Часть 3. Донна Анна
О графине де Шербур говорили в свете, что она «все еще свежа», «все еще хороша», и безмерно ее оскорбляли этим самым «все еще», будто чем-то сверхъестественным было – дожить до 38 лет и сохранить привлекательность. Подобные сомнительные комплементы неизбежно противопоставляли ее молодым красавицам, которые только обретали признание в высшем свете и входили в моду.
Анна-Женевьева-Клер де Вивонн де Тонне-Шарант в первый раз вышла замуж в 16 лет. Она принадлежала к старинному роду Мортемаров, известному со времен первого Крестового похода.
Граф де Шаньи был старше невесты на 30 лет и имел взрослого сына от первого брака. Их союз, продиктованный деловыми интересами двух знатных семейств, увенчался единственным радостным событием – рождением Рауля.
Когда - спустя несколько лет – Анна овдовела, покинуть лоно семейства де Шаньи оказалось непросто. Ей не позволили забрать с собой сына, ставшего единственным наследником рода. Чтобы защитить свои материнские интересы, она была вынуждена принять покровительство другого мужчины – графа де Шербур.
Новый муж поддержал ее в тяжбе, но она все равно проиграла опеку над ребенком – покойный граф де Шаньи в завещании назначил опекуном своего старшего сына. С тех пор она виделась с Раулем несколько раз в год, и для этого ей приходилось приезжать в поместье в Нормандии, в котором он воспитывался. Подобные обстоятельства не способствовали укреплению взаимной привязанности сына и матери.
Второй брак оказался более удачным, а граф де Шербур – приятным и достойным спутником жизни. Оба супруга были молоды, и ничто не предвещало несчастья этой паре. Увы, воспаление легких, которым граф переболел в одном из путешествий, перешло в чахотку и, и после года мучительной болезни он умер на руках жены.
Оставшись одна, Анна, к собственному удивлению и ужасу, не испытала той горечи, которую должна была бы почувствовать. Она глубоко уважала, но не любила мужа, измучилась за последний год, проведенный у его смертного одра, и даже не предполагала, что его общество настолько ее тяготило. Она испытала странное чувство освобождения – впервые она могла жить по своей собственной воле – отличной от воли мужчин: отца и обоих мужей.
В 30 лет Анна де Шербур стала свободной и с тех пор дорожила своей свободой превыше всего.
Почти десять лет она путешествовала по Европе, побывала в обоих Америках. Она утоляла свою любознательность – наравне с мужчинами посещая публичные лекции в университетах, участвуя в археологических экспедициях. Она утоляла тягу к прекрасному – в старинных музеях и оперных театрах. Ей к лицу была роль просвещенной меценатки, покровительницы искусств. Занималась она и благотворительностью – без излишней суеты и ажитации, свойственной некоторым женским благотворительным обществам.
Графиня всегда была окружена поклонниками, но так и не узнала той самой настоящей безрассудной любви, о которой читала в романах и грезила в девичестве - не встретила мужчину, под стать себе, умеющего понять ее многогранную натуру и насытить пылкое воображение.
В виду приближающегося сорокалетнего рубежа Анна была не в силах смириться с тем, что ничего неординарного в ее жизни уже не случится. Ей все было дано – красота, ум, высокое рождение и страстная душа, и все пропало втуне. Она не состоялась ни как мать, ни как жена, ни как возлюбленная.
***
Анна слышала о Призраке еще много лет назад, когда часто бывала в Опера Популер и общалась с его прежним директором. Будучи женщиной разумной, она не верила в его инфернальность и считала, что легенда о собственном Призраке не более, чем ловкий ход Лефевра, служащий для привлечения публики.
В годы первого брака опера была для Анны почти единственным утешением. Граф де Шаньи редко вывозил ее в свет – туда, где она могла бы встретиться со сверстниками – в особенности, с молодыми, привлекательными мужчинами. Муж не заблуждался относительно ее чувств к нему и потому опасался измены. Изредка появляться в обществе он был обязан по своему положению, и выбирал наиболее безопасные варианты - выезжал вместе с юной красавицей-женой в театр. Там, оставаясь с ней наедине в ложе, он мог целиком контролировать ее общение с окружающими в антрактах и мирно дремать во время основного действия.
Анна избавлялась от его назойливого внимания, только когда целиком погружалась в спектакль, проживая вместе с актерами романтические истории, которых ей так не хватало в реальности. А потом, дома она могла часами разбирать партитуры в своем музыкальном салоне – это тоже было лучшим способом удалить от себя супруга.
Она стала покровительницей Опера Популер отчасти из чувства благодарности – за то, что музыка скрашивала безрадостные дни ее юности.
На новую постановку «Дон Жуана» Анна де Шербур пошла больше из любопытства – женского любопытства – ей хотелось, наконец, взглянуть на возлюбленную Рауля. Взглянуть неофициальным образом, без взаимных представлений. В этом она преуспела и вдоволь налюбовалась мадмуазель Дааэ - девушка и впрямь была недурна.
Не менее заинтересовала ее и музыка неизвестного автора – по слухам, того самого Призрака, который материализовался, как какое-нибудь фамильное привидение, становящееся тем реальней, чем чаще его поминают.
