Часть 5. Дон Жуан. Похождения

Женщины. Странно, но даже в его беспросветной жизни они блистали как маяки, рассеивающие тьму. Мадлен Жири помогла ему убежать из цирка, Кристина стала смыслом жизни на долгие годы, Анна де Шербур - была последней в этом списке, и он не знал, как к ней относиться. Не мог подобрать нужные слова и определения.

Она была добра к нему – одна во всем мире. Когда ему некуда было пойти. Эта блаженная графиня. А он посмел ее оскорбить. Наверняка она была уязвлена тем, что он сбежал от нее ночью без единого слова.

Он должен вернуться – стать на колени и попросить прощения. Не для того, чтобы остаться с ней, а потому, что благодаря ее поддержке он сохранил рассудок – смог пережить первые три ночи после того, как потерял Кристину. Конечно, она прогонит его – хорошо, если не закричит и не кликнет слуг, чтобы его выкинули на улицу. Он вполне это заслужил. Он не имел никакого права быть грубым с этой дамой … Она одна говорила с ним, как с равным человеком, достойным ее внимания и уважения. Она его не унизила ни в чем … А он, как всегда, думал только о себе - о своих переживаниях, своей разбитой жизни.

Второй вечер он приходил к ее дому и стоял, прижавшись лицом к холодной решетке ограды. Приходил поздно, когда на улицах темнело и его внешность не привлекала внимание прохожих. Смотрел на ее окна.

***

Что было в тот последний вечер в Сен-Клу?
Неловкость за ужином, который он разделил с графиней – кажется, это была первая его трапеза в компании другого человека, и потому ему кусок не лез в горло. Он не мог спокойно есть, когда на него смотрят.

Он дернулся, как дикарь, когда она снова подала ему руку, выходя из-за стола – он совершенно не привык к тому, чтобы люди свободно к нему прикасались.

Потом была неловкость в салоне - чтобы рассеять ее, мадам де Шербур села за рояль и начала пьесу из сборника «Годы странствий» Листа – не самую простую вещь даже для искусного музыканта.

Она играла, и он машинально отмечал ошибки, которые нужно поправить. Слух у Кристины был более тонким и тренированным, но эта графиня лучше понимала суть той вещи, которую исполняла. Он очнулся и досадливо тряхнул головой – пора бы ему уже оставить прежние привычки - что он, в конце концов, учить ее собрался?!

До поздней ночи он терзался сомнениями в том, не ошибся ли он в отношении этой женщины. Что именно он услышал от нее, что заставило его остаться? Может быть, ему почудилось недвусмысленное предложение в словах, сказанных из простой вежливости?

Что стояло за ее «если бы»? Великодушие или жажда любовных приключений? Кем она была – эта графиня – святой или распутницей, пресыщенной пресными светскими связями? Может быть, она только воображала себя героиней  романа, не желая сделаться ею в действительности?

Потом он отправился в свою комнату и долго решался – совсем как Жюльен Соррель у Стендаля* – посетить личные апартаменты графини.

Он знал из книг о том, что другие нормальные мужчины, испытавшие разочарование в любви, искали забвение в объятиях других женщин, чтобы заглушить тоску. Такой способ ничем не хуже пьянства.  Почему бы ему не поступить так же?

Она не стара и не безобразна, чтобы от отчаяния польститься на такого, как он.

Он погружался в адскую тьму – ему почти все равно было, кого он встретит на пути в засасывающий его водоворот. Дитя дьявола, он испробовал все смертные грехи, кроме одного - он так невинен, в самом деле, что стыдно пожаловать на глаза батюшке.

Перед глазами почему-то стояли фривольные образы с полотен Фрагонара – галантные кавалеры, уверенно обнимающие своих дам за талии, любующиеся соблазнительными прелестями, целующие их.

