**

В одно прекрасное утро, проснувшись, Кристина поняла, что если так продлится еще сколько-то времени, она сойдет с ума.
И пока у нее были силы, она приняла решение, отказать во всякого рода внимании своему ухажеру.  Еще раньше Нового года Кристина отказала Эдмону Легарду во встречах, беседах и прогулках.
Он принял это с недовольством, но скрыл от нее разочарование. И ей показалось, что тогда, в тот день он ее понял. Даже одобрительно кивнул ей головой. Вот только за своим собственным волнением виконтесса вовсе не заметила, что  всем своим видом и поведением, он показывал, что сия их встреча далеко не последняя.
После всего случившегося Кристина какое-то время ходила потерянная и расстроенная. За что бы она не бралась, ни на чем не могла она сосредоточиться. Ей было одновременно тяжело и как-то неуютно свободно.
Да, - Эдмон Легард мог бы быть хорошим и достойным поклонником. И, наверное, еще лучшим любовником. Он слишком благоволил к ней. Кроме того, он, как не странно,  был ей не противен. Но, кажется, не настолько, чтобы спокойно ложиться к нему в постель, забывая все нормы и приличия. Она не могла себе этого позволить. Хотя, наверное, в скором смогла бы уже перешагнуть через себя, и отдалась бы этому безрассудству.
Слава богу, что она этого не сделала. Как бы она посмотрела тогда в глаза Раулю после всего этого? Интересно, она бы смогла? Хватило бы у нее сил и лжи, чтобы совладать со своим рассудком?

Она снова спустилась в пустоту, став безразличной и равнодушной к окружению.
И заново она села за былые, когда-то так волнующие ее воображение,  романы. Но они неожиданно стали угнетать и отталкивать ее, к любовным похождениям героев она сразу почувствовала какое-то неясное отвращение, она чувствовала, как нестерпимо жжет бумага ей пальцы. Подобные книги утратили для нее свое обаяние и привлекательность, и виконтесса, желая в своих же глазах предстать благочестивой католичкой,  переключилась на душеспасительные книги религиозного направления, будто чувствуя за собою непосильные грехи, и желая их искупить, очистив свою душу чтением подобной литературы.
Вот только они не приносили ей ни малейшего утешения, ни умиротворения, ни добавляли ей кротости.  Она, всякий раз оставаясь наедине со своими мыслями, как и прежде была погружалась в водоворот своих страстей, не в силах усмирить ни плоть, ни душевные терзания свои.
Религиозная догматика была настолько чужда, далека и непонятна ей, что Кристина буквально заставляла себя постигать ее со скрупулезностью ювелира, ограняющего редкий бриллиант.

-

Стоял ясный безоблачный день. Наверное, в этот чудесный день супруги де Шаньи могли бы побыть вместе, могли бы погулять в саду, пообедать, поиграть с  маленьким Шарлем, насладиться обществом друг друга – чего они уже так давно не делали. Но Рауля в этот день пригласили на охоту. И он не отказался.
Кристина погрустнела. Проводив его, и снова осталась в огромном доме одна. Собираясь, виконт обмолвился, что среди прочих приглашенных будет и господин Легард. Госпожа де Шаньи, сдерживаясь изо всех сил, попыталась остаться холодной и безразличной при имени этого мужчины. И, кажется, у нее это уже получалось. Имя Эдмона не вызвало в ее душе ничего, кроме едва ощутимой волны какого-то неприятного горьковатого, как рябиновый ликер, чувства.

-

С лошадью Эдмона Легарда поравнялась лошадь маркиза Клермона. Он с неохотой обернулся на своего неожиданно появившегося спутника.
- Ты мне можешь рассказать что-нибудь, весьма занятное? – Спросил тот, потрепав загривок своего коня. 
Легард усмехнулся.
- Не знаю, займет ли тебя вот это – драгоценная супруга виконта де Шаньи проявила себя, как верная супруга. – И еще раз усмехнулся. Своим же словам.
-  Как это?
- Она отказала.
- Как это, как это отказала?
- Очень просто. Как это делают многие женщины. – Совершенно невозмутимо произнес тот, пытаясь усмирить затанцевавшую под ним и пускающую ноздрями пар лошадь. – Похоже, моя лошадь учуяла твоего жеребца!   
- Но ты понимаешь, что это значит?
- Конечно же понимаю! – Рассмеялся тот.
- Не пытайся строить из себя дурака. Я не об этом!

