Deliranza,

проще побег. Потому как:
1. Убийство Рауля выгодно в первую очередь его вдове - так что Крис будут таскать по следствиям и судам. Даже если ничего не докажут - уйдут время и нервы.
2. Наследники первой очереди, кроме Крис и детей - сестры Рауля. И они, скорее всего, загребут все под себя. А Крис получит репутацию не несчастной жертвы, а подлой распутницы и интриганки - и ни сантима из наследства. Так что бежать и менять фамилию ей все рано придется.

Прода сегодня в 2 частях. Одна и та же глава написана нормальным языком и "арго" - жаргоном бандитов по "Отверженным" Гюго. Считайте это небольшим экспериментом. Хочу слышать мнение по поводу главы.

Примечание для модератора: ненормативной лексики aka мат в главе нету, потому рейтинг выставлен верно - PG-13.
--------------------------

23 июля 1890 года, 22:00
Париж, галерея Пассаж-де-Пти-Пэр

Толстый Гийом сидел над кружкой вина за столиком в затрапезном кафе, пропахшем потом, дрянным винцом и дешевыми духами шлюх, и думал. Это случалось с ним не так часто в этой жизни – думать, причем думать серьезно. Толстый Гийом, уроженец Гаскони, вопреки своей кличке был худым и низкого роста живчиком. Он приехал покорять Париж в юном возрасте, но вот ему уже за 40, и, хотя он и сколотил собственную банду, и даже с полицией у него проблем нет – до славы Картуша ему далеко, да и старость, похоже, близка…  Пора уходить. Сдавать дела и территорию Малышу Жану – он цепкий, этот Малыш Жан, он удержится, – и уходить на покой. Уехать в Гасконь, купить виноградник, жениться на какой-нибудь вдове, родить детей и доживать век среди родных полей…

Но предложение, сделанное ему сегодня старым знакомым, у которого Толстый Гийом когда-то работал помощником на стройке Опера Гарнье, слишком заманчиво для того, чтобы быть правдой. 20 кусков на счет в «Crédit Lyonnais» ему и столько же наличными его ребятам – за то, чтобы поджечь дом какого-то дворянчика, да подбросить в него до поджога пару трупов. Да еще они могут взять в доме все, что им понравится – но не картины и не старые драгоценности, иначе – это Гийом понимал и сам – их легко поймает полиция. Это предложение Гийому казалось слишком уж нереальным.

С другой стороны, он, этот знакомый, шутить не любил. И меньше всего был склонен шутить сейчас. Когда он начинал говорить о себе не в третьем лице, а «я» – это значило, что разговор крайне серьезен. И тот, кто станет ему поперек дороги – останется без головы, как рабочий, который начал задавать вопросы о странных помещениях во второй гидроизоляционной стенке подвалов Оперы, и чью голову через пару дней на стройке размозжил случайно упавший мешок с песком. Или как бедолаги, которые проводили в тех помещениях отделочные работы – а спустя недели две после расчета исчезли так, что их тел не нашли до сих пор… Почему из знавших об этих помещениях, остался в живых только Гийом – этого он и сам понять не мог. Наверное, у того знакомого были какие-то причины оставить его в живых, причем очень веские причины. А теперь пришла пора платить за оказанную милость. Да и откажись он, Толстый Гийом, принять это предложение – он точно не дожил бы до утра…

Размышления Гийома прервала ввалившаяся с улицы шумная компания, которую возглавлял Малыш Жан. Жестом подозвав помощника, главарь выразительно указал взглядом на шлюх, которых притащили с собой его ребята. Спустя пять минут дамы были выпровожены наверх, а компания села за стол в центре кафе, и вино полилось рекой…

– Есть дело. Нужно пустить петуха одному пижончику, за это на стол 4 куска на брата да все, что унесем. Вот задаток – по двести на рыло.

– Ого! – Присвистнул Дылда Франк, щербатый верзила, увлеченно ковырявший до этого вилкой в зубах, – За что это так платят-то? Пижон что, бабу у кого-то увел? – Довольный своей шуткой, Дылда Франк громко заржал.

– Заткни дуло, - сказал Гийом, – не твоего ума дело, за что платят.

– Ладно, Гийом, ты тут главный, тебе и решать, – пошел на попятную Дылда Франк.

Три остальных бандита – Оливье-Кусака, Ришар Кривые Руки и Жак-Ловкач согласно закивали. Толстый Гийом и его «ребята» любили деньги. Любили бескорыстной любовью, и, как и всякие влюбленные, были готовы ради предмета своей страсти на что угодно. Ну, почти на что угодно.

– В доме есть кэб? – Небрежно бросил Малыш Жан, франт, вечно одетый во фрак с белой гвоздикой в петлице, и постоянно таскавший в рукаве нож.

