Спасибо всем за комменты! 

Violet,

Он, действительно, такой. =)) Вот только не понятно, в кого уродился)))
А вообще, если рассмотреть под другим углом, роль у него незавидная. По такой-то жизни.

Правда? А почему? 

зы: да, у меня исключительно замечательные новости. Пол ночи полазить в базе данных актрис, и Кэтти "нашлась"! =))) Дело за малым, оформить))

hotwine

Издеваесси, да?  :sp: Такие мальчики - на вес золото... а ты!!!.. 

Martian, ну да, любопытность, она же любознательность берет верх. =)

Вот бедный Миша от нее и "бегает". Ну, не бегает, в смысле. В всячески сопротивляется. Хотя, подозреваю, ему не до матримониальных радостей. Он, в общем-то, не горит этим желанием сейчас.

Отредактировано smallangel (2009-03-17 13:56:41)

Angel de la musica

Усе)) Мы с Мишей страшно засмущались. 

Ну да. А иначе, злой автор не свел бы ее с милахой Мишей. 

Спасибо. Рада, что понравилась))

Может. Как минимум, еще одно в голове уже имеется.
Но так я рискую вообще стать своим собственным литературным негром.  -0
Хочется как-то растягивать удовольствие.
Тем более, пока есть для этого непаханное поле. После этого романа будет сложнее, уверена.
Герои усложнятся.

hotwine, ну да, родовое проклятие.  :crazy:
О да! С Анной-то не поиграешь. =) Там другие "игрушки". Куда интереснее. *краснеет*
Ну не надо так плохо думать о Мише-то! =)

Violet, я ее, честно говоря, тоже где-то видела. Не помню, где. Но вот так сложилось, пересмотрев кучу актрис, глаз лег на нее.
А "омолаживала" я ее как могла. Ну что поделать)) Не всегда так, что актриса или актер соответствует возрасту текстового героя. :-/
Открою секрет, Миша, сделанный для иллюстрации тоже отнюдь не 19-летний, как в тексте. =)) Но что делать. Главное - образ, атмосфера. Для меня. *вспомнила сов.фильмы, где 20-летних играли 40-летние актеры    Ну нет, я стараюсь хоть минимально возраст выдерживать). 

Daisy, я ведь не заставляю никого видеть ее так же, как вижу ее я.  :nope: Я визуализирую то, что у меня в голове. Я просто делюсь.
Но, как известно, у каждого в головах все разное. Разве нет?
Я зуб даю, что может статься, что "староват" будет и Миша, и Анна не столь брутальна.
Я уже сомневаюсь, а стоит ли выкладывать остальных. 
Это все так индивидуально. Ну и я, в общем-то, тоже не всесильна. Стараюсь, как могу.
Случается же, что и в кино мы не всегда согласны с поободранными актерами.

Отредактировано Night (2009-03-20 00:57:27)

Violet

Если честно, я не помню, где я ее видела. В каких-то сериальчиках, кажется. 

А зовут ее Алла Юганова. [взломанный сайт]

