Думаю, во время медового месяца, наверное, не то что бы и скучала... А вот потом, может. Привычная, все ж-таки деятельность.

  Это ты о чем?

Ну фик длинный. Думаю, там много мокрухи будет. И не одного кого примочут. А кого именно, как и когда - пока умолчу. Мало ль, чего еще изменится.

Ох, Мадам, да у меня сейчас... хоть саму меня сейчас убивай...
Ты уж прости.

Этим постом я тебе не обещала, что Рауля примочат, и не опровергала этого тоже.

Я о том, что мысли мои сейчас далеко от фика. Очень далеко.

Отредактировано Night (2006-02-28 17:04:24)

**

Какой-то сумбурный, вязкий в полутонах сон. После такого часто бывает горьковатое послевкусие, как после чего-то дурного и тяжелого. После таких сумбурных снов проходят волны дрожи по телу, как минимум, или наступает тошнотворное ощущение, как максимум.

В дверь постучали. Напористо. Почти забарабанили.

Антуанетта Жири вздрогнула, и в момент вскочила с кресла. Соскользнув с  коленей, по полу разлетелись листы бумаги, зашелестев и захрустев, приводя ее в чувства. Она кинулась их подбирать. Это никто не должен видеть, тем более – читать. На секунду она задержала взгляд на одном из пожелтевших измятых конвертов «Франш-Конте. Монастырь Святой Терезы» С печатями почтового отделения города  Безансон и Париж. Она отвела взгляд, и продолжила собирать бумаги с пола.
Сердце ее колотилось с такой же силой, как колотили в дверь. Господи, и почему в их жизни столько недосказанного, столько запретного, столько пугающего? Не успело завершиться одно горе в их жизни, кажется, вот-вот уже  стоит на пороге  новое. Теперь, похоже, помочь ей мог только имеющий непосредственное отношение ко всему этому, по крайней мере, к части уж точно,  человек. Человек, которому это не безразлично. Но теперь, возможно, она уже никогда не увидит его снова. Антуанетта не знала – где он теперь.
Времени собирать бумаги – не было. Она скомкала их, бросила на кресло, и на скорую руку прикрыла цветастым тяжелым пледом.
Оказывается, она задремала, задумавшись.
Взгляд ее упал на бронзовые с позолотой на тяжелой подставке из черного мрамора часы, стоявшие на комоде из светлого ореха. Золоченый рельеф в виде львиной головы с открытой пастью  на прямоугольном основании часов смотрел на нее предостерегающе. О, как она ненавидела тиканье часов. Оно всегда мешало ей сосредоточиться, или спать. Как она до сих пор жила с этими часами? Кажется, это было одно из дорогостоящих приобретений ее покойного супруга.

Если бы можно было вообще избавиться от всех часов. Каждый раз, как только комната погружалась в тишину, непроизвольно начинала следить сознанием за тиканьем часов. Тик-так, тик-так… И так до бесконечности. Время становилось обременяющим.

Круглый эмалевый циферблат показывал без четверти одиннадцать. Кто бы это мог быть? Кто теперь может стоять за дверью? На мгновение, совсем короткое – она испугалась.
Стучать продолжали. Складывалось впечатление, что рука мужская. Крупная сильная ладонь, которая нещадно колотит в дверь.
В груди заныло неприятное тревожное предчувствие. Оно ее и не покидало с момента того вечера. Хотя, кажется, уже прошло около трех дней.
И все эти три дня она жила в ожидании чего-то.

- Господи, кого… - «принес черт» чуть не слетело у нее с языка. Но она, решив, всуе лишний раз не упоминать дьявола в свете недавних событий, пресекла себя. Хватит с нее чертовщины.
Антуанетта быстро поправила выбившуюся из туго затянутого пучка прядку волос, натянула на плечи шерстяную шаль. И пошла к двери.

У нее было странное предчувствие. Почему-то она почти в нетерпении повернула ручку. Распахнула дверь, и… замерла, с застывшим на лице разочарованием.

