Охо-хо!  :crazy: Violet, намек понял!
"В общем, все умерли". (с)

Ну а с Кэтти вообще, да, они будто из разных миров. 

Отредактировано Night (2009-03-22 12:54:58)

На пороге у князя Артищева Миша стоял долго, уже думал развернуться, и уйти несолоно хлебавши, но наконец, дверь щелкнула, открылась. В дверном проеме стоял хозяин. Золотистый чуб взъерошен, рукава мятой несвежей рубашки закатаны по локоть, ворот расстегнут до середины груди, в зубах дымящаяся трубка.
Артищев приоткрыл один глаз, за ним сам открылся и второй – в удивлении.
- А-а, Завражский! – Изумился он. – И какая это нечистая тебя сюда принесла? Ты же, вроде как, вертепы не посещаешь. – Нехорошо засмеялся, вкусно почмокал трубкой.
- Не паясничайте, князь,  я пришел по делу. – Очень сухо и деловито выдал Миша, заранее подготовившись – на сальные шуточки князя внимания не обращать, быть бесстрастным и холодным. Все-таки, серьезный разговор.
- Да? – Приподнял одну бровь Модест. – Ну, тогда заходи.
Сели за покрытый скатертью стол, на котором стояли несколько нечистых тарелок с остатками пищи, стаканы и полупустая бутылка вина, еще несколько валялось на полу.
От созерцания всей этой картины Миша поморщился, сел на кончик стула, сложил на коленях руки.
Князь же, не изволив продолжить разговор, и не спросив у гостя цель его визита, взял бутылку за горлышко, принялся наполнять стакан. Правда, проявил радушие, предложил Мише. Но тот (разумеется) отказался.
Артищев закинул голову назад, выпил, вытер губы об рубашку, и только потом спросил:
- Ну, так с чем пришел, Завражский? Или, наконец, случилось невероятное, и ты пришел к умному человеку просить помощи и совета, касаемо какой-нибудь особы женского полу? Правильно. Рассказывай, помогу, чем смогу. Мне не жалко. – Умолк, каким-то нехорошим насмешническим взглядом окинул собеседника.
Миша с неприязнью осматривал беспорядок, царящий в комнате.
- Я хотел кое-что узнать, князь, - начал он загадочным тоном, делая вид, что не слышал речи Артищева в свой адрес. – Расскажите мне про поручика Карпова.
- Карпова? Сашку? – Растерялся Артищев, и похлопал длинными девичьими  ресницами. – А что это он тебя так заинтересовал?
- Он убил человека. – Проникновенно начал Миша. - Люди кругом судачат, что он сумасшедший. Скажите, князь, это правда?
- Сашка сумасшедший? – Артищев выпил еще один стакан, потом откинулся на спинку стула, пососал трубку. – Вот тоже выдумал. Чухня. Карпов всегда был ого-го в каком уме! А что за допрос ты мне учиняешь, а, Завражский?
- Просто хотел узнать на предмет его душевного состояния. И, кроме того, вы ведь друзья. Разве вас не заботит дальнейшая судьба вашего друга?
- Друзья, – удрученно хмыкнул Артищев. – По одному делу мы друзья, - и сделал ужасно неприличный жест. – Миша покраснел и потупился в стол. - Это ты, хиляк, все никак за ум не возьмешься, - князь наклонился вперед, едва не  лег всей грудью на стол, выдохнул Завражскому в лицо едкий дым, и, протянув руку, по-отечески потрепал его  по щеке, заржал, как полковой конь. – Так и жизнь профукать недолго, братец.
Миша возмущенно отодвинулся подальше, чтобы скверные лапы Артищева его больше не касались, и строго сказал:
- Прекратите, князь. Что вы себе позволяете?
- Так я же любя, Миша! –  И как ни в чем не бывало, продолжил, - Сашка был известным ходоком. С ним в этих делах было хорошо, все-таки, вместе-то веселей, и бабы нам нравились одни и те же. У нас даже без обид в этом деле было. Хотя, когда это было… - Князь подхватил с тарелки короткими пальцами кусок колбасы, отправил в рот, прожевал. – Сашка был парнем дельным. Жалко, конечно, идиот, таких дров наломал.  В былые времена такого не вытворял.
Пока Артищев вещал про бурное прошлое, Миша, кажется, не слушал. Намеренно.
- А вы не знаете, что такого могло случиться между Карповым и Шульманом?
- Впервые его видел. Не знаю я, что там могло случиться. Я же говорю, Карпов был горячим. За бабу мог на куски изрубить любого. Или полюбовницу за провинность какую-нибудь задушить. Как Отелло. Ну, ты знаешь, эту историю, да? Жил-был один мавр, кстати, тоже из служивых…
- Умоляю, князь, - перебил упивающегося рассказом Артищева  Михаил Аркадьевич. – Я читал Шекспира, и знаю содержание этой трагедии. Прошу вас, не меняйте тему разговора.
Артищев поморгал захмелевшими глазами.
- А, ну да. Ты же у нас все читал. Ну ладно, о чем я… так вот, Сашка он всегда на руку был быстрый, нраву безудержного. Но что б вот так… - Князь хлопнул ладонью по столу, да так сильно, что стакан опрокинулся. Звякнул, на скатерть пролилось недопитое вино. – Не иначе хмель ему в голову ударил. По живым мишеням Сашка стрелять никогда бы не стал. Тем более, в такого сопляка. Да он бы ему одним ударом всю дурь из башки-то вышиб. Зачем палить?
- Вы говорили, что все ваши похождения были давно.
- Давно, Завражский, давно. Мы с ним теперь все больше порознь были. Странный он какой-то стал последнее время. К гулянкам и девкам охладел, былого норова за ним не замечалось. Я сначала думал, не случилось ли с ним чего дурного, не одарила ли его какая-нибудь баба  нехорошей болезнью. Только тогда б я точно знал, по дружеской обязанности. А он, нет, все больше какие-то глупости молол. Что, мол, нагулялся, хватит, пора за ум браться, бабы они в жизни не главное, а вот другая женщина, которая единственная, родина… Знаешь, бывает такое с людьми, когда грешники в монахи постригаются, от опостылевшей враз жизни. Я начал думать, не решил ли он схиму нацепить.
Миша аж поперхнулся, закашлялся.
- Ты чего? – Не понял его волнения Артищев. – В зобу дыханье сперло? Эх, Мишка, никакой из тебя товарищ. ну посиди хоть со мною, выпей…
- Благодарю, князь. Но мне нужно идти. А пить некогда. Да и вам я больше не советую. Кажется, уже достаточно.