Потому что Мише предстояло посетить дом генерал-лейтенанта Толстинского. Что бы вернуть Анне Карловне украденную вещь, Миша собирался с духом долго. Тянул целую неделю. Найти адрес, по которому проживал Толстинский, труда не составило. Куда сложнее было преодолеть какую-то необъяснимую внутреннюю дрожь, которая одолевала Мишу всякий раз, как он только задумывался о встрече с Анной.
Являться к ней вот так, взвинченный и весь на нервах он не хотел. От того и тянул. Пусть перегорит, пусть беспокойные чувства поостынут, сердце привыкнет к мысли, что у него в кармане теперь лежит ее кошелек, и он всякий раз украдкой опускает руку в карман, чтобы кончиками пальцев погладить его поверхность.
Это было невероятное чувство. Стоило подумать, что этой вещи касались ее руки, и у него тут же темнело в глазах, он будто дотрагивался до ее рук.
В этот день Миша проснулся рано, за окном еще было по-зимнему сумрачно. Сердце теперь каждое утро отбивало бешеный ритм. Да и стучать оно стало как-то по-особому, не тук-тук, как раньше, а Ан-на, Ан-на…
Открыл глаза, посмотрел в серый потолок, сунул руку под подушку, с трепетом в груди, дотронулся до кошелька (который перемещался туда теперь каждую ночь), и понял – тянуть больше нельзя. Либо сегодня, либо никогда.
Хватит уже играть в малого ребенка, бояться, давать себе поблажки. Сегодня днем он отнесет ей кошелек, все-таки, это ее вещь, и ее необходимо вернуть хозяйке (а-то, страшно подумать, во что перерастет это увлечение маленькой вещицей, так и умом недолго тронуться). Странно, что ни разу за все это время ему не приходили мысли – оставить Аннин кошелек себе. Хотя бы, как память. Видно, сильнее было желание, предстать перед ней настоящим бесстрашным и честным человеком, который не остановился ни перед какими трудностями. И все это ради этой женщины.
Но это были мальчишеские мечты.
По правде сказать, Миша и сам их стыдился. Загонял поглубже, что б не пробивались наружу. Подумать только, какая пошлость в стиле дурных романов. Никакой он не отважный, и не особенный, конечно. И глупо полагать, что Анна посмотрит на него как-то иначе, чем во все прежние разы. Обычный безусый мальчишка. Сделал то, что должен был, то, что в первое же мгновение подсказало сердце, а тело исполнило. Будь на месте Анны Кэтти, или любая другая дама, кто угодно, он бы сделал тоже самое. Потому что иначе нельзя!
Но на месте человека, кто в тот миг оказался с ним рядом, была не Кэтти, не кто-то еще, а именно Анна.
Анна!
Повторил Миша, готовясь к столь долгожданному и выстраданному визиту.
Тщательнейшим образом побрился, приготовил одежду, причесался. Долго смотрел на себя в зеркало. Что-то ему в отражении не нравилось.
Господи, ну за что такое? Почему Господь дал его матери такого некрасивого сына? Вот ведь тот же Артищев, например, красавец! От того и женщины его любят (ну про женскую любовь это Миша прибавил так, потому что знал, какая там любовь и на каких особенностях строится). Но все равно! Стать, красота – ведь не отнять.
А тут…
Пробор (как казалось Мише) никак не укладывался, и был не идеален, нос какой-то уж чересчур длинный и острый, глаза удивленные широко распахнутые и смотрят как-то жалостливо, будто у кутенка, рот какой-то маленький, просто потеха!
Не кавалер, а шут гороховый, курам на смех, - сетовал на свою внешность Миша, разглядывая свое отражение.
И все перечисленные особенности, которых он в себе до сего момента никогда не замечал, будто бы в это утро преувеличились, стали явственно выпирать, словно за одну единственную ночь Миша изменился, да подурнел настолько,  что смотреть тошно.
И Михаил Аркадьевич настолько застеснялся своего несовершенства, хоть плачь.
Но плакать мужчине было не к лицу, и поэтому, он собрал всю свою волю в кулак, и решил – будь, что будет!
Вырядился по последней моде – в шерстяную визитку с платочком в верхнем кармане, пристегнул накрахмаленные манжеты, надушился одеколоном от Брокара, перед этим взял у папеньки самую лучшую трость (у него их было несколько, один-то раз можно, не заметит), выбрал шляпу, галстук-ленточку. В общем, хоть вешай картинку в иллюстрированную энциклопедию моды.
Очень тихо, на цыпочках проскользнул в коридор, оттуда в прихожую. Главное, чтобы Аким не увидал – отцов камердинер (коим он себя считал), а так, обычный лакей, служивший еще папенькиному отцу. Замечательный старик, но если увидит такого расфуфыренного, словно гусака, Михаила Аркадьевича, непременно учинит допрос – что, да как. А отвечать на вопросы Мише сейчас хотелось меньше всего.

