И началось для Миши то, о чем он раньше и помыслить не мог. При дневном свете он теперь Анну почти не видел. Зато, с наступлением сумерек в нетерпении ждал мгновения, когда он снова посмотрит в ее изумрудные глаза, услышит голос, шелест ее одежды.
Это было, конечно, сумасшествием. Другого объяснения происходящему между ними не было, и быть не могло.
Но это была настоящая, наполненная страстью любовь. А разве не для этого великого непостижимого человеческим разумом чувства явлены люди на этот свет? 
И жизнь обрела смысл – удивительно, как до сего мгновения Миша мог без всего этого жить? Казалось, всю полноту красок мира он смог ощутить только тогда, когда рядом с ним появилась Анна. Без нее же мир был блеклым, серым. Как он не замечал этого разительного отличия прежде? И, господи, как же невыносимо было вспоминать о годах, прожитых без Анны. Они были настолько пустыми и безрадостными, что щемило сердце. Жизнь разделилась на два отрезка - время до того, как Анна появилась в его жизни, и после. «После»  было прекраснее в тысячу раз!
Несчастные люди, которые не знают истинной любви, видно, так и живут до последних своих дней с полуприкрытыми веками. Чрез эту пелену в их души не проникает ни истинное сияние солнца, ни яркий будоражащий все твое существо свет звезд. Мир во всем его многообразии для них лишь плоская монотонная картинка. Слепцы, несчастные слепцы!
А Анна – ангел! Лучшая женщина из всех женщин, совершенство!
Наверное, порою именно из-за этого ее было невозможно понять. Такой она была каждый раз  разной, не похожей на себя прежнюю, выделяющейся из всех других.
Она никогда не была скупа на ласки, на поцелуи и просто многозначительные взоры, от которых в Мишиных висках начинало жарко стучать. В самые нежные мгновения в ней говорило все – ее глаза, жесты, дыхание, и почти никогда – слова.
Она могла часами смотреть на Мишу, улыбаться, а заговаривать с ним не спешила. Ему же было невыносимо не слышать ее голоса, не знать, что она думает. Неужели ей нечего было сказать ему после вместе прожитых мгновений наслаждения?
- Почему ты все время молчишь? – Однажды обижено спросил он. - И отвечаешь лишь тогда, когда я тебя о чем-то спрашиваю?
Лежавшая на спине Анна, открыла глаза, не поворачивая головы, посмотрела в лицо своему любовнику, и хрипло, будто не своим голосом, произнесла:
- Потому что нам не о чем говорить. Наши сердца скажут больше, чем слова. Слова могут обмануть, а действия и чувства – нет.
- Но я  о тебе ничего не знаю. Почему ты не рассказываешь мне о себе?
- Я не могу рассказать тебе то, что ты просишь. Потому что нечего. Я пережила слишком много дурного. Зачем своим рассказом позволять переживать тоже самое и тебе?
Но бывали и иные моменты. Несколько раз Анна заговаривала с ним сама. Но только темы ее разговоров были таковы, что лучше бы они, как и в прежние разы, оставались в тишине,  вслушиваясь в биение сердец.
- Я научу тебя всему, - приподнявшись на локте, обещала она, в уголках ее рта блуждала тень мягкой улыбки, – и тогда любая женщина, которую ты пожелаешь, будет твоей.
- Но мне не нужна любая. Мне нужна только ты, Анна!
- Это невозможно. Ты хочешь обладать тем, что тебе не принадлежит, Миша. – Грустно сказала Толстинская.
- Как это не принадлежит? Ты же сейчас здесь, со мной. Ты говорила, что любишь! Это значит, что мы оба принадлежим друг другу, Аня! – Едва не вскричал он, значительно повысив голос. – Это все из-за другого, да? Ты его любишь? Скажи! Любишь?
Анна прижала к его губам палец, тем самым остановив его речь.
- Тише, милый. Ты разбудишь весь дом, а это будет означать, что мы больше никогда не увидимся, и кроме того, тебе все-таки придется прыгать через окно. – Она сделала паузу. - У меня было много мужчин, но я люблю только тебя,  потому что сейчас я именно с тобой. Не думай о  том, что было в прошлом. Думай о том, что теперь есть в настоящем.
