Опера, мою музу иногда стоило бы погонять чем-нибудь тяжелым. Все в процессе. Ужастики-кошмарики.

***

"...Дочь Романа звали Мариулой. Она была на год старше меня, ловко предсказывала судьбу и гадала на картах. Удача сопутствовала ей, и из города цыганочка почти всегда возвращалась с полным кошельком монет. Очень смуглая, с черными одичалыми глазами, маленьким злым ртом и гибкая, как веточка ивы, она стала проклятием двух последних лет, проведенных мной в таборе.

Я видел, с каким восхищением смотрели на нее юноши. Но Роман не торопился выдавать дочь замуж. Не только потому, что хотел найти ей жениха побогаче. Он рано овдовел и был привязан к своему единственному ребенку. Мариула была ласкова с ним, и отец потакал ей во всех капризах.

Тайком от Романа она принялась издеваться надо мной. Не знаю, за что цыганка так невзлюбила меня, но она не упускала случая разозлить меня или бросить вслед обидное словцо. Моя ярость ее забавляла.

Как-то вечером, когда я сидел у костра, Мариула подошла ко мне и с улыбкой произнесла:

- Ты воняешь смертью, знаешь об этом? - Она протянула ладони к огню, наблюдая за мной. Я молчал, и это раздражало цыганку. - Я знаю, что нравлюсь тебе. Признайся же, Эрик! Нравлюсь? – Мариула грациозно повела смуглыми руками, как будто приготовилась к танцу. На тонких запястьях звякнули браслеты. - А если скажу отцу, что ты пристаешь ко мне, он тебя убьет.

Она засмеялась. На ее упругих щеках заиграли ямочки. Красивый бессердечный ребенок, уверенный в своей безнаказанности.

Я снова ничего не ответил и демонстративно отвернулся. Тогда она обошла меня, остановилась напротив и склонила голову.

- Иди к себе, Мариула. Ты мешаешь мне заниматься, - неприветливо произнес я.

- Чем же ты занимаешься? - спросила она с издевкой. - Ты не цыган, а думаешь, что умнее нас. Только и делаешь, что читаешь свои дурацкие книжки. Хотя, что тебе еще остается делать? Наверное, это ужасно, быть таким уродливым, как ты, - вздохнув, произнесла она с притворным сочувствием. - Ни одна девушка за тебя замуж не пойдет... А я бы вышла. Ты бы взял меня в жены, а, Эрик? - И залилась звонким обидным смехом.

Я вскочил, захлопнув книгу, и бросился в свою палатку. В моих ушах звучал ее треклятый голос.

Она все-таки вывела меня из себя, эта черноглазая бестия. Но хуже всего было то, что она действительно нравилась мне и знала об этом. Мое отношение к ней было сродни одержимости. Цыганка пробуждала во мне эмоции, которых  я еще не испытывал.

Мариула приобрела надо мной странную власть. Еще недавно она была смешной девчонкой. Босоногой, вечно растрепанной хохотушкой с "цыпками" на руках. Теперь же ее черты смягчились, а тело приобрело волнующие женственные очертания. Все кофточки вдруг стали ей тесными и так и норовили разойтись на груди.

Я был таким же человеком, как и остальные, если не считать моего лица. И точно так же хотел ласки и тепла, а мое изменившееся тело жаждало познать чувственные наслаждения. И все доводы разума тут были бессильны. Я стал видеть жаркие, невозможно реальные, непристойные сны, в которых почти всегда присутствовала Мариула. Пробуждаясь от них, я чувствовал себя так, словно совершил что-то гадкое. Я избегал смотреть в глаза цыганам. Мне казалось, что они читают мои мысли и знают, что я видел и испытывал во сне. Особенно тяжело мне было в присутствии Романа и его дочери.

Я изо всех сил подавлял свои новые пугающие желания. Не знаю, догадывалась ли строптивая цыганочка, изводя меня, как сильно иногда - не во сне, а наяву! - мне хотелось накрыть ее дерзкий рот своими губами, провести руками по изгибам ее юного тела, лаская гладкую кожу. Когда она была рядом, я едва сдерживал себя, чтобы не подойти к ней и не запустить пальцы в ее блестящие густые кудри. Так, чтобы она запрокинула голову, и я смог бы поцеловать тонкие ключицы, округлую впадинку у основания шеи и спуститься еще ниже - туда, где под тонкой тканью кофточки билось ее жестокое сердце.

Когда я думал об этом, у меня начинала кружиться голова, и пересыхало во рту. Я внушал себе, что мои мысли преступны и грязны, и я не должен даже мечтать о том, чтобы прикоснуться к девушке... к женщине. В такие минуты я старался уйти от табора подальше. Бросался на землю лицом вниз, закрывал глаза и ждал, когда меня перестанет бить непонятная, волнующая дрожь, от которой все мое тело сладко ныло и покрывалось испариной. Я ненавидел себя за то, что испытывал. Как и боялся, стеснялся того, что со мной происходило.