Пока ехал на извозчике, жутко волновался. Думал.
Ну, переступит он через порог, отдаст Анне Карловне сию премилую вещицу, та, конечно, его поблагодарит, улыбнется. А что потом?
Больше не будет этой сказки, этих грез, надежд, не будет с ним той вещицы, к которой прикасались ее пальцы.
В груди шевельнулась предательская малодушная мыслишка – развернуться и обратно!
Но нет, не допустил Миша, чтобы страх взял над ним верх.
А когда извозчик остановился на Тверском бульваре, где располагался дом генерал-лейтенанта Толстинского, поворачивать обратно было уже поздно.
Дверь открыли почти мгновенно, ливрейный слуга с взлохмаченными седыми бакенбардами смотрел на молодого человека слегка удивленно и с недоверием, двигал бровями.
- Мне к Анне Карловне Тол-тол…Толстинской, - в ужасе позабыл ее фамилию Михаил Аркадьевич. – По срочному делу. Доложите, Завражский Михаил Аркадьевич. 
Анна спустилась через несколько минут, в домашнем платье с свободными рукавами и с сложной прической японского стиля.
- А-а, Миша, - приветливо улыбнулась она еще на лестнице. – Да вы будто на прием к самому Государь Императору! Какая приятная неожиданность. Совсем не ждала вас.
- Простите, Анна Карловна, за доставленные неудобства. – Пересиливая волнение, ответил Завражский. - Наверное, мне нужно было заранее предупредить, а не врываться вот так…
- Да что вы, какие неудобства. – Подойдя к нему совсем близко, мягко сказала Толстинская, и у Миши на сердце потеплело. – Я вас не звала, сами пришли, так и замечательно. Люблю настойчивых и смелых людей.
- Понимаете, я не мог… непременно должен был вас увидеть, - заметив, как расширяются ее глаза, а уголки губ иронически ползут вверх, поспешил добавить: - на то имеется веская причина. Вот. Это ваше. Я должен был вам вернуть. – И протянул ей кошелек.
Сказал скороговоркой, выдохнул.
Анна не сразу отвела взгляд от его глаз, спустя несколько секунд опустила длинные ресницы, поглядела на кошелек.
- Господи, Миша, вот уж не ожидала! Все-таки вернули? Да вы настоящий рыцарь. Но, право, не стоило бегать по морозу за каким-то маленьким оборвышем. Оставили бы этому воренку на пропитание.
- Я дал ему несколько целковых. – Страшно смутился Миша. – Как вознаграждение. Он сам отдал кошелек. И дал честное слово, что ничего не взял из него.
- Подумал, будете его бить.
- Бить ребенка я бы не осмелился. Это низко! Но слегка напугал, так сказать, словесным образом. Объяснил, что промышлять воровством – дурное занятие. Сказал, что если еще попадется мне на глаза, отведу в участок.
Анна расхохоталась, будто Миша сказал что-то ужасно забавное.
- Думаете, он вас послушает?
- Не знаю. Но отчего бы не попытаться вразумить юную душу? Он еще мал, успеет пересмотреть свои взгляды. Дети не так уж и глупы, как о них думают.
- Вот именно. Ему нечего есть, не умирать же ему с голоду. – Как-то вмиг посуровела Анна Карловна.
- Но воровство, это не то занятие, которым можно заработать себе на хлеб, Анна Карловна!  С самым убежденным видом ответил Миша.
- Ах, Михаил Аркадьевич,  какой вы, однако, идеалист. А если его мать гулящая, или может у него отец пьяница или инвалид, побирающийся на Сухаревке? Чем же ему еще промышлять, как не воровством? И так будет всегда, к сожалению. До поры, до времени.
- Простите, вынужден не согласиться с вами, Анна Карловна. У человека всегда есть выбор – заняться чем-то предосудительным или поступить по совести и уму. Он выбрал воровство, потому что это самое простое, что пришло ему в голову. Но я уверен, это не единственное, чем бы он мог прокормить себя. – Сказал он тихо и серьезно. - Я даже под угрозой голодной смерти никогда не буду готов взять чужого. Воровство, а тем более, убийство ради добычи, столь ужасно и отвратительно, что иной раз лучше погибать с голоду, нежели промышлять этим.
Миша замолчал, насупился, Анна это заметила, и тут же рассмеялась.
- Ах, Миша, давайте закончим этот разговор. В самом деле, зачем нам это?
Анна повертела в руках кошелек, сменила тему.
- Благодарю вас, Михаил Аркадьевич, - глубоким низким голосом прошептала она, и ее пухлые губы дрогнули.
Толстинская подняла руку, и без доли смущения, погладила его по щеке. Миша покачнулся, готовый лишиться чувств, но устоял, хоть это было и непросто.
- Вам не за что меня благодарить, Анна Карловна, - откашлявшись, сказал он, освобождаясь от истомы. – Я сделал лишь то, что должен был!
А два больших кошачьих глаза смотрели на него гипнотически и не мигали.
Пантера – вот она кто! – Осенило вдруг Мишу. Гибкий стан, решительный изгиб шеи, плавные мягкие движения. Прирожденная хищница-убийца, которая губит души других. И смотрит она так, будто на свою жертву, попавшую в ее лапы перед тем, как сожрать. А улыбается и посмеивается потому, что чует возбуждающий запах крови.
- Аннушка, у нас гости? – Вдруг послышался низкий бас.
