Эшер-III
Долго же я вас, *****, на один корабль собирал.
Анекдот.
Весь этот нескончаемый пасмурный день, в глухой осенней тишине, под низко нависшим хмурым небом, комфортабельный автобус одиноко ехал верхом по безотрадным, неприветливым местам - и наконец, когда уже смеркалось, перед ним предстало сумрачное здание школы №74.
Однако, когда пассажиры увидели его, ими овладело вовсе не уныние, как того можно было бы ожидать, а наоборот – живейшее любопытство и неподдельная радость. Эту радость не омрачили ни угрюмые стены, ни безучастно и холодно глядящие окна, ни кое-где разросшийся камыш, ни белые мертвые стволы иссохших дерев. В общем, все то, от чего нормальному человеку стало бы невыразимо тяжко на душе. Кое-кто когда-то сравнил это чувство с ощущениями очнувшегося от своих грез курильщика опиума – однако пассажирам (кое-кому и которых, справедливости, надо сказать, приходилось пробовать вещества, изменяющие сознание) подобные аллегории были в тягость. Часть их них вообще никогда не оперировала аллегориями из-за лености души и ума.
Поэтому они просто прильнули к стеклам, а кое-кто – понаглее и посильнее – высунулся из люка на крыше, и задорными воплями приветствовали увиденное. Увиденное никак не прореагировало в ответ. Стены продолжали угрюмить, окна – холодно и безучастно глядеть, камыш – незаметно разрастаться, а белые мертвые стволы иссохших дерев – просто быть. Даже одинокий злобный ворон на кривом суку лишь мрачно покосился на автобус.
Люди повизгивали, подпрыгивали на своих местах, кое-кто от избытка чувств даже немножко матерился.
Но если вывести сухой остаток их всех тех слов, которыми они в тот момент сотрясали воздух, то получалось одно-единственное:
- Школа!
Да, это была их школа. Вернее, школа, в которой они когда-то учились. А еще точнее – здание, очень похожее на ту школу, в которой они когда-то учились. Ту самую, настоящую, снесли десяток лет назад. Некоторые из них даже жили в тех домах, которые выросли на месте кабинетов, спортивных площадок и пустыря за забором. Нельзя сказать, чтобы они испытывали сожаление или жалость по поводу уничтожения этой частички их детства. Кое-кто был даже рад этому. Но в большинстве своем им было все равно. Школа не осталась в их памяти как особо светлый период их жизни. Мутные потерянные годы, которых, впрочем, все равно в том возрасте не особо на что можно было потратить – вот что они вспоминали по отношению к ней.
Но сейчас это было что-то другое.
Это был призрак, восставший из небытия. Это был кусок прошлого, который нагло, чуть игриво вломился в их настоящее. Это было что-то, что превратило их – взрослых мужиков, утонченных женщин, дебелых баб, скромных интеллигентов – в детей. В хулиганистых мальчишек, королев класса, жующих сплетниц, тихих ботаников – в тех, кем они когда-то были. И, наверное, остались и теперь. И эти дети, подростки в телах взрослых, увидели то место, в котором они провели добрую часть своей жизни – и теперь рвались к нему, чтобы прикоснуться, проверить – и поверить, что это именно оно. Только почему-то здесь.
И слишком уж неожиданно.
Да, конечно, они давно поняли, что их ждет что-то необычное.
Уже тогда, когда им всем – разными путями, кому красивой бандеролью, кому сухой фразой в электронной почте – пришло приглашение прибыть именно в этот день и именно в обозначенное место (а кое-кому к приглашению прилагались даже билеты до родного города) - они поняли, что что-то будет.
И когда они все в один и тот же час встретились все вместе – кто-то приехал сам, кого-то из аэропорта подбросило специально ожидавшее такси – они поняли, что будет что-то необычное.
А когда из-за угла вывернул автобус и повез их за город, а потом еще дальше, и еще, и еще, по болотам, рощам и непонятным буреломам – они поняли, что будет что-то весьма и весьма необычное.
И их школа, восставшая из пепла небытия, как раз и была этим весьма и весьма необычным.
Первым выскочил из автобуса Дмитрий. Дмитрий Викторович Ваккенгут. Димка-Моль. Один из тех, который прибыл сюда из-за океана. Билет, приложенный к приглашению, был в бизнес-класс – иначе бы почтенный немецкий бюргер, почивший на вовремя скупленных акциях, ни за что бы не оторвал копчик ради того, чтобы полететь в «занюханный Руссланд». Однако таинственный организатор знал его слабину – халяву. Так что когда-то белобрысый, а теперь почти лысый, с белыми ресницами и молочно-белой кожей, которая плохо поддавалась загару, Димка-Моль все-таки приехал и теперь бегал вокруг здания, сосредоточенно сопя и выискивая что-то, знакомое только ему.