Я не питал иллюзий на свой счет. Ни одна женщина не смогла бы благосклонно взглянуть на меня. Да что там благосклонно - хотя бы без содрогания. До определенного момента я даже не задумывался о том, как важно женское внимание для любого юноши, для мужчины. Но чем старше я становился, тем больнее было осознавать свою ущербную непохожесть на других. Я видел, как мои сверстники влюбляются, как ухаживают за девушками, женятся, заводят детей. Замечал те знаки внимания и нежные, многозначительные улыбки, которыми влюбленные обменивались друг с другом. За всем этим я чувствовал какую-то запретную тайну, что-то, о чем было не принято говорить вслух.

В свои семнадцать я уже был очень высок. Мои конечности вытянулись и стали непропорционально длинными. Тело менялось, становилось жилистым, сильным и... чужим. В довершение всего у меня по непонятной причине стали выпадать волосы. За один только год я почти полностью облысел, отчего моя голова обрела окончательное сходство с черепом мертвеца. К моей неизменной маске теперь добавилась еще и шляпа, которой я скрывал отсутствие волос.

Природа, будто насмехаясь надо мной, уродовала меня еще сильнее.

Между тем изменился и мой голос. Раньше я не обращал на него внимания. Петь для меня было потребностью с самого детства, когда я впервые услышал исполнение матери и пытался подражать ей. Но я никогда не пел на людях, считая это личным переживанием.

Когда в подростковом возрасте мой голос начал изменяться, я прекратил вокальные занятия. Не потому, что не хотел лишний раз нагружать связки - просто мне не нравилось его огрубевшее звучание. Мальчишеский дискант, чистый и звонкий, остался в прошлом. Однако миновало еще несколько лет, и ломкий, неуклюжий юношеский голос сменился мелодичным тенором. Тембр стал насыщенней и приобрел глубину и выразительность, прежде недоступные.

Словно в противовес внешности, мой новый голос был красивым и сильным. Я стал замечать, как цыгане, разговаривая со мной, невольно прислушиваются к тому, как я произношу слова, и реагируют на ту или иную интонацию. Тогда я понял, что смогу воздействовать своим голосом на людей, если захочу.

А потом наступил день свадьбы Мариулы, на которую съехались цыгане из других таборов. Роман выдал дочь за одного из "наших" - уверенного в себе юношу. Жених, не смущаясь, бросал на невесту пылкие взгляды. Мариула, раскрасневшаяся от волнения и всеобщего внимания, сверкала глазами и была на диво хороша в своем новом платье с узором из красных маков.

Наблюдая за ними, я не мог отделаться от гнетущей тоски. Я тяжко завидовал счастью молодых, потому что понимал, что в моей жизни никогда не будет дня, когда я смогу назвать девушку своей женой. Мое состояние заметил Роман и недовольно ткнул меня в бок: на свадьбе нельзя сидеть с таким мрачным видом. Он попросил меня сыграть что-нибудь, но я солгал, что у меня весь день ноют пальцы, хотя и понимал, что отказом обижаю цыгана.

Но тут зазвучала мелодия хорошо знакомой мне песни. Приятный мотив, простые слова. Одна из цыганок, полная молодая женщина, запела. У нее был сильный грудной голос, который становился бархатным на низких нотах.

Протяжная песня как нельзя лучше подходила к моему настроению. И я вступил в начале второго куплета, бросившись в мелодию, как в ледяную воду. Я волновался, но пел абсолютно без напряжения и легко, играючи перекрыл и голос цыганки, и удивленные восклицания мужчин и женщин. Певица сконфуженно смолкла, изумленно уставившись на меня.

Я смотрел на Мариулу, не отрывая взгляда от ее глаз. Она так часто насмехалась надо мной, так больно унижала, что мне захотелось ответить ей тем же. Уязвить, но так, чтобы это поняли только мы с ней. Я запел о жестокой красивой девушке, разбившей сердце молодому цыгану, у которого только и осталось заветного в жизни, что его гордость и воля.

Обычно смуглое лицо Мариулы побледнело. Она безостановочно теребила пальцами нитку бус. И вдруг резко рванула ее, словно девушке не хватало воздуха. Нить лопнула. Крупные красные бусины рассыпались по земле.

Когда я допел песню до конца, несколько мгновений стояла оглушительная тишина. Потом кто-то сдавленно произнес: "Вот это да..." Слушатели одобрительно зашумели и захлопали, выкрикивая, что я - лучший певец, которого они когда-либо слышали. Мне поднесли вина и я, не раздумывая, выпил за здоровье молодоженов. Мне хотелось захмелеть, чтобы заглушить боль, которую причиняли мне лица жениха и невесты и, особенно, бесовские глаза Мариулы.

Свадьба шла своим чередом. Цыгане веселились, пели и соревновались друг с другом в танце. Я смотрел на них с горечью. Никто из этих людей не подозревал, что со мной творилось.