- Кристина безумно хороша! – Словно, не слушая его, говорил Эдмон.
- В первую очередь – она мать наследника огромного состояния де Шаньи. А разве может быть что-то заманчивее женщины с огромнейшим состоянием?
- Тебя интересуют большие деньги, а меня – хорошенькие женщины!
- Вот только не говори, что тебя не интересуют большие  деньги. – Маркиз натянул поводья.
- Интересуют. Но с недавнего времени Кристина мне интересна куда больше даже очень больших денег. Ну неужели семья де Шаньи  совсем не хочет вести вместе с тобою дела, что ты настолько суров с их будущим? Я думал, все куда благополучнее.
- Хочет. Но, не принимая в расчет мои интересы. А меня интересует куда большее в этом вопросе. Эта семья могла бы уже давно разориться, если бы не тщетные попытки графа вернуть все на круги своя. Но вечно же ему не будет везти. Вот только… все было бы куда проще, не будь у виконта наследника.
- Найти выход можно всегда…
- Да. Но и ты должен был помнить это, в момент, когда она отказывала.
- Не страшно. Она вернется. Поверь. Пусть подумает немного, поразмыслит. Но она вернется. Разлука усилит ее чувства и тоску, - со знанием дела начал Легард, -  вскоре она поймет, что совершила глупость.
- Надеюсь.
- Запомни – эта женщина уже никуда не денется. Она может говорить все, что угодно. Но поверь, я знаю таких, как она.  Кристина еще вернется. Если бы я был другого мнения, я бы не отпустил ее столь просто! Поверь, это не последний раз, когда виконтесса де Шаньи имела честь меня видеть. У нас все еще будет. Пусть не через день, не через месяц, но виконтесса еще встретится со мною.

-

Утром следующего дня Кристина уговорила собирающегося по своим делам мужа взять ее с собою. Кристина сообщила ему, что слишком устала вечно быть одной, и хотела бы просто поехать с ним. Поначалу Рауль убеждал ее, что она заскучает, что в поездке не будет ничего интересного, что все это лишь утомит ее. Но виконтесса была непреклонна. И после долгих уговоров виконт согласился.
Экипаж де Шаньи остановился  на какой-то присквернейшей площади, кишащей людьми. Раулю нужно было повидать какого-то ростовщика, а его контора находилась как раз в нескольких шагах от этой площади.
Он вышел из экипажа, попросив Кристину подождать его. Супруга ответила ему согласием.
Около пяти минут Кристина мирно смотрела в окно. Они остановились рядом с ярмаркой, и в окне она видела дикую толкотню, слышала какие-то выкрики, болтовню, ругань.
Трое полуголых, одетых в лохмотья босых мальчишек с чумазыми мордочками и взъерошенными волосами,  носились неподалеку, изредка поглядывая на окна кареты.
Кристине стало не по себе. Какое счастье, что ее сын лишен подобной ужасной участи.

Наконец, Кристина заскучала окончательно, и вышла из кареты. Мгновенно перед ней вырос  мальчонка, один из тех чумазых ребятишек, и принялся теребить за юбку, бубня что-то себе под нос. Кристина в испуге сделала несколько шагов назад, ребенок двинулся за ней.
- Госпожа, госпожа, будьте милостивы… Но что вам стоит? Госпожа!
- Жак, - кинула она своему вознице, который, посвистывая, сидел на козлах, ожидая возвращения хозяина. – Дай ему денег. – Растерянно приказала молодая виконтесса, догадываясь, что мальчишка просит именно подаяния.

Ребенок отстал. Кристина окунулась в толпу. Везде были люди. Странные, непонятные, далекие от нее люди. Модное платье и шляпка виконтессы выделялось яркими сочными красками на фоне тусклых серых и невыразительных одеж.