- Но ты ведь его жена! Я не могу думать о том, что ты можешь быть с ним.
- Я не с ним. Тебя это успокоит? – Сдержанно и сухо ответила Анна.
Успокоило.
Миша, кажется, смог свободно выдохнуть, всколыхнувшаяся в груди боль унялась. Он смотрел на Анну сморенным взглядом. Очень хотелось спать.
- Мой мальчик, ты не веришь мне, потому что пока не научился доверять чему-то еще, помимо слов. Ты научишься, когда-нибудь. А пока в этом твое очарование.
- Почему ты до сих пор считаешь меня ребенком?
- Потому что ты очень юн. Но это не мешает мне любить тебя. – Сказала она, поцеловав его в мочку уха. - И теперь я не знаю, как мне с тобою расстаться…
- Зачем расставаться, Анна? Не отпускай меня! – Возбужденно проговорил Миша, и, приподнявшись, сел. – Я люблю тебя. Ты меня тоже, разве не так? Ты не должна с ним больше жить. Аня, я увезу тебя отсюда куда угодно! Мне все равно, что скажут и что будет, я не боюсь этих глупых угроз. Глупости. Я хочу быть всегда с тобою, не отпускать тебя ни на секунду. Ты слышишь?
Он приблизил к ней свое лицо и уже, было, хотел поцеловать в распахнутые губы, но Анна отвернулась.
- Слышу, - едва различимо прошептала она, – и в эти моменты мне хочется умереть.
- Почему? Давай уедем. Куда угодно. Далеко, очень далеко! Во Франции жила моя бабка,  можем уехать и вовсе в Новый Свет. Нуждаться ты не будешь. Я обязательно найду занятие по душе. Ты будешь счастлива.
Она грустно засмеялась, будто перед ней был младенец, лепетавший истинную глупость.
- Милый мой, наивный мальчик, тебе не нужна такая, как я! Я не смогу стать тебе примерной женой. Да и как же я могу уехать с тобой, если я замужем?
- Развестись! А что? Я читал, был случай, супруга одного генерала встретила в поезде иностранца, бежала с ним в Мексику. В последствии получила официальный развод! Теперь живет с ним там.
- Миша, Миша, боюсь, от этого брака мне никуда не деться. – Скорбно поджала губы Анна.
Миша помертвел.
- Почему? Ты все-таки его любишь, да? Признайся.
- Нет. Дело в другом.
- Тогда в чем? – Непримиримо вскричал Завражский. - Анна, ты каждый раз что-то скрываешь от меня. Умоляю, не лги мне!
- Толстинский здесь не при чем. Боюсь, я замужем за иным существом. Куда ужаснее и безжалостнее. А оно развода не потерпит.
- Что?
Но Анна не ответила на его вопрос, вместо этого снисходительно улыбнулась, и, притянувшись к нему, уже сама поцеловала. Глубоко, страстно, так, как умеет только она. Нескольким временем позже, когда ночь неполной луной уже перекатилась за середину, и близилась к своему завершению – рассветному часу (который с недавнего времени Миша возненавидел), Анна сказала:
- Никогда не строй планов. Я не знаю, что смогу предложить тебе завтра. Зачем я буду обещать, если придется обмануть? Зато сейчас мы вместе, и это важнее всего прочего.  Кстати, Лавруша скоро уезжает по служебным делам. – Миша, не скрывая неприязни, поморщился от этого ее обращения в адрес супруга. - Он так часто ездит в Петербург к Императору, что меня иногда посещают мысли, зачем ему супруга, когда есть августейший! – Сыронизировала Анна. - А я хочу развлечься. У меня день Ангела, я думала устроить маленький прием. Не хочу скучать в одиночестве.
- В одиночестве? А как же я? – Очень расстроился Миша. – Хочешь устроить прием в отсутствии супруга?
- А что в этом такого? Кажется, ничего ужасного. Мужчины будут с дамами, если ты думаешь, что я имею намеренья, устроить что-то неприличное, ты ошибаешься.
- Аня!  Толстинский уезжает из Москвы, мы бы могли провести это время вместе. Только ты и я!  А ты созываешь кучу народа.
- Не будь эгоистом. Очень скоро все изменится, и возможно, я смогу отдать тебе все свое время. Да и они нам ничуть не помешают. Разве я виновата в том, что слишком быстро начинаю скучать. Мне нужно жить весело.
- А я? Как быстро ты начнешь скучать со мной? – Дрогнувшим голосом поинтересовался Миша.
- Я обещаю, если я когда-нибудь начну скучать с тобою, ты поймешь это.

