглости, и ядовито поинтересовалась, желают ли господа директора, чтобы партию Кармен исполняла какая-нибудь хористка? Руководитель припомнил, что двух выдающихся певиц  Призрак «открыл» именно в хоре, однако, уловив краем глаза выражение лица синьоры Гуатичелли, передумал упоминать это.
               Зато он лично рассыпался в извинениях перед итальянкой, пообещал, что примет все возможные меры, еще раз спел дифирамбы выдающемуся сопрано Карлотты, заверил, что публика только и ждет возможности услышать синьору в «Кармен», и не переживет огорчения.…
               К концу речи примадонна уже «мило» улыбалась, и выпорхнула из кабинета в отличном настроении, пообещав поразить русских зрителей.
               Директор проводил это божье наказание взглядом, достал из потайного ящичка пузырек с успокаивающим (обычно он не нуждался в нем, однако, по милости приезжей дивы, за последние два дня уже ополовинил свои запасы), и потянулся к перу и бумаге.
               «Господину Призраку Оперы»
               (лично).

* * *

               Василий здорово удивился, обнаружив в пятой ложе письмо от дирекции. В принципе, ложу давно использовали в качестве почтового ящика, однако обычно инициатива в переписке принадлежала ему…Что могло случиться?
               Прочитав письмо, он задумался, затем припомнил, что не ставил официальное руководство театра в известность о том, что отныне Призраков у них двое, и решил отправиться за разъяснениями к Эрику. 
               Эрик сидел в его кабинете, задумчиво рассматривая пламя свечи сквозь призму граненого стакана, что Василию совсем не понравилось – его гость к алкоголю испытывал прямо таки личную неприязнь, и если он сам потянулся к запасам хозяина, должно было произойти что-то из ряда вон выходящее… Он раздумывал, как  бы повежливее расспросить Эрика о случившемся, но тот опередил его.
               - Ты знал, кого приглашают к нам в театр? – спросил он.
               - Ты об этой новенькой? Ну да. – Василий пододвинул к себе стул, и уселся верхом. – А что? Отличный голос, итальянская школа бельканто это вам не абы что. Пять сезонов подряд – ведущее сопрано одного из самых знаменитых парижских театров... Оййй, - понял он.
               - Оййй, - мрачно подтвердил Эрик.
               Некоторое время оба молчали.
               - А если ее того…задником? – нарушил молчание русский.
               Эрик посмотрел на него так выразительно, что Василий сразу же все уразумел.
               - Она и раньше была такой нервной?
               - Примерно. Ее заменить некем было, вот она и делала, что хотела. Жаба…
               - Ну, это ты зря, - вступился за даму Василий. – Очень даже милая женщина. Местами. И поет хорошо.
               - Хорошо? – взвился Эрик. – Да ты бы послушал, что она творила со всеми ариями, которые исполняла! Это же слушать невозможно было – уши вяли, она только и думала, как бы продемонстрировать свой вокал, а о том, что на сцене еще и играть нужно – это она всегда забывала. Поэтому и пела все одинаково… 
               - Да? – изумился хозяин. – А я думал, это она только на репетициях.…Все равно, это еще не повод набрасываться на бедную женщину.
               - Набрасываться? То есть, это я на нее набросился? Да она первая начала!
               - Эрик! – строго сказал Василий. – Ты прям как мальчишка, «она первая начала», - передразнил он. – Произошло недоразумение, я схожу к ней, побеседую, и объясню все…
               - Ну-ну. Удачи, - иронично пожелал ему француз.