- Красавица. – Вдруг услышала совсем рядом, почти над ухом звонкий женский голос. - Иди погадаю. Всю правду тебе карты откроют. – Он растекся у нее в груди горячим обволакивающим жидким бархатом, как растекается дорогой коньяк, согревая внутри, и не позволяя придти в себя.
Кристина встрепенулась. Рядом с ней стояла цыганка в цветастой разноцветной одежде, гремя браслетами и увесистыми серьгами.
- Уйди. Уйди! Мне это не нужно.  – Простонала Кристина, не в силах бороться с взглядом больших черных, в которых не различимы даже зрачки, глаз.
Кристина видела в них свое отражение, и эта черная глубина утягивала ее все глубже и глубже.
Женщина, не робея,  взяла виконтессу за холодную руку, и резко перевернула ладонью вверх.
Кристина замерла, не в силах двинуться с места. У нее не было сил сопротивляться, оттолкнуть цыганку. У нее вообще не было сил.
- Что же ты так? Знать не хочешь, отчего сохнешь, как цветок в зной?
Кристина закрыла глаза, и отрицательно закачала головой.
- Нет у тебя любви, красавица, дорогая... – Вздыхая, сообщила цыганка, и поклонила на бок голову. Черные, как смоль волосы упали на оголенную глубоким вырезом грудь, прикрывая смуглую кожу. – Эх ты, красивая… а любить не умеешь. – Произнесла она. И из уст ее прозвучало это приговором.
- Не правда. – Воспротивилась виконтесса. – Не правда!
- Значит – нет кого. – Вздохнула смуглая женщина. – Сама виновата! Ну да ничего, - успокаивающим тоном сообщила она. – Все у тебя будет.
- Замолчи. – Кристина стояла на том же месте, хватая сухими губами воздух. – Лжешь. Ни единому слову не верю. Замолчи!
Кристину напугали ее слова.
- Тонешь ты в тоске, драгоценная. Дорога тебе дальняя светит. А вот что изберешь в своем пути – тебе решать.
- Да что ты несешь?! Глупости! Вздор какой говоришь! – С презрением выкрикнула Кристина. -  Уйди!
- Я-то что. Сама в ад бросишься, себя спасая. Ох, гореть вам в собственном огне.
- Кому нам? – Голос Кристины вздрогнул, и она попыталась вырвать руку, да не хватило сил, так и осталась стоять недвижимая.
- Кого погубила ты.
- Я.. никого… - Запротестовала богатая дама. – Нет!
- Ревность свела его с ума…
- Кто?! Кого?! – В нетерпении вымолвила молодая виконтесса.
- Кого забыть не можешь. Первая к нему придешь.
- Да замолчи же ты! Несешь всякую ерунду! – Возмутилась мадам де Шаньи. – Лжешь!

Кристина наконец высвободила свою руку. Виконтесса тяжело дышала, чувствуя, как стискивает ее жестокий корсет, с каждым неполным вздохом убивая ее. Кристина приложила одну руку к груди, вторую на живот, и попятилась.
- Господи, оставь меня.
И она попятилась назад. Кристина, наконец, смогла отвести взгляд от глаз цыганки, развернулась, и что есть мочи, путаясь в юбках, побежала прочь.
Она бежала по людной ярмарке, средь толкотни и гама, слепо врезаясь в попадавшихся на ее пути мужчин и женщин, рассеянно бубнила себе под нос извинения, и продолжала бежать дальше, будто за спиной ее преследуя, дышал сам дьявол.
- Господи, - Кристина остановилась у одного из маленьких магазинчиков, на вывески которого красовалась большая пузатая,  с поджаристым румяным боком,  булка.
Это была кондитерская. Кристина облизнула сухие губы, припала плечом к стене, и прикрыла веки. Ее колотило от холода, несмотря на то, что щеки ее от быстрого бега раскраснелись.

- Кристина?! – Она вздрогнула. Чья-то рука аккуратно легла ей на спину.
Кристина, кажется, вскрикнула. Она обернулась. Это был Рауль.
- Рауль! – Громко назвала она его по имени.
- Что, что такое? Я насилу нашел тебя. Я же говорил, не уходи оттуда, не выходи из экипажа и дождись меня. Столько людей, мы могли разминуться. Я случайно увидел тебя в толпе. Что произошло?
Кристина задохнулась болью, сжимавшей ей горло.
- Ты плачешь? – Рауль приподнял ее лицо за подбородок. – Что случилось?! Да зачем ты вышла вообще?! Что такое?
- Нет-нет, ничего, все хорошо!
Она кинулась ему на шею.