* * *

Разве можно было отказать ей, хоть вечер и не предвещал Михаилу Аркадьевичу ничего радужного. Анна, наверняка, будет любезничать с гостями, затеет еще какие-нибудь игры. Да Бог еще знает, что она придумает.
Ну, хоть посмотреть на нее, обосновавшись в каком-нибудь безлюдном не слишком шумном углу.
Так он и сделал. Пока Анна принимала поздравления, мило болтала с какими-то малознакомыми Мише людьми, он сидел у окна, и поглядывал то на улицу, то на Анну.
Одно дело, когда к ней приближались женщины, поистине ужасно Мише становилось, когда Анну брался поздравлять какой-нибудь эффектный господин. Был там и недавний Мишин соперник, в компании которого Анна кормила голубей.
Он, кстати (пока был в Мишином поле зрения), будто ни в чем не бывало, поприветствовал Завражского. Сел на соседний стул, закурил сигару.
- Что это вы сидите ниже травы, тише воды, господин Завражский? Все думал, вы это, не вы. Все, как не посмотрю, сидите, будто окаменели. 
- Я просто не очень люблю шумные компании. – Честно признался Миша.
Тот изобразил на лице удивление.
- Зачем же пришли?
- Анна Карловна позвала. Не мог ей отказать.
- Смотрите, мой юный друг, когда не находится сил отказывать женщинам… - И засмеялся, явно подразумевая под недосказанной фразой что-то скабрезное.
- Анна Карловна говорила, что вы занимаетесь благотворительностью? – Спросил Миша, чтобы хоть как-то поддержать разговор, и увести его в русло иное, нежели то, в котором пребывала их нынешняя беседа.
- Да. Так сказать, имею к этому слабость. – У Григория Яковлевича был очень приятный баритон. – Нужно же хоть как-то держать равновесие между хаосом, царящим в стране и  возможным радужным будущим. Я верю, что когда-нибудь мир из этого черно-белого станет ярким, разноцветным. Вот тогда и мои дела будут оценены.
- Я не совсем понимаю. Отчего же вы считаете мир черно-белым, да еще и погруженным в хаос?
- О-о, господин Завражский, да вы так же слепы, как и многие другие. Зрение у вас, как у только что народившихся котят. Разве монархия может быть иного цвета, кроме как черно-белого? Разве то, что людей делят на страты, а самые низшие слои пригибают к земле, не выражение хаоса? То, в чем мы сейчас существуем – пережиток прошлого. А мертвая материя, как известно, новую жизнь породить не может.
- И кого же вы считаете возбудителем  хаоса? – Осторожно поинтересовался молодой человек.
Кажется, между двумя соперниками установилось временное перемирие. Женщина, как объект их бесед, ушла на второй план, а вместо нее образовалась исключительно мужская тема.
- Вы сами прекрасно догадались. – Попыхивая сигарой, ответил Хведкевич. -  Но вы не правильно истолковали мои слова. Я говорил о другом. Не о конкретном человеке. Берите масштаб больше. Я говорил о стране в целом. Вы же видите, мы все стоим перед последней чертой. Судный день близок. Можете назвать мои действия конвульсиями грешника, желающего предстать все-таки перед вратами Рая. Возможно, это и так. Зато мне спокойно, я попаду к праведникам.
- Вы уверены, что под шкурами овец к праведникам не попадут козлы?
Собеседник лишь лениво усмехнулся.
- Не думаю. Куда занятнее, пожалуй, будет наблюдать то, как каждый «козел» захочет посчитать себя «овцой», оказавшись по правую сторону, а не по левую. 
- Если вы не видите будущего в ныне существующей системе, позвольте поинтересоваться, в чем вы видите гармонию и многокрасочный, как вы выразились, мир?
- В принятии более функциональной упорядоченности. Мы стоим на пороге двадцатого века. Века, где не место полудохлому монстру, который изо всех сил пытается удержаться на верхушке Олимпа. Его несущая основа скоро рухнет. Если эту основу, конечно, не запустить на верный экономический ход развития. Сил у основы его держать больше нет, она раскачивается, и совсем скоро забурлит, запенится. – Ничего не понимающий Миша снял очки, потер глаза. -  Не кажется ли вам, что Россия – слишком тяжелая ноша для одного человека? А эксплуатация одних другими – полнейшее варварство?
Михаил Аркадьевич откашлялся. Лицо у него было озадаченное. Возможно, аптекарь и потешался над впечатлительным мальчишкой, плел про «Страшный суд», единовластие, как пережиток государственного устройства, а тот развесив уши, велся.
- Рано или поздно наша страна придет к пониманию столь простых истин. И тогда произойдет именно то, что и должен повлечь за собою Судный день. Укрепившийся Парадиз праведникам, Ад - грешникам. – Понизив голос, изрек Хведкевич таким тоном, будто перед ним сидел полнейший идиот, пускающий с нижней губы нитку слюны. – Вот она – главная добродетель.