Ж.-О. Фрагонар "Щеколда"

Дон Жуан не преминул бы воспользоваться своей победой. Кто он такой, в самом деле, чтобы отказываться от женщины? Он, который был уверен, что ни одна женщина его не захочет? Анна де Шербур смотрела на него так, как он мечтал, чтобы смотрела Кристина. Он не должен отступать. Дело даже не в мести виконту, а в том, что он победил – смог переломить судьбу, обрекшую его на одиночество.  Такими случаями не манкируют, такими женщинами не пренебрегают. Он не простит себе, если сейчас отступит, потому что подобной возможности больше не представится. И никогда не простит себе трусости и слабости, воспрепятствовавшим столь блистательной победе.

Впереди у него вся жизнь, чтобы оплакивать разлуку с Кристиной и одна эта ночь, чтобы стать Дон Жуаном. Выбрать жребий мужчины. Жизнь вся состоит из противоречий и неизбежности выбора. И в этот раз выбрали его.

Впрочем, счастливым избранником он не выглядел, потому что не любил.

Если графиня прогонит его – что ж, он уйдет. Ему давно бы следовало покинуть этот дом, а не бороться в нем с искушениями.

Казалось, Анна ничуть не удивилась, когда он вошел к ней – вероятно, он был далеко не первым посетителем ее будуара, и для нее вовсе не было новостью принимать у себя мужчин. Это он не знал, как скрыть свою полнейшую неопытность.
Он испытывал стыд столь острый, что готов был бежать через окно. Но она смотрела на него совершенно спокойно и одним движением загасила свет в комнате. И темнота помогла. Она позволила расслабиться, позволила погрузиться в мечту – где с ним была Кристина. Конечно – она, всегда, везде – одна она. Увы, мечта тоже была отравлена, потому что часть рассудка твердила, что это не так. Он мог заставить себя не видеть, но не мог не слышать – другой голос, голос чужой ему женщины.

Он не поцеловал ее ни разу – не желал чувствовать ее губы на своих губах, хранивший память о поцелуях Кристины. Он хотел помнить только их. Всю свою жизнь.

Целый вечер Анна не понимала, что происходит. Как не понимала и того, что побудило ее к столь откровенным и мучительным для ее скромности признаниям. Несомненно, она восхищалась стоявшим перед ней мужчиной, он был ей интересен, но как она могла навязываться ему подобным образом?.. Она – потомок гордых Мортемаров, которые никогда не сдавались и всегда побеждали – шла ли речь о воинской доблести или о дамских баталиях за любовь короля? Она была в ужасе от того, что натворила, какие надежды подала. Не слишком счастливая на любовном поприще, она давно уже оставила юношеские мечты – лишь сожалела о невозможном и несбывшемся. Но теперь это «невозможное» находилось от нее на расстоянии вытянутой руки.

Зачем она флиртовала с ним? Зачем кокетливо наряжалась? Зачем говорила слова, способные вскружить голову любому мужчине?

Несомненно, он любил ту девочку, которую отнял у него ее сын. Но не ей же платить долг Рауля!

Виной всему была та чувственная музыка, которую она слышала. Своим рациональным умом Анна не понимала раньше всех этих светских историй о безумных страстях знатных дам к музыкантам, вроде Паганини или Листа, бросавших им под ноги свои репутации и благополучие своих семейств. Она презирала подобное проявление чувственного безрассудства, видя в нем распущенность и потакание собственным слабостям. Она не могла себе представить, что попадется в ту же ловушку.

Определенно, она не заходила в своих фантазиях так далеко. Не думала о том, что оставить этого человека у себя означает – отдаться. Но отвергнуть его означало – уничтожить стоящего перед ней мужчину. Раны, нанесенные рукой другой женщины, были видны на нем, как стигматы. Если она тоже скажет ему «нет», он не сможет с этим жить.

Она взяла себя в руки – чтобы не выказать удивления и стыда и призвала на помощь всю свою выдержку. Одна ночь – ничто в рамках целой жизни. Она сможет справиться с собой, не причинив своему гостю новой боли. Она сама виновата в том, что он столь превратно ее понял.