               Василий укоризненно взглянул на приятеля, встал, решительно направился в противоположную от двери сторону, и нажал на рычаг. Панель бесшумно скользнула вбок, открывая черный провал тайного хода. Он  вошел, и панель встала на место за его спиной. «Всегда запирайте за собой двери!» - гласил девиз русского Призрака.
               Эрик криво усмехнулся, достал из-под стола еще одну бутылку, неторопливо ее распечатал, наполнил стакан наполовину, и поставил их на стол. Вытащил из кармана часы, и тоже положил на стол. Затем откинулся на спинку кресла, устроился поудобнее, и приготовился ждать.
               …ждать пришлось не так уж и долго…
               Спустя двадцать минут панель так же бесшумно отошла, и в кабинет, прижимая ко лбу бронзовое блюдце,  ввалился  Василий. Его коллега  молча пододвинул стакан, однако русский только презрительно взглянул на сей предмет, и потянулся к бутылке. После нескольких глотков, в результате чего бутылка опустела почти на две трети, он отставил ее в сторону, и упал в кресло.
               - Слушай, - сказал он. – А она, вообще, нормальная? Вы ее врачу показывали?     
               Эрик молча развел руками. Василий убрал ото лба блюдце, и продемонстрировал приятелю роскошную наливающуюся шишку.
               - Самое обидное, - продолжал он, - я ведь даже ничего сказать не успел. Только вошел из-за зеркала, а она сразу же, как запустит в меня чем-то.
               - Дай посмотрю, - пододвинулся Эрик.
               Он внимательнейшим образом изучил травму, стараясь не прикасаться.
               - Пудреницей, - вынес он вердикт.
               - Ты уверен? – переспросил Василий.
               - Абсолютно, - заверил его Эрик. – Она всегда пользовалась пудрой этого сорта, ее изготовляли на заказ, специально для нее. Очень характерный узор – ни с чем не спутаешь. Да и сама коробочка, насколько я помню, хорошая такая, тяжелая.
               - Ладно, - сказал русский, - это все замечательно, но вот один вопрос: как я покажусь в таком виде в театре? Ты хоть представляешь себе, какое впечатление производит Призрак Оперы с синяком на лбу?
               Эрик честно попытался представить. Да-а-а, это нанесет непоправимый урон репутации. Нужно что-то делать.
               - Я принесу тебе мазь. Мой личный рецепт – отличная штука. И можно подобрать тебе новую маску, такую, чтобы лоб закрывала.
               - Ладно, - простонал Василий, - неси. – Он осторожно дотронулся до шишки, и скривился. – Больно-то как! Ну, она у меня получит. Кто с мечом к нам придет….
               Эрик пожал плечами – насколько он помнил примадонну, утихомирить ее было возможно только сицилийским методом.
               Мазь нашлась быстро, и он поспешил обратно к страдающему другу.
Василий, замотав голову мокрым полотенцем, что-то строчил на листе бумаги.
               - План возмездия? – поинтересовался Эрик, присаживаясь рядом.
               - Почти, - кровожадно отозвался тот. – Письмо дирекции, в котором я честно предупреждаю, что если эта дама и дальше будет дышать воздухом в моем театре, то за последствия я не отвечаю. Она же на голову больная! А если она завтра на персонал с ножом кинется, кто отвечать будет? Пусть гонят ее к такой-то матери, найдем, кем её заменить, что у нас, своих сопрано мало?
               Эрик с этим был целиком и полностью согласен. Более того, он был даже готов предоставить в распоряжение Василия одно средство из личных запасов, уже однажды отлично зарекомендовавшее себя в деле укрощения вредных певиц. Только, насколько он успел заметить, Карлотта больше не пользовалась своим флаконом, значит, нужно изыскивать новый путь. А потом – выставить на сцену кого-то из местных, и дело в шляпе.