- Кто же их будет судить, позвольте поинтересоваться?  Видите ли, господин Хведкевич, в чем штука, все, что вы сказали ранее, это утопия. А в мире утопии быть не может. Чтобы возвести на передний план, так называемый вами утопический режим, нужно полностью поменять прежнее устройство. А значит, свергнуть монарха, помазанника Божьего. Будут несогласные, противники. А они вам кто? Враги. Значит, всех врагов нужно перестрелять, уничтожить. А это смерть, кровь. – Михаил Аркадьевич поморщился, будто вкусил чего-то кислого. – А может ли пролитая кровь быть добродетелью? Что за идея, смерть ради жизни? Не гуманная какая-то идея получается. – Устало вздохнул он. – Уж больно кровавая, да и не такая райскоподобная, как вы описали. Кто же потом вырастит на таких воззрениях и идеях? Убийцы, вскормленные кровью и смертью? А значит, хищники. Я еще не встречал ни одного писания, которое гласило бы, что Рай – обиталище для хищников, жаждущих крови.
- Я даже и помыслить себе не мог, что с нынешней молодежью можно столь занимательно и доверительно поговорить. – Затушив сигару, сказал блондин. – Но, вижу, вы не веруете в торжество разума над хаосом?
- В разум как раз-таки очень верую. И в его победу над хаосом тоже очень хотелось бы верить. Но позвольте, все то, о чем вы толкуете, решительно невозможно. В самодержавии, конечно, не все так идеально. Но кто же вам сказал, господин Хведкевич, что русскому народу будет лучше без ежовых рукавиц? – Сложив брови домиком, искренне удивился Завражский.
- То есть, вы считаете, что гнобить, заставлять терпеть лишения, уничижения, это нормально?
- Совсем нет. Гнобление и унижение самое преотвратное, что может быть. Но скажу вам откровенно, я совсем не знаю, как это можно искоренить. Знаю только одно, что уничтожением одного конкретного человека изменений не добиться. Видите ли… - Миша поправил сползшие на кончик носа очки, - можно ли повернуть время вспять? Нет, никак нельзя. Время создано чем-то высшим. Богом. Не веруете во Христа, так какой-то иной силой. Это такая тонкая материя. К огромному сожалению должен признать, что человек, достигший небывалых высот в прогрессе (и уверен, что это только начало), может подчинить себе на этой земле не все. Есть то, что не повинуется ему. А конкретно – его истинная природа. Чтобы пресечь раз и навсегда возвышение одного над другим вам нужно изничтожить все население земли. Как вам такая идея? – Завражский передернул плечами. – Лично у меня вызывает отвращение.
- Нет, вы говорите не про то! Вы меня совсем не поняли. Если вы осуждаете действия строителей нового радужного будущего, кои не всегда брезгуют пролитой кровью, так если то необходимо для дальнейшего счастья…
Миша закусил губу.
- Но разве кто-то не позволяет людям быть счастливыми? Ведь счастье – понятие крайне неоднозначное. У каждого оно свое, это больше состояние души, а не оболочки, не тела. Тело может голодать, терпеть лишения, а субстанция более тонкая, душа, может хранить в себе счастье. Тут, видите ли, индивидуально. Если у человека можно отнять хлеб, как материальный предмет, то счастье сокрыто куда глубже, и ничем его чужому человеку не извлечь. И наоборот, откормив досыта хлебом, вы вовсе можете не вселить в человеческую душу счастье. Боюсь, чтобы понять это, не достаточно сломать старый фундамент, и заложить новый. Это требует гораздо больше усилий и времени. А так получается, что большая часть людей той ступени, когда состояние души (или  точнее назвать, разума), где мысли человека и его  действия не противоречат друг другу, а значит, находятся в состоянии полной слаженности, не достигла. Дитя, не вошедшее еще в срок, когда оно может стоять на ногах, пойти не сможет, как бы вы его не заставляли. Разве что, под вашим упорством, опустится на четвереньки, да поползет.
- Да вы, как я погляжу,  философ.
- Нет, я пытаюсь разумно мыслить.
Этот разговор случился у Михаила Аркадьевича почти в самом начале вечера. Все остальное же время он просидел, находясь в собственных мыслях, наблюдая за веселой Анной.
- Милый, мой дружочек, ты скучаешь? – Наконец, обратилась Анна к Мише, подсев к нему, когда тот уже совсем сникнул, притаившись в своем углу.
- Нет. У меня даже случился весьма увлекательный разговор с твоим аптекарем.
- Да? – Анна как-то обеспокоенно огляделась. И снова обратилась к Мише: - Однако я тоже устала от шума. Поэтому, буду ждать тебя через десять минут в малой гостиной. Там не так шумно. Не опаздывай!   
Завражский и ответить ничего не смог, как Анна вспорхнула, и снова удалилась к гостям.
Тем не менее, при всей двусмысленности ситуации, Миша покорно отправился на поиски малой гостиной.
Несколько минут бродил по коридору. Оказалось, что за одной из дверей (кажется, кабинета) тоже царила жизнь. Из нижней щели бил неяркий свет, доносились приглушенные голоса.
В первое мгновение Миша подумал самое наихудшее. А что, если Анна позвала его вот так не первого? Кто там? Какой-нибудь раскрасавец-гость?