Во время этого ужасного свидания у Анны из головы не шла одна фраза из Стендаля: «После долгих колебаний, которые постороннему наблюдателю могли бы показаться следствием самой несомненной ненависти, - с таким трудом даже твердая воля Матильды преодолевала естественные женские чувства, стыдливость, гордость, - она, наконец, заставила себя стать его любовницей.» *

Ночь. И в тишине чужое дыхание рядом. Он проснулся, дернувшись всем телом, он и задремал-то всего на четверть часа, не выдержав нервного напряжения. Во сне женщина отодвинулась от него на другой край огромной постели и с головы до ног накрылась одеялом, чтобы не было видно ничего лишнего. Она дышала ровно и глубоко. Графиня де Шаньи. Его любовница. Он стиснул зубы, чтобы не взвыть от омерзения к себе, к собственной подлости, заставившей воспользоваться единственной, как он думал, возможностью познать женщину.

Один свет был в его жизни – любовь к Кристине, и он сам погасил его, сам растоптал, перестав быть достойным даже того, чтобы молча обожать ее издалека, хранить о ней память и умереть, если сердце не выдержит разлуки. Он сам все перечеркнул, не сохранил верность самому важному человеку в своей судьбе и самому светлому воспоминанию. Кристина сделала правильный выбор – очевидно, ее благородный виконт никогда бы так не поступил!

Он бесшумно поднялся – никаких слов и объяснений сейчас он бы не вынес и, скорее всего, убил бы бедную графиню, как соучастницу измены, как библейскую Далилу или Юдифь.

Он чувствовал себя одновременно глубоко несчастным и грязным, замаравшим себя несовместимым с жизнью проступком.

Он оделся в своей комнате, благо ему как гостю был предоставлен достойный гардероб. Подумал несколько мгновений, и все-таки забрал с собой мандолину, сунув ее под плащ, чтобы спасти от весенней сырости.
Через несколько минут он открыл калитку в саду, и, не оглядываясь, пошел по дороге в Париж.
____________________________________________________________________
* В обоих случаях герои вспоминают роман Ф. Стендаля "Красное и черное".

Ж.-О. Фрагонар:
"Поцелуй украдкой"

"Качели"

Отредактировано Hell (2011-03-29 12:53:31)

karolinka,
знаете, иногда любовь начинается очень странно.
Я хотела, чтобы вы поняли, что они одинаково думают про эту ночь. Оба. Причем даже в голову одна и та же литература приходит.
ИМХО, чем-то романтичным и возвышенным на этом этапе их близость быть не могла. Но если бы они не сделали этого - то расстались бы навсегда.
А мужчины все понимают буквально. И боятся показаться трусами в подобных обстоятельствах.
Я ведь не поленилась и внимательно почитала мотивацию героев французской классики - Стендаля и Гюго. Гуинплен, который отнюдь не был дураком или животным, покорным одним инстинктам, перед красавицей - герцогиней не устоял. А у него была взаимная любовь и надежда на счастье, в отличие от Эрика.

Violet,
графиня не самоотверженная, а честная. Никто за язык ее не тянул.
Говоря убогим современным языком - пришлось отвечать за базар.

В честь этой графини стадион "Динамо" бы не назвали  .

Отредактировано Hell (2011-03-06 22:56:29)

opera,
я устала спорить с тобой и не вижу в этом смысла, покольку ты характеры и мотивацию придуманных мною героев, по твоему мнению, знаешь лучше, чем я.

Например, на мой взгляд, определенную надежду на то, что главгерой может измениться в лучшую сторону внушает то, что он сознает, что обидел эту женщину и готов встать перед ней на колени.
Она дала ему надежду на то, что с уходом Кристины жизнь не окончена. Пусть это осознание приходит через боль и отвращение к себе - ключи познания всегда отравленные.
А ей - с ее высоким титулом и гордостью - он будет интересен, потому что она без конца будет пытаться осознать, почему так уронила себя. И достоин ли избранник подобной жертвы с ее стороны.
Вот такая моя авторская ИМХА.

Отредактировано Hell (2011-03-07 13:11:04)

А чем светлый, по вашим словам, эпилог противоречит 5-й главе? Если исходить из него, то Эрик нашел в себе силы перед Анной извиниться, а она - простить его и принять более полно, без прежних душевных мук.