Анна сделала два шага назад, посмотрела вверх, на лестницу, где стоял (как догадался Миша) генерал-лейтенант Толстинский.
- Лавруша, - тошнотворно сладко обратилась Анна к супругу, - знакомься. Это Михаил Аркадьевич Завражский. Тот самый молодой человек, который на балу у Кирсановского вступил в словесную дуэль с тем сумасшедшим, что застрелил мальчишку. А недавно у меня посреди белого дня на улице какой-то воришка украл кошелек, так Михаил Аркадьевич, оказавшийся рядом, пустился в погоню. Вот, пришел, чтобы вернуть.
- Ах, да, на балу у Кирсановского, - пропыхтел весьма грузный генерал-лейтенант. – Здравствуйте, молодой человек. -  Обратился он к Мише. Тот стоял ни жив, ни мертв, только учтиво кивнул в ответ. – Конечно, конечно, помню вас. Экий вы тогда были смельчак.
Толстинский Мише показался дюже старым, усы-то у него были темные, пышные, а вот на коротко стриженой голове уже пробивалась седина. А Анна смотрит на него как-то по-особенному. Почему-то стало на душе скверно, захотелось не видеть ни ее, ни его.
- Благодарю вас, что помогли моей дражайшей супруге, что не оставили в беде. Но что же вы стоите? – Удивился генерал-лейтенант. – Раздевайтесь, господин Завражский, и добро пожаловать. Будете дорогим гостем.
Отказывать было неудобно, хоть Миша и чувствовал себя самым наисквернейшим образом, но пришлось принять генеральское приглашение.
На самом деле, Толстинский оказался весьма интересной личностью и не таким уж ужасным человеком. Да и к Завражскому, кажется, проникся.
Знал бы он, - подумал Миша, - что этот мальчишка тайно трепещет перед его женой, переломил бы хребет, как цыпленку.
Лаврентий Григорьевич же, кажется, Мишиных терзаний не замечал, об чем-то говорил, что-то рассказывал.
Анна в их разговоре не участвовала, испарилась сразу же, как появился Толстинский и взял Мишу «в оборот», отвел в свой кабинет. Как потом выяснилось, с особой целью.
Стены просторного с высокими потолками кабинета были увешаны всевозможным оружием. Миша, как переступил порог, обмер. 
- Как всякий мужчина, испытываете страсть к оружию, Михаил Аркадьевич? – Поспешил сразу же спросить Толстинский.
- В какой-то степени. – Здесь был целый музей. И казачьи шашки, и короткие кортики, и весьма старинные пистолеты, несколько шпаг с инкрустированными эфесами, и даже щит с гербом тевтонского ордена.
У Миши от всего этого богатства по-детски открылся рот.
- А вот это, - генерал снял со стены изогнутый ятаган, достал из кожаных ножен, украшенных металлом, сверкнул изломленным лезвием, - трофей 1877 года! – Похвалился Толстинский, зашевелив усами. – А, как вам?! Глядите только. И никакая не подделка. Настоящий. Если вот так вот махнуть, голова сразу с плеч.
Миша осторожно сделал несколько шагов назад. Кто его знает. А голову терять как-то совсем не хотелось. Рано еще.
- Весьма интересно, как вижу, вы всерьез этим увлекаетесь.
-  Имею слабость. Еще с тех пор, когда был желторотым сопляком. – Рассмеялся собеседник, и глаза его в наслаждении сузились.  – Могу дать подержать. Очень аккуратно. Но не более, - снова засмеялся генерал-лейтенант, и мясистые щеки его заколыхались. – Такова уж привычка. Весьма ревниво отношусь ко всему, что принадлежит мне.
- Благодарю, - отказался Миша, и спрятал руки за спину. – Я ограничусь созерцанием.
- Ну как вам угодно.
За спиной Толстинского часы пробили три часа дня, он вдруг хлопнул себя кулаком по ляжке, и изрек:
- Ах, ты боже мой, совсем забыл, надо принять лекарство. – Глядя на слегка озадаченного молодого человека, пояснил: - Здоровье уже не то, Михаил Аркадьевич. Это у вас, молодых, оно плещет через край, а у нас, стариков… да и поистрепалось на полях сражения, что поделать. Врач прописал какое-то совершенно удивительное лекарство. – Лаврентий Григорьевич хрипло засмеялся, как будто  сам не веря своим словам. – Не знаю, насколько действенно, но требует приема по часам. Подождите меня здесь.
Миша не стал  трогать коллекцию и в отсутствии хозяина. Ходил вдоль книжных шкафов, изучал корешки. Маялся. Скорее бы уйти из этого дома, неправильно оно  как-то все!
Пришел с тайной надеждой увидеть прекрасную Анну Карловну, а вместо этого к нему проникся его супруг, и кажется, считает порядочным человеком, хвастается своими подвигами и трофеями.
Миша остановился у обтянутого зеленым сукном стола из красного дерева. Среди всяких бумаг на столе лежали стопки газет. Бумаги Миша трогать не стал – кто знает, какого характера они могут быть, а вторгаться в столь личную часть жизни хозяина – это уже бесцеремонность. 
Зато газеты его заинтересовали больше. Толстинский, как и положено человеку его статуса, следит за тем, что происходит вокруг, о чем пишут. Это любознательному Мише почему-то даже очень понравилось. Достал из кармана очки, неторопливо  начал разглядывать стопку. Попадались и довольно несвежие. Здесь были номера и английской «Times», и «Московский листок», и многие другие.
Полистал объявления:

Но они его нисколько не заинтересовали,  Мишино внимание  привлекла всего одна газета. В заголовке значилось «Русская сводка», либеральная газета. Видно, генерал-лейтенант интересуется, что там да как, не дремлет ли «враг» на «соседних фронтах». Что ж, тоже дело.
Завражский и сам не знал, отчего обратил на нее внимание. Судя по дате, старая, еще прошлогодняя, октябрьская. На первой же полосе написано: «Вчера 15 октября вечером в Вознесенском переулке  выстрелом в голову был убит редактор «Русской сводки» Наум Штейнер…». Дальше Миша дочитывать не стал, на последнем прочитанном слове у него вдруг что-то щелкнуло и загудело в голове.
Он положил листок обратно и пошел к дверям. На пороге встретил  Толстинского.
- Что, Михаил Аркадьевич, заскучали? – Спросил он и улыбнулся, будто кот, налакавшийся сливок.
Это, видно, то замечательное лекарство на него так подействовало.
Миша как-то суетливо затряс головой, мол, нет, совсем не заскучал.
- Да что с вами?
Поколебавшись, Миша ответил:
- Господин Толстинский, прошу извинить, благодарю за гостеприимство, но я и так слишком задержался. Мне нужно идти. – И несколько секунд помедлив, прибавил: - Срочно.
- А-а, молодые дела. – Понимающе кивнул Толстинский. – У меня в ваши годы тоже дела были все сплошь срочные. Торопитесь жить. Ну что ж, конечно же, ступайте. Рад был познакомиться...
- Передайте от меня нижайший поклон Анне Карловне, - глядя куда-то в сторону и избегая встретиться взглядом с супругом Толстинской, сказал Миша, и припрыжку, стараясь не сбиться на мальчишеский бег, кинулся к парадным дверям.