* * *

Дом Мазинга был еще совсем новым, большой массивный и оттого казавшийся неуклюжим, в несколько этажей.
Отвлекать от дел серьезных людей, таких как коллежский советник Яковлевский, было ужасно неудобно и страшно. Но нужно же было обо всем рассказать и с кем-то поделиться. Иначе, ради чего он все это проделывал?
Миша поднялся на второй этаж, отыскал дверь квартиры Яковлевского, и глубоко вздохнув, позвонил.
- А-а, Завражский, - на хозяине был расстегнутый китель, воротничок ослаблен. Он приветливо улыбнулся Мише. – Вспомнили что-нибудь? Проходите. Вы удачно заглянули. Я только что со службы. Так сказать, решил отдохнуть и подумать.
- Может быть, - заколебался молодой человек, - я не вовремя? Прошу извинить, я бы мог придти позже!
- Да что вы! Очень даже вовремя. И не извиняйтесь вы. Я ведь вам сказал, в любое время.
Михаил Аркадьевич, очень аккуратно и тихо ступая, прошел по коридору. Покрутил головой, как галчонок, высунувшийся из гнезда. Квартира Яковлевского оказалась замечательной. Ничего лишнего и вместе с тем ничего недостающего, все с утонченным вкусом.
- Ну что же вы встали в дверях? – Проведя его за собою в кабинет, удивился хозяин. – Заходите, смелее. Садитесь в кресло, если угодно – на стул.
- Я вам, правда, не помешаю?
- Да что вы заладили, в самом деле? Рад буду с вами поговорить. И что это вы еле шепчите? Говорите громче. Никого не потревожите. Я живу один.
Миша искренне удивился. Он почему-то был уверен, что встретит здесь же красавицу жену (да, у Яковлевского почему-то должна была быть непременно жена красавица – с русой косой, скрученной в пучок, с ясными голубыми глазами, вся такая кроткая, тактичная) и нескольких ребятишек, двух мальчишек, устроивших в гостиной поединок на воображаемых шпагах.
- Вы о чем задумались? –  Сразу же спросил Яковлевский, прочитав на Мишином лице тень замешательства.
И Миша не удержался, ляпнул то, что было на уме:
- Я почему-то думал, что вы живете не один. С семьей. – С выступившим на щеках детским румянцем, признался он. 
Яковлевский сконфуженно улыбнулся.
- Нет, Михаил Аркадьевич, все, как говорится, руки не доходят. К тому же, знаете ли, порой думается, что так оно и лучше. С моими занятиями в одиночку-то  и поспокойнее будет. Ну, сами посудите, в прошлом году было дело с одной бандой фальшивомонетчиков, - Миша уперся локтем в стол, подпер кулаком щеку, в общем, приготовился увлеченно слушать. – Так с главарем пришлось повозиться. Тот еще проходимец оказался, отменный стрелок. Угодил мне пулей в левое  плечо, и то, потому что я увернулся, а он промахнулся. Ну а если б чуть ниже, да в грудь? Детишек оставил бы сиротками, а жену вдовой? Нет, Михаил Аркадьевич, на такую подлость пойти не могу. Пока, видно, не наступило то время. – Грустно вздохнул Яковлевский. – Ну ладно, что это мы обо мне? Вы, вроде как, с чем-то пришли. По лицу вижу – весь в нетерпении чем-то поделиться. Просто так беспокоить бы не стали.
Миша задохнулся от таких слов. Что это у него на лице написано?
- Верно, господин Яковлевский… но как вы это по лицу-то определили?
Коллежский советник потер переносицу.
- Я, знаете ли, Михаил Аркадьевич, двадцать пять лет с разными людьми общаюсь. Всякого повидал. Теперь читается легко, без всяких затруднений. И никакой мистики. Да, и зовите меня Андреем Сергеевичем. Уж не первый раз с вами видимся.
Миша кивнул, с удовольствием согласившись. Когда пришло время рассказать все то, что он собирался, страшно заволновался, потер влажные ладони, сцепил руки в замок. Как объяснить такому умному человеку собственные выкрутасы? Засмеет. И смотрит снисходительно, наверняка считает дурачком.
- Скажите, а как дела с Карповым и убитым Шульманом?
- Карпова взялись обследовать доктора. – Раздосадовано поджал губы Андрей Сергеевич. – Хотя, глупость все это. Никакой он не ненормальный, это я вам и так скажу.
- А как это объясняет Карпов?
Яковлевский похрустел пальцами.
- Он объяснил это военным долгом. Мол, Шульман проявил неуважение к гимну, и не имел должной выправки, когда грянул «Боже, Царя храни!».
- Как-то глупо. А что с убийством Штейнера? – Не удержавшись, спросил Завражский.
Яковлевский посмотрел на него с легким удивлением, покрутил ус.
- А вы откуда знаете?
- Из газеты. – Честно признался Миша.
- С убийством Штейнера все куда сложнее. Этим делом занимается жандармерия. – И безнадежно вздохнул. - Это, знаете ли, сложная история. Я к ней отношения не имею.
- А вам известно, что Соломон Шульман был связан с революционерами. Возможно, даже был одним из главных приверженцев. На его квартире, где он проживал вместе со своим кузеном, систематически проходили сходки. Вот, что имел в виду Карпов, когда говорил Шульману про кровь. Он говорил, что такие, как он, желают утопить Россию в крови. Значит, знал о взглядах ныне убитого. А тот в ответ назвал поручика царским холуем!
- Михаил Аркадьевич, позвольте полюбопытствовать, а откуда вам это известно?
Миша закусил нижнюю губу, нервно пожевал ее, покрылся краской.
- Ну… я… в общем, я поговорил с его кузеном.
- Вот так просто поговорили?
Молодой человек продолжал упрямо молчать, сидя с померкшим видом.
- Ладно, можете не рассказывать. О причастности Шульмана к революционному движению я подозревал. Но вы…
Вот так, в один миг разрушились все Мишины мечты.
Он сник. Выходит, пустой его труд. Зачем ездил, разыгрывал спектакль. А толку никакого. Бесполезный он человек.
Как там Кирсановский назвал коллежского советника? Удивительный экземпляр? Вне всякого сомнения. Двадцать пять лет службы. Чуть ли не мысли читает. А кто против него Завражский? Сопляк. И чем он хотел этому замечательному человеку помочь или чем удивить? Нет ничего странного, что Яковлевский все знал до него.
- Шульман, учась в университете, распространял на своем факультете нигилистические листовки. – Поделился с Мишей Андрей Сергеевич, и едва заметно улыбнулся, заметив, как засветились мальчишкины глаза.
- Нужно, непременно, проверить, Андрей Сергеевич, не связана ли смерть Штейнера и Шульмана. – Уже без всякого энтузиазма договорил Миша.
- Ход вашей мысли я понял.  И почему вы предположили связь – тоже. Не расстраивайтесь, Михаил Аркадьевич. Ведь удивительнее всего то, что для постройки этого предположения вам понадобилось гораздо меньше времени, чем мне.