- Чем… чем могу быть обязана, мсье? – Вдруг выражение лица ее поменялось, стало  безэмоциональным, тон приобрел холодный, почти что,  ледяной оттенок.

На пороге стоял крупный мужчина. Лет сорока. Головной убор, больше походивший на фуражку  был чуть сдвинут на лоб. Антуанетта почему-то сразу сосредоточила взгляд на медном ободке у козырька. Глаз гостя, из-за надвинутого на них этого самого козырька  Антуанетта толком не видела. На незнакомом госте  был одет коричневый широкополый сюртук, слегка потертый на локтях и у карманов. На благородного джентльмена он вовсе не походил. Больше на обычного засидевшегося в таверне рабочего или моряка, только вернувшегося из плаванья.
Он прищелкнул языком, оглядев выросшую на пороге женщину, пятерней потер дряблые щеки, изрядно поросшие жесткой щетиной, и только после этого выдохнул:
- Это… как его… Жири… Антуанетта… здесь живет? Я не ошибся дверью?
Хозяйка сузила глаза, натянулась, как струна, и стала похожа на кошку,  готовящуюся сделать прыжок.
- А что именно нужно вам от нее, сударь?
- Так я туда попал? – Продолжал он басить.
Женщина надменно вскинула голову.
- Да. – Процедила она сквозь зубы. – Антуанетта Жири – это я. – Сказала она таким тоном, что он готов был поклясться, что она сейчас чертыхнется во весь голос, а потом кинет ему прямо в голову что-нибудь увесистое.
Но она этого не сделала. Или, просто, увесистого под рукой не оказалось.
Гость на пороге протянул «ааа…», позволил себе вздохнуть, и криво улыбнулся одним уголком рта.
- Ну, так значит, это… Антуанетта Жири – вы будете?!
Хозяйка молчала. Не повторять же по несколько раз то. Что уже было сказано ранее.
- Я к вам по делу. Точнее… не я… мне-то что… меня попросили… - Он снова начал тереть небритый подбородок.
Хозяйка наклонила набок голову. Кажется, в глазах промелькнула тревога.
- Не понимаю.
- Ну, как это… меня попросили.
- Кто вас и о чем попросил?
- Один малый. Чего это вы так… испугались?! – Хмыкнул он.
- Кто именно? – Кратко задала она еще один вопрос.
- Ну, я не знаю его фамилии.
- Простите, хорошо же вы принимаете просьбы.
- Слушайте, да подождите, я ж еще ничего не рассказал. Вы ему, видать, нужны… Он сказал, что если не вы, то уж никто.

Сердце сжалось, и ей, почему-то, как можно скорее захотелось остаться наедине с собою.

- Я никого не знаю, кому бы была столь остро необходима. – С лживой уверенностью произнесла Антуанетта, и было, уже приготовилась захлопнуть дверь прямо перед самым носом непрошенного гостя.
- Но он-то вас, видать, знает, если дал этот адрес, и указал имя. Слушайте, - мужчина фыркнул, - если вы ему жена, или  сожительница – вы крайне не хорошо поступаете, оставляя парня в неприятной ситуации.
Женщина зыркнула на него глазами. Мужчина сразу же как-то осекся. Да. Не похожа она на сожительницу. Это мало вероятно, вот здесь он опростоволосился. Такие чаще встречаются в гимназиях на должностях преподавательниц  (ну… здесь он почти угадал). Преимущественно женских, и крайне любят лупить линейкой по палацам, когда делаешь чего-то  не так. А пальцы потом ломит так, будто тебе их прищемили дверью. 
- Ну, хорошо. Не сожительница. Сестра… - Виновато произнес он, и  прищурил один глаз. – Ну не мать же… Кажись, по возрасту вы не подходите ему  для матушки. Ну а кого он еще может просить видеть?!
- Так, говорите по существу. – Выдохнула хозяйка, теряя терпение. - Вы сказали – неприятная ситуация?
- Ну… да.
- Объясните.