Глава 4
Пряники медового месяца.
Эрик решил оставаться в маске, находясь в комнате Кристины. По опыту он знал, что слишком долгое ношение маски вызывает воспаление на его чувствительной коже, что может привести к различным неприятным заболеваниям. С тех пор как Кристина стала жить с ним, он целыми днями находился в маске, и раздражение уже начало проявляться. Этим утром он ощутил жар на коже, в некоторых местах появилась мелкая сыпь. Он чувствовал, что в тех местах, где края маски касаются его плоти, формируются рубцы. Если он не снимет её сегодня ночью, его глаза опухнут, и это уродство будет заметно через прорези маски. Он подождал, пока она не заснула, и снял её. Прохладный воздух принес облегчение его искорёженной плоти. Впервые более чем за сутки его лицо избавилось от своей тюрьмы. Он аккуратно положил маску на грудь, его рука была готова вернуть её назад, если Кристина вдруг очнётся ото сна.
Маски Эрику делал самый прекрасный кожевенный мастер в Париже. Со стоимостью проблем никогда не возникало, если они выходили того уровня мастерства, на которое он рассчитывал. Они были сделаны из лайки, столь прекрасной, что она в совершенстве облегала контуры его необычного лица. Кожа в маске была неоднородной по толщине и твердости. Область лба, глазниц и щек была самой тонкой и наиболее пластичной, в то время как кожа, формирующая нос, была толстой и твердой. Он прикрепил к ней тонкие ремни, которые скреплялись пряжкой на затылке.
Маска была его защитой от жестокости мира. Она оберегала его и спасала от невообразимого физического насилия. Она скрывала самый большой его позор - его лицо. Он не мог сказать, что любит свою маску, просто это была некая константа в его жизни, которая делала его всего лишь приемлемым. Теперь, как бы это ни казалось ему невероятным, он был женат на красивой женщине. Женщине, которая видела то, что он скрывал под маской, и всё же согласившейся выйти за него замуж, вместо того чтобы умереть. Когда произошел инцидент с комнатой пыток, он ждал, что она отвергнет его. Он готов был разрушить мир, в котором жил, уничтожить их обоих, если она откажется стать его женой. Чудесным образом, наличие рядом Кристины стерло из его разума все мысли о насилии. Он чувствовал удовлетворённость и спокойствие на душе. Его мысли устремились к книгам и песням, которые они смогут разделить, и пикникам, которые они будут устраивать. У него была жена, самый драгоценный подарок, когда-либо дарованный ему жизнью, и он защитит её. Он аккуратно вернул маску на лицо перед тем, как заснуть.
Со дня свадьбы прошло три недели, и они установили у себя удобный распорядок. После того, как Эрик готовил ей завтрак, Кристина приходила на кухню и занималась выпечкой, и ему не позволялось заходить назад, пока она не заканчивала. Чуть позже он возвращал себе кухню для приготовления обеда, а затем исчезал в своей спальне. Кристина никогда не приглашалась в эту комнату, и Эрик всегда запирал дверь. В то время, пока он оставлял её в одиночестве, она занималась шитьём. Кристина проверяла свой гардероб и делала необходимый ремонт своих вещей. Она даже убедила Эрика отдавать ей на починку часть своей одежды. Он имел прискорбную привычку выбрасывать повреждённые вещи и заменять их новыми. Раньше Кристина очень не любила заниматься шитьём с матушкой Валериус, но теперь она приветствовала всё, что заставляло её напряжённо трудиться. Она старалась держать оба гардероба в надлежащем состоянии. Ежедневно она оставляла себе достаточное количество свободного времени, чтобы вести дневник. Ее жизнь не была столь же богатой событиями, как это было прежде, чем она вышла замуж за Эрика, и теперь она заполняла страницы своими мыслями и чувствами, а не событиями. Вторую половину дня и вечер они проводили вместе в библиотеке, читая или занимаясь музыкой. Это был период покоя, в течение которого не было никаких оснований высчитывать потери или выгоду от брака.