Но Завражский, кажется, уже бесповоротно разочаровался в привнесенной им в это дело пользе, и сейчас надувшись, сопел. 
- Вообще, стоило бы вас хорошенько отругать за самодеятельность, - закурил Андрей Сергеевич. – Но знаете, почему-то совершенно нет никакого желания.
Молодой человек воспарил духом, поднял на коллежского советника два огромных черных глаза, которые заискрились счастьем.
- Я вот о чем подумал, Штейнер был редактором «Русской сводки». Так? Кому угодно было его убивать?
- Кому угодно. У Охранного есть версия, что его убили «свои». За растрату.
- Нет! Это выгоднее всего только оппозиционной партии.
Андрей Сергеевич пошевелил усами.
- Вы понимаете, что вы сейчас говорите?
- Понимаю. Но это уже второе убийство. Не кажется ли вам, что они очень похожи? Логично предположить, что между ними связь.  А князь Артищев, друг Карпова рассказал мне, что последнее время он стал сам на себя не похож. Не мог ли Карпов, человек военный, и бесспорно преданный родине (за что я его не могу осуждать), проникнуться страшной идеей фанатизма и избавления страны от так называемых, «врагов», которые желают в корне подломить то, чему он так предан?
- Вы, конечно же, преувеличиваете. – Стряхнув столбик пепла в пепельницу, проговорил Яковлевский. И тут же сменил тему. – Однако, Михаил Аркадьевич, ну и хватка у вас. Бульдожья, я вам скажу. Предусмотрительно действовали. Что бы справиться и у кузена убитого, и у друга убийцы. Заранее собрать информацию по характеристике двух участвующих в деле сторон от людей, имеющих к ним отношение, а значит, знающих их особенности. Знаете, как это называется? Это называется preliminary investigatio, предварительное расследование. Свою точку зрения на счет Шульмана и Карпова  вы мне доходчиво изложили, но скажите, а как вы-то сами смотрите на все это, на взгляды убитого, на возможный мотив Карпова?
- Я не знаю, - смешавшись, ответил Миша. – Я далек от этого. Но я не одобряю соотношение целей и средств революционеров, не поддерживаю взгляды либералов. Но и Шульман, и Штейнер были людьми. А это значит, что никто не имел права лишать их жизни… 
Мишин собеседник встал из-за стола, прошелся по кабинету.
- Что же мне, братец, с вами делать? А?
- В каком смысле, Андрей Сергеевич? – Похолодел от ужаса Миша.
- В том, что вы поставили меня в тупик. Я тоже когда-то был мальчишкой, в вашем возрасте приключения интригуют. Но ладно, если бы вы куражились. Да только не похоже. Да и ум ваш жалко спускать на баловство. Но простите. Михаил Аркадьевич, только ваши действия одобрить я не могу. Это опасно, а у вас вся жизнь впереди, глупо вот так вот просто рисковать ею, не имея на то особых причин.
- Простите, - виновато понурил голову мальчишка. – Только ведь я не удержался и не ради баловства, просто мне отчего-то показалось…
- Понимаю. Понравилось? – Спросил Яковлевский и улыбнулся. – Кровь заиграла, забурлила? Азарт? Так?
- Нет, - смущаясь, ответил Миша. – Просто хочется узнать истинную причину. Я не терплю беспорядка во всем, будь это одежда, дом или окружающий меня мир.
- По вам заметно. Только вот как же в мире беспорядок преуменьшить, Михаил Аркадьевич?
- Пока не знаю. Но решительно не терплю.
- Действительно так любите разгадывать ребусы?
Миша молчаливо повел плечом.
- Что ж, совершаю непозволительные действия. Но отчего бы вас не порадовать. Мне эти ваши ребусы уже не в новинку. А во вы… Нате, почитайте, - протянул он папку Завражскому.
- Что это?
- Почти что детектив. Было тут одно убийство в аптеке. Вы же любите задачки. Так вот, тут как раз все условия даны.
- Что, действительно можно почитать? – Пришел в крайне возбужденное состояние Миша.
- Читать можно.
- М-да, - закрыв папку, произнес Миша. – И как идет процесс?
- Пока медленно. Арестовываем всем по очереди. – Нервно дернул уголком рта Андрей Сергеевич. – Но все не то. У каждого либо алиби, либо нет веских причин. У меня есть определенные версии. Но на их проверку нужно время. Так что, вы тоже можете подумать на досуге, я потому  с вами и поделился. Только умоляю, просто подумать.
- Интересно. Обещаю подумать над этой загадкой.
- Подумайте, Михаил Аркадьевич, раз вы такой любитель шарад. А когда дело раскроется, сравним. – Он помолчал, потом добавил. - Я знаю, почему я не хочу вас ругать или осуждать. Вы не глупы. А был бы у меня сын, то непременно сейчас мог быть вашего возраста(а он почему-то был уверен, что Яковлевский лет на десять младше своих лет). И мне отчего-то хотелось бы, что бы он был похож на вас. - Пунцовый Михаил Аркадьевич отодвинул от себя папку. Сказать он на это ничего не сказал – не знал что ответить. - И все-таки пообещайте, Михаил Аркадьевич, что ничего подобного больше делать не станете. Мы, кажется, с вами весьма хорошо поладили. Так вот, хотя бы из-за уважения к моей скромной персоне. И тем более, дальше обдумывать озвученную мне здесь теорию тоже не будете. Поверьте, оно вам ни к чему. Беспорядок, как вы выразились, не преуменьшите. А я справлюсь и один, обещаю завершить это дело. Что из этого получится, после поглядим. Но  вот вас я настоятельно прошу вернуться к своим обычным занятиям. Голова у вас светлая, строить догадки можете сколько угодно, заходите, когда пожелаете, потолкуем, я даже готов поделиться с вами тем, что знаю сам, держу пари, всегда может пригодиться в жизни. Но вот все прочее, Михаил Аркадьевич,  оставьте. Вы мне чрезвычайно симпатичны и интересны, но опасности вас подвергать я не желаю. Ваш характер я уже понял, если дать вам волю, понесетесь без оглядки, позабудете обо всем, увлеченный и захваченный интересом, и обязательно наломаете дров. Остужать голову вы пока не научились. 
- Но как же… - вдруг хотел возразить Миша, да не смог.
Пришлось с преданной покорностью соглашаться с Андреем Сергеевичем. А на пороге, когда уже собрался уходить, и попрощался с Яковлевским, сказал:
- Если вам все же вдруг понадобится помощь, ну если вдруг… - кинулся в омут с головой Завражский. – Если я вам хоть чем-то  смогу помочь… Ради вас я что угодно, Андрей Сергеевич!
- Благодарю, Михаил Аркадьевич. Но вы и так уже оказали нам неоценимую помощь. Помогите мне тем, что будете жить по своим годам. И только. – И подмигнул, от чего Мише стало как-то по-особому светло на душе.