Сжав кулаки, очень тихо подкрался к двери, и приложился ухом к щелке.
Невероятно! – Возопил рассудок в это мгновение. – Ты мог когда-нибудь помыслить, что будешь вести себя так, как никогда не позволял себе, даже будучи ребенком?
Ну да! – Согласилось сердце – Я подслушиваю. Мерзко, как шпион, припав ухом к двери и обратившись в слух. Скоро начну подглядывать в замочные скважины. Да, меня ослепила женщина. Сделала незрячим, идиотом, полным дураком. Но я люблю ее! Я не могу без нее жить!
Разговор велся ровным спокойным голосом. Никаких вздохов, никаких страстных аханий. Этот факт в некоторой степени успокоил Мишу. Да и голоса были исключительно мужские.
Ни имен, ни тем более фамилий в обращении Михаил Аркадьевич не разобрал. Ладно проклятое зрение, из-за которого не всегда можно хорошо разглядеть требуемую картину, но слух-то, слух!
В кабинете говорили  негромко. Будто специально.
Миша уже хотел уходить, как речь одного из говорящих привлекла его внимание. Разговор чем-то напоминал случившийся ранее у Завражского с аптекарем. Только тема и предмет беседы, кажется, были куда более суровые.
Прилипший ухом к дверной щели молодой человек разобрал слова  «наши», «Организация», «список». И еще какие-то обрывки, которые очень не понравились Мише.
- Если не предпринять меры, они так и будут продолжать убивать наших. И если они считают, что таким образом смогут изменить положение вещей, то глубоко ошибаются. За каждую нашу жизнь они будут платиться своей. Что ближайшая операция? Люди, все необходимое?
- Все без сучка без задоринки. И люди, и все необходимое имеется…
Что у Анны за знакомые такие? – Поморщился Миша.
Революционный кружок какой-то! И, похоже, в данном случае, довольно серьезный. Если аптекарь рассуждает о близящихся переменах с каким-то мечтательным выражением лица и больше точит лясы (хотя, в общем-то, вполне логично, что в обществе преобладают и такие воззрения тоже), то тут все довольно серьезно.
Ах, как жаль, что голоса почти неразличимы. Не понятно – кто именно говорит. Может быть, Миша  этих людей и в глаза прежде не видывал. 
Ворваться к ним?
Что это даст?
Люди, судя по всему, обстоятельные. И обсуждают они там не ерунду, а немного немало, деятельность какой-то «Организации», и утверждают «список». 
Что сделает против них он?
А вдруг они имеют отношение и к смерти Шульмана, и к убийству Штейнера?
Ах, был бы здесь Андрей Сергеевич! Наверняка, упрекнул бы Завражского в несостоятельности – стоит, как малое дитя, под дверью, не может решить, что делать.
И что ему последнее время везет, будто утопленнику. Где Анна? Она хоть знает, что вообще творится в стенах этого дома?
Устав ощущать себя шпионом, Миша попятился, но зацепился каблуком за ковер, ахнул, и едва не грохнулся навзничь. Вовремя вскинул руки, удержал равновесие.
Ужасно перетрусив, что дверь вот-вот откроется, и конец тогда не только ему, но и упаси Боже, Анне, кинулся вперед по коридору.
Дверь кабинета не открылась. Зато, едва различимо щелкнув, отворилась другая. Находящаяся у самого окна. Миша содрогнулся. И было от чего. Из полутемной комнаты высунулась тонкая белая ручка, и цепко схватила его за фалду сюртука, потянула внутрь.
- Вы только подумайте! – Прошептал низкий женский голос. – Я жду его здесь, схожу с ума, изнемогаю от одиночества, а он носится по дому, как играющий в салки мальчишка…
- Анна! – Просипел Миша, чувствуя, как во рту сделалось жарко, в горле пересохло. – Я…
- Хватит слов! – Повелительно сказала Анна, и нежно, но очень сильно толкнула его в грудь, и будто кошка, плавно двинулась к нему. – Потом. Все потом, милый! Я ужасно исстрадалась. Ты был прав, не нужно было приглашать столько народу…
- Анна?!.. – Ужаснулся молодой человек, привалившись спиной к створке шкафа. – Там…
Тонкие пальцы схватили его за галстук, заставили нагнуться, и горячие влажные губы закрыли ему рот. От Анны пахло лавандой и еще каким-то тонким затуманивающим голову ароматом. Миша пытался еще что-то лепетать, пребывая под впечатлением от услышанного. Люди, которые находятся здесь, опасны, и она должна это знать.
Однако говорить что-либо в эти мгновения не представлялось никакой возможности. Да и мысли удивительным образом испарились.
Когда же все закончилось, возвращаться к тягостным рассуждениям не было уже никаких сил.
- Пойду все-таки погляжу, что там делают все эти расфуфыренные тупицы. Как бы они не хватились хозяйку. – Тихонько рассмеялась Толстинская, поправляя выбившуюся из прически прядь.
- Тупицы? Но они ведь твои гости.
- Милый, это совсем ничего не меняет. Они всего лишь гости, а я не обязана любить своих гостей. Ну, разве что, ты – исключение.
Миша тоже наскоро привел в порядок одежду, заправил рубашку, долго искал отвалившуюся запонку, и, наконец, тоже последовал за Анной.
Так что он хотел ей сказать, о чем предупредить?