«Призрачная» музыка оказалась весьма необычной, но далеко не потусторонней по звучанию – в ней ощущалась такая жажда жизни, такой вызов, что она … она раздраженно шикала на приятельниц – баронессу Ларошфуко и графиню де Шатобриан, сплетничавших в ее ложе, по своему обыкновению, и уделявших спектаклю малую толику внимания.
Однако, в начале третьего акта умолкли и они – так хорош, так статен был мужчина, заменивший толстяка - Пьянжи, так непередаваемо страстно, вкрадчиво звучал его голос – низкий баритон, так соблазнительно он двигался по сцене. Предыдущие два акта выглядели розыгрышем, будто два слуги-дилетанта играли в Дон Жуана, покуда из Севильи не явился настоящий их хозяин, от одного взгляда которого платье Аминты сползло с плеч, а ее сидящий в ложе сын едва не зарыдал с досады, понимая, что теряет невесту.
Некогда графиня полагала, слушая в лучших оперных театрах Европы дуэт Дон Жуана и Церлины, что эта сцена - лишь условность искусства, некое поэтическое преувеличение, потому что за три с половиной минуты мужчина не может обольстить женщину. В жизни такого не бывает. Сегодняшнее представление, в котором было аналогичное свидание со служанкой, не просто поколебало ее прежнюю уверенность. С того момента, как Дон Жуан появился на сцене, с того мига, как он приложил палец к устам, изогнутым в лукавой улыбке, она забыла как дышать. Он не просто соблазнял стоящую перед ним девушку, нет, он соблазнял ВСЕХ женщин, находившихся в зале. Дразнил своей чувственностью, грацией, непередаваемым мужественным тембром голоса. И ему вполне хватило пресловутых трех с половиной минут, чтобы заставить пойти за собой на край света. Не только служанку, ЛЮБУЮ женщину в театре, какую бы он не пожелал.
Чувственный дурман рассеялся только тогда, когда он обратился к Аминте со словами любви – из повелителя превращаясь в раба. Этим он развеял чары. И Аминта очнулась.
В программке, за которую ухватились дамы, имени этого исполнителя не значилось, равно как не было такого поворота сюжета … Как странно … Она не успела обдумать это несоответствие – Аминта устояла пред соблазном - Кристина Дааэ на сцене сорвала с Дон Жуана маску, в зал полетела огромная люстра, вспыхнул огонь и началась паника.
Мадам де Шербур на зрение не жаловалась – на мгновение она увидела обнаженное лицо Дон Жуана - Призрака, искаженное от боли, вызванной предательством девушки. А дальше подмостки опустели.
Лили Ларошфуко напрасно тянула ее за рукав – она по-прежнему стояла, как соляной столп, не в силах отвести взгляда от сцены.
Графиня очнулась через несколько минут, когда осталась одна в ложе. Она вышла из театра легко, не смешиваясь с обезумевшей толпой. В отличие от прочей публики, она знала, где расположены служебные выходы.
Снаружи она искала сына – долго искала, обращаясь за помощью к полицейским и служителям Опера Популер, и, в конце концов, увидела Рауля на площади перед театром, опирающимся на хрупкое плечо невесты. Она не стала к ним подходить, чтобы предложить свою помощь – вмешиваться в дела влюбленных – занятие, неблагодарное для матери.
Она села в свою карету, сохраняя полную выдержку, как и полагалось благородной даме, и спокойно отвечая на вопросы испуганных слуг.
- Все хорошо.
Ее не беспокоила больше судьба Рауля - очевидно, мадмуазель Дааэ была вполне ему предана – она задумалась о судьбе другого человека, поразительно талантливого человека, в глазах которого она прочла смертное отчаяние.
Реальность редко выдерживает сравнение с легендой, но Призрак не проиграл от разоблачения - напротив, стал ей еще более интересен. В нем чувствовалась такая сила, которой она не встречала ни в одном из мужчин на своем пути.
Она сидела в карете, рассеянно перебирая сладки своего платья. Слуги подали ей плед вместо плаща, оставшегося в гардеробе. Она приказала трогать, с печалью гладя на горящее здание театра - музы в дыму выглядели беспомощно и жалко. Когда-то она тоже вложила в него часть своей души.
На углу улицы Скриба лежал человек. Она не знала, почему обратила внимание именно на него. Возможно из-за того, что, он лежал ничком – тяжелораненых на пожаре было немного, возможно, из-за того, что, как и Рауль, он был в одной рубашке. Зимой.
Она приказала кучеру остановиться и выскочила наружу.
Она сразу узнала в нем мужчину, которого видела на сцене, с такими приметами было бы трудно его не узнать. Он лежал совершенно беспомощный, в снегу, в двух шагах от полицейских, искавших его. Она решилась – кузов кареты на несколько мгновений перегородил улицу, и она смогла вместе со слугой поднять его в экипаж.
- Кристина, - едва слышно прошептал он.
Далась им обоим эта Кристина, право слово!
Отредактировано Hell (2011-03-06 20:40:38)
), который эту фотку отредактировал.
И хотелось бы хоть чуть-чуть увидеть развитие их отношений... Ну почему уже эпилог-то?