Чем дальше в лес, тем толще партизаны, это называется. =))))

Daisy, очень, наверное, точно сказано.
Вот мне и было интересно, может быть, читатели видят с ним какую-то другую женщину. И если да, то какую.
Как я поняла из выше сказанного читателями, Кэтти совершенно с другой планеты)) Анна - не по его зубам, сломает, как об орех. У Эрика была хотя бы Кристина, которая все-таки испытала к нему чувства... а вот Мише такая не подвернулась.

Martian, я совсем не воспринимаю, как что-то обидное. Наоборот, как возможность порассуждать и развить мысль (что я и делала). Разумеется, разность взглядов и мыслей здесь не последнюю роль играет, но так это всегда и везде так.

Все верно. Думаю, никого так уж особо.
Просто, в моем случае речь велась именно о внутреннем мире. Не о каких-то внешних ситуациях, а о том, что творится в душе героев. Там, где хранится всегда самая уязвимая часть нашей личности.
И я говорила как раз об этом.

В сравнении с проблемами Эрика – конечно, проблемы не такие уж и серьезные. Но и Миша не Эрик. И, слава богу, у детей всегда есть шанс не повторять судьбу родителей. ^.^
Во-первых, Мише изначально повезло с внешностью, ттт (что, правда, не облегчает ему ситуацию). Он все равно не считает себя красавцем. И переживает. А это ведь тоже проблема)))
Ну и многие другие Эриковы страдания Мише по разным причинам не веданы.
Но если Эрик, так сказать, мыслил локальным образом, то Миша склонен к более глобальным мыслям и идеям. И поэтому, сложности его несколько отличаются от ПОшных.
Устои и характер Эрика был  более гибким (я, разумеется, говорю в рамках своего" героя, !Флеш-Роялевского"), у сына же, видимо, характер получился намного хуже. И он получил в наследство много того, что не было свойственно папе. =)
Как я и говорила, между Мишей и Эриком нет ничего общего. Они очень разные - можно так сказать, это два представителя совершенно полярных литературных образов. Поэтому, сравнивать их степень страдания смысла нет. Это как раз и запутывает))
Но это совсем не значит, что у Эрика были проблемы, а у Миши их нет. Ведь в конкретном случае для конкретного человека сложности и проблемы, будь они внешнего происхождения или внутреннего, они не становятся менее весомыми. Куда сложнее для него может стать не конфликт с окружением (хотя, подчас может назревать и он), а с самим собой. Эрик, как раз, боролся с миром, с окружением, он доказывал миру свою особенность, вряд ли Миша будет делать тоже самое. Наверное, ему более сподручно будет "вести" войну внутри себя.   :nope:
Хотя, тут я, наверное, слишком размахиваюсь)) Читатель-то видит Мишу на протяжении пяти глав, а я, так выходит, что заглядываю в него глубже. И получаются неравные силы. Я говорю о чем-то, возможно, пока еще не открывшемся для читателей в характере героя. И, видно, отсюда, получается косяк))

ny_sm Я как-то питаю к таким героям слабость. =))

Да, скорее всего,  у него есть какие-то моменты, которых ему очень не хватает.

Именно поэтому они и существуют в связке. Так получилось. Что бы каждый нашел то, что больше ему по душе. И следил именно за тем вариантом. =)))