– Нет. Только сторожа, которых я беру на себя. Но проверить не помешает. Вот ты завтра и проверишь – нанесешь туда визит вежливости. Без твоих обычных штучек с отмычками. Остальные свободны до пятницы. И не шумите, а то головы откручу. Вы меня знаете.

Пьянка продолжалась еще с час. Когда «ребята», явно уже навеселе, разбрелись – кто к шлюхам, а кто спать или продолжать веселье, и Толстяк Гийом с Малышом Жаном остались за столиком вдвоем, Гийом сказал:

– Малыш, в тот дом нужно будет до «петуха» подбросить трех жмуриков – молодую толстую бабу, пацана лет пяти и двухлетнюю девчонку. Где ты их возьмешь – твое дело, хоть укради из морга Сальпетриер или прямо с Пер-Лашез. Только тихо. Начало веселья – в пятницу вечером. Учти – за то, чтобы жмурики были не заморыши, причем не зарезаны, не задушены и не застрелены, ты отвечаешь головой. И еще: чтобы шуму в квартале о деле не было. Вообще. Иначе не сносить головы нам всем.

– Что, заказчик настолько серьезен?

– Малыш, - ответил Гийом, – Ты даже не представляешь, насколько. Считай, что заказчик – сам Дьявол.

--------------------------------

То же, но с АРГО – по «Отверженным» Гюго + «феня»

Толстый Гийом сидел над кружкой вина за столиком в затрапезном кафе, пропахшем потом, дрянным винцом и дешевыми духами шлюх, и думал. Это случалось с ним не так часто в этой жизни – думать, причем думать серьезно. Толстый Гийом, уроженец Гаскони, вопреки своей кличке был худым и низкого роста живчиком. Он приехал покорять Париж в юном возрасте, но вот ему уже за 40, и, хотя он и сколотил собственную банду, и даже с полицией у него проблем нет – до славы Картуша ему далеко, да и старость, похоже, близка…  Пора уходить. Сдавать дела и территорию Малышу Жану – он цепкий, этот Малыш Жан, он удержится, – и уходить на покой. Уехать в Гасконь, купить виноградник, жениться на какой-нибудь вдове, родить детей и доживать век среди родных полей…

Но предложение, сделанное ему сегодня старым знакомым, у которого Толстый Гийом когда-то работал помощником на стройке Опера Гарнье, слишком заманчиво для того, чтобы быть правдой. 20 кусков на счет в «Crédit Lyonnais» ему и столько же наличными его ребятам – за то, чтобы поджечь дом какого-то дворянчика, да подбросить в него до поджога пару трупов. Да еще они могут взять в доме все, что им понравится – но не картины и не старые драгоценности, иначе – это Гийом понимал и сам – их быстро заметут фараоны. Это предложение Гийому казалось слишком уж нереальным.

С другой стороны, он, этот знакомый, шутить не любил. И меньше всего был склонен шутить сейчас. Когда он начинал говорить о себе не в третьем лице, а «я» – это значило, что разговор крайне серьезен. И тот, кто станет ему поперек дороги – останется без головы, как рабочий, который начал задавать вопросы о странных помещениях во второй гидроизоляционной стенке подвалов Оперы, и чью голову через пару дней на стройке размозжил случайно упавший мешок с песком. Или как бедолаги, которые проводили в тех помещениях отделочные работы – а спустя недели две после расчета исчезли так, что их тел не нашли до сих пор… Почему из знавших об этих помещениях, остался в живых только Гийом – этого он и сам понять не мог. Наверное, у того знакомого были какие-то причины оставить его в живых, причем очень веские причины. А теперь пришла пора платить за оказанную милость. Да и откажись он, Толстый Гийом, принять это предложение – он точно не дожил бы до утра…

Размышления Гийома прервала ввалившаяся с улицы шумная компания, которую возглавлял Малыш Жан. Жестом подозвав помощника, главарь выразительно указал взглядом на шлюх, которых притащили с собой его ребята. Спустя пять минут дамы были выпровожены наверх, а компания села за стол в центре кафе, и вино полилось рекой…

– Есть делог. Нужно пускайль петухаг одному пижончику, за это на столаг 4 кускаг на братаг да всейль, что унесемуг. Вот задатког – по двестино на рылог.

– Ого! – Присвистнул Дылда Франк, щербатый верзила, увлеченно ковырявший до этого вилкой в зубах, – За чевог это так башляют-то? Пижоног что, бабуг у кого-то увелайль? – Довольный своей шуткой, Дылда Франк громко заржал.

– Заткни дуло, - сказал Гийом, – не твоей сорбонны это делог, за что башляют.

– Ладно, Гийом, ты тут главног, ты и решайль, – пошел на попятную Дылда Франк.