Кристине, не знавшей, чем занять себя по утрам, пришла идея сделать свой собственный Salon du Thé. Она взяла на себя процесс приготовления лёгкой еды на вечер. По вечерам Кристина сначала наливала каждому из них горячую чашку ароматного чая, обычно жасминового или мятного. Затем она подавала свои недавно испеченные кондитерские изделия: фруктовые пирожные, печенье или маленькие, изящные кексы. Всё было сделано настолько крошечным, что у Эрика не возникало никаких проблем с принятием пищи в маске. Иногда она меняла напиток, и готовила горячий шоколад или кофе. Эрик выпивал и съедал то, что она подавала, с одинаковым аппетитом.
Эрик не возражал составлять ей компанию в этих чаепитиях, поскольку это происходило не за столом. Она подавала еду в библиотеку, и это стало прелюдией к их ежевечернему ритуалу чтения. Его излюбленным лакомством во время вечернего чаепития были её печенья с патокой. Слишком часто она делать их не могла. В таких случаях Эрик даже стал совершать набеги на её жестяную банку с печеньем в поисках вкусного лакомства. До того, как Кристина переехала жить к нему, он легко мог провести весь день без еды. Он сам умел достаточно неплохо готовить, но когда она начала делать для них эти лёгкие закуски, он не мог упустить удобный случай и позволить пропасть хоть кусочку. Теперь у него даже урчало в животе, если её чай хоть чуточку задерживался. Эрик настолько привык к заведённому порядку, что стоял прямо под своей дверью, ожидая, когда она позовёт его. В те дни, когда он не мог управлять собой, он расхаживал по библиотеке и незаметно хмурил брови, пока она не входила со своей восхитительной выпечкой.
Она не могла упрекнуть его в том, что он навязывает ей свою компанию - в сущности, она редко его видела вне установленного времени. Кристина привыкла к постоянному контакту с другими людьми. Она была приучена к непрерывному общению и компании оперных исполнителей. Она была уверена, что Эрик прилагал все усилия, чтобы быть общительным, но для неё этого было недостаточно. Кристина начинала чувствовать себя одинокой. Она скучала по своим долгим разговорам с Мэг. Когда она приехала в Оперу, Мэг оказала ей поддержку и стала её задушевным другом. Хористка и балерина обнаружили, что у них было много общего, главным образом их любовь к опере, представлениям, и великие мечты об их будущем. Они также обе были склонны водить знакомство с аристократами, часто посещающими Оперу.
Кристина оценила по достоинству, что Эрик был любезным и воспитанным, даже больше, чем большинство мужей. Она заботилась о нем и была благодарна за его уроки музыки, но она не любила его. Она не могла поделиться с ним своими девичьими мыслями, потому что он не поймёт их. Она не могла поделиться с ним и своими мечтами, потому что они были разрушены. Всё, что она могла разделить с ним, - это их взаимная любовь к музыке и неопределённое будущее в качестве его жены.
Кристина не могла жаловаться на их жизнь, не чувствуя при этом угрызений совести. Множество замужних женщин с удовольствием поменялись бы с нею местами, только чтобы к ним относились с тем уважением, с которым Эрик обращался с ней. Они бы поменялись местами, если бы не одна проблема - маска!
Кристина больше не думала об Эрике как о сумасшедшем, она снова считала его своим покровителем, своим Ангелом Музыки. Время от времени его нрав и манеры все ещё пугали её, но она привыкала к его характеру. Она признала его в роли своего мужа, и она не хотела быть вероломной по отношению к нему. Однако она не могла ничего сделать со своими мыслями, упорно возвращавшимися к Раулю. Ей хотелось найти какой-нибудь способ снова увидеть Рауля или послать ему весточку. Она не собиралась изменять Эрику, но в мыслях постоянно перебирала бесчисленные возможности для краткого свидания со своим возлюбленным. Она должна была подняться в Оперу. Спустя столько дней она задавалась вопросом, следует ли ей попросить об этом Эрика, не будет ли это слишком быстро. Она должна была найти такой способ выразить просьбу, который не пробудит его подозрения.