Когда Михаил Аркадьевич вернулся от Яковлевского, Аким копался в чулане. Выволок оттуда кучу барахла. Зачем? Не понятно. Миша страдальчески оглядел все это (настроение у него после разговора с Андреем Сергеевичем было какое-то неопределенное, то ли плакать, то ли смеяться – не мог понять, чего больше хочется).
Чего тут только не было. И папенькины старые башмаки – это Аким, предусмотрительный человек, никогда ничего не выбрасывал, и какие-то шляпные коробки, сломанная деревянная лошадка (Мишина, подаренная когда-то давно папенькой на его день рождение, ну а он, ясное дело, верного скакуна сломал, рыдал тогда, помнится, как девчонка).
- Аким, зачем ты роешься в этом старье? – Не удержался, и полюбопытствовал Миша.
- Перебрать надобно, - старик, кряхтя, выволакивал из чулана старую пишущую машинку. Поставил на пол, снова исчез в кладовке.
Миша только вздохнул. Ну, раз задумал, то отговаривать бесполезно. Провозится до самого вечера, зато после будет ходить довольный, и сиять, как начищенный медный таз.
От пыли у Миши защекотало в носу, надо держаться подальше от этого места, пока не расчихался. Вдруг взор его упал на две продолговатые коробки. В таких в детстве он хранил своих солдатиков. В одной, наверняка, целая армия, а в другой – паровозик.
Михаил Аркадьевич, конечно, себя внутренне отругал. Что за ребяческие замашки? Соскучился по игрушкам? Взрослый серьезный человек.
Но уж очень захотелось снова взять в руки частичку детства.
Он присел, поставил одну коробку на другую, и пока Аким шуршал в чулане, поднялся на ноги, прижимая их к груди.
Принес к себе, поставил на стол, и принялся разбирать. В одной коробке, действительно, оказались солдатики. Миша смотрел на них с грустной нежностью. Когда был маленьким мальчиком, мог целыми днями возиться со своей армией. Там были и конные, и пехота, и барабанщики. Красота! Совсем не похужели, все в целости и сохранности. Оставить, сохранить, может быть, когда-нибудь случиться передать сыну, пусть тоже играет.
Когда вдоволь навспоминался, принялся за вторую коробку. Там должен был быть зеленый паровозик.
Открыл коробку, и страшно разочаровался.
Пропал паровоз. В коробке были какие-то бумаги, конверты, открытки. Миша даже застонал от разочарования.
Открытки были подписаны по-французски. Это бабушка, видно, присылала маменьке.
Убрал руки, решив, что рыться в чужих письмах не будет.
Не хорошо.
Закрыл коробку, погоревал по утерянному паровозу. Может быть, отнести эту корреспонденцию обратно, сдать Акиму, а самому вместе с ним заняться поисками железной дороги?
Но тут же сам мысленно дал себе ответ «никакой железной дороги».
Хватит с него и солдатиков!
Посидел еще пару минут, глядя на коробку, и все-таки снова открыл.
Рассмотрел открытки – замечательные, красивые. Жаль, что он почти не помнит бабку. Матушка говорила, что была необыкновенная женщина. Балерина!
Конверты отложил в сторону. Похоже, тут и не было никакой приватной переписки – половина писем адресовалась отцу, видно, служебные дела.
Вырезки из каких-то журналов мод. Это уже  матушкиных рук дело.
Покопался еще, нашел фотографию – маменька и папенька, по всей вероятности, когда еще его и в помине  не было. Маменька в темном закрытом  платье, папенька в форме с лихо подкрученными усами.
Нет, решительно все-таки не похож он ни на отца, ни на мать. Чудно!
Что там еще?
Достал, поглядел. Еще фотография. Только как не силился, никак не мог понять – кто на ней. Темноволосая девушка смотрела на него огромными миндалевидными глазами, приподняв уголки губ в чуть дразнящей улыбке. Повертел в руке фотографию, от руки никакого текста – не подписана – от кого, кому. Внизу фотокарточки, где принято размещать адрес мастерской – Париж.
Должно быть, какая-нибудь маменькина подруга.
Странно.
Под фотографией нашел сложенный вдвое листок. Острым порывистым почерком там было написано всего лишь несколько слов: «Не медли. Уезжай с самым драгоценным».
Миша старательно наморщил лоб. Значит, эта девушка когда-то откуда-то уехала, увезя с собою что-то бесценное, важное. Интересно, что это могло быть? Золото, камни, важные бумаги?
Отложил в сторону письмо и фотографию. Но через секунду снова взял ее в руки, взглянул девчонке в глаза. Какая она была красивая – не передать словами!
Погладил чуть измявшийся и порвавшийся уголок.
Обе коробки Миша отнес на место, туда, откуда взял. Только, нужно сказать, что поступил не совсем честно – фотографию незнакомки оставил себе. Любовно завернув в платок, убрал в ящик бюро.
Не смог он ее вернуть в пыльную коробку с старыми бумажками. Она была живая, с искрящимися глазами. Нельзя ей там было.
Можно было бы спросить у матушки или отца, кто сия чудесная особа. Но Миша почему-то боялся и медлил.
Вернее, не так. Что-то внутри ему подсказывало, что еще не время. Ни узнавать имя этой девушки, ни выяснять, откуда она и  где теперь – всего этого было не нужно. Она была незнакомкой на фотографии, и рисковала остаться ею навсегда, но возможно, в этом и была вся ее прелесть. Что если, приподнять завесу этой маленькой тайны, то она испарится, рассыплется в песок?
Когда он смотрел на фотографию, красавица вызывала у него странные чувства – восхищение и трепет. Она светилась изнутри, будто ангел, и заставляла сердце биться чаще, будто муза, пробуждающая в душе самые светлые и непознанные до сего мгновения ощущения.
Но не больше. Она вызывала нежность, но такую, которую заставляет испытывать  обожаемая сестрица, лучший друг. Миша даже попробовал сравнить, что сильнее в нем пробуждает сердечные вибрации – Анна Карловна или таинственная безымянная красавица. Оказалось, что чувства эти абсолютно разные и никоем образом между собой не связаны.
Ему нравилось любоваться на эту таинственную особу, словно на героиню чудесной картины, гадать об ее судьбе (и что интересно – всякий раз в голову ему приходила какая-нибудь новая история), в минуты особого беспокойства эта фотография успокаивала и умиротворяла, в минуты рассеянности упорядочивала ход мысли.
Все последующее время Миша честно старался не думать о выдвинутых им предположениях, как и обещал Андрею Сергеевичу, но тогда получалось еще хуже. Все мысли сводились к Анне. Где она сейчас, с кем?
При чем, вопрос «с кем» был куда болезненнее «где».
Несколько раз Миша решался снова навестить Анну, но останавливался в самых дверях, и никуда не ехал.
Странные вещи происходили с Завражским, которым он сам не мог найти объяснение. Грудь его теснили непонятные чувства, его то бросало в жар, то в холод, сердце то начинало биться быстро, то замедляло свой ход, еще чуть-чуть и уже готовое остановиться навсегда. Иногда он был безосновательно весел, а иным утром или вечером его скручивала такая печаль и тоскливость, что он до крови искусывал губы, только бы не зарыдать.
Ночами его мучили болезненные сновидения. До определенного момента он редко видел сны (а может быть,  просто не запоминал).  Прежде и помыслить не мог, что когда-нибудь ему будет сниться женщина.  Да еще грезы эти случались и не совсем приличного содержания. Мучимый этими кошмарами, он рывком вскакивал, садился на кровати,  из груди вырывался стон сожаления, это лишь сон, и на самом деле рядом с ним нет этого живого желанного манящего.
Это, кажется, было уже верхом сумасшествия, которое медленно, но с чудовищной жестокостью убивало Михаила. Сколько он еще выдержит? День, месяц?
Что со мной? Для чего? – вопрошал он у самого себя. Но так и не находил ответа.