- Так что все-таки произошло, Кристина? – Рауль обеспокоено посмотрел на супругу, с тоскою смотрящую в окошко экипажа, когда они ехали обратно.
- Все хорошо. – Холодно ответила она, отдергивая занавеску для обзора того, что проплывало мимо ее взгляда. – Я устала. Просто я устала. - Сжимая руки в кулачки, промолвила виконтесса. 

…Она не умела любить. Цыганка подло лгала. Лгала! Лгала!

Не правда!

Она могла поклясться, ей готовы были признаться бы в любви множество мужчин. Она помнила их  завороженные взгляды. Но не всем она верила.
Она тонула в их желаниях и в восхищениях. Но ее сердце оставалось нетронутым и холодным. Она помнила признания Рауля и…
Нет, она не будет называть его по имени, и вспоминать его. Это прошлое, и его уже не вернуть. Что теперь говорить о том, что прошло.

-

Мадам де Шаньи из жизнерадостной девочки превратилась в  скучающую разочарованную женщину.
Она кричала на своих служанок, то и дело грозя им отказом в работе, говоря, что то они не умеют носить чай, то не так затягивают корсет, то пересаливают суп… Она скучала даже в церкви, ей становилось не по себе от визитов брата ее супруги, и матушки, которая не упускала момента в чем-нибудь упрекнуть невестку – почему садовник не так подстриг кусты в саду, а почему обивка у мягкой мебели в гостиной невыносимо зеленая, когда голубой бы здесь смотрелся уместнее, господи, что за жуткие часы стоят на камине, почему бы хозяйке их не сменить, и впредь не быть более внимательной.
Однажды в момент таких вот упреков виконтесса демонстративно встала, и вышла из гостиной, хлопнув дверью своей спальни так, что зеркало ее туалетного столика задрожало.
- Где она воспитывалась?! – Приподнимая выцветшие брови, произнесла свекровь, качая головой.
- Ну матушка! Матушка! – В растерянности бормотал Рауль, разводя руками. – Ей дурно! Она сама не знает, что творит! Простите ее!
- Девка! – Кидала сквозь стиснутые зубы старуха.
- Она устала!
- Так отправь ее куда-нибудь. Господи милостивый, что за манеры? И это мать твоего наследника… Ей нужно родить тебе второго наследника. В свою беременность она была кроткой и послушной…

Кристина жаловалась на мигрени, непонятную, одолевающую ее тоску. Врач выписывал ей микстуры, ссылался на нервы, советовал меньше беспокоиться, Рауль старался ее не тревожить ничем.
Каждое утро Кристина гуляла в саду. Истоптала одни и те же тропинки. Ей казалось, что беседка, в которой она часто отдыхала, стала ей ненавистна. Она приходила туда каждое утро после завтрака, попрощавшись с Раулем, который всякий раз, уезжая в город, целовал ее в лоб. Господи, она ненавидела эти невинные касания. Так целуют дочерей и покойников.
Первой она по отношению к Раулю не являлась. Зато, возможно, уже давно стала мертва...

Она запомнила каждый листочек на свисающих ветках деревьев, каждую его прожилку, каждый изгиб коры на стволах этих деревьев.
Ей казалось, она медленно сходит с ума. Она останавливалась под гипсовыми статуями, минутами рассматривала обнаженные женские тела скульптур, потом с презрением старухи фыркала, и шла дальше.

Так шли дни.

Отредактировано Night (2006-04-27 23:04:40)

Ну так )) А вообще, думаю, в какой-то степени она по определению не могла быть счастлива (если брать конкретно эту Кристину) в своем браке. Но это мой взгляд. На самом деле - даже и не знаю.
--
Думала/хотела вам главку выложить. Да чего-то сил никаких нет. Потому. оттяну на неопределенный срок *-p
ЗЫ: Кста, заметила, всякий раз, когда пишу огромнейшие посты (как выше) мне никто не отвечает :strah:  :crazy:

:sp: Ну дык.... что Кристина и ПО могут "вытворять", собственно во всех фиках, встречаясь на пути друг у друга? То самое...