Затем важно и степенно выплыли Базарные Бабки. Наташа, Люда и Оксана. Наталья Петровна Крутицкая, Людмила Васильевна Терещенко и Оксана Богдановна Раввина. Все расплывшиеся, погрузневшие, подурневшие, потерявшие былую живость и привлекательность – лишь в глазах привычный злой огонек, да прокуренные голоса еще больше окрепли и зазвучнели. Подруги-сплетницы в школе, они так и остались закадычными подругами, люто ненавидя друг друга.
Аккуратно спустилась Вероника. Вероника Станиславовна Рынецкая. Без прозвища. Красавица. Красавица. И еще раз красавица. Богатая, холодная и неприступная тогда и еще более богатая, холодная и неприступная сейчас.
За ней, тихонько, почти по стенке, сошел Алексей. Лешка. Лешка-Чмо. Даже его фамилии и отчества никто не помнил. Кому он нужен, этот Лешка.
Там было еще много их. 25 человек. Бывший 11Г класс. Злые языки говорили, что буква Г – это не обозначение класса, а его характеристика. Что ж, наверное, оно так и было.
- Чувакиии! – Димка-Моль выскочил возбужденный из-за угла, где терся уже минут пять. – Чуваки, это ж она!
- Кто? – Колька-Балтика – помятый, чуть опухший, с наколками на костяшках, но такой же крепко сбитый и мускулистый, вперевалку подошел к бывшему главарю их мелкой классной банды.
- Кто-кто, школа наша.
- Ну да, че, глаза посеял у себя на Немчине? – Сашок-Малышок всегда завидовал Моли. Его успеху у девочонок при всей внешней неказистости, его значимости в классе, а потом – и его успеху в бизнесе и в жизни вообще. Но если раньше он мог гадить главарю исподтишка, то теперь Димка был далеко.
- Дурак, это действительно, та, наша школа. Я там, на заднем дворе, печать нашел.
- Какую? – толстый Венька что-то жевал. Как всегда. И, как и тогда, он был выше всех на голову и шире раза в полтора. Но если тогда, в школе, это было глыба мяса, которая всем своим весом давила провинившихся малышей, то теперь это была гора сала, которая вяло и лениво колыхалась.
- Нашу. Помните, на кирпиче вырезали?
- Да… Да гонишь!
- Вон, посмотри.
Печать действительно была на месте. Трудно было не опознать эти полустершиеся за годы корявые буквы, которые когда-то банда «Гэтморозков» гвоздем выкарябала на кирпиче. Это действительно была их школа.
Но что она делала здесь? На пустом болоте, вдали от города?
Это была школа и спортивная площадка – но дальше все обрывалось – только трава, камыши и туман. Кусок реальности в нереальном мире.
Они вернулись обратно.
Девочки – они по привычке назвали их девочками - уже столпились у входа и что-то обсуждали.
Двери школы были призывно приоткрыты.
Они все вошли внутрь.
И опешили.
Да, это была их школа.
Это фойе – с лавочками вдоль стен, на которых всегда не хватало места, чтобы сесть и спешно надеть сменку перед уроками.
Этот гардероб – с кованой решеткой, на которых они часто повисали, пытаясь утянуть свою куртку в обход дежурных.
Эти двери…окна… коридор….
Только никогда школа не встречала их так.
Со столами.
С едой.
С выпивкой.
И с большим транспарантом: «Приветствую тебя, любимый 11Г!»
Они ели, пили.
А потом разбрелись.
Моль шел по коридору второго этажа, держа в руках стакан с водкой и сыто рыгая. Ога, а вот это кабинет литературы. И здесь дверь тоже незаперта.
В кабинете сидел Лешка-Чмо.
- Хай, - небрежно махнул Моль и собрался идти дальше.
- Погоди! – остановил его Лешка.
- Чего надо?
- Брось ты эту водку, - сказал тихоня, доставая из-под стола бутылку диковинной формы. Там, под темным стеклом, что-то зазывно искрилось.
Даже среди полной халявы Моль не мог не пасть на еще одну халяву.
- Давай! – он залпом выпил водку и протянул стакан.
Вино искрилось и звенело, когда лилось в граненое - как в старой школе – стекло.
А с первым глотком оно сладко и терпко ударило в голову.
- Клево, - сказал Димка. – Что это?
- Амонтильядо.
- Не, я пил его дома. Оно не такое.
- Нет, оно именно такое. Настоящее амонтильядо именно такое.
- Откуда ты знаешь?
Ответа Моль уже не услышал.
Потому что кто-то выключил свет в его голове.
Когда он открыл глаза, Лешки в кабинете не было.
- Вот скотина, - процедил Димка сквозь зубы.
Он встал и вразвалочку подошел к двери. Рванул ее на себя.
И его встретили холодные кирпичи.
Нет, еще не весь проем был заложен ими – всего лишь до пояса – но над увеличением их количества увлеченно трудился Лешка.
- Эй, - рванулся Димка – и тут же получил в лоб удар такой силы, что снова вырубился.
Когда он второй раз пришел в себя, то обнаружил, что прикован наручниками к батарее, а дверной проем заложен кирпичами до уровня глаз.