* * *

Вернувшись домой, несмотря на страшную усталость, одолевающую его тело и мозг, Миша уснуть так и не смог. Ночь тянулась мучительно долго. Проворочался на кровати без толку. То ли от ложа своего страшно отвык за все те ночи, которые провел на другой перине, то ли без Анны теперь было решительно не уснуть – без ее мирного дыхания, бархатистой кожи,  ее пальцев, поцелуев.
Мысли об Анне сменялись размышлениями об услышанном. Нужно срочно поговорить с Андреем Сергеевичем, может быть он сможет приподнять эту завесу тайны? Конечно! Он человек бывалый, умный, ему лучше знать, в два счета все разгадает. Давал Миша, конечно, ему честное слово, но как быть, если не ты ищешь эти странные обстоятельства, а они тебя?
Только не медлить. Как можно скорее все рассказать, не упустив ни единой мелочи!
И все-таки провалился в сон на самом рассвете, проспал до полудня, переоделся, наскоро перекусив,  отправился  в Малый Знаменский.
День был светлый, солнечный, самая подходящая погода для прогулок, и Миша, подумав, что без  Анны день все равно будет тянуться нескончаемо долго, решил не обременять себя поиском транспорта, а пойти пешком.
На полпути его вдруг окликнули. Пребывавший в своих думах Миша, вздрогнул, обернулся.
- Эй, герой-любовник, Ромео московский, - улыбаясь во все свои тридцать два зуба сальной, присущей только ему улыбкой, отпустив извозчика, вылезал из коляски князь Артищев.
Подошел к Мише, и обнял его, будто старого дорого знакомца.
- Я об тебе последнее время  много наслышан! – Подмигнул ему Артищев.
- Князь, умоляю, если вы поступились своим временем только для того, что бы обсуждать со мной городские слухи, то должен вас разочаровать. Вы выбрали не того собеседника.
- Да ладно, ты не ершись, –   успокоил своего собеседника Артищев, глядя на него совершенно наглыми глазами.
Похоже, он был полон решимости составить Мише  компанию. Ну не прогонять же его, в самом деле. Попробуй от такого балбеса отвяжись. Пошли по тротуару вдвоем.
Все бы ничего, но князь Артищев обладал одним пресквернейшим для воспитанного человека свойством: без всякого стеснения очень громко говорил (почти орал) в любой компании и в любом месте.
Вот и сейчас Артищев басил на всю улицу, додумывая и приукрашивая всякими скверностями интимные материи частной жизни своего собеседника, очерняя своей больной фантазией самое прекрасное, самое светлое. Несчастный Михаил Аркадьевич, то краснея, то зеленея (в зависимости от того, о чем в данную минуту говорил князь), шел, вот-вот готовый лишиться чувств от стыда.
- Ну ты херувимом-то не прикидывайся. Знаем, и не таких раскусывали! У меня глаз наметанный. Я всегда говорил,  что в тихом омуте водятся самые неудержные черти!  Вы  ведь только подумайте! А кто мне пел на балу, мол, как бесчестно, она же замужем. А сам? - Подтолкнул Мишу локтем в бок князь. – Скажи, правда или врут? Что у тебя с генеральшей? Быть не может, чтобы ты и она… тьфу! Это же смешно. Зачем ей сопляк? Или может, у тебя особая тактика? Ну что ты все молчишь?! – Вскинулся Артищев. – Значит правда? Вот уж я не думал, что у тебя получится охомутать такую женщину. Я не смог. Она же сирена! Медуза-Горгона! Губит все, что вокруг нее. К ней так просто не подберешься. С кем попало она не станет… я-то уж знаю. Не дуйся! – Вскричал на всю улицу взбудораженный Артищев. – Я с тобой как товарищ с товарищем, а ты язык проглотил, сволочь! Расскажи-ка мне лучше, друг Миша, какова она, эта Афродита? И правда, страшно хороша, чем отличается от прочих женщин, если  по ней сходят с ума столько мужчин?
- Что? – У Михаила Аркадьевича раздраженно шевельнулась бровь.
- Говорят, такие как она, - не унимался князь, - не знают усталости. А из-за своей жадности даже не выдыхаются вовсе!
Миша вдруг подумал – а это, ведь, правда.
Но отвечать на отвратительного характера вопросы не собирался. Наоборот, пришел в крайнюю степень негодования.