* * *

Соломон Шульман.
Убитого поручиком Карповым молодого человека звали Соломон Шульман. Это писали в  газетах. Имя Миша запомнил хорошо. Пока ехал домой, думал, как бы получше осуществить то, что четверть часа назад пришло ему в голову.
План представлялся не таким уж и сложным.
Нужно было узнать, где и с кем жил или учился Шульман, навестить этих людей, и поговорить с ними об убитом. Вдруг они расскажут что-то такое, что сразу даст ответы на все вопросы. Была у него какая-то странная, непонятно откуда возникшая уверенность, что о Шульмане известно куда меньше, чем есть на самом деле.
Потом долго бродил по своей комнате, одолеваемый зудом любопытства. Насилу дождался утра.
Сложнее всего было отыскать адрес, где проживал Шульман. Для этого пришлось порыться в адресной книге, найти его тетку, о которой говорил Кирсановский. Страшно волнуясь, и даже не надеясь на удачу, уверенный в полном провале своей задумки, съездил к ней.
Но зря страшился. Та, кажется, уже привыкла к разным любопытствующим гостям. Посмотрела на Мишу флегматично, пустым взглядом.
Лгать не стал, рассказал всю правду: о том, что был там в ту ночь, все видел. А потом, когда вдруг понял, что дальше говорить ему  нечего, а Шульмановская тетка его, в общем-то, и не слушает, проявил чудеса изобретательности. Пришлось выдумать, что собирает материал для газеты. Проверять – правда или нет, она не стала, доказательств не потребовала, просто сказала – «да, да, напишите о таком бесчинстве на всю Россию!». На вопрос о самом Шульмане и о том, не было ли в его поведении чего-то странного, ничего толком не ответила, лишь то, что он был хорошим умным мальчиком, замкнутым немного, но он таким был с детства. А вот в вопросе, нельзя ли узнать, где жил Соломон Шульман, помощь ее была бесценна.
Рассказала, что он снимал квартиру с родственником на Ильинке.
Исходя из разработанного плана, больше здесь Мише делать было нечего. Может быть, родственник Шульмана, с которым они делили квартиру, окажется более разговорчивым? Только вот придумать надо все-таки что-то более убедительное. 
Хоть убивайте, но не было в Мише такой твердой уверенности, как в Кирсановском, что все происшедшее, чистая случайность.
- Скажите, здесь проживал Соломон Шульман?
- Да. Проживал. А вы кто? – гнусаво спросил молодой человек, открывший Завражскому дверь.
- Меня зовут Михаил Аркадьевич Завражский. Мне нужно поговорить с вами о нем. Вы ведь его родственник?
- Кузен. Вы что, из полиции? – Раздражительно и злобно спросил молодой человек.
- Нет! – В ужасе вскрикнул Миша. – Разве я похож…
- Не знаю, - перебил его молодой человек, вяло поведя плечом.
- Я пришел поговорить с вами о Соломоне Шульмане. Но я всего лишь его знакомый. – Выдал Завражский придуманный по дороге текст.
- Знакомый? – Прищурил один глаз хозяин. – Ни разу вас здесь не видел. Он вроде таких знакомств не имел. Хотя, чего уж теперь. Заходите.
Квартира была просторная, светлая, с большими окнами. У стены стоял черный рояль с открытыми клавишами.
- Я очень сожалею, - начал Михаил Аркадьевич с простой человеческой вежливости. Кем бы Шульман не был, но в первую очередь он был человеком, а значит, его близкие жестоко страдают из-за утрата. – Я хотел узнать, не нужна ли какая-нибудь помощь?
Хотя, как показалось Мише, его кузен не так уж и страдал. При словах сожаления поморщился, махнул рукой.
- Да какая помощь, о чем вы? Чему быть, того не миновать. Не так бы, так как-нибудь иначе это произошло. Удивительно, но он ужасно не хотел идти на этот чертов бал.
- Не хотел?
Миша покрутил головой в разные стороны, огляделся в комнате,  внимательно рассмотрел рояль, листы с нотами, валяющимися на полу.
- Нет, не хотел. Он не любил подобные рауты. Он вообще любил только одного содержания рауты. – И снова поморщился. – Его уговорила тетка. – Наконец, он заметил Мишино недоумение, и почему-то посчитал необходимым объяснить: - Что вы так глядите, рояля не видели? Я композитор. Начинающий. Ну, не Глинка, конечно. Соломон надо мной смеялся, говорил, что это совершенно глупое занятие. И вечно этот шум, эти люди, - молодой композитор оказался какой-то уж очень нервный и дерганный. Мотал головой. Делал резкие движения. От того, Миша сидел тихо, внимательно наблюдал, и слушал, боялся перебить, потому что, было похоже, что молодой человек сам сейчас что-нибудь да расскажет, его будто переполняет что-то. – А я не могу, мне нужна тишина, покой. Ноты… понимаете? Тончайшая материя. А как можно записывать музыку, если вечерами тут по десять человек галдят, шелестят своими бумажками, обсуждают…