* * *

               Эрик как раз заканчивал приготовление своего чудо-эликсира, когда двери лаборатории без стука распахнулись, и на пороге нарисовался Василий.
               - Бросай это свое занятие, - сказал он. – Ничего не выйдет.
               - Как это не выйдет? – удивился Эрик. – Всегда выходило, а теперь не выйдет?
               Вместо ответа русский протянул ему письмо.
               «…Милостивый государь, мы получили Ваше послание. Как ни прискорбно нам это сообщать, несмотря на то, что все мы целиком и полностью поддерживаем Вашу позицию, мы не имеем права отказать синьоре Гуатичелли в праве выступать завтра вечером в «Кармен». С синьорой был заключен контракт, согласно которому, Большой Театр обязан выплатить ей огромную неустойку в случае невыполнения своих обязательств.
               Помимо того, гастроли синьоры Гуатичелли получили широкую рекламу в прессе, публика жаждет услышать мировую знаменитость, и отмена её выступления может самым плачевным образом отразиться на нашей репутации.   
               Примите заверения в совершеннейшем к Вам почтении…»
               Ниже красовались три размашистые росписи – автографы руководителей театра.
               - Так что Карлотта должна выступить, - подытожил Василий. – Иначе публика этого не поймет.
               Эрик отодвинул эликсир, и задумался. В принципе, можно заставить приму потерять голос прямо на сцене, но что дальше? Насколько ему было известно, на завтрашнее представление должны были явиться представители царской фамилии, да и жалко всех остальных, которые заплатили вдвое больше за билет, чтобы иметь сомнительное удовольствие приобщиться к прекрасному в обществе Карлотты Гуатичелли.
               Ладно, пусть споет, решил он.
               - Но это еще не все паршивые новости, - радостно сообщил русский. – Сама синьора заявила, что не будет петь. Вот не в настроении она.
               Эрик почувствовал, что начинает закипать. Значит, люди платили деньги, надеялись…
               - Кто об этом знает? – процедил он сквозь зубы.
               - Пока что только ты, да я, да сама Карлотта, да ее личный помощник – я подслушал их разговор. Насколько мне известно, она еще никому не говорила.
               - И не скажет, - отрезал француз. – Пошли.
               Он набросил плащ, с сожалением взглянул на эликсир, и направился к выходу. Василий, недоумевая, последовал за ним.
               - И что ты собираешься делать? – спросил он.
               - Потолковать по душам с нашей примой, - ухмыльнулся Эрик. – Ты там идешь?
               - Сейчас, - с досадой отозвался приятель. – Только двери запру. 

* * *

               Для целей Призраков эта маленькая комната в самом дальнем углу театра, заброшенная так давно, что о ней не помнили даже старожилы, подходила идеально. Самым же главным её достоинством была полная звукоизоляция. Поэтому Карлотта Гуатичелли, привязанная к стулу, могла вопить столько, сколько её душе угодно.
               …они долго сидели в засаде у двустороннего зеркала, являющегося одновременно тайной дверью в гримерку примадонны. («Традиция?» - поднял бровь Эрик. – «Если традиция полезна – почему бы ей не следовать?» - вопросом на вопрос ответил Василий). Наконец, итальянка осталась одна, тут-то зеркало и сдвинулось в сторону. Мужественно выдержав обстрел парфюмерными и косметическими принадлежностями, вопли примы, и кошачью атаку с применением острых ногтей и зубов («Вот черт, - ругнулся Василий, которому Карлотта бульдожьей хваткой вцепилась в руку, - у нее зубы хоть не ядовитые?»), они скрутили певицу, и потащили за зеркало. Русский Призрак, верный себе, не поленился задержаться и задвинуть за собой засов. 
               Пронеся извивающийся и приглушенно сквозь кляп матерящийся сверток по тайным коридорам, они достигли маленького помещения, где остановились, и попытались оценить нанесенный ущерб. В принципе, учитывая репутацию записной скандалистки (по Опере ходили слухи, что Ла Карлотта выдрала столько волос на головах конкуренток, импресарио, музыкантов, и прочих личностей, попавших под случайную раздачу, что их хватило бы на обеспечение париками всего города Парижа. Эрик к этим слухам относился скептически, считая явным преувеличением. Разве что на Монмартр, максимум), так вот, учитывая репутацию примы, они еще легко отделались: порванный плащ, несколько царапин на руках, парочка укусов, да Василий оглох на одно ухо…
               - Синьора, - вежливо обратился к даме Василий, - сделайте одолжение, умолкните, вас все равно никто не услышит.
               - Как это никто? – возмутилась Карлотта. – А вы? – и завопила еще громче.
               Василий плюнул, заткнул рот певицы кляпом, и посторонился, пропуская вперед Эрика.
               -                Ваш выход, маэстро!»
               Эрик опустился на табурет, и самым приветливым образом улыбнулся старой знакомой.
               - Синьора Гуатичелли, не могу даже передать, как я рад нашей встрече!
               Будь у синьоры рот свободен, она, без сомнения, поведала бы мерзавцу все, что о нем думает, а так оставалось только яростно сверкать глазами.
               - Таким образом, - продолжал Эрик, - раз уж судьбе угодно было вновь соединить наши пути в искусстве, считаю своим долгом сделать вам предложение….
               У Василия глаза на лоб полезли.
               - …об организации нашей дальнейшей работы. Вы ведь помните, синьора, что дружить со мною куда полезнее для здоровья, нежели враждовать…
               Это Карлотта помнила превосходно.
               - Итак, у вас есть выбор («люблю оставлять возможность выбора», ухмыльнулся он про себя): или вы прекращаете свои истерики, начинаете серьезно работать над ролями, НЕ СРЫВАЕТЕ СПЕКТАКЛИ, и все довольны…или я вас прямо тут и придушу. Кажется, вы хотите что-то мне сказать? Ну что же, я уберу кляп…
               Прима набрала в грудь побольше воздуха…
               - Мерзавец, убийца, ты убил моего Вальдо! Что, опять нашел очередную хористочку? Очередную жабу?
               - Сама ты жаба! – рванулся моментально потерявший самообладание Эрик, но Василий, хотя и с трудом, но удержал друга.
               - Спокойно, горячий французский парень!
               - Я ее удавлю!
               - Ну ты прям как Вахтанг из Тбилисского Оперного, тот тоже, чуть что, сразу «Зарэжу! Зарэжу! Всех зарэжу!»…Вы, часом, не родственники? И что это она несет о каком-то Вальдо? Кого это ты там убил?
               - Да понятия не имею, - буркнул слегка остывший француз.
               - Убийца!!!
               - Буке – да, твой Вальдо – нет!
               - А кто же тогда, как не ты?!
               - А мне почем знать? Я бы его пальцем не тронул, а вот тебя, если еще раз такое брякнешь – точно придушу…
               