Ультиматум жизни или смерти, выдвинутый Эриком за месяц до этого, вынудил её отказаться от обычной жизни, жизни с мужем, которого она выбрала. Она отказалась от близости брака и возможности иметь детей, чтобы спасти жизнь человека, которого любила. После своей колоссальной жертвы Кристина чувствовала, что она заслужила чуть больше нормальности в своей жизни. Она хотела быть время от времени окруженной людьми, которых она любила. Она скучала по свету, скучала по матушке Валериус, скучала по своей подруге Мэг, и больше всего она скучала по Раулю. Дорогой, милый Рауль, согласный бросить вызов своей благородной семье за право жениться на женщине, которую он любил. Их встречи были краткими, но каждая из них сближала их сердца. Она была уверена, что они были предназначены друг другу на всю жизнь. Теперь она была замужем, замужем по закону и перед глазами Господа. Как она могла думать о свидании с каким-либо мужчиной, кроме её мужа? Что, если тот самый Бог, который засвидетельствовал её супружеские клятвы, проклянет её за любовь к другому? Так или иначе, она должна была увидеть Рауля.
Сидя в библиотеке с мужем, Кристина не могла удержаться от размышлений о Рауле. Она обдумывала, что сказать Эрику, одновременно презирая себя за свои предательские мысли.
- Эрик, я хочу пойти домой, - сказала она ему, отчаяние ясно звучало в её голосе.
- Вы дома, дорогая, - ответил он, отмечая её восприятие "дома" как жизни вне подвалов. Это раздражало его, но он решил не упоминать об этом.
- Я имею в виду свой дом с матушкой Валериус, и наверху, в Опере, - сказала она, указывая вверх.
- А разве это теперь не ваш дом, Кристина? - он почувствовал, как в нем начинает закипать гнев.
- Да, Эрик, конечно мой, но у меня есть любимые, которых я желаю видеть. Я ужасно скучаю по матушке Валериус, и мне действительно стоит проведывать её чаще.
- Вы знаете, что я позаботился об этом. За ней прекрасно ухаживают.
- Это не то же самое, Эрик. Она, должно быть, скучает по мне.
- Мы как-нибудь в ближайшее время подумаем о визитах.
- Это было бы просто прекрасно, Эрик. Я смогу пойти к своей подруге, Мэг?
Он резко обернулся к ней, буквально излучая угрозу. Его тело словно приготовилось к удару.
- А вот теперь мы подходим к тому, чего вы действительно хотите, маленькая Кристина Даэ! Вы хотите пойти наверх, чтобы увидеть его, не так ли? - рычал он. Эрик подошел к ней вплотную и более тихим голосом добавил, - Стыд, стыд, стыд! Используя малышку Жири, покрывать ваше страстное стремление к виконту!
- Нет, Эрик. Я действительно хочу видеть Мэг, - умоляла она.
- Лгунья! - выплюнул он, крепко сжав кулаки.
- Эрик, пожалуйста! - Кристина хотела попятиться, но она знала, что это только усилит его гнев. "Я не должна вести себя как добыча, иначе он сожрет меня".
- Ты моя жена. У тебя нет таких дел, чтобы надо было бегать по опере! - вопил он.
"Между прочим, по той самой опере, где ты нашёл меня!" - начал вспыхивать её собственный гнев.
- Я ваша жена, Эрик, но я имею право видеть свет и иметь друзей!
- Друзей? Это - то, чем для тебя теперь является мальчишка? Друг! - он кружил вокруг неё, его лицо угрожающе приблизилось к её.
- Он - ничто для меня! Я даже не знаю, находится ли он все ещё в Париже, - сказала она, слишком быстро.
- Для этого ты и хочешь пойти наверх, чтобы узнать? - он с презрением смотрел на неё сверху вниз.
- Ты тоскуешь по своему возлюбленному? По его рукам? - насмехался он над ней.
Кристина старалась сохранять свой голос ровным и спокойным:
- Эрик, я хочу пойти наверх ненадолго.
Он проигнорировал её слова.
- Ты вышла замуж за этого монстра, но ты тоскуешь по его симпатичному лицу, не так ли, моя драгоценная жена?
- Я... я... просто хочу... увидеть свою подругу, Мэг, - слезы обожгли её веки, но она не будет плакать перед ним, не тогда, когда он был вот таким.