Что? – Хотел спросить Миша, но не успел.
Юный Глинка уже перескочил на другую мысль.
- Ну, ничего… теперь здесь будет тишина. Я наконец-то смогу писать музыку. А вот вы за какой, собственно, надобностью пришли, я так и не понял. Знакомый! Вы тоже из этих? Ну конечно, как я не догадался. Вон у вас и очечки тоже, и лицо заносчивое. Студентик из просвещенной молодежи. Таких здесь, знаете, сколько было. Почитателей Каракозова. – Композитор тряхнул головой и как будто страдальчески застонал. – Будто этим вы что-то решите. – Миша усиленно двигал бровями, стараясь не пропустить ни слова. Мысли композитора были какими-то рваными, отрывчатыми, непонятными. - Что вам нужно? Хотите узнать подробнее о смерти Соломона? Я ничего не знаю. Меня там не было. Или пришли за книжками и его тетрадками? Поздно. Уже забрали. Неделю как, не меньше. А вообще, вот что я вам скажу, бросайте вы это дело. Ну, подумайте, - композитор уронил голову на руки. – Зачем вам оно? Кровь, убийства. Они как начинали свои беседы, у меня мурашки по спине.
«Это»? Что «это»? – Миша хотел спросить, но не стал. Понял, что только выдаст себя и все испортит. Если кузен Шульмана принял его за кого-то другого, так даже лучше.
- Можно я загляну в комнату Шульмана? – Вдруг сам от себя не ожидая, попросил Миша.
Композитор приподнял голову, посмотрел на него каким-то пустым взглядом.
- Не верите? Хотите сами проверить? Ну, идите, глядите. Вторая дверь у окна. Я там ничего не трогал, мне оно не надо. 
Рыться в чужих вещах Миша, конечно же, не стал. Ему не позволила совесть. Да, собственно, он уже пожалел о сказанном, когда зашел в комнату покойника.
Зачем ему все это?
Велика ли наука, обманом, проникнуть в чужую комнату, чтобы порыться в вещах, тебе не принадлежащих.
Фу!
Минуту Миша стоял, не шевелясь. Но потом любопытство взяло верх. И он успокоил взъярившуюся совесть тем, что лишь поглядит поверхностно, никаких противозаконных действий, а тем более, боже упаси, краж, совершать не будет.
В комнате стояла кровать, бюро, шкаф. На стенах никаких картин, все довольно аскетично. Странно.
Родственник Шульмана говорил про книжки и тетради. Интересно, что в них могло быть? Их-то и можно поискать. Открыл ящики шкафа, посмотрел в бюро. Но там было пусто. Ничего особенного. Несколько листков чистой бумаги, чернильница, сломанные серебряные карманные часы.
Видно, хозяин был прав, поздно. Если что-то и было, кто-то забрал.
Увы.
Из комнаты Миша вышел так ничего и не узнав, раздавленный фиаско.
- Что, не нашли? – Язвительно поинтересовался композитор, сидящий за своим черным инструментом, любовно поглаживая клавиши.
Завражский промолчал. Странно, но ему почему-то было ужасно стыдно.
Такой глупый спектакль, и все ради чего? Ради пустого места.
Шут!
- Простите меня. – Сказал он уже на пороге. – Но я действительно приходил по необходимости. Это важно...
- Важно, не важно, - протянул композитор. – Теперь все равно. Только обещайте, что сюда больше не будете ходить не за какой надобностью. И товарищам своим скажите!
Выйдя из парадной дома, в котором квартировали Шульман и его кузен, Миша вдруг ощутил какую-то глубокую безысходность, теснившую его грудь. «Игра», конечно, представлялась увлекательной. Но ради чего?
Чтобы потешить свое самолюбие? И доказать, что решение у уравнений могут сыскаться не только на бумаге? Доказать себе, «неверующему» Кирсановскому?
А что, если все это самая настоящая глупость? Что, если Карпов, действительно, перебрал шампанского, да и спустил случайно курок, а пуля угодила Шульману в лоб. Вот вам и разгадка. Зато он, Завражский, нагородил турусов на колесах, что только знай, держись крепче! Ерунда это все. Блажь. Надо с этим кончать.
И так ему стало обидно за свое чрезмерное воображение, что он даже застонал в голос. Да еще Аннины слова вспомнились, про настойчивых и смелых людей…
И все-таки, нужно было поговорить с еще одним человеком.

Отредактировано smallangel (2009-03-21 00:48:22)