А однажды случилось ну совершенно необыкновенное. Чтобы хоть как-то отвлечься, Михаил Аркадьевич стал частенько прогуливаться по Александровскому саду, давал себе всякий раз зарок, что в такие мгновения думать об Анне не будет вовсе.
Совершал он успокаивающий променад и в этот раз, дышал морозным воздухом – на дворе был конец февраля, но природа уже жила в преддверии весны. 
И возможно, прогулка бы возымела самый здоровый и благополучный результат, если бы  не неожиданная встреча.
Не имел бы Завражский обыкновения глядеть по сторонам, а, скажем, восхищаться голубизной неба, выглядывающего сквозь прорехи серых плотных туч, или смотреть исключительно себе под ноги, на землю, как делают очень многие,  то не увидел бы ужасной картины, которая острым холодным лезвием полоснула по нежному горячему сердцу.
Совсем недалеко булкой хлеба кормила голубей до боли знакомая дама - генерал-лейтентантша Толстинская. А сопровождал ее какой-то незнакомый мужчина в сером пальто, шляпе-котелке  и серых же (в тон пальто) лайковых перчатках. Ни по росту, ни по телосложению на Толстинского непохожий.
Опять какой-то мужчина! – Застучала в висках у Миши кровь. Отчего она всякий раз с кем-то? То таинственные кареты, то прогулки.
На катке с инструктором, а здесь-то с кем? С инструктором по кормлению птиц? – Мстительно подумал Миша, чувствуя ужасную обиду, ядовитой змеей обвившую сердце. 
Кавалер, кстати говоря, был очень даже хорош собой. И от этого делалось еще сквернее.
Энергичный взгляд светлых глаз, решительный подбородок с ямочкой, тонкая полоска светлых усов. Анну такой эффектный господин, вне всякого сомнения, украшал. 
Подойти поздороваться или пройти мимо? – вот какой вопрос занимал сейчас Завражского больше всего.
Несколько раз был близок к варианту – развернуться, и как можно скорее покинуть это место, потом останавливал себя, и упрекал в трусости.
Что с вами, Михаил Аркадьевич? Что за страх, тревожное биение сердца?
Ладно бы встретилась ему на пути настоящая опасность, вот тогда побег можно было бы оправдать хотя бы спасением собственной жизни. А что здесь? Самая обычная женщина. И  вот от нее он пытается бежать, будто заяц, прижав уши. Ужасно глупо!
Бежит не от нее, а ведь от себя!
Пока Миша раздумывал, Анна закончила кормить голубей, и, взяв своего спутника под руку, пошла прямо на встречу Завражскому.
Поздно! – Сжал тот кулаки. Теперь уже не убежать, не улизнуть. Нужно вздохнуть поглубже, и не подавать никакого вида, что заметил ее раньше, что его возмутило такое бесцеремонное поведение, незнакомый мужчина рядом с ней. В конце концов, Анна взрослая и замужняя женщина, пусть сама решает, как ей поступать. Желает компрометировать свой супружеский статус – ее право. Ему, Мише, до этого нет никакого дела.
И, кажется, разум возобладал над беспокойным сердцем. Миша сделался холоден и безразличен.
Поравнявшись с прогуливающейся парой, он совершенно бесстрастно приподнял шляпу, поприветствовал тем самым Анну Карловну. И уже думал все с тем же настроением пройти, удалившись от них, но все карты смешала Толстинская.
- Михаил Аркадьевич! – Воскликнула она, растянув коралловые губы в широкой улыбке, оскалила жемчужно белые ровные зубы. – Ну, надо же, как тесен все-таки этот город.
- Здравствуйте, Анна Карловна. Действительно, невероятно тесен.
- Гуляете? В одиночестве? – Кажется, жестоко посмеялась над ним Анна Карловна. - Я тоже большая любительница прогулок. Но терпеть не могу проводить время одна.
- Я заметил.
- Ах, господа, я вас не представила друг другу. – Опомнилась Анна Карловна. – Знакомьтесь, Михаил Аркадьевич, это господин Хведвекич. - Миша отчего-то внезапно нахмурился. Будучи с Завражским одного роста, мужчина так и впился ему прямым взглядом в глаза. - Григорий Яковлевич, этот милый молодой человек мой недавний знакомец, Завражский Михаил Аркадьевич. Познакомились мы самым пресловутым образом на новогоднем балу.
- Простите, вас что-то смутило, господин Завражский? – Заметив Мишину реакцию на свою фамилию, скривил угол рта Аннин кавалер.
- Совсем нет. Просто мне показалось, что я где-то слышал вашу фамилию.
- Возможно, и слышали, – вмешалась в разговор Толстинская. - Григорий Яковлевич замечательной души человек. Время от времени занимается благотворительностью. В будущем мечтает построить больницу для нищих и беспризорных, для самых нижних слоев, представляете?
Анна с таким упоением говорила об этом мужчине, что Миша заскрипел зубами.
- Это похвально, - выдавил он через силу.
- А еще у него своя аптека… 
Аптека!
Ага, ну конечно.
Так это про вас, замечательной души человек со своей аптекой,  он читал весьма занятную историю в папочке, лежащей на столе Яковлевского. Странное убийство. Один из трех подозреваемых, хозяин аптеки.
Скажите, пожалуйста! Москва, и, правда, тесна.
Сердце колотилось, как бешенное. Миша жадно вглядывался в лицо Толстинской, желая поймать ее взгляд хоть на одну секунду. Но Анна, будто назло ему, даже не поднимала глаз, либо смотрела куда-то в сторону,  либо смеялась, лучилась счастьем, но взгляд от Завражского прятала. Нарочно терзала?
Зато синеглазый блондин смотрел на Мишу отчего-то недоверчиво и неприязненно, так, как смотрят на соперников или на мерзких пресмыкающихся.
Миша в какое-то мгновение сделал тоже самое – одарил его полным ненависти взглядом, потому что действительно причислил его к числу конкурентов.
Анна сейчас стояла под руку с ним, и кажется, была очень довольна. Он подходил ей куда больше, чем супруг генерал-лейтенант, - поймал себя на этой мысли Миша, и сделался бледен.
Что его так задевает, когда он представляет Толстинскую в обществе какого-нибудь мужчины? Почему ему хочется, что бы этот человек ни прикасался к ней, не смотрел на нее, а она на него?
- Анна, я думаю, нам пора. Не находите? – Без труда заметив жадные мальчишкины взгляды, обратился к Толстинской ее спутник.
- Да, Григорий Яковлевич, вы правы. Да и промозгло как-то, я замерзла. – Зябко повела она плечами.
- Тогда, непременно, нужно вас согреть. – Совершенно не стесняясь присутствия Миши, продолжая смотреть ему в глаза, произнес нахальный господин. – Не хватало, чтобы вы простудились.
Предложил ее согреть? Какая чудовищная пошлость!
Миша мучительно покраснел. Перед глазами возникла омерзительная картина, о которой даже думать не хотелось, не то, что предположить, что она может случиться на самом деле.
Анна коротко улыбнулась Михаилу Аркадьевичу, в ответ ей Миша слегка поклонился, кивнул блондину, тот ему. И разошлись.
Поглядев несколько секунд им вослед,  Миша дошел до ближайшей лавочки, сел. Поблизости двое мальчуганов катали из липкого подтаявшего снега шарики, и весело смеясь, кидались ими друг в друга.
Завражскому же было не до веселья. Он понуро опустил голову, прикрыл веки. Просидел так час или может, больше – не заметил. Очнулся лишь тогда, когда друг об друга застучали зубы. Пошатываясь, будто нетрезвый, поднялся на ноги, побрел по дороге назад.
А через неделю в полдень в доме Аркадия Аполлоновича Завражского раздался звонок. Трубку с телефонного аппарата снял Аким. Пробурчал что-то, громогласно переспросил в телефонный рожок: - Кого-кого вам надо? Никак не мог привыкнуть к этому чудовищному чуду прогресса, в трубке которого раздаются живые человеческие голоса.
После чего позвал хозяйского сына к черно-серебристому ящичку, многозначительно посмотрел на удрученного молодого человека.
Требовать к телефонному аппарату Михаила Аркадьевича имела обыкновение только Кэтти. Вот, видимо, и сейчас на другом конце провода его ожидала мадмуазель Кирсановская.