Если честно, я и сама долго думала, как бы это сделать... пологичнее, покорректнее. Но, надеюсь, все же, его появление в жизни Кристины что-то да будет стоить

Erea, спасибо большое! Невероятно приятно сравнение с вышеуказанными авторами. скажу без преувеличения, я вся покраснела от смущения, и растекаюсь по клавиатуре! Спасибо!

Цирилла, пасиб, "тапки" принимаются ибо некоторые ошибки и правда могу по слепоте и заезженности текста не видеть. Пишу не в ворде =((

*-p  :shok:  ТОВАРИЩИ, ВЫ УВЕРЕННЫ, ЧТО ХОТИТЕ ЭТО ЧИТАТЬ И ВИДЕТЬ В ТЕКСТЕ?!   :strah:

Отредактировано Night (2006-04-28 23:50:46)

II.

I relinquish to your powers.
From your grasp, I just can't hide.
I missed the danger I had to conquer.
You made me feel alive.

They say I have to be aware,
That one day you won't let me go,
I'll drown you, you'll take me down.

I long for you…
I need to be with you again.
I fear you…
My destiny till the end.

--

 
  I yearn for happiness
  I ask for help
  I want mercy
  And my love says:
 
  Look at me and hear me
  Because I am here
  Just for that
-
Oh sweet bitterness
  I will soothe you and heal you
  I will bring you roses
  I, too, have been covered with thorns 

**

Январь, 1875.

Рауль работал. И работа его все больше и больше отделяла от него молодую виконтессу, будто вода, размывающая выбоину в почве, а супруги оставались по разные берега.
Впрочем, Кристина, словно смирившись со своей судьбою, день ото дня становилась ко всему безразличней, все происходящее только подогревало ее отчуждение, но казалось, теперь все это было уже ей все равно. Она с покорностью послушницы смирилась со своим крестом.
Она, как и прежде хотела быть достойной супругой своего мужа, и изо всех сил старалась примерить на себя сию нелегкую роль. И лишь ночами осознавала она, что жизнь ее объята ложью к себе же самой, все эти улыбки, слова, ласки, направленные к своему супругу – все это так театрально, и как ей казалось, прозрачно, что удивительно, как Рауль до сих пор не разгадал ее притворства. Она избегала нежных слов к нему, потому что знала, что солжет, ей становилась неприятна всякая близость, и она никак не могла понять, где же это счастье, где же это наслаждение, к которому она так стремилась, которое она так жаждала постичь?
Зачем же тогда созданы творцом мужчина и женщина, если так они далеки друг от друга, если нет того единения, о котором она лишь смела раньше догадываться? К чему же тогда все это, если всякий раз, находясь рядом со своим супругом, она вынуждена убеждать себя в том, что скоро-скоро все закончится, и он оставит ее, уйдет к себе, а она получит возможность отдохнуть от этой невыносимой пытки. И в такие минуты ей и вовсе начинало казаться, что никакой любви нет, и все это лишь вымысел, грезы, сказки. Пустые сказки. Ей хотелось иной раз говорить супругу, как она любит его, а фразы эти застревали у нее комом в горле. Она чувствовала себя какой-то ущербной. Ведь все, к чему она стремилась – это к столь высокому прекрасному чувству. А жизнь ее сурово обманула, не приблизила ни на шаг к этому ощущению счастья, одухотворенности, полета, блаженства и удовольствия.
Ей не хотелось причинять Раулю боли, неудобства, не хотелось  расстраивать, она хотела, чтобы ему было хорошо, и потому, старалась не подавать вида.

А между тем «предсказание» матушки виконта очень скоро сбылось. Очень скоро Кристина повторно забеременела.