Три остальных бандита – Оливье-Кусака, Ришар Кривые Руки и Жак-Ловкач согласно закивали. Толстый Гийом и его «ребята» любили деньги. Любили бескорыстной любовью, и, как и всякие влюбленные, были готовы ради предмета своей страсти на что угодно. Ну, почти на что угодно.

– В хате есть кэб? – Небрежно бросил Малыш Жан, франт, вечно одетый во фрак с белой гвоздикой в петлице, и постоянно таскавший в рукаве нож.

– Нет. Только сторожаког, которых я берайль на себяль. Но проверяйль не помешаетон. Вот ты завтраг и проверяйль – нанесейль туда визитон вежливостейон. Без твоих любимог медвежон штучког. Остальные гуляйль до пятницыг. И не шумейль, а то отвинчу орехи. Вы меня знаете.

Пьянка продолжалась еще с час. Когда «ребята», явно уже навеселе, разбрелись – кто к шлюхам, а кто спать или продолжать веселье, и Толстяк Гийом с Малышом Жаном остались за столиком вдвоем, Гийом сказал:

– Малыш, в ту хату нужно будет до «петуха» подбросить трех жмуриков – молодую толстую бабу, пацана лет пяти и двухлетнюю девчонку. Где ты их надыбаешь – твое дело, хоть стырь из моргон Сальпетриер или с Пер-Лашез. Только тихо. Начало веселья – в пятницу под месяцем. Учитай – за то, чтобы жмурики были не заморыши, причем без следог пера, пеньки или волыны, отвечаешь отрубком. И еще: чтобы шумог в кварталог о делог не былог. Вообще. Иначе наши сорбонны быстро станут отрубками.

– Что, фраер настолько клевый?

– Малыш, – ответил Гийом, – Ты даже не представляешь, насколько. Считай, что фраер – это сам Пекарь.

Отредактировано opa79 (2013-01-27 22:33:32)

Спасибо за отзывы по поводу "арго".  :give:  Вообще цель эксперимента была достаточно простой: выяснить, стоит ли вставлять в текст жаргонизмы. Результат - скорее отрицательный, потому как текст с арго остается практически непонятным без словаря. Хотя, если нужно насмешить народ - то очень даже ничего.

Прода.
-------------------------
25 июля 1890 года, 22:00
Париж, предместье Сен-Жермен, особняк де Шаньи

Кристина де Шаньи сидела у стола и еще раз осматривала собранные вещи. Этот день дался ей нелегко: с утра ей пришлось выдержать общение с золовкой, приехавшей зачем-то навестить племянников, и заявившей ей в глаза, что Густав «весьма вульгарно воспитан». В обед графу какой-то человек со шрамом принес письмо, прочитав которое тот собрался и немедля уехал в свое поместье в Бретани. А потом Кристине пришлось приложить все силы, чтобы не показать облегчение и радость слугам – ведь они могли что-то заподозрить...

Графиня де Шаньи отпустила слуг после обеда, как делала это по настоянию Эрика уже несколько недель кряду. Покормить Густава и Жанну и углядеть за ними, одновременно собирая самые необходимые вещи, с непривычки оказалось довольно тяжело. Когда дети, угомонившись, наконец, уснули прямо на ее кровати, Кристина пошла в кабинет мужа, открыла сейф и взяла часть денег и подаренных ей мужем драгоценностей – тех, которые не относились к фамильным ценностям рода де Шаньи, и которые можно было продать без особого риска. Этого должно было хватить на первое время.

Сейчас деньги и драгоценности были тщательно упакованы в ридикюль, а вещи ее и детей – в дорожный кофр. Графиня надела самое скромное платье, и теперь ждала, когда приедет экипаж, вздрагивая при каждом звуке цокота копыт и стука колес по мостовой…

Но вот стук колес очередного экипажа затих у черного хода. Из него вышел высокий мужчина в черном плаще и цилиндре. Из тени в нише решетки сада выступил Толстый Гийом.

– Ну? – Спросил Призрак.

– Все готово. Сторожа и садовник спят сном праведников, и вряд ли проснутся до того, как огонь начнет лизать им пятки.

– Замена?

– Уже доставили под видом удобрений. В саду, в сарае.

– Покажи.

Эрик и Гийом вошли в сарай, бандит посветил в угол, развязал мешки и поморщился, не слишком довольный открывшимся зрелищем. Эрик с бесстрастной миной на лице-маске осмотрел трупы, а затем надел на палец трупа женщины кольцо.

– Хорошо. Проследи, чтоб это кольцо осталось на пальце трупа. Вот 19 тысяч твоим людям. Свои получишь, как и условились. И помни, Мартиньяк: хоть одно лишнее слово – и я тебя найду даже в Америке, не то, что в твоем Тарбе.

– Слушаюсь, патрон.

– Пока я не уеду, носа из укрытия не высовывать. Отвечаешь за это головой.