- Я - единственный, кого ты должна хотеть видеть... меня... меня... твоего мужа! - изрек он.
- Все, чего я хотела... - продолжила она.
- Все, чего я хотела... - передразнил он её.
- Неважно Эрик... Забудьте, - она обречённо отвернулась.
Внезапно он упал перед ней на колени. Кристина попыталась попятиться, но он быстро удержал её за юбки. Его голос был едва выше шепота:
- Вы не знали, что... это... чудовище... тоже имеет... желания?
- Эрик, я не отрицаю, что у вас есть желания... и... вы не чудовище, - ответила она.
- Но вы... вы... отказываете мне в вашей... любви... - его глаза, теперь уже остывшие, удерживали её.
Кристина вынуждена была отвести взгляд. Она слышала муку, желание в его голосе, и это взволновало её до глубины души.
- Я... я прилагаю все усилия, Эрик... Мы только приближаемся к тому, чтобы по-настоящему узнать друг друга... Мне нужно время.
- Время? Время... и затем вы будете любить меня? Время! Я дам вам время... если это то, в чем вы нуждаетесь. Поклянитесь, что вы будете любить меня потом, Кристина, поклянитесь в этом! - он спрятал лицо в её юбках и зарыдал. Это были тихие, сдержанные, осторожные рыдания, которые она не должна была услышать.
- Мы женаты. Я всегда буду с вами... но... пожалуйста... Пожалуйста, Эрик, встаньте с колен, - она сверху посмотрела на него и увидела, что его плечи дрожат.
- И вы будете любить меня, как должна любить хорошая, верная жена? - спросил он, его голос был приглушен её юбками.
- Я не забуду свои клятвы! - ответила она со всей искренностью, которую смогла собрать.
- Произнесенные перед священником, помните? - напомнил он ей, перебирая её юбки, не поднимаясь с колен.
- Я помню... Эрик. И тем не менее, когда я смогу выходить? Я хочу увидеть солнечный свет, - настаивала она на своем.
В мгновение ока он снова был на ногах и стоял, возвышаясь над ней, его глаза расширились и полыхали:
- Ни мальчишки, ни света! - закричал он, приближаясь к ней.
Он указал на свою маску:
- Это... это - ваше будущее. Только это!
Она задохнулась от его слов и убежала. Эрик воспринял её реакцию как свидетельство того, что она все ещё боится его лица.
Огорчённым, холодным голосом он произнес ей вслед:
- Вы никогда больше не увидите дневного света!
Кристина влетела в свою комнату, хлопнув дверью. Он побежал за ней и прислонил ухо к двери. Эрик услышал звук открываемого ящика, шелест бумаг, а затем услышал глубокий вздох. Всё между ними складывалось не так, как он хотел. Если бы только она забыла мерзкого виконта! Он отошёл и направился в свою музыкальную комнату.
Эрик, ссутулившись, сидел на скамье перед фортепиано, его руки парили над клавишами. Он медленно начал играть. Старый инструмент, как и его владелец, привык к плохому обращению. Всю ночь Эрик колотил по клавишам, словно наказывал фортепиано, пытаясь успокоиться. Он играл тяжело, с неистовыми вспышками, многократно повторяя одни и те же отрывки.
Она слушала, как он играет, вымещая свою боль и страдания на фортепиано. Музыка убаюкала её до состояния нервного оцепенения. Он играл, не переставая; а затем, спустя несколько минут после полуночи, она услышала нестройный аккорд, и музыка внезапно остановилась. Она вышла из своей комнаты и направилась к музыкальной комнате. Он ушёл. Его перчатки лежали на скамье. Зрелище красных мазков на клавишах из слоновой кости разбило её сердце. Его бедные руки! Эрик! Она знала, что подушечки на кончиках его пальцев были столь же тонкими, как кожа на его лице. Чтобы не поранить свои руки во время игры, он должен был надевать перчатки. Весь вечер она слышала, как он умолял её через свою музыку, а она даже не подумала выйти и успокоить его боль, думая только о своей раненой гордости, о его требованиях и своей потере свободы. Все, что она должна была делать - это сидеть на скамье рядом с ним. С жалостью в сердце она направилась к его комнате.