- Михаил Аркадьевич, - прошелестел в трубке низкий с придыханием голос. – Вы меня узнали?
Несколько секунд Миша растерянно молчал в трубку, боясь ответить и произнести вслух это имя.
- Вы меня слышите? – Повторил голос.
- Ан… - Начал было Миша, но голос его оборвал на полуслове.
- Да, это я. Я все это время думала, - понизив голос, произнесла  женщина, и Миша затаил дыхание, вслушиваясь в каждое ее слово, очень сильно прижав к уху трубку. – Представьте, вы не шли у меня из головы. Я, кажется, соскучилась. Не желаете составить мне компанию на прогулке сегодня?
А как же ваши тайные поклонники, от чего не попросите их? – Едва не выкрикнул в глубокой обиде Завражский. Но вовремя пришел в себя, и ответил иначе:
- Если желаете, Анна Карловна, я с превеликим удовольствием.
Когда прибыл на указанное место, от обиды не осталось и следа. Огромные влажные изумрудного оттенка глаза лишили его дара речи.
- В прошлую нашу встречу вы, кажется,  остались недовольны, Миша. Я видела ваше лицо.
- Я? Что вы! – Ужасно застыдился Миша. Ему стало не по себе от того, что не смог скрыть истинных своих чувств, а проницательная Анна, оказывается, все разгадала.
Что за люди такие вокруг него? Читают, как открытую книгу, заглядывают в самые потаенные уголочки, ничего не скрыть, ничего не умолчать. Кошмарное чувство наготы и непрекрытости!
- Признайтесь, Миша, вы взревновали, -  хрипло рассмеялась коварная женщина.
Завражский фыркнул. Мол, ну вот еще, очень надо. И тут же подобрался, вспомнив, что рядом с ним дама, и вести себя надо соответствующе.
- Совсем нет, Анна Карловна. Вы ошибаетесь. У меня нет никакого права ревновать вас. О чем может быть речь?
А ведь она права. Ревность, вот как называется это чувство. Мерзкое, липкое, душащее и накрывающее с головой.
- Врунишка! – Погрозила пальцем Анна. – Напрасно ревнуете. Впрочем, какая сейчас разница. Я слишком быстро начинаю скучать, Миша. Что же с того, что ищу компанию в окружении? Пусть и среди мужчин. С женщинами мне совсем не интересно. А господин, которого вы видели в прошлый раз мой старый приятель. Забудьте, что видели меня рядом с ним, и все. Супруг мой слишком занят карьерой. Не погибать же мне от тоски. Откровенно признаюсь вам, что меня ничуть не заботит то, что думают или будут говорить у меня за спиной. Сегодня в свои спутники я выбрала вас, Миша. Но не случайно. Все, что я сказала вам по телефонному аппарату, правда. Но, думаю, нам разумнее будет поговорить не по какому-то проводу, а вот так, с глазу на глаз. Надеюсь, вы не будете держать на меня зла?
- Я? На вас?
Миша расплылся в улыбке.
- Нет, я не держу на вас зла, Анна Карловна.
- Тогда пойдемте гулять, - тихо произнесла она и взяла под руку приосанившегося Мишу.  - Я думаю, что с вами, если вы не будете на меня в обиде, мы подружимся.
- Вы так считаете?
- Я в этом уверена. Потому что вы мне очень нравитесь, Миша.
Теперь она со мною играет,  догадался Миша, как кошка с мышонком.
Боже, Боже…
Как от этого стало невыразимо плохо.
- Я могу влюбить в себя любого мужчину, Миша. – Как бы ведя разговор сама с собою, заговорила Анна.
- И меня тоже?
- И вас. Впрочем, о чем мы. Вы в меня уже влюблены до безумия. Так?
- Так. – Стыдливо потупившись, подтвердил Миша.
Они остановились, посмотрели друг другу в глаза. Губы Анны растянулись в слегка иронической улыбке, Завражский страдальчески сложив черные брови, смотрел вниз, себе под ноги. Какой он, должно быть, сейчас идиот.
- С первой нашей встречи, Миша, признаюсь, я разглядела в вас ребенка и неопытного мальчика. Впрочем, это тоже может быть интересно. Но я дала себе слово, что с вами я играть ни в какие игры не буду. А когда мы встретились с вами на катке, и на том балу, когда вы говорили с этим ужасным человеком, - Анна сморщила носик, - я поняла, что в вас есть что-то особенное.
- Что?
- А вот того я пока не знаю, Миша. Но я поняла, если мы встретились с вами снова, значит, то угодно высшей силе! – Произнесла она своим месмеризирующим голосом.
- Анна Карловна, боюсь, я не совсем вас понимаю.
- И не нужно. Я  сама пока себя не понимаю до конца. Но вы, пожалуй, один из лучших моих спутников. Не будете против, если я и дальше буду звать вас сопровождать меня?
- Вам, действительно, со мною лучше, чем с другими? – Спросил глупость Миша.
- А вы сомневаетесь в этом?
- Но почему я? Вам ведь, наверняка, куда приятнее находится в обществе красивых и смелых мужчин,  по-моему, у вас нет недостатка в их внимании.
- Кто вам сказал такую глупость? И разве вы не красивый и не смелый?
- Я почему-то подумал, что вам куда больше нравятся такие, как князь Артищев, например.
Анна хмыкнула.
- На что мне ваш князь? У меня таких, знаете, сколько было? Скука. Обычный самец, который видит в женщине самку. И ведет себя соответствующе. А после теряет всякий интерес. Да что вы на меня так смотрите?
- Вы такая… такая…
- Оставьте комплименты, Миша. После расскажите. Ну, так что, вы согласны быть моим другом?
- Разве для этого нужно спрашивать позволения, Анна Карловна?
- Не знаю. Но у вас, на всякий случай, я спрошу.
- А что будет, если я не соглашусь быть вашим другом? – Непривычно растягивая слова, заговорил Миша, стараясь не показать дрожь в голосе.
- Будете жестоко отлучены от двора! – Рассмеялась зеленоглазая красавица. А после добавила: – И переведены в другой статус. Вот когда откажитесь, тогда и посмотрим.
Минуту они молчали, просто стояли рядом, касаясь друг друга плечами. Анна смотрела в небо, Миша, вопреки всем приличиям, разглядывал ее лицо – контур губ,  продолговатые глаза, обрамленные длинными ресницами, нежное очертание скул. Возникло чрезвычайно неприличное желание – обнять ее и порывисто притянуть к своей груди, погладить тонкую шею, коснуться упругих завитков волос.
- У вас живой ум, мальчик мой, – наконец разомкнула уста Анна, и Миша тут же высвободился из своих мечтаний, страшно на себя сердитый. -  И, к сожалению, он когда-нибудь вас погубит.
- Что вы такое говорите, Анна Карловна, разве ум может быть губительным?
Толстинская уныло кивнула. Может.
- Вы хороший мальчик, Миша. Даже слишком. Жалко кусать вас своими ядовитыми клыками.
- Что?
- Но видимо, придется. Иначе вы не повзрослеете.
- Вы говорите загадками.
Толстинская снова залилась смехом.
- Вы только подумайте, ему еще и не нравится! Привыкайте, Миша, я люблю загадки. – Посмотрев на него сверху вниз, она приподнялась на цыпочки, и совершила неожиданное.
Коснулась теплыми губами его щеки. Но Мише показалось, что они были огненно-горячими. У Михаила Аркадьевича опасно перехватило дыхание, он вопреки разуму вскинул руки, обнять ее, не дать уйти, притянуть к себе, продлить это мгновение. Но не успел, Анна уже отстранилась и что-то говорила, глаза ее смеялись.
Но Завражский не слышал слов, веки его сонно прикрылись, а перед глазами запорхали разноцветные мотыльки с похожими на вспышки света, крыльями.
Когда они попрощались, и Анна села в коляску, приказав извозчику трогать, Миша вдруг резво запрыгнул на подножку. Но к ней не сел,  так и остался стоять снаружи.
Лошадь же уже порысила вперед. 
- Миша, вы сумасшедший! – Крикнула ему Анна, замечая, как полыхают его щеки и нездорово блестят глаза.
- Я знаю, Анна Карловна! Я сошел с ума. Но это приятная причина для сумасшествия. Я обезумел от любви! Я жить без вас не могу. Слышите? Не могу!
- Какая глупость! Прыгайте же! Не дай Бог расшибетесь! Как мне потом быть? Ну же, прыгайте. До встречи, Миша. Мы непременно еще увидимся. Скоро.