Хотя, в чем-то вы правы, с кем-с кем, а с Анной мне расставаться жаль, и я подумываю о том, чтобы замахнуться на большую форму. Потому я, собственно, и пыталась еще раньше закруглить повествование здесь, оставив людям простор для воображения.

Часть 5. Вариант II. Дон Жуан в Германии

Примечание 1:
Уважаемые читатели, мне вспомнился один любопытный литературный прием. Его использовал Джон Фаулз в «Женщине французского лейтенанта» (есть неплохая экранизация с Мерил Стрип и Джереми Айронсом с тем же названием) - в этой книге было три альтернативных финала. И в целом – диалектика – наше все. Думаю, вы уже догадались, к чему я клоню. Я решила обойтись двумя альтернативными финалами.

Примечание 2:
этот вариант главы также, как и первый, не отменяет уже существующий эпилог. 

А поскольку этот альтернативный финал - вне ветви основного повествования - то посвящается он моему другу опере.

***

Женщины. Они непостижимы. Воображаемые ангельские крылья опадают под первым порывом ветра и, незримые, вырастают у тех, у кого их и быть не должно. Кто сможет объяснить ему, почему девочка, которую он любил, как свою душу, которую берег, отреклась от него и почему мать его злейшего врага была так к нему добра?

Они проговорили всю ночь напролет. Графиня несколько раз просила прислугу подать кофе. Так долго он не общался ни с одним представителем рода человеческого. Он не рассказывал ей о своей жизни, не пытался излить свою скорбь и тоску, но все равно говорил о самом сокровенном для себя – о музыке.

Она слушала его, не прерывая, и ни разу не сослалась на усталость, хотя, когда пробило два ночи, он обратил внимание на отчетливые тени под ее глазами. Она спрашивала сама и временами давала советы, житейская мудрость которых, казалось, была очевидной, но его, несведущего в самых простейших вопросах, потрясала до глубины души. Ей было интересно – она с удовольствием называла сюжеты пьес, которые мечтала бы увидеть положенными на музыку. Она легко цитировала английских, итальянских и даже древнеримских поэтов, и для светской дамы великолепно разбиралась в произведениях современных и старинных композиторов.

На утро, простившись с Анной де Шербур, Эрик вернулся в Париж. Побывал на пепелище своей оперы, спустился в подземелье и забрал свои вещи, и ценности, которые были там припрятаны.

Он посещал графиню еще несколько раз той весной – в последний раз заехал за рекомендательными письмами, адресованными его прежнему патрону - Лефевру.

Прощальный визит, нанесенный накануне отъезда, оказался не слишком удачным. Он столкнулся в доме графини с двумя ее приятельницами –  баронессой Ларошфуко и графиней де Шатобриан. А она сама была так встревожена и смущена, так беспокоилась, что его узнают – ведь обе дамы видели его в театре, что не сумела выглядеть достаточно безмятежной и убедительной, объясняя визит незнакомого мужчины. Позже обе милые дамы в купе с уволенной за нескромность горничной своими фантазиями весьма расширили познания высшего общества о личной жизни графини де Шербур и вызвали у той непреодолимое желание на время покинуть столицу.

Эрик уехал во Франкфурт до того, как разразился скандал. До того, как разъяренный Рауль де Шаньи вместо того, чтобы проводить время с молодой женой, начал караулить дом своей матери, донельзя уязвленный слухами о ее любовнике с весьма характерными приметами – с  тем, чтобы потребовать у того объяснений.

Эрик об этом не узнал. Ему было невыносимо стыдно за те нелепые измышления относительно графини, которые посещали его в последнюю ночь, которую он провел в ее доме.