               - Холоднокровнее, Эрик, ви не на работе. Мадам, не делайте такое лицо! Мне страшно, что будет с зеркалами, они таки испугаются и лопнут…
               Борис Маркович из Одесского Оперного театра неторопливой фланирующей походочкой обошел слегка прибалдевших Эрика с Василием, и приблизился к Карлотте. А за ним в комнатку важно вступил белый пушистый котяра. «Пушок!» - с первого взгляда узнал его Эрик. А если здесь Пушок, значит…
               - Бон джорно, синьоры и…прекрасная синьора. Надеюсь, я не очень помешал вашему приятному времяпрепровождению?
               Дон Джованни выглядел, как всегда, шикарно: модельный костюм, дорогущее пальто, сверкающие туфли, мягкая шляпа, слегка надвинутая на бровь. Два телохранителя шкафообразной наружности и с богатством мимики телеграфного столба, стояли по обе стороны от дона, бдительно осматривая окружение маленьким глазками. Не  притаился ли где подлый снайпер? То, что в комнатке размером три на три метра укрыться можно было либо за стулом с привязанной к нему примадонной, либо за колченогим табуретом, их не смущало.
               Карлотта молчала.
               Впрочем, синьору тоже можно понять: она сидела у себя в гримерной, когда к ней ввалились два типа далеко не располагающей наружности, затем она оказалась лицом к лицу с мерзким типом в маске, затем – с еще одним, даже более гадостным, а потом типы в масках стали множиться прямо на глазах. За несколько минут их количество выросло с одного до четырех (синьора не была уверена, к какой категории отнести телохранителей). И в данный момент примадонну более всего занимал следующий вопрос: она спит, или сошла с ума?
               - Синьоры, - обратился к Эрику с Василием дон Джованни, - не оставите ли вы нас наедине с прекрасной дамой? Уверен, я сумею вам помочь…
               - Откуда такая уверенность? – с подозрением спросил Эрик, но итальянец только покровительственно улыбнулся ему, и отечески похлопал по плечу.
               Дверь дон Джованни аккуратно прикрыл за собой, а троица Призраков осталась снаружи. До них долетело только «Я сделаю вам предложение, от которого вы не сможете отказаться…».
               - Вы как тут очутились? – наконец, спросил Василий.
               - О, это такая история… - отмахнулся Боря. – Дон Джованни посылал приглашение вашей Гуатичелли – петь в его театре, а когда она отказалась, и предпочла Россию, ему таки стало интересно, почему, и он решил посмотреть. Ну а я как раз провожал в Италию одного своего тенора…не делайте такие глаза, Василий, должен я был убедиться, что мальчик нормально доберется до места, и не наделает глупостей вроде подписать контракт, не прочитав мелкий шрифт? И если дон Джованни приглашает составить ему компанию и съездить в Россию, то почему бы и нет?
               - Не завидую я нашему дону, - задумчиво сказал Эрик. – Остаться наедине с этой грымзой…
               Ответом ему стал шум распахиваемой двери, и из комнатки вышел итальянец под руку с сиявшей как новенькая копейка Карлоттой. Ослепительно улыбнувшись, она склонилась к уху дона Джованни, и что-то промурлыкала. 
               - Синьора Гуатичелли извиняется за то, что вынуждена покинуть нас. Она должна репетировать роль.
               - Да, конечно, - машинально, в один голос отозвались Василий с Эриком. – Мы проводим синьору.
               - В этом нет необходимости, - твердо отказался дон. – Я сам провожу.