Улучив момент, я незаметно покинул табор. С собой я взял скрипку. Долго бродил по небольшому леску на окраине города, стараясь вытравить из души черную зависть к чужому счастью. Девушка, которая мне нравилась и так волновала меня, была отдана другому мужчине. И я ничего не мог с этим поделать.

Я безжалостно терзал струны скрипки, и они только чудом не лопнули под бешеным смычком. В моей мелодии не было красоты,- только ярость и боль, которую я выплескивал на окружающий мир. Одинокое чудовище, по ошибке родившееся на этот свет. Мерзкий урод, которому было отказано во всем - в безмятежности, счастье, любви. Я вспоминал все обидные прозвища, которыми награждала меня Мариула, и громко повторял их, истерически смеясь. Я хлестал себя словами, как плетьми. Если бы кто-нибудь был способен понять, что "живой мертвец" тоже способен чувствовать, переживать и плакать, если бы кто-нибудь тогда нашел меня и пожалел... Наверное, я был бы такому человеку предан, как собака.

Я вернулся в табор уже под утро. Несколько захмелевших мужчин, не в силах дойти до своих палаток, повалились прямо на землю и сотрясали ночной воздух густым сочным храпом. Тихо пробираясь мимо спящих, я вдруг услышал странный звук. Я пошел на него, но через несколько шагов замер на месте, сообразив, что он доносится из палатки, в которой уединились молодые.

Приглушенные стоны, прерываемые хриплым, счастливым шепотом.

Я попятился назад, а потом бросился бежать. В ту ночь я впервые напился до беспамятства. Меня, конечно, стошнило с непривычки. Униженный, жалкий, я лежал в своей палатке и давился пьяными слезами.

Мариулу я увидел утром. Ее голову покрывал платок, который теперь до самой смерти будет прятать ее чудесные волосы. Она смущенно опустила глаза, и ее щеки заалели, когда муж под одобрительный гул цыган и гордые улыбки родственников показал всему табору тряпку с бурыми пятнами. Это означало, что брак заключен и является законным, потому что мужчина признает: невеста оказалась честной и досталась ему девственницей.

Я отвел взгляд. Цыганский обычай я всегда считал варварским, а теперь он и вовсе показался мне омерзительным. Словно на всеобщее обозрение выставлялась самая сокровенная ночь; все то сладкое и тайное, что было между влюбленными. Но для остальных это было в порядке вещей. Праздник продолжился с новой силой. Табор отмечал свадьбу Мариулы еще несколько дней. Я пел для собравшихся, играл на гитаре и скрипке. Смеялся и изображал радость.

Тогда же, в порыве юношеской самоуверенности, я дал зарок: ни одна из коварных дочерей Евы больше не сможет взволновать меня. Потому что женщина - это боль. Всегда. И исключений из этого правила нет".

Отредактировано Nemon (2008-04-23 17:15:29)

Несообразность? Я так не считаю. К Эрику относились хорошо в таборе. И вполне могли как-то оправдать для себя его врожденное уродство и понять. А теперь скажите, какая девушка ДОБРОВОЛЬНО пошла бы замуж за Эрика? Природу ведь не обманешь. Она чрезвычайно рациональна. Внешняя красота или хотя бы привлекательность - сильный раздражитель, показатель того, что человек здоров и может иметь полноценное потомство. У женщин расцвет их красоты приходится на детородный период - это научный факт. Чем женщина привлекательнее, тем тщательнее выбор достойного отца для своих детей. От этого никуда не деться, это заложено природой. У Ефремова, кстати, в "Лезвии бритвы" на этом сделан особый акцент. По его мнению, красота - это наивысшая целесообразность.

Идем дальше. Рождением детей и способностью мужа обеспечивать семью супружество не ограничивается. Есть повседневная жизнь, есть чувства и необходимость делить ложе. Хотя бы время от времени. Какая нормальная девушка или женщина в здравом уме согласится лечь в постель с таким вот умным, талантливым уродом Эриком (который, кстати, никогда не производил впечатление здорового человека из-за своей болезненной худобы, бледности и холодных рук)? Наверное, только та, которая смогла бы полюбить его вопреки всему. Причем это чувство должно быть удивительной силы, чтобы жуткая внешность отступила на второй план, чтобы было наплевать на мнение окружающих и собственные эстетические предпочтения. Но таких девушек в природе мало. И Эрику, увы, ни одна из них не встретилась.    Я сознательно не беру другой вариант - тяги отдельных особей обоих полов к уродству. Это все-таки патология. 

В общем, по моему глубочайшему убеждению, Эрику ничего не светило в отношениях с дамами. Хоть в таборе, хоть вне его. Уродство противоестественно, и попытки скрестить его с красотой природа пресекает на корню.

Отредактировано Nemon (2006-03-13 15:26:08)

Разве можно сравнивать? Восторженные девушки попали под очарование образа и истории любви.

Отредактировано Nemon (2006-06-12 16:53:26)