- Леееееш! – заорал Моль.
Тот выглянул из проема.
- Вообще, я не хотел настолько повторять букву. Но пришлось.
- Леш, ты что делаешь?
- Мщу, - просто ответил тот.
- Кому?
- Вам. Всем вам.
- За что?
- За все. За все хорошее. За все хорошее, что вы мне никогда не делали.
- Леш!!! – Моль осознал, что одноклассник не шутит.
- Что?
- Леш, не надо.
- Надо, - холодно ответил тот, выкладывая еще один уровень.
- Всем????
- Да. За все. Веронике, за то, что высмеяла мою первую любовь, Базарным Бабкам – за то, что слухи обо мне распускали, тебе и твоей банде – за то, что били каждый день. Каждому за свое.
- Но Леш… как….
- Знаешь, я раньше никогда не понимал, почему во всех плохих фильмах злодеи вдруг начинают рассказать свой план главному хорошему парню – в тот самый момент, когда он, вроде бы, уже стоит на грани гибели. А теперь понимаю. Это естественно. Это единственный момент, когда ты сможешь рассказать о том, что сделал единственному человеку, который это оценит. И мне хочется это сделать. Но я не буду. Потому что ты не являешься хорошим парнем – да и я тоже. И я не хочу повторять одно и тоже каждому из вас. Вы умрете так. Но я и этим буду доволен.
Еще один ряд.
- Видишь ли, Дим, вы никогда не интересовались мной. А вот я очень интересовался вами. Я собрал на вас самое полное досье – и сколько же я его собирал! Это я был инициатором постройки домов на месте старой школы – чтобы забрать ее по камешку и вновь выстроить здесь. Это я инициировал синтез особого газа, который чуть меняет восприятие реальности – никто же из вас по-настоящему не задумался, почему это вас привезли сюда, почему школа стоит на болоте, и что, черт возьми, вообще происходит? Ну и всякие мелочи – автобус, билеты, газ в автобусе, еда, выпивка. И…..маленькие сюрпризы, которые ожидают каждого.
- Каждого?
- Да.
Он швырнул под ноги Димке старую книгу.
- Помнишь?
Тот нагнулся.
Да. Он помнил ее. Точнее, кажется помнил. Мало таких книг он отобрал у Лешки, разорвал, растрепал об его голову, утопил в унитазе?
- Я просил тебя не трогать, помнишь? – тихо спросил Лешка.
- Помню, - соврал Димка.
- Нееет… - покачал головой бывший одноклассник. – Не помнишь. А я просил. Так просил… А ты швырнул мне лишь несколько страниц…
- Да ладно, чего ты. Было-то когда.
- Да… И я долго читал этот рассказ, долго…. И я благодарен тебе.
- Вооот, видишь же, - расплылся в улыбке Димка. – Все нормально.
Но тут же осекся.
Лешка смотрел на него серьезно и холодно.
- Я благодарен тебе, потому что тогда, именно тогда я понял, что я сделаю. И понял, как я это сделаю. Потому что именно в этом рассказе было описано, как я это сделаю. Со всеми вами. А еще, ради этой мести я стал богатым. Очень богатым. Чертовски богатым. И все сделаю.
- Леш….Но мы же…мы же были детьми… извини.. Но у нас семьи, свои дети…
- А мне плевать, - холодно ответил он.
Осталось место лишь для одного кирпича.
- Но Леш…
- Круг за кругом. Раз за разом. Скажи – «Ради святого, Монтрезор»
- Леш, ты идиот, прекрати!
Тот пожал плечами.
- Не хочешь, не надо. Не так важно соблюсти букву, как соблюсти дух.
Мастерок еще раз лязгнул и все замолкло.
- ЛЕШ!!!!!!! – позвал он.
Ответа не было.
Одинокая фигура стояла у края болота и смотрела на здания.
Что-то мелькало в окнах.
Какие-то звуки доносились из-за неплотно прилегающих рам.
Кажется, что-то похожее на огромную обезьяну, протащило за волосы отчаянно брыкающуюся женщину.
Кажется, что-то похожее на огромный маятник, каждый взмах которого, сопровождался воплями ужаса, мелькал в высоких окнах спортзала.
А в полночь, которая наступила через полчаса, здание окутал красный туман.
На губах человека появилась легкая улыбка.
Он запустил руку в карман и вытащил оттуда несколько смятых листочков.
А потом, жестом освобождения, пустил их по ветру.
На секунду мелькнули буквы «Эшер-II» - и пять огромных бумажных хлопьев затерялись в тумане.
А потом он сел в вертолет, который стоял в тумане, и улетел.
Последнее, что он видел и слышал – был дикий оглушительный грохот, словно рев тысячи водопадов... и глубокие воды зловещего озера за его спиной безмолвно и угрюмо сомкнулись над обломками школы №74.
Такой смешной, остроумный и лёгкий. И совершенно роскошным языком написанный.