* * *

               «Многоуважаемым директорам».
               (лично)
               Господа, я буду вам весьма признателен, если помимо моей обычной пятой ложи вы оставите свободной еще и четвертую, а также зарезервируете два места в партере на Ваш выбор.
               С наилучшими пожеланиями,
               Ваш П.О.

* * *

               «Кармен» с Карлоттой Гуатичелли прошла при полном аншлаге. Публика скандировала, сцена тонула в цветах, синьора прима улыбалась и очень мило всех благодарила по-итальянски.
               - Так что вы сотворили, дон Джованни?
               - О, всего лишь предложил синьоре Гуатичелли место ведущего сопрано в одном из лучших оперных театров Италии, со всеми прилагающимися этому положению привилегиями, и абсолютно непробиваемый контракт.
               - Сочувствую этому театру.…Кстати, кто эти несчастные?
               - Вы их не знаете.  Это на Корсике.
               - А-аа….
               - Дон Джованни, а не могу ли я попросить Вас о личном одолжении? Всего лишь намекнуть примадонне насчет…

* * *

               - Синьора Гуатичелли, не в силах выразить словами, сколь печально для нас Ваше решение. – Директор едва сдерживал рыдания (между прочим, в молодости он весьма неплохо играл на сцене). – Но, как не понять, родная Италия…что может сравниться с голосом Отчизны…
               -               Господа, я рада встретить такое понимание…
               -               Итак, контракт разрывается по взаимному согласию?

* * *

               В большом зале Настасья Орликова хвасталась подругам:
               -               А затем мы синьорой отправимся в Италию.…Госпожа Гуатичелли была столь невероятно любезна, предложив мне место своей личной помощницы! Она великая женщина, и сразу же разглядела мой талант, в отличие от здешних тупиц! Нет сомнения, в Италии меня оценят по достоинству.
               Подруги краснели, бледнели, ахали и охали. Они отчаянно завидовали. Было бы чему…

* * *

               Пробка без единого звука вылетела из бутылки, и шампанское, не потеряв ни единой капли, хлынуло в подставленные хрустальные фужеры.
               -               А как же «пробка в потолок» и фонтан?
               -               Фи, господа, так поступают разве что гусары. Шампанское, - Василий любовно погладил бутылку по боку, - тем более, ТАКОЕ шампанское, заслуживает самого нежного к себе отношения. Пролить хотя бы каплю этого божественного вина – настоящее кощунство.
               -               Итак, господа Призраки, тост! За здравие примадонны Гуатичелли!
Четыре бокала со звоном сомкнулись над столом.

Отредактировано Эсме (2005-08-16 20:51:54)

А чего "бедный"?
Квартира есть, зарплату платят, работа, любимая и непыльная, хористки на него в засаду садятся, балерины из-за него друг друга за волосья таскают...
Даже от Карлотты и юного "дарования" избавили.
Живи да радуйся.