Эта новость ничуть не порадовала виконтессу. Наоборот, обратила в тоску и панику. Она разрыдалась горьким плачем, как только за доктором семейства де Шаньи захлопнулась дверь. Она снова возненавидела себя, и свое тело.
Ребенка она не хотела, и сразу же начала корить себя за беспечность, что не предусмотрела этого ранее, и позволила случиться экой оплошности, которой в ее жизни больше не должно было случиться. Ее пугало вовсе не то, что и в этот раз ее могут постигнуть все те сложности, которые одолевали ее во время первой беременности. Ее пугало совсем иное…  После рождения Шарля виконтесса вопреки всему вдруг поняла, что не хочет больше детей от своего мужа. Нет, она любила своего сына и ни в чем его не винила. Этот ребенок был единственным, кто был дорог ей. Но она понимала, что детям, родившимся в этом браке счастья не будет. Они будут несчастны, как и их мать. Производя на свет еще одного младенца, она обречет его на муки, и, кроме того, семья де Шаньи все равно никогда не позволит ощутить ей себя полноправной матерью этих малышей.
Счастье материнства превратилось для нее в наказание. Она стала опасаться и бояться этого.
Рауль, несомненно, был горд собою перед семейством. У них с супругой будет второй наследник, а разве может быть что-то более чудесное?! И с чувством полного удовлетворения он уже ждал появления на свет этого ребенка.

Молодая госпожа, забеременев и вовсе спала с лица, сильно похудела, ее начала мучить бессонница (точнее, она сама не давала себе спать, терзая рассудок все новыми и новыми укорами), она почти перестала есть, служанки лишь делали ей травяной чай. За несколько недель Кристина изнурила себя настолько, что стала походить на смертельно больную, которой осталось доживать последние месяцы.
- Чего же вам принести, госпожа? – Сокрушалась горничная, унося поднос с ужином, от которого хозяйка отказалась, не притронувшись ни к единому блюду. – Гляньте, миленькая, вы ж с лица сошли. Сил скоро не будет. А у вас ребеночек… Как же вы?
- Мне не хорошо.
- А вам бы на воздух выйти. Отдохнуть. Расслабиться. Что ж вы в четырех стенах?
- Верно. Отдохнуть. – Дрожащей рукой поправляя пряди, падающие на лицо, говорила та. – Набери мне ванну, как и прежде. Да погорячее…
- Так госпожа…
- Делай! Мне дурно так. 

А под самое утро у виконтессы началось кровотечение, и она, к несчастью своей семьи,  потеряла ребенка. 
Врач тогда лишь виновато вздохнул, попав под строгий не довольный взгляд матери виконта, и развел руками.

- Она у тебя больная. – Осуждающе проговорила тогда свекровь, отведя сына в сторону. – Что за женщина, которая не может выносить ребенка? Так, пустышка. Только и знает, что задирать кверху нос. Артисточка! Какая с нее мать?

А виконтесса облегченно вздохнула.
Она не шибко и переживала за то, что все произошло именно так. Господь, сжалившись над  ней,  своевременно отнял у нее дитя, к которому она и привязываться не хотела, и слава ему, что произошло все так. Если бы ему было суждено родиться, да и если бы мать готова была бороться за его жизнь, не покинул бы он с такой простотой ее тело. Понимая греховность всех своих мыслей, она промолилась всю ночь, благодаря творца за такой исход, и одновременно молясь за душу ни в чем неповинного существа. А на утро встала с каким-то самой себе непонятным чувством торжественности. Теперь ей стало спокойно, будто разрешилась она от непосильного удушающего ее бремени.

Рауль тогда был сам не свой. Но успокаивал себя тем, что жене его опасность не грозит. А ребенок… ему хотелось верить, что Кристина еще родит. У него обязательно еще будут дети. А подобные неприятности случаются не с ним одним. Такое бывает.