Кристина постучала в его дверь. Никакого ответа. Она попыталась снова и, когда ответа не последовало, открыла дверь. В комнате было темно, за исключением мерцания одной почти погасшей свечи. Кристина не была уверена, что она сделает, если он будет в гробу, и как она отреагирует на это зрелище. Однако она проскользнула в темноту. Эрик, сгорбившись, сидел на стуле в глубине комнаты и раскачивался, закрывая руками своё обнаженное лицо.
- Убирайтесь! - закричал он.
- Эрик, ваши руки! - она приблизилась к нему, глядя на окровавленные кончики его пальцев, цеплявшихся за лицо.
- Оставьте меня в покое. Возвращайтесь в свою комнату, - ответил он, не двигаясь.
- Нет, Эрик, я не уйду. Вы поранили свои руки. Идём... пожалуйста, - настаивала она так мягко, как могла.
- Я не надел... мою... - он казался утомлённым.
- Я знаю, - она помнила ужас его лица, но сейчас было не время думать об этом.
- Я должен найти её, - он равнодушно оглядел комнату.
- Не сейчас, - она погладила его волосы.
Он тяжело вздохнул и опустил руки, отвернувшись от неё. Затем медленно с трудом встал.
- Идем, Эрик, - её голос звучал уверенно и сильно.
Она взяла его за руку и повела на кухню. Кристина работала спокойно и быстро, вымыв его руки и обернув их чистыми бинтами. Эрик сидел, опустив голову, все эмоции и сила словно вытекли из него. В заключение она прикоснулась к его лицу, чтобы смыть кровь. Когда все было закончено, она посмотрела на его обнаженное лицо, заглянула ему в глаза и попросила:
- Составьте мне компанию? - это звучало скорее как утверждение, чем как вопрос. Эрик проследовал за ней к её спальне. Он свернулся на своем коврике и немедленно погрузился в сон. Кристина укрыла его легким покрывалом. Она наблюдала, как он спит, благодарная за эту возможность привыкнуть к его лицу. Даже расслабленное во сне, оно было ужасно. Его кожа так тонко обтягивала кости, что оно производило впечатление иссушенного черепа. Это выглядело плачевно, но больше не пугало её. Когда она заснула, последнее, что стояло перед её глазами, было его лицо. Она спала спокойно.
Во время вечернего чаепития она откинулась назад в своём кресле. Кристина поднесла чашку к губам и сделала глоток сладкого чая. Она откусила кусочек от своего крошечного глазированного грушевого пирожного; улыбка расцвела на её губах, когда она вспомнила их беседу этим утром во время завтрака.
Рукава его рубашки все ещё были завернуты после приготовления завтрака, он стоял рядом, пока она ела.
- Кристина? - его голос звучал неуверенно, испытующе.
- Да, Эрик?
- Если вы хотите, я отведу вас сегодня наверх, - он откашлялся.
- Я бы хотела этого, Эрик, - её сердце пропустило удар, но ей удалось откусить следующий кусочек тоста и медленно прожевать.
- Вы не согласитесь сначала сделать мне ваш чай? - он пытался казаться непринуждённым.
- Конечно, я могу сделать дополнительную дюжину печенья с патокой, которое вы любите, и взять его с собой. Она увидела, как сузились его глаза. "Мне что, позволено делать их только для него? Сохраняй спокойствие, Кристина!"
- Вообще-то, я действительно люблю делать эти печенья только для вас, так что я сделаю для них что-нибудь другое. Что вы на это скажете?
- Да, лучше будет хранить ваши специальные рецепты дома.
Маска скрывала часть его улыбки, но Кристина могла сказать, что та была широкой. Его глаза сияли в прорезях маски. "Он может быть настолько предсказуемым!" Она мягко покачала головой.
Эрик встал, поцеловал её в лоб и забрал два последних печенья с патокой из жестяной банки.
Отредактировано Мышь_полевая (2010-04-06 05:09:54)
Пока что это только расчет:
) безумства героев меня не покидает)))