Благодаря рекомендательным письмам мадам де Шербур он поступил в оперу – в старинный, открытый еще в XVIII веке театр во Франкфурте, который как раз собирались перестраивать. В то время шел активный сбор средств среди меценатов и знати на новое, более современное здание. Директор театра Лефевр взял его вторым дирижером. Эрик надеялся также участвовать в будущем строительстве – ему казалось справедливым построить новый театр взамен одному сгоревшему. *

Эрик стал носить бороду – настоящую на здоровой щеке и накладную на искалеченной -  такой грим предложила ему Анна де Шербур, когда поняла, что он не в силах смириться со своей внешностью. Благодаря гриму на него перестали обращать внимание на улице. Но он по привычке приходил в театр первым – еще засветло и уходил последним – далеко за полночь. И всегда носил в городе широкополую шляпу, затенявшую лицо.

Театральным служащим и исполнителям нравился этот мучительно застенчивый человек, который готов был ночевать в театре и сделать невозможное ради того, чтобы спектакль удался. Он не только занимался оркестром, как ему было положено по должности, но и рисовал эскизы для декораций к премьерам. Он готов был работать с солистами в свое личное время, шлифуя их мастерство. Вдобавок ко всему, он успевал писать музыку, но показывал ее только первому дирижеру оперы – сухонькому академического вида старичку, и своему директору - Лефевру.

Многие хористки и солистки пытались строить глазки новому дирижеру – он был самым высоким мужчиной в театре и его яркие глаза порой выдавали темперамент более пылкий, чем он обычно был склонен демонстрировать.

Он произвел неизгладимое впечатление на чувствительных дам, когда непринужденно, безо всяких усилий поднял огромную декорацию, придавившую одного из рабочих сцены.

Лефевр не раз приглашал Эрика к себе домой на праздничные и повседневные обеды. Сажал за один стол со своей семьей – рядом с женой и двумя дочерьми, искренне, от чистого сердца пытавшимися развеселить гостя, в угрюмости которого им интуитивно чудилась сердечная драма. Настоящий ценитель и знаток, Лефевр приходил в исступленный восторг, когда Эрик садился за рояль – несмотря на то, что слышал игру Шопена и Листа.

Вот только почерк второго дирижера казался директору смутно знакомым. Но мало ли на свете похожих почерков?

Эрик жил во Франкфурте недалеко от Опернплац. Он снимал небольшой домик, укрытый от посторонних глаз садом с плодовыми деверьями и увитой плющом оградой. Он выбрал этот дом, потому что мог в нем играть до глубокой ночи, никому не мешая, никого не тревожа.

В изголовье его кровати стоял рисованный карандашом портрет молодой девушки – к этому портрету он категорически запретил прикасаться прислуге, убиравшей его холостяцкое жилье. На стене висела мандолина, которая тоже никогда не покидала его дом. В целом, он вел чересчур уединенный и аскетический для молодого мужчины – тем более француза - образ жизни.

Из дорогих хозяину вещей была еще шкатулка, которую он тщательно запирал в своем бюро. Но в той шкатулке – прислуга в том удостоверилась - были всего лишь письма.

Добравшись до Франкфурта и представившись Лефевру, Эрик счел нужным написать графине де Шербур и поблагодарить ее за оказанную помощь. К его удивлению, графиня ему ответила, и с той поры регулярно -  не реже раза в месяц – они обменивались письмами. Ему было приятно рассказывать ей о событиях в театре, делиться своими творческими планами и читать увлекательные описания ее путешествий по Европе.  Необъяснимую теплоту в сердце порождала мысль о том, что на свете существует человек, которому есть до него дело, которому он, в силу необъяснимого каприза судьбы, небезразличен.

В последнем письме Анна писала о том, что приедет в Гессен** на премьеру его новой оперы.

___________________________________________________________________
* Новое здание, которое в наши дни называется "Старая опера" (Alte Oper) в течение 7 лет строилась под руководством берлинского архитектора Рихарда Лукаэ. И открылась в 1880 году - причем премьерой "Дон Жуана" Моцарта.
** Франкфурт-на-Майне находится в земле Гессен.

Отредактировано Hell (2011-03-22 20:41:15)

karolinka, Мышь_полевая, lily_sekret, рада, что вариант 2 понравился.
Мне было бы приятно, если бы вы проголосовали, какой из из вариантов интересней.

Violet, в чем именно эта часть кажется вам притянутой за уши?