- Ты все еще меня любишь? – Спрашивала виконтесса, приходя к нему в кабинет, когда он был погружен в работу.
Супруг поднимал на нее усталый взгляд.
- Дорогая моя, да что у тебя за мысли? Ну конечно! Конечно!
Он вставал, подходил к ней, обнимал за плечи. Казалось ему, что Кристина чувствует за собою вину. Он всячески пытался ее разубедить в этом чувстве. Объяснял, что всему виной ее душевные стенания, что она слишком мнительна, что ей нужно бы больше уделять внимания своему здоровью, говорил, что все былое дало сильный отпечаток на ее жизни, что она должна забыть былые невзгоды и страхи.
Кристина дивилась, и почему во всем он винит человека, о котором ни он, ни она не знали уже несколько лет, почему не себя?
Она лживо соглашалась с ним, при касаниях его сердце в груди виконтессы вздрагивало от отвращения и какой-то непонятной, пугающей ее ненависти.  А еще через какое-то время она вдруг поймала себя на мысли о том, что все страдания ее сосредоточены в ее супруге. 
А он тем временем убеждал ее в своей любви к ней, порою просил прощение за то, что часто занят, и Кристина вынуждена скучать.

И Рауль ей не лгал. Он был настолько погружен в дела, что думать еще о чем-то помимо прочего,  у него просто не оставалось сил. Он безмерно любил свою жену. Она была для него самым важным человеком в этом мире. Она была для нее идеалом женщины. Именно поэтому так сложно ему было заметить все ее изменения характера. Все ее недостатки, а так же желания и требования.
Хотя, он и сам последнее время замечал, что в их отношениях многое изменилось. Вот только не хотел верить, что брак их «умирает». Он списывал это за разные ситуации, на свою занятость, на частые приступы мигрени Кристины, на ее размолвки с матушкой, на то, что когда-то в жизни его жены был страшный человек, одурманивший ее разум, и изломавший ее волю и судьбу.
Он был склонен оправдывать все это тем, что Кристина повзрослела, изменилась, изменился и он. Их отношения стали более ровными, но это даже успокаивало его.  Между ними не было испепеляющих все вокруг искр. И это казалось ему вполне нормальным и естественным.
Одно из самых главных составляющих их брака он считал духовную их близость. Ведь именно она когда-то бросила их навстречу друг другу.
Кроме того, считал он, что мягкая, нежная, ранимая крошка Лотти дорожит и превозносит главней всего  нечто более важное и сокровенное, чем пресловутые биологические отношения, что  все это  является лишь следствием, второстепенным моментом самих отношений, и не идет в сравнение с чувственными трепетными отношениями двух близких, нуждающихся друг в друге людей.
Он так долго убеждал себя в непорочности мыслей  своей жены, что и сам стал верить во все это, возведя именно их «моральную» близость на пьедестал супружеских отношений. 

Он вырос, впитывая в себя отношения между отцом и его матерью.
На людях они были прекрасной красивой парой. Но вдалеке от взглядов посторонних их жизнь текла мирно и гладко, словно не тревожимая ветром спокойная степь на закате.
Мать, как это и следует женщине, была занята домом и детьми, а отец часто покидал их из-за дел. Но даже после долгой разлуки их встречи были настолько обычными, хоть Рауль и прекрасно знал, что мать всегда ждала с нетерпением своего супруга.
Она никогда не кидалась ему на грудь, когда он возвращался, она никогда не рыдала вслух, когда он уезжал. И это стало правилом и для него. Жизнь супругов должна быть размеренной, безмятежной, спокойной и умиротворенной. Вот почему первое время, когда Кристина отпускала Рауля в продолжительные поездки, для него столь необычными и коробящими были ее слезы.
Мать Рауля была женщиной со строгим воспитанием, никогда не позволяющей себе лишних эмоций, и будь это среди гостей на приеме, или в гостиной среди детей, всегда держалась одинаково сдержанно. Вот только Кристина была совсем иной.
Почему он всегда ждал того же самого от своей молодой супруги?
Рауль не любил вспышек чувств, дурманящей страсти, он не любил спешки, ему куда больше нравилась простая спокойная обстановка, ему нравилось наблюдать вечерами, как жена при свете ночника что-то шьет или читает, ему нравилось слушать ее рассказы, как она провела день, или смотреть, как она сидит на туалетным столиком, вытаскивает из густых волос своих гребень, и начинает их расчесывать. Разве это было не то самое близкое и интимное единение, что заставляет два сердца биться в одном ритме, разве это была не любовь, разве это не наслаждение? Он никогда не ждал от нее страстей.

Но видно, ждала их Кристина. И от взгляда Рауля не вскальзывало вечное женино разочарование, которое она так и не могла научиться скрывать до конца.