– Слушаюсь, патрон.

И Толстый Гийом вновь скрылся в нише. Эрик же подошел к экипажу и тихо что-то сказал сидевшему внутри мужчине, который после этого вышел из кареты.

Через несколько минут в дверь спальни графини постучали. Услышав в ответ «Войдите!», Эрик и Перс вошли в комнату.

– Мадам, вы готовы? – спросил Эрик.

– Тише, дети спят! – зашикала на него Кристина.

– Мама, я не сплю, – заявил Густав.

– Какой шустрый малец! – восхитился Перс.

– Мадам, быстрее, экипаж ждет, – поторопил графиню Эрик.

– Я возьму малышку и ридикюль. Эрик, возьмите кофр.

– Хорошо. Густав, сегодня мы поиграем в прятки, а потом поедем на поезде. Только говорить об этом никому ничего не надо – иначе игра не удастся. Хорошо?

– Ладно. А ты мне купишь леденец?

– Как только приедем на место, – улыбнулся в ответ Эрик.

Когда дама с детьми заняла места в экипаже, Эрик отозвал Перса в сторонку.

– Дарога, я обещал Кристине, что никто не будет убит. Но ты знаешь, что вино развяжет языки головорезам Гийома лучше любых пыток. Потому проследи, чтобы кроме него отсюда никто не ушел живым.

Перс молча кивнул. Он сел рядом с кучером, и, когда карета притормозила на повороте через два квартала, спрыгнул с облучка и растворился во тьме.

После того как стук колес экипажа затих в ночи, Гийом тихо свистнул. В ответ раздался такой же осторожный свист, и спустя несколько минут из темноты выступили его «ребята». Дылда Франк нес на плече кувалду.

Стекло в окне первого этажа было почти беззвучно выставлено Жаком-Ловкачом, а затем банда быстро и без шума проникла в дом. Дылда Франк открыл дверь черного хода, и Малыш Жан, отряхнув с фрака несуществующую пылинку, с видом истого аристократа вошел в дом со своим «инструментом». Оливье-Кусака остался на стреме.

– Дылда, жмуриков сюда! Пацана и девчонку – запихать под кровати в детской, бабу сбросить с лестницы, врезав сзади кувалдой по голове, – скомандовал Гийом. Уловив удивленный взгляд бандита, он добавил: – Да не ссы, они уже и так мертвы – мертвее не бывает!

Пока Дылда Франк с ловкостью фокусника выполнял приказ главаря, Малыш Жан справился с сейфом, и, незаметно утащив пачку денег для себя, начал быстро складывать его содержимое в мешок.

– Все, шабаш, делаем ноги. Кривые Руки, пускай «петуха»! Да так, чтоб загорелось сразу везде, и никаких наших следов не осталось! – скомандовал Гийом, когда сейф опустел.

Спустя пять минут особняк, в котором Ришар открыл газ везде, где смог, и поджег кухню, весело горел. Чуть позже газ взорвался в нескольких комнатах – но Гийома и его людей в доме уже не было. Они с максимально возможной для конного экипажа скоростью уносились прочь от Парижа, решив «залечь на дно» в провинции, у некой Мари Дюпре, бывшей скупщицей краденого – и любовницей Малыша Жана. На полдороге «ребята» хватились Толстого Гийома – но тот загадочно исчез куда-то, и власть в банде как-то сама собой перешла к Малышу Жану…

До дома Мари они не добрались: на двадцатом километре дороги на Бертиньи-Сюр-Орж у кареты сломалась ось. Колесо отлетело в сторону, и, как только дно экипажа коснулось земли, прогремел взрыв. Прибывшая утром на место происшествия полиция зафиксировала наличие сгоревшей кареты, двух мертвых коней и пяти обгоревших трупов мужчин, причем двое покойников, похоже, были сначала застрелены из гладкоствольного оружия, а уж затем брошены в огонь. Префект полиции заявил прессе, что виновные будут найдены в течение недели. Однако «дело Оржской кареты» оказалось местным коллегам инспектора Жавера не по зубам, а потому спустя две недели было передано в Сюрте.

Спустя час после начала пожара, когда спасать в особняке де Шаньи было уже точно некого и нечего (и потому пожарные свернули рукава, а брандмейстер писал в сторожке при свете фонаря отчет префекту), полицейские наконец растолкали сторожей особняка и садовника, а затем в наручниках доставили их на набережную Орфевр, 36.

Через две недели после описанных событий в Тарб возвратится из дальних странствий уроженец этих мест, вышедший на покой коммерсант Франсуа Мартиньяк 43 лет. Через полгода он женится на 35-летней вдове старика Фоше, и умрет в 1925 году в окружении многочисленных детей и внуков.

Отредактировано opa79 (2012-09-14 18:03:33)