- Князь! Идите вы знаете куда! – Не выдержал побагровевший Михаил, и широким шагом отправился прочь, на другую сторону тротуара.
Артищев же, кажется, даже и не думал следовать Мишиному совету, припустил вслед за молодым человеком, попытавшись бесцеремонно ухватить его за плечо.
- Да что ты, в самом деле? Значит, брехня это все, про вас?  Ты толком и не знаешь ничего…
Миша внезапно остановился на середине улицы, посмотрел сначала на раскрасневшуюся физиономию князя с возмущенно оттопыренной нижней губой, потом куда-то в сторону. Посторонний шум, которым вдруг наполнилась улица, до его слуха донесся  только сейчас, когда Артищев соизволил умолкнуть на секунду. 
Прямо на них неслось черное ландо, возница в натянутой на глаза шляпе дергал вожжи, и кажется, совершенно не мог с ними справиться, потому что две вороные лошади с зашоренными глазами, раскидывая по ветру хлопья пены, летящие из ощериных пастей и выбрасывая вперед сильные ноги, неслись прямо на Артищева и Мишу.
У последнего перехватило дыхание, бешено заколотилось сердце.
- В сторону! – Закричал он, и схватил князя за рукав, потянул назад.
Они упали на обочину, Завражский больно ударился плечом о землю, Артищев всем своим грузным телом неуклюже завалился где-то рядом.
Несколько секунд Миша не шевелясь, смотрел в глубокое голубое небо, оказавшееся прямо у него перед глазами.
Слава Богу, что предусмотрительно Завражский снял и спрятал в карман очки, потому что иначе рисковал бы тем, что осколки стекла впились в глаз или поранили лицо.
Где-то совсем близко по булыжнику прогрохотали сначала восемь подкованных копыт, потом колеса бешеной кареты.
Не успев еще придти в себя, Михаил Аркадьевич увидел, как князь быстро вскочил на ноги, и зашелся самой, что ни наесть площадной бранью, размахивая кулачищами вслед карете.
Поднялся и Миша, держась за ушибленное плечо. Еще и Модест, жестокое создание, хлопнул его по больному месту  со всей дури, правда, не из-за вредности, желая подбодрить.
- Живой? – Спросил он, и снова разразился матюками.
- Я в порядке, князь. – Отряхиваясь, ответил Завражский. – Что вы?
- Я цел. Встретилась бы мне эта сволочь в темном переулке… не умеешь править, не садись.
Миша молчал. Князю не уподоблялся, ругаться не ругался. Вокруг них начали собираться зеваки, уличные мальчишки, восторженно перешептывающиеся, две румяные курсистки (правда те, из-под опущенных ресниц преимущественно наблюдали за Артищевым).
- Господа, все в порядке. – Откашлявшись, сказал Завражский. – Чистое недоразумение. Все обошлось. Все живы. – И потащил князя, чьи усы уже стали вздыматься в сторону двух курсисток, прочь.
- Что за чертовщина… - Бормотал Миша, шагая по тротуару. – Это… то есть, да... не может быть… а я идиот… да, конечно, так и было…
Артищев же теперь, кажется, успокоился на счет непутевого возницы, больше не матерился, зато сел на другого своего конька.
- …Вторая была очень ничего. Та, курносая, похожа на мальчишку,  не интересно.  А вот вторая, которая с пышным бюстом, - он почмокал губами. – Ну да черт с ними, не возвращаться же. Выходит, я в рубашке родился. Столько раз на волоске от смерти был, а сегодня что-то будто в голову ударило,  только сейчас понял. Хуже нет - подохнуть глупой смертью. Под колесами. – Он густо сплюнул. – Нынче вечером пойду к мадам Бюжо. У нее такие пышечки, все в рюшечках, пальчики оближешь. Сладкие, медовые, на любой вкус!
Михаил Аркадьевич вдруг резко остановился. Встал и князь.
- Ты что? Никак надумал пойти со мной? Это ты правильно.
- Скажите, князь, - медленно проговорил Миша, глядя куда-то в сторону. – Вас есть за что убивать?
- Меня? Ты рехнулся? Нет, я, конечно, сволочь, – пожал плечами озадаченный Модест. - Но убивать… а что?
- Значит, не вас. – Артищев похлопал светлыми ресницами. – Эта карета не потеряла управление. Она ехала за нами целых две улицы.