Отредактировано smallangel (2009-03-26 22:08:57)

Angel de la musica, как я люблю ваши посты!!!!! 

Честно говоря, опыта такого нет. Но если чисто построить на предположениях. Наверное, все-таки, в той или иной степени возможно. Что-то отдаленное. Как было сказано у Martian - интуитивно.
Ну и, кроме того, т.к. в книгах все равно присутствует почти всегда преувеличение и вымысел, данный момент несколько усовершенствован, так сказать.
А так, мне тоже интересно было бы узнать примеры именно из реальной жизни - может ли такое, в точности повторяя описанное, быть на самом деле. =)

А может быть, ей просто нравится "играть" в такие игры.
А может быть и наоборот, вдруг она заигралась и доигралась, не зная уже сама, что хочет?  :nope:

Что поделать, любовь заслонила все (папочка тоже, кстати говоря, в любви терял голову). Разумеется, никакие разумные доводы тут ему не помогают.  Вот он и дурит.

Интересно, а кто как видит, что в Мише такого особенного? (это уже к конкретно происходящему в этом романе не очень относится, но все-таки) =))
А вдруг кто-нибудь хоть отдаленно догадается, усмотрев какой-нибудь скрытый смысл или параллель, это было бы просто замечательно. Ну и мне любопытно.
Но сразу скажу, это очень непросто. =( К тому же, пока к этому лишь самое посредственное подведение, и как таковой анализ можно построить лишь на догадках. Это существует исключительно для воображения читателя. Если он это не предположит - совершенно ничего страшного. Но мне просто интересно =)
Это такой некий полунамек на возможный смысл героя.
Не было ли ни у кого сумасшедших предположений? 
Это уже так, спойлеры. Данную "закорючку", надеюсь мы увидим в "продолжении".

Martian, я думаю, кто-то из них обязательно реанимируется. =)
Только не в этом романе. Мише – 19 лет. Вся жизнь впереди. Если на него сейчас все разом навалится, боюсь, он просто не выживет.
Я думаю, Мише, действительно, нужно для этого повзрослеть.

Alekstraza, и вдохновение, наверное, тоже. =) Просто, некоторые главы уже были написаны заранее. Мне оставалось их только отредактировать и вывешивать. А вот сейчас сложнее. написанные главы подошли к концу. =(

Ну а откуда Мише взять искушенность?

Отредактировано smallangel (2009-03-26 14:07:28)