Отредактировано smallangel (2009-03-31 00:07:19)

Alekstraza, иллюстрации скоро. =)) Как интересно! А потом поделишься своими предположениями? Конечно, они могут не совпадать. Ну так это обычное дело))

Такие у всех разные на предмет Анны мысли!
Так и хочется на это сказать: "А эта ваша Анна - стервь!" (с)
То, что Анна затронула какие-то чувства - не важно, положительные, отрицательные, может говорить о том, что героиня "на верном пути". В смысле, это ее непременная победа. Она располагает откликами. Значит, в ней что-то такое есть?

Кстати, Миша, судя по всему, обладает болезненной папиной наклонностью - всецело обладать  объектом своего вожделения =)

Angel de la musica

Ох, вот это, боюсь, будет полный аллес!  *-p Интересно, что бы из этого вышло?
НО, я думаю, что Анна слишком умна и понимают всю серьезность своего положения, что бы допустить появление ребенка.  :nope: К тому же, тогда у нее будет двое детей - непосредственно Миша, да еще одна лялька))

Это же замечательно!  *fi*

Думаю, имелся в виду Хведкевич.    Т.к., подразумеваю, князю Артищеву такие вопросы мало интересны  =)

Увы, видимо Анна принадлежит к тому типу людей, которым не хватает адреналина.  *-p

Daisy, спасибо)) Тогда буду продолжать. Правда, пока  подходящая музыка "закончилась". Но это легко исправить)))

Отредактировано Night (2009-03-31 14:28:56)

Мне, как всегда, все жутко интересно)) и хочется пообщаться))
А почему именно такое предположение?

Angel de la musica, спасибо большое!  &))) Люблю такие рассуждения!
Ну, будем надеяться, что с ними ничего такого не случится. =)

----
Держу данное слово. Наконец, Анна. 
(она, конечно, может не совпадать с тем образом, который сложился у вас, но у меня она такая вот) =)))

Отредактировано smallangel (2009-04-09 23:49:40)

Как здорово, что Анна понравилась, а главное, совпала более или менее с представлениями читателей!! 

Angel de la musica, очень рада, что картинкой смогла передать ее характер))
Тут очень важно было именно прямо на картинке отобразить характер, что бы он сквозил.

Alekstraza, телепатия? 
Я однажды совершенно случайна поняла, что Анной у мня будет именно она.

Martian, Анна в цвете еще будет.
Это только одна иллюстрация с ней. Потом будет еще.

Ну, наверное, так и должно быть))  *-p В какой-то степени.

Daisy, правда? Это очень здорово.

Violet, спасибо!

На самом деле, больше всего я боялась не за Анну. А вот переживаю за главгероя. Точнее - страшно боюсь показывать. =)